Квадратная пуля

Воздушный поток за окном «Кинемы» ласкал пальцы. Гарри бездумно провожал взглядом едущий по Мейн-стрит редкий поток мотокарет. Основной затор всегда был на шоссе, так что им не грозило попасть в пробку. Бледное пятнышко солнца висело над крышами. До заката оставалась пара часов. По радио, приглушенном до минимума, играли безликие анодные хиты. Ощутив дуновение сигаретного дыма с переднего сиденья, Гарри с наслаждением вдохнул поглубже. Маленький компромисс между отказом от сигарет и никотиновой ломкой — пассивное курение. Сладость, оседающая в носоглотке, фантом полноценной затяжки, и столь же фантомное удовлетворение, расслабление от запаха. Не более чем условный рефлекс. Признаться, что он вот так украдкой обходит собственные же правила по отказу от наркотиков, детектив не решался. Пусть бы Ким и дальше думал, что дым с каштановым привкусом полностью уходит в открытое водительское окно, и что исчезающая горечь на губах не добавляет поцелую примерно половину от исходной головокружительности. Почему-то это казалось постыдным. Словно он всего лишь использовал напарника как промежуточное звено к сигарете. Но на самом деле это было не так. Его ведь не тянуло любой ценой целоваться с курильщиком-Викмаром или другими курящими коллегами. Скорее эта деталь была всего лишь приятным дополнением ко всему, что притягивало к Киму. Но говорить об этом Гарри бы в жизни не стал. Поэтому он просто смежил веки и незаметно потягивал носом сигаретный дым. Его размаривало. Он не столько устал физически, сколько перенервничал. Утром, когда увидел детский труп. Днем, когда Готтлиб живописал, что ждет в случае отказа от диеты. Физическая усталость тоже присутствовала — с утра они обошли целый городской район, — но не в такой степени. Дюбуа лениво прикинул — может, его еще хватит на небольшую пробежку перед сном? Бег помогал разгрузить голову. День выдался не самый удачный, однако Гарри был совершенно умиротворен. Немалый вклад в это умиротворение вносили планы на завтрашний день. Он пойдет в гости к Киму и наконец-то отдохнет. Вариантов личного времяпровождения имелась просто масса, и перебирать их даже у себя в голове было приятно. Можно было послушать радиопостановку. Детектив не следил за их расписанием, предпочитая бумажные книги, а вот Ким их обожал. Особенно трепетно он отслеживал отдельную серию научной фантастики «Система», которую озвучивал диктор с приятным баритоном. Также в квартире было припрятано новое дополнение к «Ужасам подводного города Эйса». В отличие от соревновательных игр вроде «Сюзеренитета», эта предлагала сразиться с самим рандомом. И рандом их настолько невзлюбил, что для Гарри победа стала вызовом. Да и Кицураги, кажется, предпочитал игры в одной команде, а не в разных. К проигрышам он относился болезненно, а Дюбуа, с одной стороны, не мог постоянно поддаваться — его бы заподозрили в притворстве, — а с другой, терпеть не мог расстраивать напарника. Идеальным врагом оказался рандом. Имелся вариант погулять, посидеть в кафе, беседуя на светские темы. Иногда во время посиделок снисходили озарения по открытым делам. А иногда Гарри ухитрялся сделать прогулку на порядок интереснее благодаря врожденному таланту лезть, куда не следует. Например, в заросший рогозом пруд. В прошлую такую прогулку вместо улетевшего бейсбольного мяча он нашел сначала портфель с учебниками, потом лебединое гнездо, чья хозяйка едва не защипала насмерть, а под конец — полуразложившийся труп в утяжеленной кирпичами авоське. На этой находке им пришлось отзвониться в участок, безнадежно испортив совместный выходной. Единственным, что не нашел Дюбуа в пруду в тот день, был мяч. Самым приятным пунктом в списке был секс. Его почти невозможно было провалить столь же оглушительно, как невинную прогулку в парке, и даже сравнительно неудачные заходы все равно можно было оценивать как успешные. К сожалению, добраться до постели с силами для такого времяпровождения выходило не всегда. Не в последнюю очередь из-за выматывающей физически и умственно работы. Может, будь им обоим по двадцать лет, они бы и находили возможность зажигать почаще, но теперь в половине случаев их хватало на мирную дрему в объятьях друг друга под радиопостановку. Впрочем, это тоже было приятным, только в иной плоскости. Гарри бы хотел побольше таких выходных. Или даже просто вечеров наедине. После возвращения к работе в отделе С технически их стало даже меньше: график два к одному против суток через сутки во время патрульной работы. Работа начиналась рано и кончалась поздно, больше не обязывала работать по ночам, но нарушить график подъема, оставаясь наедине каждый вечер, было до опасного реально. Так что они вели себя как взрослые, ответственные люди, отдавая под личные вопросы только выходные — такими мыслями Дюбуа пытался утихомирить ненасытное, но очень жалобное чувство внутри, которому Кима никогда не хватало вдосталь. И это самое чувство сейчас радостно предвкушало завтрашний день, выпинывая прочь из головы не самый позитивный результат сегодняшнего. Гарри малодушно поддался этим грезам, ловя ладонью ветер в открытом окне. Южный ветер обещал ясную погоду на завтрашний день. Отличную погоду для прогулки вдвоем. Знакомая череда ям на дороге, и мотокарета заехала во двор бывшей шелкопрядильной фабрики. Гарри вышел и распахнул ворота гаража навстречу. Кицураги зарулил внутрь и проехал немного дальше, к водопроводному крану, из которого они мыли мотокареты. Точно. «Кинема» просила о помывке. Ему все равно предстояло задержаться в участке, чтобы, если вдруг залихорадит от инфекции в ране, зайти к Готтлибу. Спокойное и несложное дело. Но сначала их ждали бумаги — перед выходными следовало зафиксировать всю