Квадратная пуля

41-й участок славился целой плеядой профессионалов: гениальный тактик-руководитель Птолемей Прайс, самый результативный убийца Джон Маккой, и даже скромный сержант-пенсионер Ханс Блау, которого за глаза считали посмешищем, отличился нежной любовью к технике и несколькими победами в локальных инженерно-конструкторских конкурсах. Гарри был практически уверен, что тоже мог бы считаться одним из лучших детективов города, но колебался, как стрелка компаса над магнитной аномалией, между вознесением себя любимого на пьедестал и осознанием глубины своего падения. У них имелся еще один специалист, о чьем таланте мир не знал, и хорошо, что не знал. Искусный мастер работы по плоти, фармацевтических ядов и причинения безмерной боли любому живому существу. Доктор Никс Готтлиб, бывший полевой медик, хирург-практик и теоретик. Его боялись и уважали, словно некое языческое божество, чья милость спасает жизнь, а гнев не убивает, нет. Но лучше бы убивал. Дюбуа готовился войти в кабинет как в клетку с медведем. Сохранять спокойствие и легкую улыбку, дышать ровно… Точнее, он мог бы так готовиться сколько угодно, будь один. Но Кицураги решил проследить, что напарник не испарится по дороге на второй этаж — совершенно необоснованные подозрения! — и долго медитировать в коридоре у лазарета не дал. Он постучался и толкнул дверь внутрь. — Вы не заняты? — Нет, лейтенант, — раздалось после небольшой паузы. Шорох бумаги. — Что у вас? — Думаю, вам лучше самому взглянуть. Детектив? — и намекающий взгляд, так и говоривший «Я практически довел вас сюда за руку, прекратите пятиться, могу и за шиворот взять». — Добрый день, док! — Гарри сглотнул и шагнул к дверному проему мимо посторонившегося напарника. Легкая улыбка? Конечно, так она и получилась. Он ощутил, как все лицо перекорежило. — У меня я. С этим можно что-то поделать? Готтлиб — щуплый старик с залысинами и круглыми стеклами очков, — мрачно уставился на визитеров из-за письменного стола. В его светлом кабинете от одного только запаха чистоты, витавшего в воздухе, кожа начинала шелушиться, а мебель была расставлена по линеечке: стулья, шкафы, койки за ширмами. Что там, даже количество складочек на ширмах совпадало, Дюбуа был отчего-то в этом уверен. Он избегал этого кабинета, но знал его наизусть. Наверное, из-за вылетевших из памяти эпизодов, когда избежать не получилось. — Не уверен, — старик позволил себе ровно один короткий вздох и поднялся из-за стола. Невысокий, он двигался целеустремленно и уверенно. — Заходи. Гарри шагнул и услышал, как за спиной закрылась дверь. В этот раз никакой моральной поддержки. Кицураги и так оставил задержанного в мотокарете, решив на всякий случай довести напарника до врачебного кабинета, хотя должен был в первую очередь оформить задержание и сообщить в следственный изолятор, чтобы преступника забрали. Невозможно было постоянно обретаться рядом, как бы Гарри этого ни хотелось. Опытный глаз Готтлиба сразу приметил цель визита, и старик зашел со стороны левого плеча, рассматривая проблему. — Жорж! Химик, тише мыши сидевший в соседней комнатушке — операционной, мрачно подсказали Дюбуа мурашки по спине, — выглянул из-за тяжелых брезентовых штор, плотно закрывавших дверную арку. — Раздень до пояса, — распорядился доктор. Заглянул в лицо пациенту: — Что это за нож? — Перочинный. — Где он был до этого? — уточнил Готтлиб. — Кто им пользовался? Вышедший из операционной Жорж — светлые кудри, близорукий прищур, изрытое оспой лицо, — кивнул пациенту и взялся за рукава блейзера. Гарри позволил ему аккуратно стянуть пиджак. — Осторожнее, — попросил он, услышав щелчок ножниц — юноша слегка расширил дыру в ткани, чтобы снять одежду, не потревожив нож. — Вам больно? — Не мне, одежде. Мне ее зашивать. Жорж издал вежливый смешок, но с рубашкой обращался ни капли не бережнее. Пропитанная застывшей кровью ткань хрустнула под лезвиями. В приоритетах медбрата было отсутствие боли, и он этим приоритетам неукоснительно следовал. — Это нож кожевника, который почти наверняка использовал его для разделки крыс и уличных собак. Дома у него было полно химикатов, не знаю, каких именно. Скорее всего, дубильные растворы, хлор. — Verstanden, — кивнул Готтлиб. «Понял». — Жорж, ты успел обработать инструменты? — Конечно, — медбрат сложил вещи на ближайшем стуле. — Проверь в карточке вакцину от столбняка. Ты — возьми табурет и сядь у окна. Дюбуа безропотно подчинился. Железная сидушка поспешила поделиться с ним холодом. От слабого сквозняка, тянувшего из щелей окна, голая кожа покрылась мурашками, волоски на груди встали дыбом. Успокоившееся за день горло напомнило о себе першением. В попытке отвлечься Гарри уставился на окно. Старые деревянные рамы зацементировались краской, а у основания стекла были чуть толще, чем у самого верха. Окно выходило во двор — склады-гаражи, бетонный забор, асфальтовое поле. За ними — стена старого кирпичного здания, покрытая копотью. — Сегодня принимал какие-нибудь лекарства? — отлучившийся на минуту Готтлиб подошел обратно. Дюбуа услышал постукивание ногтя по стеклу. — После ранения — друамин, пару таблеток. — Алкоголь? — Нет, док, — Дюбуа понимал, что вопрос не праздный и не ради издевательства, но ощутил слабый прилив уныния и раздражения. Для этого человека он навсегда останется временно завязавшим алкоголиком. Упор на «временно». — Колите уже. Острое прикосновение к плечу, и вокруг стало медленно расползаться онемение. Оно нервировало. Наркоз не зря сравнивали с маленькой смертью — часть тела словно бы вдруг переставала существовать. Стук и визг колесиков — подкатили столик с инструментами. Гарри продолжал смотреть в окно. Да, он понимал необходимость хирургического вмешательства, осознавал, что в него будут тыкать льдисто блестящими иглами и скальпелями. Но смотреть на это ни в коем разе не собирался. — Вакцину ставили год и пять месяцев назад, — тем временем доложил Жорж. — Антирабическая есть? Пока Ильен проверял холодильник, а Готтлиб натягивал перчатки, Дюбуа упорно рассматривал двор. Он видел краешек крыши «Купри Кинемы». Гарри ощутил на кончиках пальцев фантомное ощущение кожаной обивки сидений — его всегда успокаивало это ощущение. Будто бы гладишь чью-то прохладную ладонь. Или теплую, если сиденья нагрело солнцем. — В наличии семь доз. — Доставай одну. Чувствуешь что-нибудь? — Холодно, — ответил Гарри, не поворачивая головы. Такие вопросы обычно задавали, когда тыкали в обезболенное место иголкой. Не самое приятное зрелище. — Жорж, ассистируй. По краям отсутствующего куска плоти Дюбуа ощутил жидкую прохладу. При первом же вдохе в настрадавшийся с утра нос ударил жгучий запах спирта. Внутри, где-то в районе сосущего чувства под ложечкой зашевелилось червячком желание повернуть голову и слизнуть хоть капельку из надключичной ямки. Ему станет легче, если он так сделает. Нет, ему было легче, когда он так делал. Но больше не будет. «Купри Кинема». Облегченная, гоночная модель. Гарри сосредоточил все мысли на ней, игнорируя всепроникающий запах спирта. Он достаточно наблюдал за движениями мотокареты, ее инерцией. Более легкая, чем обычная, но все-таки утяжеленная, это ощущалось в движении. Один миллиметр металла превратился в три. Более надежная защита от столкновений и пуль. Однако меньше, чем у обычной «Купри 40» — та рассекала по улицам с грацией груженой кирпичами тележки. Пять миллиметров давали о себе знать. Он ощутил странное шевеление в районе плеча. Не болезненное, но противоестественное. Что-то медленно исторгалось из несуществующей плоти, крепко зажатое волокнами мышц и сопротивляющееся движению. Теплые капли поползли по боку, медбрат сноровисто их вытер. Звякнуло. Минус нож в плече. От осознания поднялась слабая волна тошноты, а ощущение трения изнутри плеча эхом отдавалось в голове. Запах спирта отступал, и вместо него голову окутывал плотным кольцом запах собственной крови. — Выдохни, — велел Готтлиб. — Пошевели пальцами левой руки. Гарри послушался. Он вдруг понял, что затаил дыхание в какой-то момент, и теперь воздуха не хватало. — Обрабатываем и зашиваем, — распорядился старик. Блестящий уголок крыши, покрытый пылевыми разводами… Бесполезно. Обострившийся слух ловил каждое движение и расшифровывал так точно, будто бы детектив видел все своими глазами. Похлюпывание отоса — очищали рану от набегающей крови. Журчание жидкости и шорох пакетика с порошком — промывали рану, засыпали антибиотики. Кровь, смешавшуюся с прохладным меркурохромом и побежавшую по боку вниз, наспех вытирали чем-то влажным и комковатым. Они израсходуют с ним весь дневной лимит бумажных салфеток — крови в нем достаточно, чтобы кабинет потерял свой светлый и стерильный вид. В животе свернулось болезненно-сосущая тошнота. Сердце билось, перегоняя кровь наружу. Оно торопилось — ведь нужно было уместить столь многое в столь малый разрез. Но потихоньку струйка теплеющей жидкости иссякала, ее промакивали все реже. Рана закрывалась тонкой нитью, стягивалась по краям, запирала жизнь внутри. Сердце, ощутив тщетность своего предательского начинания, успокаивалось. И только легкие раз за разом наполнялись воздухом — не пробитые острием и упорно желающие дышать. — Задело артерию, но краем, — сухо проинформировал Готтлиб. — Постарайся не тревожить рану несколько дней. Не торопись сегодня домой, посиди в участке. Если к вечеру начнешь температурить — заходи, выдам таблетки. Он ощутил, как руку приподнимают. Жорж стал бинтовать прооперированное плечо. — Раз твой кожевник работал с животными, проколем вакциной от бешенства. Сегодня — первый укол. Через два дня — второй. Забудешь прийти — будь готов умереть медленно и мучительно. — Иначе у вас не бывает. Всего два укола? Не сорок? — Шесть. Я буду говорить тебе по одной дате за раз. С твоей-то памятью… Руку перехватили другие пальцы — костлявые, крепкие. Внезапная боль разлилась по левому плечу. Гарри втянул воздух сквозь зубы и невольно бросил взгляд в ту сторону. Готтлиб, крепко придерживая его за локоть, давил на поршень глубоко вогнанного шприца. — Терпи. На укол я анестезию тратить не буду. Стискивая зубы, Дюбуа кивнул и отвернулся обратно к окну. Как раз, чтобы уловить краешком оранжевый всполох — кто-то в яркой куртке прошел мимо мотокареты. «Кто-то». Конечно, Ким не находился рядом и не держал за руку вместо Готтлиба, но даже от одного факта существования в одной реальности с Кицураги становилось немного