Квадратная пуля

Расплата за все зрелища, что прошли сквозь сетчатку, за все звуки, ударившие по барабанной перепонке, за каждую мысль, что терзала мозговые извилины. Сны — как реальность, но намного хуже. Потому что если кто-то бросает тебя в реальности — то лишь однажды, дважды, трижды, но не миллион раз. Если умирает, то только однажды и одним способом, а не всеми возможными и невозможными. Реальность за сомкнутыми веками изобретала страдание заново. Оно ощущалось настоящим и не отличалось от реальности за открытыми веками вплоть до пол-восьмого утра. От этого было не спастись. Возможно, существовал какой-нибудь способ. Вроде лоботомии или сильнейшего снотворного. Но шестое чувство подсказывало — нет, не поможет. Что бы ты ни делал, не поможет. Это цена сверхактивных нейронных связей, так что смирись, закрой глаза и утони в новом кошмаре. Тебе понравится. Переулок за роялистским баром. Грязь и гравий. Дождь моросил по плечам. Кто-то приехал сюда до него, бросил провода и притащил старый, мигающий софит. Мерзостно-желтый круг света могильным нимбом очерчивал труп. То был Антонио Торо: бежевое пальто и лужа крови. Капли дождя стекали по неподвижным зрачкам, оплакивая смерть чужими глазами. Автоматически Гарри подметил позу убитого — он упал чуть боком, оттого одна нога поверх другой. На лице — изумление. Присев, коснувшись шеи мертвеца, отметил — еще не остыл, теплый, разгоряченный после бара. Аккуратно сжал глаз по бокам — зрачок остался круглым. Еще не успел расшириться. Замер как муха в янтаре, в одной секунде после смерти. Вдох в еще теплый рот, удар по дрожащему сердцу, и время пойдет вспять. Влажные белки провернулись под подушечками пальцев. Антонио закатил глаза. — Idiota, — укоризненно произнес мертвец, не шевеля губами. — У меня мозги наружу и кровь вся вытекла. Поцелуями тут не поможешь. — Но мне-то помогло. Наверное, это замышлялось как смех, но звучало, будто собеседника кто-то пытался душить — сипящие короткие выдохи из неподвижного рта. Там были зрители — бумажные силуэты людей. Плоские, белые, они шуршали конечностями и шептались меж собой. Обсуждали происходящее в мигающем свете. «Он коснулся его шеи!» «И глаза потрогал, это потрясающе» «Представляешь — говорит с мертвецом» Единственная интонация безликого шепота — раболепное восхищение. Края бумажных силуэтов намокали под дождем, воздушные конечности медленно тяжелели. — Не о том думаешь, красавчик. Расскажи лучше, что со мной случилось. — Тебя убили. — Я и так знаю, что убили. Я ощутил выстрел. Чувствовал, как пытаются пробить череп. Но зачем? Я же такой хороший, — неожиданно грустная нота в мертвом сипении. Чего-то не хватало. Чего-то очень важного. Место преступления? Есть. Зрители? Есть. Даже труп на месте. Шелест вокруг напомнил и подсказал. — Я не могу расследовать один. Моим показаниям никто не поверит, я же loco. Я должен расследовать с напарником, — заозирался. Белое, серое, желтое. Но нигде нет оранжевого. — Вы его не видели? Шорох и трепет прошел по бумажной толпе. — Нет, офицер. Не видели! — Сосредоточься, а? — проскрипел Антонио. — Я тут умер, вообще-то. Мне и так тяжело говорить, а ты еще отвлекаешься. Кима не было. Почему? Куда он мог деться? В эту холодную, дождливую ночь, когда можно умереть, едва выйдя из пивной. Гарри вытянул шею, пытаясь заглянуть за бумажных людей, но те смыкали плечи вокруг места преступления. — Ким! Ким, ты меня слышишь? Ты где? Бледно-серый смех и восторг. Они едва ли не рукоплескали ему своими белыми руками с черными полосами… Черные полосы. Проступили из-за дождя. Это же чей-то почерк! Гарри схватил за руку ближайшего зрителя, не обращая внимания на влажный треск. Да, это был почерк Жана, обрывки слов и расплывчатые пятна от слез дождя. Психологический портрет преступника. Не то! Другая рука. Баллистическая экспертиза. Опять не то. Кровяные следы. Механические повреждения. Все что угодно, только не местонахождение напарника. — Прекрати листать отчеты и займись уже делом, — раздраженно окликнул его мертвец голосом Викмара, усталым и сиплым. — Оно же такое классное, да, Гарри? Кто меня убил? Искать, Гарри! Искать! — Пошел ты… Может, стоило прорваться через зрителей? Вырваться из заколдованного круга наружу, в темноту, прочь с места преступления, рвануть в переулки и поскорее найти напарника, пока с ним не случилось чего-нибудь. Гарри засучил рукава плаща — холодно, мокро, дождь, — и бумага благоговейно затрепетала. — Значит, тебе так нужен Кицураги? Держи! Вот тебе стимул, ебаный пидор! Нет уж, этот мертвец совсем сдурел. Он не позволит так с собой обращаться какому-то трупу! Дюбуа обернулся, чтобы высказать напоследок все, что он думает об агрессивной некроплазме — как раз, чтобы увидеть, как в очередной раз мигает свет софита и