полученную на дежурствах информацию и сдать отчеты. Дождавшись, когда напарник выйдет из гаража, Гарри закрыл двери обратно. На одной из дверей отсутствовала половина петель, поэтому ее приходилось практически приподнимать над асфальтом. Привычно берясь левой рукой, детектив ощутил болезненный укол в левом плече и поспешно сменил руку. Укол исчез, сменившись слабой, ноющей болью. Впрочем, это не сказалось на приподнятом настроении. Детектив передал напарнику свой журнал и отлучился в ближайший ларек за перекусом. Еду для напарника он купил, не раздумывая — сытный мясной сэндвич. Себе порцию выбирал придирчиво, то и дело сверяясь с рекомендациями Жоржа. Наконец попросил пустой рис. Просто рис. Без ничего. И без соли. Продавец, знавший детектива в лицо, округлил глаза и участливо спросил, не заболел ли его самый любимый покупатель. Оставив продавца без ответа, забрав бумажную коробочку с белесой массой, Гарри вернулся в участок. На первом этаже участка снова никого не было, как и утром, если не считать Кима и Крукс, безвылазно сидящую в каморке связиста. Оттуда доносился ее приглушенный голос — адреса, направления, телефоны. В воздухе до сих пор висел ядовитым шлейфом дым «RepUblica» — их смолил Маккой. Судя по графику дежурств, сегодня Джемрок охраняли только три двойки: Дюбуа-Кицураги, Моллинс-Тиллбрук и Маккой-Фейербах. Этого хватало для того, чтобы справляться с иссякающим к середине недели наплывом вызовов. Кицураги сидел за своим рабочим столом и заполнял типовый бланк отчета. Вид у него был сосредоточенный и отрешенный одновременно — было видно, что задачу он выполняет механически, не вдумываясь. Мельком Гарри заглянул в заполняемую бумагу — она касалась еще вчерашнего дня, их работы по делу Антонио Торо. Здесь детектив задумался — стоило ли говорить про анализ убийства, который провело его подсознание во сне? Про то, что убийцей был знакомый общественного деятеля? На месте преступления не было ничего, что явно указывало бы на позу мертвеца. Может, его глаза считали расположение какого-то мелкого мусора и остаточных следов крови, но этого было недостаточно, чтобы с уверенностью заявлять о расположении тела. — Это тебе, — Дюбуа примостил сэндвич на краю стола напарника. — И добавь еще, что убийца был ниже ростом. Пулевой канал был направлен снизу вверх. Ручка на пару мгновений остановилась. Затем дописала предложение про направление пулевого канала. Но не про рост убийцы. Впрочем, это было более разумно. Они должны были записывать факты, а не домыслы. Убийца мог и сидеть. На инвалидной коляске, как Лена. Или прятаться в тени мусорных баков. — Да, ты прав, — согласился Дюбуа с молчаливым опровержением и уселся за свой стол. — Перекинь что-нибудь на меня. — Заполните отчетность по нашим утренним перемещениям в Нгай Экафи. Я плохо помню, по каким улицам мы передвигались. — Без проблем. Заодно опишу дело Тофи. Гарри взял один из подготовленных бланков. Он тоже не слишком хорошо помнил, по каким улицам они передвигались. Нгай Экафи изначально состоял из ровной шахматки бараков, но к настоящему моменту оброс самостроем и безымянными проулками. Даже местные не знали свой район по-настоящему. Однако для таких случаев у Гарри имелась хитрость. Кто будет проверять, по каким улицам они ходили? Никто. Значит, можно целиком и полностью выдумать маршрут. Главное — связать точки в правильном порядке. Он выкопал из залежей на столе атлас дорог Джемрока и взялся за дело. Пока они оба сидели и строчили отчеты, как два прилежных школьника — домашнюю работу, из каморки связиста выбежала Крукс. Увидев офицеров, остановилась. — О, вы вернулись! — воскликнула женщина. — Гарри, это правда, что тебя порезали? Дюбуа закатил глаза. Не на публику — издалека Кейт вряд ли это увидела, — а искренне, по состоянию души. Он знал, как работали слухи. Сначала его пырнули, потом порезали, а завтра — настругали на ревакольский флаг. Если к делу подключится болтливая связистка, то к послезавтра от него останется один фарш. — Неправда, Кейт. Перочинный ножик с мизинец — им и колбасу не порежешь. Это даже проникающим ранением смешно называть. — Ох, ну хорошо, — облегчение пополам с разочарованием. Она бы не отказалась рассказать соседке о страстях на полицейской работе, но фаршем Дюбуа становиться не хотел. — Тебе еще звонила какая-то фифа, просила поблагодарить за помощь дочери. — Фифа? Может, Ифе? — уточнил детектив. Крукс плохо распознавала любые не-островалийские имена — сказывался ограниченный кругозор. — Может. Что услышала, то передаю. Лейтенант Кицураги, в три часа приехал наряд МПС, забрали заключенного. — Отлично, — Ким не отрывал взгляда от бланка. Кейт поспешно зашагала дальше и захлопнула за собой дверь туалета. Тяжела была доля связиста — отлучаться даже по самым насущным вопросам им категорически не рекомендовалось. По-хорошему, у них должно было быть два связиста на смену, но найти кого-то на нищенскую зарплату, высокую ответственность и адский график сутки через сутки было сложно. На рабочее место женщина вернулась с невероятной скоростью. Дюбуа ей молча, но искренне сочувствовал. Закончив описывать похождения по Нгай Экафи, показания местных жителей и задержание лекаря, Гарри взялся за следующую тему — свою часть визита в институт. Бумажная часть детективной работы была самой нелюбимой у Дюбуа. Описывать каждый шаг, осознавая, что в случае сомнений отдел внутренней безопасности рассмотрит все под микроскопом и превратит любое отступление от правил в преступление — решительно ничего веселого в этом не было. Это невозможно было превратить в приключение. Может, и к лучшему для него. Гарри мог бы пользоваться старшинством по званию и скидывать заполнение бумаг на напарника. Ким не стал