легче. Просто знать, что он есть где-то, помогало. Примерно так же, как в пасмурный день, подобный сегодняшнему, помогало знать о наличии солнца за облаками и выходных за буднями. — Ты где-то месяц назад заходил и просил отправить на экспертизу анализы некого… — Готтлиб сделал паузу, вынимая шприц, и прижал место укола ваткой. — Анонимного свидетеля по делу. Увы, у старика была слишком хорошая память, чтобы о таком забыть. Не будет никакой отсрочки, придется окунуться в реальность с головой. Гарри ощутил спонтанный позыв сбежать из кабинета, но сразу же подавил его. Совершенно детская реакция на возможные плохие новости. Нет, он справится. Закрыть глаза на факты не поможет. — У вас наконец-то появились результаты? — Они появились еще неделю назад. Зашел бы за ними сам, я за тобой бегать не стану. Одевайся. Готтлиб отложил использованный шприц. Жорж взялся за поручень столика и откатил его в сторону, засуетился над инструментами в поддонах. Осторожно двигая забинтованным плечом, Дюбуа просунул руки в рукава рубашки. Пока он застегивал пуговицы, старик доставал и листал небольшую карточку. Пока он провздевал руки в рукава блейзера, старик размышлял над одной из страниц и перелистывал ее туда-сюда. И вот он уже полностью оделся, а Готтлиб все еще поправлял очки и щурился в чужой почерк. Что там такого было? Слишком много, чтобы определиться, с чего начать? Начал бы уже хоть с чего-нибудь. — Не помешало бы, конечно, провести пару-тройку когнитивных тестов… — пробормотал старик. Поднял взгляд. — Ты застегнулся неправильно. Ах, вот почему воротничок рубашки сел так криво. Дюбуа поспешно распахнул блейзер и принялся исправлять ошибку. — У твоего свидетеля ничего нет, — объявил старик. — Ничего из того, что тебя интересовало. Состояние организма не лучшее, но никаких смертельных вирусов, инфекций и венерических заболеваний. Что же насчет хроники… — Правда? — не веря своим ушам, переспросил Гарри и поднял взгляд, остановившись на третьей пуговице сверху. Внутри приятно вспорхнуло. Не верилось. — Я не договорил. У него цирроз, уже не первой свежести. Твой свидетель случайно не замечал боли в животе после жирной пищи? Тяжести? — едва заметная ирония в тоне давала понять, что старик отлично понимал, кто же этот самый «свидетель», но пациенту было не до этого. Откровенно говоря, он испытывал скорее облегчение, нежели ужас. Гарри давно знал, что с ним что-то не так. Но он не мог дать названия всем этим разрозненным болям и закрывал на них глаза сколько мог. Когда-то из отчаяния, после — из страха. Теперь же противник обрел имя. В голове у Дюбуа спешно поднимались скудные знания про болезнь на букву «ц». Перерождение печени. Нельзя жирное. Плохой сон. Желтуха? Не обязательно. Точнее, обязательно, но при ней уже стоит копить на гроб. Ему же еще рано, да? — Он неизлечим? — старался шевелить пальцами дальше, перезастегивая пуговицы, но те только подергивались, теребя четвертую. — Неизлечим, — невозмутимо подтвердил Готтлиб. Ну кто бы сомневался. Если рыть себе могилу — так наверняка, с целеустремленностью бульдозера. — Но если свидетель перейдет на строгую пожизненную диету, то еще поживет. — Что за диета? — звучало обнадеживающе и опасно одновременно. Ни одна диета еще не прижилась в рационе Дюбуа, но ради того, чтобы пожить подольше, он, так и быть, попробует. — Пятая. Ни капли алкоголя. Ничего соленого, жирного, сладкого. Жорж, напиши детективу рекомендации, — юноша, разбиравший окровавленные инструменты, сноровисто стянул перчатки и перешел за письменный стол. — Знаешь, что я передал бы твоему свидетелю? Он везучий черт. Его организм явно хочет жить больше, чем он сам. — Так вы тоже его знаете, — он бы и ребенка не обманул этими словами. Мозг, все еще лихорадочно перебиравший всю доступную информацию по болезни, не выдал никаких ресурсов на притворство. Готтлиб недовольно уставился в ответ. Они оба знали, что за такие махинации — попытку выдать себя за другого человека, чтобы бесплатно, за счет спонсирующего правосудие Моралинтерна, получить самые подробные анализы, — грозит штраф, выговор, а то и вовсе пинок под зад из участка без права на пенсию. Но у Гарри не было столько денег, зато были справедливые опасения, что безудержное диско, гремевшее последние несколько лет его жизни, оставило много последствий, о которых стоило бы знать если не ему самому — тут отлично подходил девиз «меньше знаешь, крепче спишь», — то партнеру обязательно. Но их не было. Если не считать разваливающихся по частям тела и головы, он был неопасен для общества и отдельных его представителей, рискующих вступать в близкий контакт. Интересно, почему? Для чего он себя так берег? «Ты надеялся, что она вернется», — отозвался безликий, тихий голос в глубине сознания. От глубокой, темной волны грусти, накатившей следом, Дюбуа поежился и поспешил вынырнуть обратно в реальность. — Буду благодарен вам, док, за полное и содержательное изложение по теме, — покончив с исправлением пуговично-рубашечного вопроса, детектив сосредоточился на следующем. — Я все запишу и передам. Демонстрируя глубочайшую заинтересованность, детектив вынул журнал и раскрыл его на одной из последних страниц — той, где были личные заметки. Поставил ручку под последней строчкой, написанной вкось: «никакой изоленты, только сварка!» Старик смерил пациента снисходительно-усталым взглядом и продолжил. В его изложении рассказ о болезни отличался сухостью, но изобиловал подробностями, которые, Дюбуа был уверен, еще не раз всплывут в ночных кошмарах. Вот как Готтлиб делал больно. Без предупреждения залезал в голову и наваливал туда проблем пополам с ужасом перед красочными перспективами. Только реальной угрозой смерти и страданий можно было достучаться до безбашенных офицеров 41-го участка, так что стратегия доктора имела смысл. Ему вручили окровавленный нож в пластиковом пакетике — «вещдок», строго произнес Готтлиб, — и выдворили из врачебного кабинета. Голова Гарри налилась бременем знаний и немного побаливала от переизбытка впечатлений. В сумеречном свете он спускался по лестнице и разбирал петлистый почерк Жоржа. С каждой прочтенной строчкой Дюбуа с тихим отчаянием отсекал все больше лазеек в мир гастрономического счастья. Одним росчерком медбрат вычеркнул из жизни детектива все жареное и жирное, оставил только какие-то тепленькие овощные кашицы. И никаких сладостей. И никакого кофе. Кофе-то за что? На обеденный перерыв в участок вернулась патрульная двойка Моллинс и Тиллбрук — их голоса слышались с кухни. Оттуда же звучал и голос Кицураги, так что Гарри пошел на звук. И на запах — «Астра» Эмиля особенно четко ощущалась в свежести проветренного утром здания. Трое коллег сидели за одним из концов длинного обеденного стола, за которым уместилась бы добрая половина их участка. С этой двойкой у Гарри сложились дружески-нейтральные отношения. Эмиль Моллинс — белобрысый, простодушный мужчина, чей лоб был распахан наискось глубоким шрамом. То был след вызова, на котором они с напарником пытались утихомирить психа с топором. Эмилю повезло, что лезвие вошло не до конца. С того случая он несколько подрастерял остроту ума, о чем сам подшучивал. Чего у него осталось в полной мере, так это осторожности и милосердного отношения к миру, чего тот, по личному мнению Гарри, не заслуживал. Чад Тиллбрук, нынешний напарник Моллинса, это мнение разделял. Немногословный, с квадратной челюстью и суровым взглядом, он так и просился на обложку «Права и порядка». С этим офицером Дюбуа общался сдержанно — некоторые из рабочих уловок Гарри Тиллбрук резко осуждал. Он был тем самым правильным копом, который следует букве закона и готов процитировать подходящий в любое время суток. Но до тех пор, пока Гарри держал язык за зубами, их с Чадом общение держалось отметки «теплое». Как ни крути, они были на одной стороне. — Ни контрабанды, ни наркотиков, — рассказывал Моллинс, постукивая по столешнице кулаком. Перед ним стояла пустая тарелка с маслянистой пленкой жидкости на дне. — Каждый раз уходят. — Я устал за ними бегать. Думаю ставить маячки, — мрачно добавил Тиллбрук и вяло укусил бутерброд. Пластиковая коробочка, в которую жена накладывала ему еду, еще была закрыта. Мужчина слишком вымотался для бодрой работы челюстями. Чад заметил вошедшего и устало махнул ладонью: — Присоединяйся, Гарри. Ты как? Кицураги говорил, тебя пырнули. Напарник, сидевший ко входу спиной, повернулся. Выглядел он не сильно бодрее Тиллбрука. Судя по пустой бумажной коробочке, уже успел перекусить. На лице ничего не читалось, однако по остаткам еды можно было понять, что ему кусок в горло не лез. Неудивительно, с похмелья сложно было хоть что-то съесть. — Ерунда. Этой зубочисткой только под ногтями ковыряться, — подойдя ближе, Гарри приподнял пакет с «вещдоком» и бросил его на стол в стороне от еды. Уселся рядом с напарником, напротив Тиллбрука. — Дыру зашили, буду как новенький. В отличие от моей одежды — видите, как над ней Жорж поиздевался? Ему не пристало жаловаться на какой-то там перочинный ножик в плече, особенно глядя в глаза Эмилю, которому когда-то чуть не вскрыли череп. Это было бы смешно. Кицураги подтолкнул сверток, лежавший рядом с ополовиненной коробочкой. — Я купил вам шаурму. Днем ранее Гарри был бы благодарен за такое внимание, но не сейчас, когда мир съедобного разделился непреодолимой стеной, по одну сторону которой была допустимая пища, а по другую — вкусная. И шаурма в том числе. Он замер, раздираемый противоречиями. С одной стороны — что потеряет, если съест это божественное блюдо в последний раз? Самый-самый последний. С другой — угроза мучительной, пусть и отложенной смерти игриво грозила пальчиком и ухмылялась желтыми губами. — Это не от Куклова, — поспешно добавил напарник. Видимо, моральные терзания явственно отразились на лице Дюбуа, но их причину он знать не мог, истолковал по-своему. — Это из ларька на Мейн-стрит, куда вы обычно ходите. А щи в бумажном кулечке — из соседнего ларька с земской кухней. Маршрут Кицураги автоматически нарисовался в голове детектива. Не самый дальний, но точно вымеренный по скорости Готтлиба в зашивании ран. Вот только дальнейшую беседу Ким не учел, о ней он знать не мог, и потому пришлось сидеть здесь и дожидаться. И гадать, почему шитье длится так долго. Еще одна возможная причина, почему съедена едва ли половина порции. — Спасибо, Ким, но что-то меня изжога замучила, — пробормотал Гарри. Во