картинка меняется. Это был не Антонио Торо. Точно в той же позе, с теми же травмами и даже с тем же изумленным выражением застывшего лица — мужчина в оранжевой куртке. Разбитые очки рядом с головой. Волна бумажных аплодисментов, еще больше чернил проступает на обмякающих в дожде руках. — Так лучше? — язвительно поинтересовался мертвец. — Теперь хочешь расследовать? Детектив застыл на месте. Он помнил, что парой секунд ранее там лежало другое тело. Но часть его сознания заходилась в крике и требовала немедленно упасть рядом и соскрести с отросших волос мозги, уложить в черепную коробку. Собрать кровь с асфальта ладонями и влить обратно в цветок на шее. Своя не подойдет — вторая группа, а тут нужна третья. Если поторопиться… Нет. Он сам еще смог ожить после летальной кровопотери из разбитого сердца, амнезии, разметавшей голову по стенке, но с этим человеком такое не пройдет. Точнейший механизм из победита — прочного, но хрупкого, — нельзя собрать обратно. Он разбивается необратимо. — Ну, чего ты встал? Ты же хочешь узнать, кто меня убил? Подойди, посмотри. Да, он хотел знать, кто убил Кима Кицураги. Кого он сам убьет медленно, мучительно и бесследно в отместку за это? — Давай, красавец, расскажи мне, что произошло, — слава богу, хотя бы голос больше не принадлежал Жану. Иначе можно было бы окончательно свихнуться. Гарри опустился рядом. Колени не держали. Лучше бы там по-прежнему лежал Антонио. На него хотя бы не было так больно смотреть. А приходилось. — Ты зашел в переулок. Дальше, чем следовало бы, и не нужно было тебе туда заходить — остановка на Курон… на Виллалобос была с другой стороны. Но ты не хотел, чтобы кто-то заметил… — Как общественный деятель ссыт на стены, да. Туалет был занят, куда я еще мог пойти? Давай дальше, не хочу об этом говорить. Все двоилось и путалось между собой. Лицо — напарника. Обстоятельства — Антонио Торо. Он ненавидел этот труп. Трупы не должны быть такими хитрыми шантажистами. — Ты пошел обратно, но кто-то окликнул сзади. Ты начал оборачиваться и почти сразу получил пулю в шею, упал, не обернувшись до конца — поэтому поза неестественная. У мертвецов вообще редко случаются естественные позы. Люди умирают с вывернутыми руками, высунутыми языками и оттопыренными задницами. У смерти нет спецслужбы по красивой упаковке бренных тел. Ей плевать. — Нападавший был ниже тебя, поэтому отверстие направлено немного по диагонали, снизу вверх. Он целился как всегда в лоб, но в последний момент ты поднял голову, и пуля пошла ниже… Почему ты поднял голову? И не защищался? Если ты успел поднять голову, то увидел пистолет… Где же его зрители, где их аплодисменты? Все лежат, едва трепеща, под тяжелым дождем. Еще немного, и вода окончательно размочит их на мелкие клочки, протащит по гравию и унесет в канализацию, к мутным водам Эсперанс… — Здесь вы ошибаетесь, детектив, — словно удар под дых, голос Кима. Такой же придушенный и сиплый, но безошибочно узнаваемый. — Я про отверстие. В моем случае убийца был немного выше, диагональ идет сверху вниз. Все двоилось. Все меньше Торо, все больше Кицураги. Даже обстоятельства смерти стали меняться. Гарри доверял своим воспоминаниям, но и показаниям напарника тоже. Если тот говорит, что убийца выше — значит, так оно и есть. — Ты откуда знаешь? Я же занимался осмотром тела, — неровно усмехнулся он. Это было жутко — говорить с тем, кого ты любишь. С тем, кто мертв. С тем, кто рассуждает про свою смерть. Но Гарри был достаточно безумен, чтобы захотеть услышать этот голос еще, даже из уст мертвеца. Еще не все потеряно, если Ким хочет с ним разговаривать, даже будучи убитым. — Выражение лица, детектив. Я знал убийцу, видите? И был изумлен встрече. Приятно удивлен. Поэтому не защищался. — Получается, Антонио знал убийцу! — Причем здесь Антонио? — усталый шепот. — Вы еще скажите, что пуля была квадратной. — Она была, — возразил Гарри и потянулся к бледной шее. — Вот, отверстие… Круглое. — Девять миллиметров, — уточнил мертвец. Холодная кожа. Расползшиеся зрачки медленно затягивало бледной пеленой. Биологическая смерть. — Откуда ты… О нет. — Так кто меня убил, детектив? — уже едва сипел. Тот, кого ты знал, кого ты был рад видеть, и кто носит с собой девятимиллиметровый «Вилье-Ласалль». Гарри обнаружил, что не мог произнести это вслух. Ведь как только произнесет — все станет правдой. Впрочем, кого он обманывал? Это уже была правда. Он свихнулся достаточно, чтобы пристрелить напарника и расследовать его смерть. Дело раскрыто. Дополняй перфорацию и шагай на следующее дело, детектив. Вот и еще одна причина молчать. Это был единственный способ остаться рядом. Так что Гарри больше не произнес ни слова, как и мертвец перед ним. Бумажные обрывки проплывали мимо. Все вокруг медленно тонуло в холодном дожде.