бы возражать — говорил, что отчеты помогают ему структурировать и переосмыслить произошедшее. Понятная позиция для копа, чей мыслительный процесс частично вынесен в строки блокнота. Однако Дюбуа обнаружил, что вот такое сидение бок о бок при работе с бумагами тоже в своем роде взаимодействие. И что при правильной компании даже нелюбимая работа становится сносной. К тому же, что бы он выиграл, скидывая бумажки на напарника? Право пораньше пойти домой? Напротив, он хотел бы это оттянуть. В какой-то момент Кицураги прекратил шевелиться. Все микродвижения — работа пальцев, перекладывание листов, даже полуосознанные кивки после каждого заполненного бланка, — остановились. Он просто сидел, смотрел на отчеты. Сложно было это не заметить. — Ким, ты чего? Вопрос вызвал ровно одно движение — напарник моргнул. — Думаю, что мог упустить, — ответил он, все так же пристально и слепо уставясь на бумаги. — Ты заполнил отчет по Торо и поездке в институт? А по состоянию «Кинемы»? — услышав утверждения на оба вопроса, Гарри продолжил: — Тогда ничего не упустил. Остальное я допишу. — Необходимо проверить отчеты перед сдачей, — несмотря на эти слова, напарник не пошевелился. Невооруженным глазом, да что там, и краем глаза было видно — устал, но пытается заставить себя доработать до конца. Осознавая, что продлевает сидение за столом минимум на полчаса, Гарри потянулся за соседний стол и сгреб чужие отчеты, перенес их в свое логово, выбрав местечко посвободнее. — Я проверю, все равно мне здесь еще сидеть. А вы, лейтенант, идите домой и хорошенько выспитесь перед выходным. Тройной уровень маскировки. От себя — ему все равно будет нечем заняться, можно и отчеты полистать — неправда, огромная неправда. От Крукс, которая все слышала в своей комнатушке, под искреннюю помощь напарнику. От Кицураги, который не принял бы жалость или сочувствие — под эгоистичный поступок, «отдохни, чтобы я мог прийти пораньше и надоедать весь день». — Есть, лейтенант дважды — ефрейтор. Увидимся в пятницу. Рабочие личины прощались, чтобы встретиться послезавтра. «Вы» вернется через день, а время для «ты» начнется завтра. Ким привел стол в порядок перед уходом: сложил ручку обратно в полупустой органайзер, выложил остатки друамина в ящик, выключил настольную лампу. Окинул взглядом стол еще раз — проверил, что ничего не забыл. После этого посмотрел в ответ. Примерно тут Гарри осознал, что наблюдал за движениями напарника, и отворачиваться, притворяться, что это не так, было уже бессмысленно. Так что он растянул губы в фальшивой улыбке и показал пальцем в сторону выхода, надеясь, что еще не поздно сделать вид, будто ему в радость остаться одному в тихом участке. Пауза затянулась. Кицураги смотрел на него, и даже мутные, красные от усталости глаза были слишком проницательны, чтобы что-либо от них спрятать — в частности, нежелание расставаться раньше, чем следовало. Улыбка была слишком фальшивой, а поза — нарочитой. Щелкали клавиши в комнатушке связиста. — До свидания, детектив. Интонации и взгляд. Гарри не знал, был то намеренно пропущенный проблеск или сказалась усталость, но он вдруг явственно понял: будь они здесь одни, дверь закрыта, а окна зашторены — его бы поцеловали на прощание. Коротко, без изысков, но искренне. Пока он это осознавал — и пытался понять, не принимает ли желаемое за действительное, — Кицураги отвел взгляд в сторону и прошел за спиной, в сторону выхода из участка. — Да, пока, — запоздало бросил Гарри и уткнулся в бумаги. Он должен был смотреть в стол, потому что ни одному из них не пошло бы на пользу, увидь Крукс, как именно он смотрит вслед. Дюбуа с силой потер ладонями лицо, чувствуя, как под пальцами сминается теплая мягкость кожи. Несколько раз с силой зажмурил веки, прогоняя ненастоящий, но такой явственно жгучий песок из глаз. В первую очередь он взялся проверять отчеты напарника. В аккуратных строках ощущался ровный поток его мыслей, а бумага будто бы еще хранила неуловимое тепло пальцев. Это было до жалкого глупо и нелепо — искать чужое присутствие в безжизненных следах. Какая-то часть его плевалась от такой сентиментальности. Но удержаться Гарри не смог. Ему самому оставалось писать всего ничего. Разобравшись с бумагами в течение часа, Гарри вырыл из археологических залежей на столе папку, вписал в поля на обложке даты, фамилии и вложил отчеты в хронологическом порядке. Подумал немного и покопался еще. Мазнул клеем-карандашом по обложке, приклеил туда обрывок светоотражающей ткани все оттуда же, из недр. Теперь Жан точно не потеряет их отчеты и проверит их в первую очередь. Покончив с бумагами, Гарри откинулся на спинку стула и с наслаждением потянулся, остановив движение на полпути — плечо напомнило о себе. Осталось самое приятное. Он вышел из участка и остановился на минуту посреди двора. Небо сияло ярко-алым закатным светом. За домами Гарри не видел солнца, зато видел тонкие лучи, расчертившие облака светотенью. Бесполезное, но такое красивое зрелище — многоэтажная глубина небес, отраженный ввысь Ревашоль, медленно плавящиеся и перетекающие формы под последними лучами. Он бы не отказался любоваться этим под сигарету и бутылочку чего-нибудь не самого крепкого, сидя на скамейке без спинки в парке, предвкушая следующий день. Впрочем, и так было неплохо. Предвкушение и атмосферные вихри над головой. Его привел в чувство порыв ветра, хлестнувший прядью волос по лицу. Жмурясь и отплевываясь, Гарри зашел в гараж. Там ждала «Кинема». Повозиться оставалось немного: подключить шланг, повозиться с напором воды. Тряпки для мытья уже были подготовлены ушедшим незадолго до него механиком. Гарри снял блейзер, закатал рукава рубашки и принялся за дело. Почему-то любовь к технике, забота о