всеуслышание объявлять про строгую диету не хотелось. Зубоскалить станут всем участком. — Чад, это у тебя картофельное пюре? Давай махнемся? — Как хочешь, — Тиллбрук подтолкнул навстречу коробочку и утянул сверток. — С тобой точно все в порядке? — добродушно поинтересовался Эмиль. — Не помню, чтобы изжога тебе когда-нибудь мешала. Ты же как старый «ФАЛН» — все жрешь. И дизель, и дрова, и вещдоки, — он мягко рассмеялся. Это была дружеская подначка на одно из их совместных дел в патруле, где, сатанея от голода, Дюбуа выцыганил во время переговоров с вооруженной группой, державшей в заложниках туристов из Кедры, у этой же самой вооруженной группы немного еды. А затем и туристов. Было бы здорово, будь его новость из разряда суперзвездных. Преступление, раскрытое за пять минут. Фото на передовице. Рекорд по количеству съеденных хот-догов в «Спид-фуде», в конце концов. Но нет. Больной коп? Достойно жалости, не более. — Не сегодня, — Дюбуа дотянулся до стакана с ложками в центре стола, выхватил одну и ткнул ей в унылую желтую массу, пересыпанную петрушкой. Поднял ложку и сощурился на вялый темно-зеленый листик так внимательно, словно это была улика. Что там с петрушкой? Ее-то можно или нельзя? Как жить теперь вообще, каждое блюдо разбирать по составу перед тем, как за стол сесть? Может, заглянуть тайком в записи Жоржа, проверить… — Не отравлено, — заверил Моллинс. — Хотя, с кулинарными навыками миссис Тиллбрук… Чад даже с набитым ртом ухитрился одарить напарника столь грозным взглядом, что Эмиль ухмыльнулся в кулак. Ладно, петрушки от силы щепотка, ничего с нее не будет. Гарри сунул ложку в рот с чувством, будто прыгает с обрыва. Проглотил, не жуя. На языке остался кисловатый привкус. — Я оформлю вещдок, — Кицураги поднялся с места. — Обедайте. Он подхватил со стола испачканный в крови пакетик и вышел с кухни. Было что-то странное в его поведении, почти неуловимое для постороннего. Настолько неуловимое, что Гарри сначала ощутил реакцию на эту странность, а потом уже осознал ее наличие. Реакцией была растерянность. Напарник не поинтересовался его состоянием, никак не отреагировал на задержку у Готтлиба. Даже Моллинс с Тиллбруком, и те проявили больше сочувствия. Ладно, была шаурма, но ее можно было объяснить желанием Кицураги поскорее приступить к работе — такой едой можно перекусить и в мотокарете. Иногда Дюбуа был готов пожертвовать чем угодно за возможность заглянуть в голову напарника когда надо, а не в случайный, неудобный для этого момент. Он заглатывал пюре, не чувствуя вкуса. Расправившись с кашицей за какие-то пару минут — Эмиль даже не успел закончить с поддразниваниями в адрес миссис Тиллбрук, — Гарри наскоро запил трапезу водой из-под крана, сполоснул коробочку и вернул Чаду. Тот одолел меньше половины шаурмы. — Тебе бы кофе, Чад, — посоветовал детектив. — Взбодришься. — Еще немного кофе, и он тоже пойдет к Готтлибу, — с улыбкой, но твердо возразил Эмиль. — Я сяду за руль после обеда. Тиллбрук только вздохнул, работая челюстями и помаргивая набрякшими от недосыпа веками. Ветер свободно гулял через распахнутую настежь дверь участка — Крукс пыталась создать хоть какую-то тягу между окном в своей комнатушке и улицей. На улице было все так же пасмурно. Огибая неглубокие лужи, Гарри подошел к «Кинеме». Разводы на бело-голубых боках почти засохли. Заляпанные колпаки на колесах поблескивали. От двигателя за кабиной исходило тепло, внутри до сих пор глухо пощелкивало. Мотокарета дожидалась следующего рейса как верный конь, отдыхающий в стойле, но готовый по команде сорваться в галоп. Поддавшись порыву, Гарри погладил «Кинему» по крылу над колесом. За ладонью остался развод грязи. — Хорошая девочка, — пробормотал он и обтер руку о штанину. Провел пальцем по стыку между швами на кузове, проверяя, на облупилось ли покрытие. В таких стыках любила прятаться первая ржавчина. Но ржавчины там не было, только уличная пыль. — Обязательно тебя отмоем. Можно даже сегодня. Что скажешь? «Купри Кинема» промолчала, но было в ее молчании нечто одобрительное. Протертый от грязи лак мягко блестел. Незабудочная голубизна словно бы просила очистить ее прямо сейчас. — Руками долго. Давай вечером. У меня будут тряпки, вода, раствор — все, что ты любишь. Мотокарета обиженно выдохнула как строптивая девчушка. Ей хотелось все и сразу. Жизнь техники ограничивалась простыми радостями, и она нетерпеливо предвкушала их. — С кем вы разговариваете, детектив? Повернув голову, Гарри узрел хозяина мотокареты на пороге участка. — С «Кинемой». Она уговаривает ее помыть и не хочет терпеть до вечера. — Чем вас обкалывали? — с подозрением осведомился Кицураги. — Обезболивающим и вакциной от бешенства. Нет, Ким, с «Кинемой» я общаюсь без помощи лекарств. Неужели ты не согласен, что малышка нуждается в уходе? — Гарри вслепую провел рукой по двери и показал ладонь. — Я хотел заняться этим утром, — понуро согласился напарник. «Но» отчетливо слышалось в голосе, однако продолжения не требовалось. Они оба были в курсе, что утром Кицураги совершил небольшой подвиг, добравшись до участка. Какое там мытье мотокареты. — Я займусь вечером, — подхватил Дюбуа. — Готтлиб попросил задержаться, проконтролирует, как себя поведет рана. Как раз займу руки. — Было бы кстати. Вы готовы ехать? — Готов, — Гарри вытер ладонь и дернул дверь мотокареты на себя. — В институт, верно? Плечо наконец-то начинало оттаивать от обезболивающего — откинувшись на спинку сиденья, детектив ощутил глухую боль в плече. Пощупал повязку через дыру в одежде — сухая. — Долго вы там были, — отметил напарник, захлопнув за собой дверь. Сделал паузу — ее заполнила нетерпеливо взвывшая «Кинема». — Что-то серьезное? Дюбуа шевельнул губами, пытаясь определиться с ответом. Стоит ли рассказывать про все, что прозвучало во врачебном кабинете? Готтлиб никогда бы не проговорился, для него врачебная тайна не была пустым звуком. Однако невозможно скрыть свой рацион от человека, с которым обедаешь каждый день, а временами и ужинаешь, и завтракаешь. Уже другой вопрос — как объяснить. — Ну, так, — неопределенно протянул в попытке выиграть время. «Кинема» вырулила на улицу. Если и сообщать, то целиком или ограничиться порцией правды? Но если вскрывался кусок истины, то он неизбежно приводил к нахождению всего остального, точь-в-точь как с трупами — уж кому, как не детективу, было об этом известно. Значит, придется рассказать целиком. Когда Гарри вынырнул из задумчивости с решением, его встретило молчание. Не играло радио. Никто не пытался уточнить или переспросить. А нуждался ли кто-нибудь, кроме него самого, в ответе? Или правда нужна только ему самому, а у Кицураги и без этого достаточно проблем, и на самом деле он не хотел бы ничего знать, поэтому молчал? Детектив намертво запутался в возможных толкованиях ситуации и увяз в трясине непроизнесенных фраз. Мотокарета влилась в поток машин на Мейн-стрит, направляясь на юг, насквозь через Центральный Джемрок. Из приоткрытых окон пахло жженой резиной и выхлопными газами. По рельсам посреди улицы простучал трамвай, идущий в противоположную сторону. Когда молчание стало душить своей тяжестью, напарник произнес: — Если не хотите рассказывать, это ваше право. Но я должен знать, если это повлияет на нашу работу. Надеюсь, вы понимаете. Ювелирная точность в обозначении границ между личным и рабочим. Гарри помедлил, собирая столь же аккуратную формулировку, которая позволила бы собрать фокус внимания на личном — том, что его действительно интересовало: — А если не повлияет? Тоже должен знать? — Не должен, но хотел бы, — ни малейшего промедления. Искренний ответ. Как поворот ключа, щелчок — озарение. Не безразличие. Просто было максимально бестактно спрашивать о причине задержки перед коллегами, которые бы пожалели и разнесли слухи по участку, как грязь по полу. А услышала бы Крукс — новость узнал бы и глухой. — С плечом все в порядке, док сказал, что лишь немного зацепило артерию, — решил начать с хорошей новости. — Несколько дней, и все будет хорошо. — Это я уже понял. Но все равно приятно слышать. Вежливый пассаж, попытка приободрить перед тем, как он выдаст настоящую причину задержки у Готтлиба. Не помогало. Конечно, это не сравнится с сообщением кому-либо о смерти близкого человека, однако… Можно ли говорить, что он сообщает о возможной причине собственной смерти? От этой мысли стало еще тяжелее подобрать слова. Гарри понял, что чем больше будет думать, тем выше риск, что так ничего и не скажет, и должен просто уже… — Я на пятой диете. Ничего жареного и соленого, целый список того, что нельзя — Жорж его выдал. Док написал названия таблеток, так что со следующей зарплаты их найду. С головой все должно быть в порядке, раз я до сих пор не пускаю слюну и различаю адреса. Но если заметишь, что я как-то отупел — отведешь к Готтлибу, окей? Последние дома Гран-Курона остались позади. Улица приобрела небольшой уклон — они въезжали на мост. За отбойником, отгораживающим пешеходную часть моста от шоссе, виднелась Эсперанс — блестки света на темных водах. — Окей, — протянул Кицураги после некоторой паузы. — А что с вами? Гастрит? Детектив понял, что за вываленной горой информации упустил самое главное. Сдержался от того, чтобы хлопнуть себя по лбу. — Цирроз. Печень отваливается. В моем случае — почти, но не совсем. Ожидаемо, да? — зато можно было похвалить себя за успешную попытку изобразить пренебрежительный тон. Услышь он себя со стороны, подумал бы, что у этого человека все в порядке. Ну, или что кто-то очень старательно прикидывается беззаботным. — Жить-то будете? И можно было только посочувствовать провалу той же попытки у собеседника. За имитацией иронии — никакого юмора, одно напряжение. — А то! — поддержать этот провал можно было только его полным игнорированием и сохранением жизнерадостного тона. — Бросил алкоголь — брошу и шаурму, это намного проще. Но тебе придется смириться с тем, как я буду смотреть, когда ты пьешь кофе. — То есть, как обычно? — фыркнул Ким. Бледная тень от обычной его усмешки, но уже лучше, чем мрачно-неподвижная маска, державшаяся с самого утра. — Будто собираетесь обглодать мне лицо? Черт возьми. Неужели все настолько очевидно? Гарри серьезно разочаровался в своих навыках скрытности. Хотя, соревнование в них с каменноликим изначально было обречено на провал. — Это все, о чем вы общались с Готтлибом? Больше он ничего не говорил? — конечно, к этому