вещах считались менее предосудительными, чем забота о людях. Можно было сначала сполоснуть кузов, потом пройтись тряпкой с шампунем, по особо сложным случаям — спецсредствами, нежно приговаривать мотокарете комплименты, — и никто бы ему и полслова не сказал. Но попробуй он открыто проявить хотя бы дружескую часть своих чувств к напарнику — это была бы катастрофа. Смеялись даже над их с Жаном «гетеросексуальным партнерством», обнаружься же гомосексуальное — шуточки шуточками, а дошло бы до разборок с отделом внутренней безопасности, которое запрещало близкие отношения между коллегами. Обоснованно считалось, что это угрожает работе. Этих крыс не убеждали аргументы о жизненной важности некоторых отношений. Так что да, он сублимировал. Если нельзя проявлять чувства к напарнику в открытую — хорошо, он будет проявлять чувства к мотокарете. Никто не прицепится. Пусть только попробует. «Кинема» была счастлива. Ясные бриллианты фар, блестящие ободы и слегка крутящиеся под потоком воды колпаки на колесах — если бы мотокарета могла говорить, она бы пела от счастья. Впрочем, она и пела. Перезвоном падающих с кузова капель, сверканием прозрачных стекол. Она была без ума от такого внимания. Напоследок Гарри прошелся тряпочкой по кожаной обивке сидений и вычистил коврики в салоне. Протер приборную панель. Он не заглядывал глубже, в ящик с инструментами, бардачок, карманы дверей, прочие укромные уголки. Ким терпеть не мог, когда в его вещах копались без спроса, детектив это понимал целиком и полностью. Он мог порыться в инструментах под присмотром их хозяина, но переворачивать все вверх дном ради помывки мотокареты отдавало серьезным нарушением границ. Кицураги доверял достаточно, чтобы позволить обмыть «Кинему», и Гарри ни за что не предал бы это доверие. Его максимумом было украдкой посидеть на водительском месте, одна ладонь на руле, другая — на рычаге управления, представляя, как за окнами проносятся улицы. Еще две «Купри 40» и старушка «ЛАМ-3», в просторечии просто «тройка», наблюдали за его возней мрачно и со скрытой завистью. Гарри был уверен — будь в участке еще две «Купри 40», на которых сейчас разъезжали по улицам двойки Тиллбрука и Маккоя, они бы смотрели так же. Ни одна мотокарета не откажется от такого ухода. Особенно «тройка» — она уже едва заводилась, но по-прежнему жаждала внимания. Ее участок спешно приобрел за бросовую цену после того, как Гарри утопил рабочую «Купри 40». Викмар же, к которому прикрепили эту мотокарету, изо всех сил избегал ей пользоваться. У него получалось: шесть двоек на дежурство выходили раз в неделю, а у Жана имелось достаточно бумажной волокиты, чтобы не пересаживаться на старый рыдван в этот день. Он предпочитал садиться за руль любой из «Купри 40», чей водитель сегодня отдыхал. И «тройка» бесконечно страдала, обслуживаемая в последнюю очередь. Обтерев любимицу сухой тряпкой, Гарри украдкой бросил взгляд на «ЛАМ-3». Та грустно таращилась на него запыленными фарами из глубины гаража, зная, что он никогда не будет ухаживать за ней так, как за «Кинемой». И никто не будет. В душе детектива проклюнулось смутное чувство вины. — Я обязательно с тобой поработаю, — пообещал Гарри. — В другой раз. Не сегодня, ладно? «Тройка» знала, что он врет. Дюбуа, не в силах выдержать ее молчаливый укор, потрепал напоследок «Кинему» по подголовнику сиденья и ушел из гаража. Небо погасло, но еще не покрылось звездами. На часах участка было полвосьмого. Гарри думал подняться к Готтлибу и уточнить, до скольки же ему сидеть на работе, но его отвлекли напряженные переговоры из комнатушки связистки. — Как далеко? — она лихорадочно что-то записывала. — Вы можете срезать? Чад, подождите ми… Вы же говорили, на десять минут? Нет, не могу! Заинтересовавшись, Гарри подошел ближе и прислушался к шепоткам в ее больших наушниках. Громкость как всегда была выкручена на максимум, да и ее собеседники кричали, а в самом участке было тихо, и Дюбуа слышал все так, будто сам надел наушники: — Будь я проклят, если упущу их в этот раз, — вопил Тиллбрук. — Левее, левее, черт бы тебя побрал, Эмиль! Ник, у тебя пять минут! — Мы не успеем, — возражали ему сдержанно, но столь же громко, отчего создавалось впечатление, будто собеседник в ярости. Но Маккой просто пытался перекричать Тиллбрука. — Мы не птицы, Чад. Тиллбрук так витиевато выругался, что Крукс прижала пальцы к губам. — Кейт, кто еще на дежурстве? — спросил тем временем Маккой. — Не Прайса же нам за руль сажать. — На дежурстве… Крукс оглянулась и громко ахнула, увидев беззвучно нависающего над ней детектива. Тот поспешно замахал ладонями — мол, я ничего, я лишь подслушиваю. — Л-лейтенант Дюбуа и, и… — Ушел, — одними губами ответил ей Гарри и показал руками крест — вычеркни из списка, его здесь нет. — Зови Кицураги! — проорал Чад. В наушниках что-то громыхнуло. Детектив опознал проезд по глубокой яме на большой скорости. — У него чертова гонщицкая мотокарета, он сядет на хвост как нехуй делать! — Мистер Тиллбрук! — возмущенно воскликнула женщина, но поджала губы и не стала отчитывать и без того пребывающего на грани офицера. Гарри склонился к микрофону. — Чад, что у вас? — Ведем преследование! Серая «Линнея-Джи-30», Фокстрот-Виски-Танго-23 по Лавишен в сторону Мейн. Мазута на пять минут! Фейербах на другом конце города, он не успеет… — Ты все-таки это признал, — едко вставил Маккой. — Заткнись! Гарри, живо сажай Кицураги в мотокарету и за ними! Чтобы решиться, детективу хватило доли секунды. Его коллеги — семья, — были в беде, они могли упустить преступников, наверняка тех самых, на которых Чад жаловался за обедом. Они гонялись за ними уже несколько недель, об этом уже начинали подтрунивать Честер с Торсоном. Упусти они преследуемых сейчас, на волоске от поимки — и не отмоются от «успеха» до конца лета. — Ким ушел. Я поведу преследование. Он отодвинулся от микрофона, готовый бежать в гараж, с дрожью в пальцах от накатившего адреналина, как тут в наушниках взвыл Тиллбрук: — Только, блядь, не ты! В этих словах было столько отчаяния и отрицания — детектива словно ударили под дых. Гарри замер, уставившись на наушники — единственное, что сейчас воплощало присутствие Чада. На лице взиравшей на него Кейт сначала промелькнуло сочувствие, но потом вдруг проступил страх, и женщина отодвинулась от детектива. — Чад! — почти сразу окликнул Маккой, но Дюбуа не обратил внимания. Ему было не до размышлений, что именно выражает лицо и почему голос Маккоя звучит скорее предостерегающе, нежели возмущенно. Оторопь сменилась злостью. Только, блядь, не он? А что с ним не так? Достаточно всего раз утопить мотокарету, чтобы больше никогда не садиться за руль? Или он в глазах Тиллбрука настолько дерьмовый офицер, что кто угодно, лишь бы не он? Может, они вообще воспринимают его как придаток к Кицураги? У того есть мозги, умения, гоночная мотокарета. Бесплатное дополнение — напарник-имбецил, просравший все на свете. Просрет и преследование, если возьмется. Позовите Кицураги, Дюбуа не нужен. А он, придурок, еще помочь хотел. — Фокстрот-Виски-Танго-23, — сквозь зубы. — 10-4. — Нет! Не смей… — Гарри, подожди! — окликнула в спину Кейт, но детектив уже не прислушивался. Кипя, он вышел из участка быстрым шагом, переходя на бег. Значит, они считают, он недостаточно хорош, чтобы вести погоню, так, получается? Ну уж дудки, он им покажет мастер-класс. Он еще вернет звание лучшего в участке гонщика и заткнет всех, кто считает иначе. На пороге гаража под бурлящей злостью он ощутил призрачное сомнение. Может, он действительно не лучший водитель? Но разве было, из чего выбирать? Упустить преступников, потому что засыпающий на ходу Тиллбрук забыл заправить бак на обеде и воротил нос от бывшего — ха-ха, ненадолго, — алкаша? Новый импульс злости отбросил сомнения. «Кинема», сверкающая «Кинема» оставалась священным Граалем. Даже скрипя зубами от ярости, Гарри никогда бы на нее не посягнул. Он привык водить тяжелые мотокареты, мог не справиться с гоночной. И Кицураги бы ему этого не простил. А вот любая из «Купри 40» — кто его быстрее простит после взятия без спроса, Деметтри или Торсон? Конечно, Торсон. Он бы поддержал это решение. И никогда бы не сказал «только, блядь, не ты». Гарри подхватил ключи из ящичка на стене и запрыгнул в «Купри 40», прикрепленную к двойке Торсона-Честера. Внутри пахло пролитым пивом и освежителем для воздуха — подвешенной к зеркалам пластинке в форме веточки. Дюбуа рывком подогнал кресло под себя, уперся ступнями в педали, вставил ключ. И повернул. «Купри 40» взревела. Мурашки побежали вдоль позвоночника. Не высокий вой «Кинемы», а настоящий рык. Он держал руку на загривке зверя, и этот зверь рвался в бой. Ему было плевать, кто наездник, лишь бы нагнать и разорвать добычу в клочья. Тело помнило, как работать с рычагами. Снять ручной тормоз, газ, сцепление — «Купри» ощущалась как продолжение тела. Он знал все детали наизусть, и кожей чувствовал, как звенит диск следующей передачи, прижимаясь к маховому колесу, как вибрирует резина провернувшихся колес, вздымая пыль. Злость смело восторгом. «Купри» не была послушной девочкой, нет, это была тварь, которую следовало держать в узде и прилагать усилия к каждому повороту руля, движению рычагов и давлению на педали. Крылатая тварь, металлический пегас помчался из ворот участка прочь, на залитые светом натриевых фонарей улицы. Мотокарета подкатила к перекрестку Лавишен и Мейн как раз, когда вылетела юркая, с характерными острыми обводами корпуса «Линнея-Джи». Ее занесло на повороте, она прошмыгнула мимо, сверкнув передним номером «ФВТ-23». Рычаг проблесковых маячков, крутой разворот — и «Купри» устремилась следом, распугивая стадо мотокарет, плетущееся по улице. «Линнея» выжала следующую скорость, но Гарри переключил передачу и нагнал через пару вдохов. Он бросил взгляд на зеркала, ища мотокарету Тиллбрука. Но зеркала были наполовину слепы и отражали фонари — он забыл подкрутить их под себя, когда заводил «Купри». Пусть, он все равно не собирался оглядываться. Он собирался смотреть вперед и только вперед. «Линнея» вильнула вбок — на улицу вдоль канала. Резкий поворот руля, и «Купри» шипя шинами, помчалась следом, не отставая. Она стучала колесами по неровностям дороги, но держала направление ровно, словно поезд по рельсам. Не отрывая глаз от дороги, Гарри ткнул в кнопку главной линии и взялся за рацию левой рукой. Правая — для руля и рычага передач. — Дюбуа на связи, веду погоню, — голос звучал как-то странно, радостно. Детектив обнаружил, что скалится во все тридцать два. Его это не смутило. — Готовлюсь к перехвату. — Моллинс на связи, — прозвучало в ответ. Где-то на фоне матерился Тиллбрук, но его было почти не слышно. — Заглохли недалеко от участка. Гарри, не делай перехват! Понял? Не останавливай их! — 10-4, но какого черта? В чем смысл вести погоню и не перехватывать преступников? Он видел уйму возможностей. Прижать к обочине и «догнать» в бетонные заграждения вдоль тротуара. Протаранить левое заднее колесо, чтобы «Линнею» наглухо занесло. Обогнать и дать по тормозам. Прострелить колеса. Столько вариантов. Столько веселья. Моллинс стал объяснять. Это было скучно. А вокруг разбегалась и дышала жизнь на скорости. Волосы трепетали вокруг серым ореолом. «Линнея» дала по газам вдоль дублера Буги-стрит, пытаясь оторваться на длинной дистанции. Но Гарри знал, как выжать максимум из тяжелой «Купри». Магия сцепления и скоростей — зверюга помчалась наравне с