моменту он уже сообразил, что тема с болезнью не могла появиться из ниоткуда, что это был исход полноценного обследования, которое могло порадовать совсем не безобидными результатами. — Нет, ничего. Я аж сам в себе разочаровался, — ладно, это прозвучало уже чересчур легкомысленно, и Гарри отбросил беззаботный тон: — Ким, если мне что-то и грозит в ближайшее время, так это недостаток кофеина в организме. А тебе — исключительно мое нытье по этому поводу. — Пугающая перспектива, — хмыкнул напарник. — Хорошо. Я понял насчет диеты. И кстати, буду благодарен, если вы дадите мне копию этих рекомендаций. — Чтобы ты знал, какой завтрак приносить в постель? — не удержался детектив. Он обрадовался, что не последовало никаких комментариев по поводу болезни — ни сочувствия, ни вопросов, ни отношения, будто он одной ногой в могиле. Закончить тягостный разговор хотелось бы на легкой ноте. — С учетом ваших талантов — скорее в больничную палату, — однозначно, это парирование тоже замышлялось как невинная шутка, но вкупе с темой разговора прозвучало… не так. Кицураги тоже это понял. Детектив увидел, как на пару мгновений тот прикрыл веки, а пальцы сжались на руле. — Извините, я не это хотел сказать. Всего одна фраза не в ту сторону, и настроение опять пошло вниз. Дюбуа понимал, что нельзя винить в недостатке остроумия человека, который до сих пор толком в себя не пришел, да еще и услышал не самую приятную новость. Но это понимание не помогало отогнать восставший из памяти от неосторожных слов призрак будущего, который описал Готтлиб: пятнистая кожа на иссохших конечностях, бессонница, галлюцинации, морфий по венам. И больничная палата до конца жизни. Гарри встряхнулся, отгоняя образ, но не успел придумать, чем бы сгладить неловкость. Его опередили: — Мы скоро подъедем к институту. Я позвоню на кафедры, — напарник взялся за рацию, дав понять, что разговор окончен. Не на самой лучшей ноте, но и не на худшей. Иногда лучше завершать беседу прежде, чем она превратится в унизительный обмен извинениями и беспомощными объяснениями. Гарри кивнул и перевел взгляд за окно. Мотокарета как раз въехала в район, называвшийся «Старым Югом». Здесь Мейн-стрит сужалась до двух полос и трамвайной линии. Старая брусчатка вибрацией пошла по колесам, вынуждая снизить скорость. Когда-то широкий холм с крутым северным склоном покрывали исключительно тихие сосновые рощи, как на восточном берегу. Здесь был возведен один из первых долорианских монастырей в Ревашоле. А цветущая по другую сторону реки аристократия полюбила эти места и построила в них загородные дома. Рядом с монастырем пристроился лицей, частное училище для отпрысков богачей. Ко времени Революции на месте монастыря образовался полноценный институт, центр научной жизни города, а аристократический район оброс невысокими, но комфортными кварталами — научным городком. Если бы не неухоженность, район мог стать красивейшим в Западном Ревашоле. Дубы, высаженные во времена аристократии, разломали плиточное мощение дорожек и тротуаров, а дожди разрушали лепнину на фасадах. Вдоль Мейн-стрит, уходившей еще дальше, в Хлебный Город, попадались заброшенные усадьбы. Солнечный свет пробивался через густую листву и затухал в арочных провалах окон. «Старый Юг» был в ведении 41-го участка, но здесь совершалось не так много преступлений, о чем Гарри почти сожалел. Он бы не отказался посещать район почаще. Его беспокойный разум умиротворяли мирный шелест листвы и меланхолия безликих кариатид, увитых виноградными лозами вместо одежды. — Хорошо, оставайтесь там. Мы подъедем в течение десяти минут, — вполголоса говорил Ким с кем-то по рации. — Да, от пропуска не откажемся. До свидания. Щелчок разъединения. И почти сразу раздался голос Кейт, бормочущей: — Часть оружейной ложи, часть оружейной ложи, пять букв, да что же ты такое… Ох, то есть, Крукс на связи, лейтенант. Вам нужно еще что-нибудь? Пока детектив любовался заросшими фасадами, Кицураги уже пообщался с обеими кафедрами. В переговорах не было ничего интересного — просто проверил, есть ли на них кто-нибудь. Оставалось положить микрофон. — Это кроссворд? — внезапно полюбопытствовал Ким. — Ох, эм… Да, лейтенант, — сконфуженно призналась женщина. — Я просто, понимаете… — Вам подсказать? Гарри почти увидел по глухому молчанию, как связистка краснеет от шеи до ушей. Еще бы — ее поймали на заполнении чужих кроссвордов. Обычно Крукс таскала на работу дешевые романчики с полицейским уклоном, пародии на популярную серию о Дике Маллене, но когда те внезапно кончались, она переходила на уложенные в соседнем ящике стола головоломки Жюля. Тот не замечал пропажи двух-трех листиков с кроссвордами — он и не любил их особо, предпочитая головоломки классом выше. Но все же. — Пожалуйста, — едва слышно ответили на полицейской волне. — Ц-е-в-ь-ё, — продиктовал Кицураги. — Через «ё», миссис Крукс. Когда запишете — соедините, пожалуйста, с библиотекой института. — …ь-ё. Конечно, минуточку, сейчас я найду номер. — Я продиктую. 005… 398… 70… Добавочный 91. Пошли гудки. Гарри втянул воздух полной грудью — из приоткрытого окна пахнуло цветочным запахом. В плече едва заметно кольнуло. — Значит, не опасаешься сам звонить на кафедры и в библиотеку? — вопрос родился сам собой, естественно, как дыхание. — Там тебя никто не узнает? — Лаборанты на кафедрах меняются с каждым сезоном. В этой должности не задерживаются, — отозвался напарник. — Что же касается… Он не успел договорить, как трубку подняли. — Библиотека Ревашольского института, слушаю, — этот голос мало чем отличался от статических помех. Шелестящий, как песок на пляже, трескучий, как бенгальский огонь, он принадлежал очень старой женщине с великолепной дикцией. — Добрый день, мадам Чжи, это лейтенант Кицураги. Гарри ощутил, как брови ползут вверх — ни одна кафедра не узнала, кто конкретно им звонит, лишь получила смутное определение «РГМ». А здесь и звание, и фамилия. И собеседницу тоже назвал по имени. Значит, они знакомы? А если знакомы — можно ли предположить, что эта женщина была его союзницей в тяжбе в заведением? Спустя короткую паузу голос прошелестел нечто неразборчивое, но на удивление мелодичное: — 下午好警探. Чем могу помочь? — Я бы хотел ознакомиться с исследованиями миссис Валери Морел. Можете помочь с этим сегодня? — Почту за честь. — Благодарю вас. До свидания. — 我不得不说再见了, — пропел шепот в ответ, и связь прервалась. Дюбуа внимал этому короткому диалогу с нарастающим удивлением. Загадка, от которой он отступился утром — как именно напарник связан с институтом? — снова встала перед ним в полный рост, а добавлявшиеся детали только разжигали его любопытство. Но Гарри помнил — Ким не хотел об этом говорить, — а потому держался и молчал изо всех сил. Тем временем «Кинема» замедлила ход, свернула с Мейн-стрит на улочку вдоль институтской территории. Правую сторону дороги занимали припаркованные мотокареты. Водитель несколькими точными движениями уместил «Кинему» между «Логран-9000» и каким-то безымянным гибридом, собранным из деталей разных мотокарет. Кузов от «Линнеи-Джи», подвеска и колеса — «Ноланд-Вен-Сен», вместо сидений — пилотские кресла. Выйдя из «Кинемы», Гарри не удержался и подошел к гибриду. Да, это была ручная сборка, причем из хлама. Даже любовная шлифовка кузова не могла скрыть следов сварки, а колеса оказались от двух разных моделей «Ноланда». Дюбуа взирал на это чудовище с восхищением. У него самого пару раз мелькала мысль компенсировать утерянную мотокарету чем-то подобным, но он столкнулся с катастрофической нехваткой деталей, инструментов и времени. А еще, если говорить совсем откровенно, с кривизной рук. Он остановился на восстановлении списанного аккумулятора. Механик их участка, Лексей, на всякий случай замерил плотность приготовленного детективом электролита и цветисто выругался. Затем отнял инструменты, выгнал Дюбуа из гаража и унес электролит к озеру — сливать и молиться, чтобы не взорвалось в процессе. Позволив себе задержаться рядом с восстановленной мотокаретой на несколько секунд, Гарри последовал за напарником по тротуару вдоль невысокой стены, плотно увитой ползучими растениями. Под подошвами бугрилась камнями мостовая. Дубы слабо шелестели. По Мейн-стрит, от которой они удалялись, прогрохотал трамвай. Пахло сырой землей. — Предлагаю разделиться, когда мы окажемся на территории института, — произнес Кицураги. Хотя он и сказал «предлагаю», в голосе не было ничего предлагающего. Это была вежливая формулировка для указания. — Так мы быстрее закончим с опросом. — Не согласен, — вырванный из спокойного созерцания пустой улицы, Гарри все равно не замешкался с ответом. Для начала — у него была стойкая аллергия на указания, а для конца — почему нельзя идти вместе? — Ты знаешь дорогу. Я — нет. — Я скажу вам, куда идти. — А если заблужусь? Ким, до этого смотревший себе под ноги, одарил его непередаваемым взглядом. В нем сочетались скептицизм, насмешка и удивление. — Ну так спросите дорогу. Это институт, детектив, здесь к такому привыкли. И впрямь. Гарри уставился перед собой. Ему потребовалась бы более убедительная причина, чтобы не разделяться. Как назло, ничего не приходило в голову. — Мы припарковались на Вуа-Барроу рядом с научными корпусами. Я провожу вас до здания естественнонаучного факультета, сам пойду к военному центру. Потом перейду в здание архива, там же расположена библиотека. Если не захотите дожидаться у «Кинемы», можете посидеть там. — Понял, понял, — буркнул детектив. — Можешь не провожать. Я находил преступников, уж естественнонаучный факультет от меня никуда не денется. Они завернули в ворота — всего лишь отсутствующий пролет в стене, означенный чуть более высокими столбами. За непроницаемыми для взгляда стенами скрывались старые, длинные корпуса в позднем долорианском стиле. Стены и башенки из почерневшего камня, стрельчатые окна. Годами не стриженный газон порос сорняками, на серо-голубой черепице крыш скопились прошлогодние листья. Пышные кроны дубов простирались на уровне зданий — большая часть корпусов достигала в высоту трех-четырех этажей. Несмотря на покой и тишину, царившую вокруг, смутное беспокойство заворочалось в груди. Ему не было причины. Оно просто появилось. Бесформенное, бессмысленное, слабое — Гарри отбросил его в ту же секунду, как ощутил, потому что Кицураги как раз объяснял расположение корпусов, требовалось сосредоточиться. — И я вас очень прошу, — добавил