легкой «Линнеей», сбоку. Гарри с любопытством заглянул в окно. Внутри сидели какие-то прыщавые юнцы, и один из них злобно уставился прямо на него. Дюбуа не удержался и ослепительно улыбнулся, помахав той ладонью, которую он выделил под руль, на секунду отдав «Купри» полный контроль над ездой. Он знал, что мотокарета не потеряет направления, что он может отпустить руль хоть насовсем. Но вот юнец был не в курсе, злобу на его лице сменило неверие пополам с ужасом. «О боже, нас преследует какой-то псих», — читалось в его глазах. Замечательно. Чем больше паникует преследуемый, тем больше ошибок он совершит. Этого Гарри и добивался. — …чтобы привели к убежищу, понимаешь? — и все минутное объяснение ради нескольких слов. — Это их последнее укрытие, прочие мы зачистили. — 10-4! — откликнулся Гарри и сбавил скорость, пропуская стенающую от натуги «Линнею» вперед. Провернул руль, облетая стороной объявившийся на дороге кирпич. Чем дальше от Мейн, тем хуже становилась дорога. Но ни одна из мотокарет не сбавляла скорости. — На Смолл-Буги, едем вдоль канала. — 10-4, — ответил Маккой. — Докладывай 10-20, мы догоняем. Они — его подкрепление. Черта с два ему нужно подкрепление! Они с «Купри» летели, лавируя в потоке мотокарет как шмель меж неуклюжих пальцев. «Линнея» не могла от них оторваться и уйти, несмотря на превосходство в аэродинамике. У Гарри было превосходство в мастерстве. Он оказался великолепным водителем, и его переполнял дикий восторг от этого открытия. Он беззвучно смеялся, не отрывая широко раскрытых глаз от горящего мира вокруг. «Линнея» завернула на мост над каналом. «Купри» свистнула за ней, подлетев на перепаде высот. Веточка-ароматизатор скакала под зеркалами во все стороны. Еще один мост, резкий поворот, еще один, по встречной полосе — мотокарета юлила. Не выиграв скоростью, они пытались выиграть маневренностью. «Купри» была тяжеловата для серии поворотов, но Гарри знал, как укротить зверя. В отличие от «Линнеи», приложившейся на одном из резких разворотов к стене, а пару раз о другие мотокареты, «Купри» словно была заключена в непроницаемый пузырь из ветра и мастерства, берегущий ее от столкновений. — Пересекли южный канал, по Блэк-стрит, — небрежно доложил Гарри о направлении езды. Он наслаждался полетом и совершенно не волновался о том, где там Фейербах с Маккоем. Где-то на земле, как обычные люди. — …казнозарядники! — вдруг прорвался сквозь помехи его собственный голос. — Повторяю, у них… Гарри понял почти сразу — всего лишь энтропонетические помехи. Иногда они выбрасывали остатки чужих слов прямо на полицейскую волну. В глубине города это происходило нечасто, но навевало жуть. Пелена радости серьезно поколебалась, сквозь нее просочилась едкая тревога. — 10-9, Дюбуа, 10-9? — Маккой тоже не понял. Им обоим пришлось сбавить скорость — дорога стала слишком убитой. Фонарей почти не осталось. — Это не я, — поспешно доложил детектив. — Похоже, помехи радиосвязи… «MON INVESTIGATEUR, ЭТО Я», — произнес женский голос, заглушая хор мыслей. Детский, старческий, девичий — без возраста, бесконечно всемогущий. От него бросало в дрожь, и ночной воздух внезапно стал ледяным. Голос продолжил в шипении помех, лязге деталей, свисте ветра: — «ПЫТАЮСЬ ПРЕДУПРЕДИТЬ ТЕБЯ». Вокруг была тьма, разрываемая светом фар, вместо дороги — разорванное бомбами полотно. Здания были пусты и полуразрушены. «Линнея-Джи» лавировала меж ям так уверенно, что становилось ясно — водитель знает дорогу наизусть. «Купри» начинала отставать. — 10-9, Дюбуа? Где вы? В ловушке. Он в ловушке. Эта непрошенная мысль ворвалась в сознание и окончательно стерла остатки исступленной радости. «ПРОШУ, РАЗВЕРНИСЬ», — шептал голос с бесконечным спокойствием. — «ВЕДЬ ЕСЛИ ТЫ ПРОДОЛЖИШЬ…» — Въехал в bloc obscur по Блэк-стрит, — доложил детектив. — Поворачиваю внутрь по четвертой линии… Нет, по пятой… Все так же мягко, будто набегающей на речной берег волной, его возлюбленная Ревашоль окончила фразу: «…НАС РАЗОРВЕТ НА ЧАСТИ». В свете фар он увидел, что ждет впереди. Миг — «Линнея» проскочила мимо самодельных баррикад из строительного мусора, полыхнув искрами с бортов. Миг — нога на тормоз, руль в сторону. Мотокарету подбросило. Миг — за искрами вспышки пороха, выстрелы. Еще миг, и рой пуль, направленный в голову водителя, пробил крышу мотокареты. За визгом тормозов и стенанием механизмов Гарри, втянувший голову в плечи, услышал то, что ему очень не понравилось. «Купри» встала на дыбы, заворачивая в узкий переулок у самого края баррикад. На двух колесах она завернула внутрь и не удержалась, рухнула набок, скрежеща металлом по старой мостовой, скользя вперед крышей. Гарри не пристегивался, и его швырнуло плечом — левым, — о стойку, отбросило на дверь. Рулем выбило дух из груди. Мир затопило болью, он потерялся в ней и в грохоте, прикрывая руками голову и чувствуя, как под боком вибрирует по земле водительская дверь. «Купри» остановилась. Мотор угасающе рычал, давясь, вращаясь вхолостую. В ушах звенело. Гарри до сих пор крепко сжимал в руке рацию и поднес ее к лицу, молясь, чтобы устройство работало. — Маккой! — прошипел он, хватаясь второй рукой за кобуру, ворочаясь в кабине. — У них казнозарядники! Повторяю, у них точно есть одно автоматическое оружие! Рация умерла вместе с мотором где-то на середине фразы. Сияние приборной панели угасло. Детектив услышал чужие переговоры — люди, стрелявшие в него, двигались по переулку, куда он завернул. Огляделся, ища выход из лежащей на боку мотокареты. Выхода не было. Его следовало сделать самому. Гарри завозился на выдавленном из боковой двери стекле, — растревоженная рана в плече укусила болью, — и, выдернув ноги из-под руля, изо всех сил пнул лобовое стекло. То мягко хрустнуло и прогнулось под ступнями наружу, покрываясь сетью трещин, но не лопаясь. Они подходили ближе и не собирались оставлять его в живых. Дюбуа заколотил ногами по стеклу, и снова извернулся, рывком выползая наружу из проделанной дыры. Ладони жгло осколками, но он не обращал внимания на боль. — …обычно парами ездят? — Да, точно один! — Больше никто не преследовал? — Отстали. Добей уже! Я к нему не подойду. — Чего, испугался какого-то мусора? — Отвали, Джо! Гарри сделал глубокий вдох, снял «Вилье-Ласалль» с предохранителя и поднялся во весь рост, показываясь над мотокаретой. Трое шло по переулку. Один — чуть отстав, безоружен, неважен. Еще двое — с оружием в руках, у тротуара. Заметив его, они подняли оружие. Гарри вскинул свое первым и сделал выстрел. Нырнул за мотокарету под грохот ответных. Краткая, но четкая очередь — полуавтомат. Мощный удар по бронированному днищу «Купри» — дробовик. Кто-то заорал — пуля из пистолета нашла цель. Второй крикнул, что теперь-то мусор безоружен — у них дульнозарядники, и ему нужно перезарядиться… «Вилье-Ласалль» — три дула, всегда заряжены два. Да, ему нужно перезарядиться, но при определенном везении это можно будет сделать уже в участке. Гарри шагнул в сторону и высунулся с другой стороны, из-за капота мотокареты. Еще один быстрый выстрел — не стойка, а черт знает что, под ногами хрустит стекло, — и он снова спрятался. — Сколько у тебя там стволов? — яростно завопил противник и дал ответную очередь. Пули простучали по металлу и старой брусчастке, рикошет прошелся по ноге колючими щипками. Промахнулся. Зашипев от разочарования, Гарри судорожно полез в кобуру за пулями. Зарядить хотя бы один ствол, попасть еще хотя бы раз… Очередь над самой головой, и скользкий шарик выпал из пальцев. Сжав челюсти, Дюбуа бросил попытки зарядить пистолет в полной темноте и прислушался. Что, если он обойдет мотокарету сзади и подкрадется к стрелку со спины… Он услышал нарастающий стук колес и рычание двигателя. Еще одна «Купри 40» летела по переулку прямо на баррикады. — Мусора! — крикнул кто-то оттуда. — Хватаем Джо и валим! Стрелок, не дойдя нескольких шагов до мотокареты, яростно выругался. — Да помоги ты мне! По земле поволокли, переругиваясь, нечто тяжелое и стонущее. Гарри же с заново родившейся надеждой снова пытался впихнуть в дуло пистолета пулю. Мотокарета затормозила, хлопнули двери. — РГМ, никому не двигаться! — рявкнул Николас Фейербах. Его напарник, Джон «Архетип» Маккой, не счел нужным никого предупреждать. Через почти идеальные интервалы прозвучали выстрелы — три из шести возможных у револьвера. — Я сдаюсь! Сдаюсь! — послышался чей-то совсем далекий, тонкий вопль из конца переулка. — Это у вас раненый, да? — светским тоном поинтересовался Маккой. — Д-да! Его подстрелили вон оттуда… Четвертый выстрел. Наступило молчание. В нем кто-то хрипел, изо всех сил втягивая воздух в пробитые легкие. И слышались легкие шаги, приближающиеся к мотокарете. Гарри обнаружил, что не хочет выходить из укрытия. Хотелось забиться поглубже вместе с кое-как заряженным на один выстрел пистолетом. Он пересилил себя, переступил с ноги на ногу и выглянул из-за капота. Детектив увидел три тела, лежащие рядом вповалку. Одно из них все еще двигалось, хватая воздух ртом. В конце переулка сверкала проблесковыми маячками «Купри 40», на их фоне вырисовывалась массивная фигура Фейербаха, заковывающего кого-то в наручники. В затылок Гарри уперлось холодное металлическое дуло. — Бах! — удовлетворенно хмыкнули из-за спины. — Ты умер. — Очень смешно, Маккой, — он не совладал со злостью в голосе. Вывернулся из-под дула револьвера. На него со снисходительной улыбкой и острым прищуром живых глаз смотрел невысокий мужчина в темном пальто. Волосы топорщились короткой, седой щеткой, на лице почти не было морщин. Маккой был немногим старше его, и это был единственный офицер в 41-м участке, которого Гарри побаивался. Потому что он был безумцем. Его «Архетипом» был не общающийся с голосами в своей и чужих головах чудак, а целеустремленный и деловитый психопат. Маккой знал, что любит убивать, а еще знал, что в полиции это можно делать законно. Он подчинил свои инстинкты набору правил, но не испытывал ни капли стыда за пролитую кровь. Из-за этого он никогда не смог бы подняться рангом выше патрульного офицера, но ему этого и не хотелось. — Могли бы предупредить, что я гоняюсь за вооруженной бандой. — Моллинс предупреждал. Должно быть, тогда, когда он счел объяснения слишком скучными и пропустил мимо ушей. Ведь за лобовым стеклом неслись по встречной полосе мотокареты, а «Линнея» виляла на резких поворотах. Мелкая дрожь, потряхивавшая тело, проходила. Адреналина в крови было еще порядком, но Гарри уже начинал переходить с односложных мыслей порядка «бей-беги» на понимание случившегося. — Это чья? — Маккой перевел взгляд на лежащую «Купри». — Торсона. — Ай-яй-яй, — цокнул языком мужчина. — Кто-то завтра сядет в «тройку». Точно. Завтра дежурили четыре двойки: Уильямс-Фишер в патруле, оперативники Деметтри-Оуэнс, Фейербах-Маккой, детективы Викмар-Мино. У них в участке имелось шесть мотокарет, одна из которых — старушка «ЛАМ-3». И «Купри Кинема», за которую, по негласному уговору, офицеры старались не садиться вообще. Логические связи бежали дальше. У Торсона и Честера завтра все еще выходной. И за их мотокарету планировал сесть… — Черт возьми. — Да. Жан тебя убьет, — почти радостно подтвердил Маккой. — Джон! — окликнул напарник с конца переулка. — Что с Дюбуа? — Я жив! — откликнулся детектив. Перевел взгляд на «Архетипа». — Надо стабилизировать раненого. Потом разберемся с мотокаретой. — Идет. Раненый, которого подстрелил детектив, пускал кровавые пузыри изо рта и обеими ладонями зажимал