напарник, закончив с объяснениями, — никаких сторонних расследований по дороге, хорошо? — Ни в коем случае! За кого ты меня принимаешь? — возмутился Гарри. — За детектива, что ли? — Я так понимаю, это значит «нет»… — Ким, ничего не обещаю. На мелкое мошенничество отвлекаться не стану, но если кого-то будут убивать — придется вмешаться. Вообще, ты мог бы пойти со мной и проконтролировать этот вопрос. — Я уверен, вы справитесь с тягой к сторонним расследованиями, — уверенно отсек Кицураги последнюю слабую попытку напроситься пойти вместе. «А если нет — я буду очень разочарован», — невысказанное продолжение фразы. Дюбуа оставалось лишь вздохнуть и подчиниться. Они прошли немного вглубь территории, вдоль тихих зданий, и разошлись в разные стороны. На дорожках между корпусами почти никого не было. Изредка попадавшиеся Гарри люди выглядели либо деловито, либо замученно — то были сотрудники, спешившие по своим делами, и студенты, сессия которых как раз приходилась на эти недели. Тем временем беспокойство нарастало, трансформируясь в непонятную боль под грудиной. Гарри не понимал, что ее вызывало. С воздухом все было в порядке, малолюдность его не смущала. Может, что-то не так было со зданиями? Слишком чопорные и безразличные, они смотрели свысока. Их грязные стекла скрывали за собой все, что он не должен был знать. Спрятавшись от окон за тяжелую дверь естественнонаучного корпуса, Дюбуа испытал облегчение. Он не был уверен, что хочет анализировать этот странный приступ тревоги. Точнее, хотел. Но в голове собрался кворум причин, постановивших, что анализ того не стоит. В здании было сумрачно и прохладно до зябкости. Просачивающийся через грязные стекла свет спотыкался о неровную шпатлевку на стенах небольшого вестибюля. Под потолком змеились провода. Из-за небольшой стойки на вошедшего вопрошающе смотрела пожилая женщина. — Вы к кому? — осведомилась она тихим, тонким голосом. — На химическую кафедру. Не подскажете, где она? — А, вы должно быть, — ее взгляд переполз к нашивке на рукаве, — из РГМ. Они оставляли на вас пропуск, — женщина зашевелила губами, ведя пальцем по какому-то только ей видимому списку на столе. — Да, оставляли. Она переложила увесистый журнал на стойку и положила рядом ручку. — Распишитесь и поставьте время посещения. Будете уходить — сделаете то же самое, — проинструктировала женщина. Пока Гарри искал пустую строчку, она спросила с плохо скрываемым любопытством: — А что там с кафедрой? Наконец попались на своих делишках? — Нет, я приехал для консультации, — лихой росчерк перекрыл соседние подписи, теснившиеся в мелких клеточках журнала. — А что за делишки? Гражданской милиции следует вмешаться, мэм? Галантная улыбка и короткое подмигивание. Пожилые леди обычно были от такого без ума. Эта не стала исключением. Пергаментно-бледные щеки порозовели. — Тут слухи ходят, что они варили наркотики для иностранцев в какой-то тайной лаборатории. Это же незаконно, да? Незаконно, иностранцы, тайная лаборатория — звучало как информация по делу! — Очень незаконно. Мы проверим эту информацию, благодарю вас, мэм. А где кафедра, вы не подскажете? Спохватившись, женщина показала в сторону лестницы по правую руку. — На втором этаже, напротив чучела. — Чучела? — уже начавший было движение Дюбуа невольно остановился. — Ну, там эти, — она помахала рукой, вспоминая нужное слово. — Криптозоологи. Там их кафедра. Слово отозвалось приливом тепла в груди. Знакомство Гарри с криптозоологами оказалось кратким, но ярким. От фантастических историй, которые рассказывали Лена и Морелл, детектива было не оторвать — настоящая капля волшебства в унылом, предсказуемом бытие вокруг. Перед глазами до сих пор стояла их встреча после поездки на остров — шли мокрые комья снега, а он показывал зевающему Мореллу, выглянувшему на крыльцо частного дома на Табернакль-роуд, фотографию фазмида. Криптозоолог не знал, за что хвататься первым — за копировальный аппарат, телефонную трубку или носовой платок. Лена бережно поглаживала фотографию и, улыбаясь, плакала. А потом дела поглотили его и утянули в чрево будней. Пока он сражался с умирающей, но не сдающейся тягой к алкоголю и беспросветным одиночеством, пара криптозоологов работала над тем, чтобы представить открытие свету. Морелл дневал и ночевал на острове, Лена связывалась с газетами, издательствами. Итогом стала яркая, но не принятая всерьез вспышка публикаций в газетах, а затем все потухло. Криптозоологическое сообщество всколыхнулось, однако мир будто бы не заметил открытия нового вида. Это не изменило доброго отношения пожилой пары к детективу. Лена писала ему письма — примерно раз в неделю-две, — и пару раз приглашала в гости. Гарри не отказался от удовольствия их навестить и пообщаться. Второй раз его визит совпал с визитом именитого криптозоолога из Орании, и Дюбуа вернулся домой глубоко за полночь, но счастливый и с целой кучей новых криптидов в мысленной коллекции. Короче говоря, он был бы просто счастлив еще раз повидаться с этими прекрасными чудаками. — Сэр? — робко позвала пожилая леди за стойкой, вырывая из приятных воспоминаний. — Чему вы улыбаетесь? Гарри сдержал порыв поделиться хоть парой воспоминаний с женщиной. Судя по тону, она не жаловала криптозоологов. — Просто рад наконец оказаться в Ревашольском институте, — ложь сорвалась с языка легко и просто. Минуточку. Ложь? Он уже был здесь? На самом деле он не рад? Смутная мысль ускользнула, не поддавшись расшифровке. На втором этаже Гарри порыскал взад-вперед по длинному коридору и его небольшим ответвлениям. Затхлый запах формалина, не такой сильный, как в квартире дубильщика, но ощутимый, пропитал стены. Кадки с чахлыми растениями громоздились по углам. Нумерация на кабинетах шла вразнобой, на некоторых дверях вовсе не было табличек. Не обнаружив на этаже ни чучела, ни химической кафедры, Гарри собрался спускаться на первый этаж и предъявлять женщине намеренное введение в заблуждение, но сообразил: в старой, еще дореволюционной нумерации этажности первый этаж не считался первым. Он считался нулевым, «надземным». Так что детектив все это время бродил по условному первому этажу. Пробурчав под нос пару нелестных комментариев про любителей традиций, Дюбуа поднялся по лестнице. Третий этаж — да, по-нормальному это был третий этаж, и никто его не переубедит, — мало чем отличался от второго. Те же полумертвые джунгли и облупленные стены, однако… Нечто большое и волосатое возвышалось в конце коридора у окна. Приблизившись, Гарри распознал в силуэте чучело обезьяны. Присмотревшись, понял, что перед ним не чучело, а макет. Пожелтевшие пластиковые клыки, стертая в районе кукольно-бесполого паха синтетическая шерсть. Дюбуа поставил в голове мысленную заметку — написать криптозоологам надеть на обезьяну бронзовый гульфик. Студенты его так отполируют, что сиять будет за милю. Табличка с рубленым шрифтом, на которую взгляд опустился в последнюю очередь, гордо гласила «Шаутакский лесной пигмей». Гарри смерил обезьяну ошарашенным взглядом. Она была почти с него ростом. Два варианта: макетчик налажал с масштабом или те, кто назвал эту махину пигмеем, были натурально великанами. На двери по левую руку он увидел единственное объявление: «Кафедра на выезде», а сама дверь была надежно закрыта. На доске объявлений детектив увидел множество прикрепленных листков, печатных и рукописных. Кроме типичных, какие он видел на досках у почти каждого кабинета — зачет, пересдача, расписание, — там также были объявления о ближайших экспедициях и призывы сообщать о неопознанных явлениях в округе. А еще — тут сердце детектива приятно екнуло, — вырезка из газеты, на которой сообщалось об обнаружении фазмида. Он знал колонку наизусть. Считал, что момент для фотографии выбрали неудачный — в то утро, одно из первых после возвращения из Мартинеза, он на повышенных тонах пообщался с Жаном. Гарри очень хотел вернуться к делам в Мартинезе — в те дни он считал, что это будет единственная возможность снова пересечься с Кимом, — а Жан в ультимативной форме сообщил, что никакого выбора дел у детектива больше не будет, либо пусть берет, что дает начальство, либо свободен валить на все четыре стороны и утопить мозг в алкоголе, где хочется. Неудивительно, что усмешка на фотографии получилась натянутой и даже немного злой — корреспондент отловил Дюбуа на выходе из участка, где тот кипел изнутри и даже не мог занять руки сигаретой. Просто стоял, дурак дураком. Но теперь это было в прошлом. Больше не нужно рваться в Мартинез, чтобы увидеть Кима. Гарри улыбнулся самому себе на фотографии — бодрее, развалюха, все еще наладится, — и повернулся в противоположную сторону. Вот он, клон кабинетов этажом ниже: зачеты, пересдачи, расписания. Взгляду зацепиться не за что. Гарри пару раз стукнул по двери, но ответа не услышал. Потянул за дверную ручку — заперто. Постучал еще раз. Им же отвечали на звонок, должен там быть хоть кто-то. — От себя! — глухо раздалось изнутри. Дюбуа толкнул дверь. За ней оказалась узкая, длинная каморка, плотно заставленная шкафами и столами. Все горизонтальные плоскости были покрыты стопками бумаг — даже пол, где колонны бумаг поднимались по идеально выверенной координатной сетке, позволявшей пробраться мимо столов. Но только если для первого шага выбрать правильную ногу. На первый взгляд в кабинете никого не было. За распахнутым окном шелестели дубовые листья. Дюбуа невольно задумался — уж не сбежал ли тот, кто звал из-за двери, через окно? А может, это был какой-нибудь криптид-пранкер? Распахивает окна, откликается на стук, прячется в бумагах? — Вы из РГМ, да? Предположение оказалось частично верным. Лаборант кафедры действительно успешно спряталась в бумагах за ближайшим столом. Она распрямилась, как улитка, высовывающая голову из раковины, и Гарри увидел девушку. Она была словно бы выцветшей, с синяками под глазами и в тусклой одежде. Лаборантка казалась некрасивой, но Дюбуа сразу же оценил это впечатление как неверное. Если ей завить светлые волосы, подвести глаза и переместить из мешковатой одежды в приталенную… — Да, мы с вами связывались, — Гарри осторожно повернулся на месте, стараясь не касаться бумажных гор. — Мы? — переспросила девушка, еще сильнее вытягивая шею. — Мой напарник ушел на другую кафедру. Так что да, мы, — подтвердил Дюбуа. Не хватало, чтобы его с первого взгляда приняли за психа. Момент истины следовало оттянуть хотя бы на второй. — Для начала — я детектив 41-го участка, Гарри Дюбуа. — Угу, — лаборантка смотрела на него, почти не моргая. Не на вытянутое из блейзера удостоверение, а в лицо. — Я бы не отказался услышать ваше имя. Знаете, для протокола, — кажется, намеков она не понимала. Значит, все будет прямым текстом. Так даже лучше. — Римма Хольштайн. — Приятно познакомиться, Римма. Мне нужна информация про HUV4-Nil. — Что? Что это? — Психотропное вещество, которое изобрели на вашей кафедре. Вот, сейчас, — Гарри вынул журнал из внутреннего кармана блейзера и зачитал: — Четыре-гидрокси-эн-метил-эн-этил этанамин, разработан коллективом химической кафедры Ревашольского института на основе Гифомикробум уби воракс в рамках международного сотрудничества. — Впервые об этом слышу, — безучастно ответила девушка. Дюбуа уставился на нее в упор. Он терпеть не мог ситуации, когда зацепка плавно скатывалась в тупик. — А кто мог бы слышать? Римма пошевелила губами, задумавшись. — Говорите, международное сотрудничество? У нашей кафедры была какая-то лаборатория, которая этим занималась. Ее давно упразднили. — Давно? — ручка уже нависла над строкой, но писать пока было решительно нечего. — Насколько? — Не знаю… Несколько лет назад. — Вы знаете, как связаться с теми, кто работал в этой лаборатории? — Нет. — Вы же здесь работаете, — Гарри начинал терять терпение, но пока держался. — У вас могли сохраниться документы, в которых перечислены имена, какие-нибудь публикации… Говоря это, он еще раз обвел взглядом кабинет, уже внимательнее. Римма пока мало чем отличалась от автоответчика, а каморка, несмотря на лютую захламленность, могла рассказать многое. На одной из стен висели фотографии в рамках, над ними красовалась надпись «Наши профессора». Там было всего три фотографии. На двух, цветных, красовались молодые юнцы с прыщавыми лицами. На третьей, черно-белой — приятной наружности леди. А еще ниже, под фотографиями — даты, когда профессора приступили к работе. — Вот эти люди, — Гарри ткнул пальцем в сторону фотографий, — могли работать в лаборатории? — Нет, никак. Госпожа Кюрен работала в другой группе. Мистер Крус и мистер Рогвальд еще были студентами. — Ну так они же могли помогать, нет? — Не могли, — покачала головой Римма. — Допуск к ней был только у преподавательского состава. Великие духи, ему придется выжимать эту девицу, чтобы получить хоть каплю информации. Дюбуа начал получать от разговора какое-то мазохистское удовольствие. Задай один и тот же вопрос тремя способами, и получи на него три разных ответа. Отличное развлечение. — У вас есть информация, какой раньше был преподавательский состав? Девушка тоскливым взглядом обвела горы бумаг. «Да, но…» — Хотя бы покажите, где искать, я найду. Это моя работа. Ну же, Римма, подскажите. Лаборантка смерила его опасливым взглядом. «Этот человек читает мои мысли?» — увидел Дюбуа в ее серых глазах, но отвечать не стал. Он хотел оттянуть момент, когда девушка замкнется. Такие люди предпочитали замыкаться, когда вдруг понимали, что высокофункциональный безумец читал их как открытую книгу. — Вон в той, — девушка указала на один из шкафов ближе к центру кабинета. — Вторая полка снизу, третья стопка, зеленая папка. Там указано распределение ставок по годам. Гарри всмотрелся в лабиринт бумаг. С правой ноги? Определенно. Он сделал шаг, еще один, высоко поднимая ноги и стараясь двигаться медленно. — У вас кровь? — вдруг пискнула девушка. Детектив как раз повернулся к ней левым плечом — тем, которое сегодня сначала пронзил нож, а потом покромсали ножницами и иглами. Отвлекшись, Гарри прикоснулся к плечу — нет, повязка сухая. Должно быть, Римма углядела уже высохшее пятно, совсем небольшое. — Ерунда, не волнуйтесь… Одного неосторожного движения хватило, чтобы стопка на соседнем столе покосилась и медленно поехала в сторону. Гарри поспешно потянулся к ней, пытаясь удержать, но еще одно неосторожное движение отозвалось лавиной в другую сторону. И вот уже с двух столов обрушился бумагопад, ровные ряды на полу накрыло папками. Дубы за окнами прошелестели в унисон маленькой сортировочной трагедии. — Простите. — Да ничего, — вздохнула Римма. Она старательно не смотрела на его плечо. — Бывало и хуже. Детектив продолжил аккуратно пробираться к шкафам. У него мелькнула мысль, что однажды девушка не выдержит и возьмется за зажигалку. А он будет только рад поделиться. Добравшись до шкафа, детектив последовал инструкциям и изъял зеленую папку. Открыл, стал листать. Первые листы датировались этим годом. Последние — тридцатилетней давности. Он листал от самых старых записей и читал за сухими строками о жизни кафедры. Тридцать лет назад кафедра держалась на профессорах старой школы, что остались с дореволюционных времен. Лаборатории с невразумительными названиями отмирали одна за другой вместе с профессорами, прерывающими работу посреди учебного года — умирающими от старости, понял Дюбуа. Новый импульс работе кафедры придали тридцатые годы, эпоха диско и легких наркотиков. Увеличилась нагрузка — количество поступающих на химический факультет. Увеличилось количество профессоров. Расцвело несколько лабораторий, все с заковыристыми названиями, но все занимались примерно одним и тем же — синтезом новых веществ. Лишь одна лаборатория из трех работала с неорганическими веществами, не с наркотиками. Ее Гарри отбросил сразу. Во второй лаборатории состав менялся каждый год — сплошь студенты. Здесь даже детективом не нужно было быть, чтобы понять — прикрытие для варки веселья на вечеринки. Она умерла в сороковых. Оставалась международная отраслевая научно-исследовательская лаборатория синтеза органических соединений. Дюбуа пролистал страницы. Лаборатория существовала целое десятилетие, и ее состав был поразительно стабилен. Гарри выписал имена. Некоторые из них показались знакомыми. Девушка за его спиной собирала рассыпавшиеся бумаги. Дюбуа повернулся к ней и зачитал имена. — Сэр Рональд иногда приходит и читает лекции по приглашению, — сразу опознала девушка. — Он живет где-то в Ревашоле. Мистер Кашински давно уже не появлялся, но он еще преподавал был немного… Хм, — она явно испытывала сложности с описанием. — В общем, он тоже наверняка остался в городе. — Вы говорите так, будто остальные могли уехать, — точно, она же не понимала намеков. — Они уехали? Римма положила стопку папок на стол и бережно прижала ее сверху ладонью, уминая. — Некоторые уехали. Я иногда видела в заграничных изданиях их имена. А мистер и миссис Кастингтон… — она грустно поморщилась и поджала губы. — Они, ну… Семейная пара химиков, Глоуб-стрит — встали перед глазами газетные строки. Он не бывал на месте преступления, но слышал достаточно, чтобы вспомнить. — Убийство, изнасилование, в том числе лабораторным оборудованием, — произнес детектив то, что всплыло из глубин памяти. — Виновные не найдены, подозреваемые имели алиби. Да, я знаю, что с ними произошло. — Одногруппники говорили, что это сделали члены наркокартеля. Те, с которыми они отказались работать, — девушка зябко потерла плечи, хотя в кабинете было не так уж прохладно. — Еще мисс Лоужи… Она просто пропала. До сих пор помню, как она не пришла на пару, а в следующий раз пришел новый преподаватель по органическим кислотам. Будто ничего не произошло. Кто-то уехал, кто-то пропал, остальные разбежались кто куда. Вот почему к настоящему моменту на кафедре осталось лишь трое преподавателей, двое из которых — вчерашние студенты. И госпожа Кюрен, работавшая в то время в лаборатории неорганики — ее выцветшая фотография улыбалась со стены. — Что ж, мы обязательно навестим тех, кто остался в Ревашоле и позвоним прочим, — подвел итоги Гарри. — Адреса продиктуете? — Не уверена, что у меня есть право… — нерешительно начала Римма, однако смолкла. Вздохнула с какой-то особенной тоской, немного порылась в бумагах на столе и продиктовала все, что нужно, и даже немного сверх того. Записав, Гарри захлопнул журнал. — Спасибо за помощь. — Пожалуйста, детектив, — девушка посторонилась, пропуская его к выходу. Спускаясь по лестнице, Гарри обдумывал полученную информацию. Еще один крохотный шаг по дорожке к тому, кто мог оставить на лбу трупа мазок лабораторного наркотика. Ему чудилось, что с каждым шажком этот путь только удлиняется. Он миновал потянувшуюся из-за стойки женщину, не заметив ее. «Распишитесь еще раз», — проговорила она, но Гарри как раз выходил за дверь. Детектив должен был упростить и отсечь все, что можно было. Но проблема заключалась в том, что отсекать было нечего. Всегда имелись допущения. Вот, к примеру, утверждение Риммы, что работать в лаборатории мог только преподавательский состав. Что, и уборщица к ним никогда не заглядывала? Решительно никто не мог подглядеть условия варки редкого наркотика? Но пусть его круг подозреваемых и расширялся буквально до всех химиков в Ревашоле, кому пришло бы в голову этим заниматься? Для чего предназначался HUV4-Nil? Следовало найти хотя бы одного из коллектива, кто остался в городе, и расспросить. А лучше — всех, потому что все они были потенциальными подозреваемыми. Имелся вариант, что вещество варят под заказ, но слишком специфичен был бы заказ. В задумчивости Гарри быстрым шагом добрался до «Кинемы» и никого там не обнаружил. На капоте мотокареты уже успела отметиться какая-то шустрая птаха, и Дюбуа, плюнув на рукав блейзера, вытер пятно. Стряхнул немного шелухи, нападавшей за время отсутствия на крышу. Помедитировал на игру света в листве. Тут Гарри озарило. Сейчас, прямо сейчас он активно упускал шанс подглядеть, отчего же напарник так настойчиво предлагал им разделиться, а именно — посмотреть на поведение Кима в институтской среде! Вообще, Кицураги же сам предлагал, если ему наскучит пинать колеса мотокареты, ждать в библиотеке. Значит, он даже не станет непрошенным гостем. И Дюбуа поспешил обратно, вспоминая указания, как добраться до архива. Пройти большой корпус, в котором располагался естественнонаучный факультет. Пройти между двумя корпусами поменьше — медицинское крыло и военный центр. Следовать по небольшой тропе вдоль медицинского крыла и, обогнув его, оказаться на буковой аллее, ведущей от трамвайной остановки к главному входу в институт… Он бодрым шагом пересекал аллею и бросил взгляд в сторону — на изящный силуэт института, окаймленный зелено-багровой листвой краснолистных буков. Но чего Дюбуа не ожидал, так это того, что зрелище скует по рукам и ногам, стянет железными обручами и пригвоздит к мостовой, не давая вдохнуть. Он ходил здесь. Ходил много раз. Еще тогда, когда место ассоциировалось с трепетным ожиданием и счастьем, невинными поцелуями под сенью листвы цвета засохшей крови. Когда она спускалась по окончании вечерних пар по каменным ступеням в объятья, а от ее золотых локонов пахло книжной пылью и любовью. Безраздельной любовью к нему. В груди заворочался, заколотился колючий шар. Гарри силой заставил себя отвести взгляд от здания и выдохнул. Перед глазами плыли прозрачные круги. Он сделал шаг. И еще один. Еще, пока не пересек аллею и не сошел на незаметную дорожку в сторону. Если бы от чувств можно было уйти так же просто, как с этой аллеи. От невыносимой, разрывающей ностальгии по безоблачному счастью и молодости. То, что когда-то было любовью, умерло, а расчлененный на мелкие воспоминания и разбросанный по сознанию труп отравлял жизнь. Амнезия лишь присыпала останки тонким слоем беспамятства, который Гарри изо всех сил старался не тревожить. Был ли Ким заменой? Нет. Он был солнцем, на которое следует смотреть, не моргая, чтобы оно выжгло на сетчатке поверх старых призраков себя. Если тогда, в Мартинезе, Гарри едва мог дышать после первого кошмара об уходе Доры, а рука тянулась превысить допустимую дозу обезболивающего, то теперь ему хватило минуты ходьбы, чтобы предынфарктная тяжесть в груди растворилась. Это были уже не столько истинные чувства, сколько привычная реакция. Дора равно боль. Но он больше не был обязан делать эту реакцию центром жизни. Он мог сосредоточить мысли на человеке, который заслуживал этого намного больше. Здание архива, двухэтажное и приземистое, примыкало к главному корпусу. Гарри нашел вход с торца. Уже внутри он понял, что это было одно из самых старых строений во всем институтском городке. Стиль, несомненно, долорианский, но ранний — во взмывающих ввысь стенах не было легкости, а узкие окна походили на бойницы. Внутри помещения без перекрытий колонны тянулись от пола до крыши. В роли второго этажа выступали балконы вдоль стен, похожие на хоры. Но теперь там и по всей бывшей церкви располагались не молящиеся и поющие, а полки с книгами. По самому центру, вплоть до возвышения, где когда-то был алтарь, тянулся длинный стол со скамьями. На языке оседал плотный запах старой бумаги. В церкви — язык больше не поворачивался назвать это место архивом, — Гарри никого не видел. Но на несколько секунд он замер, впечатленный монументальностью места. Даже без фресок — скорее всего, их сбили во время Революции, а затем просто побелили потолки и стены, — от этого места исходила аура религиозной тишины, требующей почтения к себе. — Добро пожаловать в библиотеку Ревашольского института. Вам помочь? — этот шелестящий голос с едва уловимым акцентом Гарри узнал сразу. Сначала он принял мадам Чжи за статую, замершую на кресле у ближайшего стеллажа с книгой — стихотворный сборник, современные поэты, — в руках. Бледную кожу пожилой женщины, облаченной в белоснежные одежды, покрывали возрастные пятна — совсем как мраморное изваяние. Невысокая, но статная, черноглазая, с гладким пучком седых волос. Покрой одежд, разрез глаз, имя — родом из Соли. — Добрый день, мадам Чжи, — отчего-то хотелось склонить голову в вежливом полупоклоне, и Гарри подчинился этому желанию. — Я напарник Кима, он здесь? — Господин Дюбуа, — медленно произнесла женщина, словно бы взвешивая его имя. — Я была предупреждена о вашем приходе. Господин Кицураги сейчас в разделе научной литературы. — Научная литература — это где? В уголках косых глаз собрались морщинки. Женщина улыбалась одними глазами. — Весь левый ряд. Позвольте, я провожу. Она отложила книгу на столик под рукой, поднялась с кресла и двинулась вперед мелкими шажками. Казалось, будто бы женщина плывет по воздуху вдоль скамей и шкафов. Идя за ней, детектив уловил слабый запах благовоний. Идти пришлось недалеко — ряду к девятому или десятому. Стеллажи шли вплотную друг к другу, места между ними едва хватало, чтобы разминуться двум не самым крупным людям. Яркая полоса светодиодных ламп шла над столами, а в ряд между стеллажами свет едва проникал. Ким был там, сидел на полу, скрестив ноги и опираясь спиной о противоположный стеллаж. Он зажимал несколько журналов под мышкой и просматривал другой журнал. Это выглядело на удивление по-домашнему, словно ему было уже не впервой вот таким образом выглядывать нужную литературу на самой нижней полке. — Господин Кицураги, — возвестила мадам Чжи о прибытии. — Пришел ваш напарник. — Пусть подождет, — пробормотал Ким, не глядя в ее сторону, и перелистнул страницу. — Можете показать ему секцию оранской литры, он будет в восторге. Целая секция, посвященная страху потери, неудач и смерти? Перед таким сложно было устоять. Но то, как болезненно щурился напарник в мелкий шрифт, подсказало, что нужна помощь. Наверное, пытаться что-то прочитать в сумраке для дальнозоркого человека было отдельным видом пытки. — Буду, — согласился Гарри. От звука его голоса напарник вздрогнул и наконец оторвал взгляд от страниц. — Но я бы позависал с тобой в научной. Что ищем? Он обошел женщину и, повинуясь все тому же неясному порыву, еще раз склонил перед ней голову. — Благодарю за оказанную помощь. Дальше мы сами. — 我不得不说再见了, — пропела женщина в ответ, и в жизни это звучало еще более чарующе, чем по радиосвязи. Кажется, это были те же самые слова, которыми она прощалась в прошлый раз. Мадам Чжи развернулась и проследовала мимо стеллажей к выходу из церкви. — Вы ей понравились, — негромко отметил Ким. — Как ты определил? — Она попрощалась с вами на солийском. Чем длиннее фраза — тем больше уважения к собеседнику. — На солийском? А говорил, ничего не знаешь… — Она сама однажды объяснила. Я просил не говорить со мной на неизвестном языке, но мадам очень настойчива и считает это вежливым тоном, а я предпочитаю знать, что именно мне говорят. Не будем, об этом, детектив. У нас еще пол-стеллажа для проверки, а я не хотел бы засиживаться допоздна. — Ладно, ладно. Какие пол-стеллажа — с твоей или моей стороны? — С вашей. Ищите в алфавитном указателе Валери Морел. Рассудив, что удобнее будет идти от самого края, Гарри отошел к концу стеллажа и пошел листать с верхней полки. Это был тихий ужас с нескольких точек зрения сразу. Первая — смысл. Он понимал ровным счетом одно огромное ничего. Вторая — размер шрифта, буквы размером с муравьев. — Не представляю, как ты разбираешь такой мелкий шрифт. От него голова начинает болеть. — И не переставала, — мрачно отозвался напарник и засунул еще один журнал под мышку. Работа была монотонная и медитативная. Мыслительных ресурсов Гарри хватало, чтобы параллельно думать о чем-нибудь или общаться на несложные темы. — Знаешь, мадам Чжи мне тоже понравилась, — произнес он, заканчивая с первой полкой. — Она вызывает… уважение, что ли? По ней видно, что неспроста назначили библиотекарем. — Она очень умна, — незамедлительно отозвался Кицураги. — Прекрасный математик. Могла бы запросто стать деканом. — Но? — Что — но? — Ты недоговариваешь. Могла бы стать деканом, но? Выдохнув, Кицураги поставил журнал на полку и стал протирать очки. — Вы могли не заметить, детектив, но институтское сообщество крайне консервативно. Здесь никогда не назначат деканом беженку, и неважно, насколько великолепно проработанную диссертацию она защитила на родине и какие теоремы доказала, — спрятав платок, Ким потер глаза пальцами и снова водрузил очки на переносицу. Он снова недоговаривал. Гарри прищурился. В голове деловито зашуршали детективные шестеренки. Отлично знаком с устройством института. Корпусами. Знает примерный распорядок дня, которого придерживаются сотрудники. Неоднократно общался с библиотекаршей, знает о ее диссертации и проблемах с карьерной лестницей для иностранцев. Судился с институтом. Он здесь работал? Вряд ли. Гарри изучал личное дело Кицураги — сухое и полное цифр, оно давало понять, что лейтенант стал работать с РГМ с юности. Он бы не успел поработать в институте, разве что чернорабочим. Мог ли он так хорошо изучить институт изнутри в рамках детективной работы? Сомнительно. И Дюбуа не приходила в голову ни одна разумная причина, по которой сотрудник РГМ вдруг ввязался бы в тяжбу с институтом. Оставался только один вариант. И Гарри никак не понимал, почему это его вдруг отказывались посвящать в такое чудесное знание. — На кого учился? — Что? — взгляд, бегавший по строкам, замер в низу страницы. — Ты же здесь учился, да, Ким? — было бессмысленно скрывать восхищение в голосе. — В Ревашольском институте. — На заочном отделении, — видимо, напарник понял, что от дедукции никуда не спрячется. Перелистнул страницу. — На криминалиста. Гарри присвистнул. Еще одна часть картинки встала на место. И следующее умозаключение основывалось на части про заочное обучение: — Ты учился, чтобы продвинуться по службе. — Да, это проще сделать при наличии образования. Однако говорил напарник крайне неохотно. Дюбуа еще раз мысленно открыл его личное дело, и подозрение подтвердилось — в нем не было пометки о высшем образовании, даже заочном. — Но ты… Эм… Стоило ли об этом упоминать? У напарника наблюдался ровно один недостаток — излишне чувствительная гордость, и за каждый удар по ней, даже нечаянный, он мог ответить в два раза сильнее и ядовитее. Тут лучше было промолчать. — Да, я не закончил обучение, — Кицураги поставил еще один журнал на полку и поправил загнувшуюся обложку. — Потому что один очень умный профессор считал, что солийцам нечего делать в науке. У нас хорошо идут земледелие и ремесла, в баллистике нам разбираться ни к чему. Однако он сказал уже достаточно, чтобы Ким решил закрыть тему. Оставалось только слушать. — Он не поставил проходной балл и отправил на второй год. Я оспорил это решение и в следующий раз сдавал экзамен перед комиссией. Комиссией, которая состояла из подотчетных ему преподавателей, понимаете? — Ким негромко рассмеялся. Его голос звучал ровно, а движения были медленными, почти сонными. — За пару дней до пересдачи я узнал, что оценки по остальным предметам аннулированы, и их тоже нужно сдавать заново. Так делают, если возникают сомнения в результатах экзаменов. Списывал, подкупал преподавателей, подделывал оценки — должно быть, для Кима подобные ложные подозрения стали настоящим кошмаром. — Я физически не смог появиться на пересдаче некоторых предметов, их поставили на одинаковое время, — это прозвучало почти удовлетворенно. —  Решил подать в суд. — И взъебал их как сучек! — подхватил Гарри. Он ни капли не сомневался, что за такое правосудие должно было отмудохать расистов-преподавателей по самое не могу. — Нет. Я проиграл и выплатил компенсацию. Затем меня отчислили без права на восстановление. Дюбуа обескураженно кашлянул. — Но ты хотя бы знаешь, что тот профессор был неправ, — попытался он хоть как-то сгладить ситуацию. — И что на самом деле ты хорошо сдал экзамен. Кицураги снова рассмеялся, на этот раз громче. — А вот и не угадали, — он выглядел парадоксально радостным. — Было много работы, я плохо подготовился, надеялся, что знаний с поля хватит. Сегодня сложно говорить, но по моему мнению, я едва наскреб тогда на проходной балл. Разрез глаз снизил оценку, но не намного. Да и на пересдаче не отличился. У меня было слишком мало времени для подготовки ко всем предметам сразу. Гарри не знал, что сказать. С одной стороны, Кицураги повел себя вызывающе и довел дело до суда, а с другой — кто первым решил, что узкоглазые не осилят баллистику, и поставил экзамены на одно и то же время? — Затем пошла волна исков от других студентов и сотрудников, — добавил Ким. — У них, в отличие от меня, нашлись более существенные претензии. Многие из них выиграли. Поэтому меня здесь и запомнили — я был тем, кто это начал. Стать вдохновителем для обиженных? Когда-то для него это многое значило. Теперь же, судя по безразличному тону, это был просто факт из жизни, дополнение к поражению, из которого он многое вынес. Абсолютному поражению без права на апелляцию. Теперь Гарри понял, почему напарник не хотел об этом говорить. Никто не любит говорить о своих поражениях, особенно люди, заботящиеся о репутации. Вместо того, чтобы стать подспорьем в продвижении по карьерной лестнице, эта ситуация только откинула офицера назад. Ким не выносил жалости. К сочувствию тоже относился настороженно — частенько оно смахивало на презрение. Но оставить напарника без поддержки Дюбуа не мог. — Ким, я думаю, если бы ты сдавал экзамен прямо сейчас, то разнес бы этого профессора в клочья своими знаниями, — неважно, что человека, которого он хотел поддержать, уже не существовало. Детектив все равно хотел бы донести мысль, что его напарник и без институтского образования лучший. — И не только его, но и весь преподавательский состав. — Вы преувеличиваете. — Не-а. Ким хмыкнул, но спорить не стал. Можно было сказать по тому, как неуловимо смягчились черты лица, что ему приятно было это слышать. Вдвоем они перебирали стеллаж гораздо быстрее, чем если бы Кицураги занимался этим один. Между делом Гарри рассказал о своих изысканиях по лабораториям, а Ким поделился адресом антиквара, который ему сообщил лаборант оружейной кафедры. До разгадки дела было еще очень далеко, но они продвигались, шаг за шагом. Дневной свет за окнами медленно угасал. От мелкого шрифта жгло глаза, но процесс поиска успокаивал. Левое плечо побаливало под повязкой. Впрочем, это не доставляло особого дискомфорта. Ему даже нравилось. Нет, не боль — хотя… — не боль, а странный уют этой церкви-библиотеки. В ней было тихо, страницы книг поглощали звуки. Честно говоря, отсюда вообще не хотелось выходить. Сесть на пол, как это сделал Ким до его прихода, и общаться. Можно по делу, а можно по оранской литре в соседней секции. Но все когда-нибудь кончается, кончились и журналы. Они сошлись на одной полке, и Кицураги уступил последний корешок. Пока Гарри листал указатель, напарник изо всех сил жмурился и моргал. — Теперь надо выписать названия исследований, желательно вместе с названиями изданий, если мы не хотим потом перебирать их во второй раз. Пойдемте за стол. Внутри шевельнулось сожаление. Хотелось бы задержаться здесь еще немного. Здесь, в отличие от той буковой аллеи, он чувствовал себя так хорошо. — Ладно, пойдем. Давай сюда, — детектив кивнул на стопку, которую напарник держал в руках, скрещенных в замок перед собой. — Нет, — Ким прищурился. — Это вы давайте сюда. У вас плечо. Гарри хотел было воспротивиться, — это он тут на правах большого и сильного, даже с дырой в плече, — но вовремя сообразил, что это на руку спонтанно родившемуся плану. Детектив покорно переложил свою стопочку поверх той, что была у напарника, но не стал отходить. Вместо этого сделал еще один небольшой шаг и, согнувшись над общей стопкой, примостил подбородок на чужом плече, обнял. Поза вышла не самой удобной, но не казалась неловкой. Достаточно невинная — спасибо, куча журналов, спасибо большое, — она все равно согревала изнутри. Просто не хватало времени и словесных навыков, чтобы сполна передать благодарность. За то, что все-таки поделился историей своего провала. За то, что у запаха книжной пыли теперь будет своя приятная ассоциация. И не в последнюю очередь за само право так сделать. Гарри ощутил, как под ладонями, под слоями ткани расслабляются мышцы спины. Не до конца — все-таки, эти самые мышцы помогали удерживать стопку журналов. — Мы в библиотеке, — тихо произнес Ким, однако не делал никаких попыток вывернуться из неожиданного объятья. Просто напоминание. От куртки, как всегда, исходил легкий запах моторного масла. Он странным образом дополнял сухой, отдающий бумагой воздух библиотеки. Уткнувшись носом в воротник и вдохнув поглубже напоследок, Гарри приступил к последнему этапу плана — он провел правой рукой вниз по чужому рукаву и просунул ладонь между скрещенными пальцами и обложкой журнала. Левой же рукой придавил стопку сверху. И — та-да, — выдернул всю гору макулатуры к себе. Поспешно отвернулся, пока Кицураги осознавал свершившееся ограбление, и, довольный, зашагал между стеллажами к столам. Шел точно посередине, чтобы его никак нельзя было обогнать и провернуть контр-ограбление. Шаги за спиной зазвучали с небольшим опозданием. Опустив журналы на стол, Гарри снова поделил их на две равные стопки. Ким уселся на скамью напротив. На его лице застыло странное выражение — словно бы напарник не мог определиться, поблагодарить или отчитать. — Ну, хватит уже, — вздохнул Дюбуа и придвинул к напарнику одну из стопок. — Это мое плечо, я сам решу, могу таскать бумажки или нет. Давай уже закончим с ними и поедем. Помедлив, напарник кивнул. — Постарайтесь писать разборчиво, детектив, — и открыл первый журнал. А ведь согласился тогда, что нормальный у него почерк, понятный! Гарри недовольно дернул бровью, но оставил просьбу без комментариев и тоже взялся выписывать названия научных работ. Уже к пятому наименованию он заметил закономерность. Валери — наверное, как и прочие ученые? — фокусировала исследования в одной области. Заголовки публикаций отличались незначительно на его далекий от науки взгляд. Некоторые повторялись, особенно если дата публикации отличалась не более чем на год. К двадцатому названию детектив выделил ключевые слова, которые встречались почти в каждом заголовке: конструкция, материаловедение, стойкость к излучениям. Также в названиях фигурировали металлы и сплавы. Гарри поделился этим наблюдением вслух, на что получил ответ: — Я не удивлен, что она была в долгах. Эксперименты такого уровня должны быть дорогостоящими. Судя по схемам в статьях, она самостоятельно испытывала все теоретические конструкции. Покупала и собирала заготовки. — Ты это все читаешь? — поразился Дюбуа. Его мозг откровенно ломался даже на аннотациях, зачастую всего одном предложении… длиной в десять строк. — Нет, только пробегаю взглядом по диагонали. Я не силен в материаловедении. Окей, это была зависть. Чистейшей воды зависть к человеку, который способен по диагонали пробежаться по трясине научного текста и что-то из него понять. Гарри был далеко не глупым человеком, но обработка таких текстов давала ему только одно — невыносимое желание спать. Он первым разобрался со своей стопкой журналов и стал утягивать к себе бумаги из стопки Кима. Тот не возражал. Покончив с горой текста, они уставились друг на друга. Глаза напарника были красными. Скорее всего, глаза Дюбуа выглядели примерно так же. — За что могли убить материаловеда, изучающего излучения? Она запорола кому-то интеризоларную яхту? — предположил детектив. — Она испытывала все виды излучений, не только из Серости. Электромагнитное, ионизирующее, даже фотонное в какой-то момент. Гарри мысленно потыкал в ту часть мозга, которая специализировалась на опознании умных слов. Мозг бессильно дернул извилинами и сложил из них то, что обычно рисовали на заборах. Так он просил отстать и поискать другой источник информации.  — Нам теперь еще и на кафедру физиков звонить? — печально уточнил детектив. — Обойдемся энциклопедией, — Кицураги закрыл глаза и потер их, не снимая очков. — Я пытаюсь понять, в чем может быть мотив убийства ученого в принципе. Кроме долга бандитам. Теперь Гарри обратился к другой части мозга — детективной. Та деловито осведомилась, связаны ли умозаключения, которые он хочет разработать, с их любимой темой — Кимом, — получив же отрицательный ответ, заявила про необходимость отдыха. Он израсходовал суточный лимит безумных идей — на-гора выдал их утром по вопросу пропавших собак. Про излучение можно подумать и завтра. — Чью-то публикацию присвоила? — он попытался. Честно попытался. — До убийств в этом случае обычно не доходит, — опроверг напарник. — Только до репутационных потерь. Нет, здесь есть какая-то связь между всеми тремя жертвами, но какая? Мозг объявил, что если Гарри еще раз к нему обратится, то пусть попрощается с крышкой черепной коробки. Он уже держал одну извилину на кнопке катапультирования. Дюбуа уткнулся лбом в ладони. Глаза под закрывшимися веками обожгло. — Мой мозг отказывается работать, — признался детектив. — Не знаю, как ты, а я без него мало на что способен. — Понял, — похоже, напарник был примерно в таком же состоянии. — Уберем журналы, вернемся в участок. Как вам такой план действий? Гарри отнял одну из ладоней от лица и показал большой палец. — Ким, у меня просьба, — пробормотал он, вспомнив. — Давай дойдем до Вуа-Барроу так, чтобы не заходить на главную аллею. На ту, где буки. — Что с ней не так? Уронив ладони на стол, Дюбуа открыл глаза. Искреннее недоумение на лице напротив заслуживало честного ответа. — С аллеей все хорошо. Это со мной все не так. Знаешь обходной путь? Несколько секунд Ким смотрел непонимающе, но в какой-то момент морщины на его лбу разгладились. Он понял на бессловесном, интуитивном уровне. — Знаю.