дыру в груди. Гарри опустился рядом, соображая, что можно было сделать. Еще можно было спасти этого человека. Загерметизировать рану, вызвать неотложку, перевезти в больницу… Вдруг у раненого исказилось лицо, он издал жалобный стон, смотря за спину детективу расширившимися глазами. Грохнул пятый выстрел, оглушив детектива на правое ухо, и голова откинулась назад — во лбу появилась аккуратная дыра, а под затылком побежала, расползаясь, темная лужа. — Стабилизировал, — Маккой дунул на ствол револьвера. Склонился и выудил из-под обмякшего тела тяжелую махину дробовика, за которую цеплялись мертвые пальцы. — Пойдем, доложимся. Гарри мог бы заорать о том, что жизнь важна. О том, что этот человек мог обладать ценной информацией, и, прикончив его, Маккой наверняка обрубил какие-то ниточки к преступному миру Джемрока. Может даже крайне ценные ниточки. Но он чувствовал, что уже делал так многажды. И это не давало ровным счетом никакого результата, кроме того, что Маккой смеялся и шел дальше, заряжая барабан револьвера перед следующим убийством. Так что он вдохнул, выдохнул, успокаивая дыхание. Поднялся на ноги и последовал за «Архетипом» к «Купри 40». Фейербах как раз захлопывал дверь за единственным выжившим в произошедшей бойне. Это был один из юнцов, которых Гарри видел в «Линнее-Джи». — Кто-нибудь выжил? Николас Фейербах — бывший оранийский военный готтвальдского происхождения, один из немногих в участке, кто согласился работать в паре с Маккоем. Он просто перевидал слишком многое, чтобы косо смотреть на какого-то там психопата. Флегматичный и невозмутимый лейтенант с одинаковым выражением лица оказывал отпор в яростной перестрелке и в споре с начальником отдела B, Деметтри, которого костерили за количество убитых Маккоем сначала Прайс, а потом и сама Бердяева. Впрочем, все они, включая самого Фейербаха, понимали, что вразумлять «Архетипа» бессмысленно. — Убиты при попытке оказать сопротивление, — гладко отрапортовал Маккой. — Ник, тут другая проблема. Наш Джейкоб Ирв перевернул мотокарету. — Она завалилась набок, — уточнил Гарри. — Если поможете, вместе сможем поднять. — Нет, — коротко ответил Фейербах. Проблесковые маячки озаряли его широкое лицо синим и красным, синим и красным. — У нас задержанный и вызовы. Маккой похлопал детектива по спине пару раз — нечто, максимально похожее на сочувствие в его исполнении, но с легким оттенком иронии, — и прошел к двери пассажирского сидения. — Я один не подниму, — растерянно произнес Дюбуа. — Не оставлять же ее! Она полностью рабочая, просто немного помята. — Мы свяжемся с участком, тебе помогут Моллинс и Тиллбрук. Жди здесь. Синий и красный, красный и синий. Хлопнули двери, «Купри 40» развернулась на пустой улице и уехала прочь, освещая мертвую улицу перед собой. Гарри остался один. Он огляделся. Глаза медленно привыкали в темноте. В Ревашоле темнота никогда не бывала полной. Свет, заливавший улицы восточной части города, тусклое свечение фонарей в западной и фары ползущей по шоссе ленты из мотокарет — все это устремлялось ввысь и отражалось от облаков на небе, спускалось обратно, в самые мрачные и тусклые районы города. Даже в bloc obscur, пустовавший десятилетиями. Так что Гарри смог рассмотреть баррикаду из мусора — мешки явно натащили в спешке, большая часть из них порвалась, обнажая месиво из старых кирпичей и штукатурки, — и брошенную за баррикадой, помятую «Линнею-Джи-30». Ее двигатель до сих пор дымился и пощелкивал. Тела и «Купри 40» лежали в переулке совершенно неподвижно, будто притаившись. Где-то вдалеке гудел город, а Гарри стоял в тишине и прислушивался к себе. Адски болело плечо, повязка была мокрой насквозь. Ощупывая блейзер, понял — подран. Руки покрылись корочкой застывшей крови. Такую же корочку детектив ощущал на лице, с той стороны, которой он приложился о стойку кузова. Все тело отзывалось болью множества мелких синяков, которая становилась все более четкой, когда адреналин наконец-то начал спадать. Опасных для жизни ранений не было, но он ощущал себя потрепанным. Дюбуа пошел к «Купри 40», слегка прихрамывая — побаливала пятка, которой он долбил по лобовому стеклу. Привыкшие к темноте глаза доложили о состоянии мотокареты. Крапинки вмятин в бронированном днище, косые дыры в крыше — от пуль. Наполовину выбитое лобовое стекло изогнуто обманчиво мягким пластом, трещины пробежали по всем окнам. Встав на колени, Гарри не смог оценить, насколько сильно помят левый борт — внутри мотокареты сгустилась темнота. Можно было залезть внутрь и завести двигатель, связаться с участком. Но Гарри не мог заставить себя. Он предал эту мотокарету, и она еще нескоро будет готова его простить. Он взял ее, чтобы лететь по улицам, она доверилась ему. Вместо этого он едва не зашиб ее насмерть. И себя тоже, но тут невелика потеря. Дюбуа напортачил. Опять. Тиллбрук был совершенно прав. Нельзя было пускать его за руль. Его любовь к технике слишком роковая, слишком диско, чтобы допустить ее проявление. Да, он божественный гонщик. Настолько божественный, что еще чуть-чуть, и будет лично здороваться с ангелами за руку, или кто там встретит после смерти в океане Серости. Детектив помотал головой, прогоняя накатившую волну ненависти к себе. Последствиями для себя можно было заняться попозже. Сейчас следовало думать о последствиях для других людей — его коллег. Осознание раскручивалось медленным маховиком от оценки состояния мотокареты. Лексей, конечно, механик от бога, но он не восстановит такие повреждения за день. А послезавтра полная загрузка — на дежурство выйдут все шесть двоек. Доступны же будут только пять мотокарет. Потому что он, божественный гонщик, благородно — назло, — решивший помочь товарищам, одну разбил. Двигатель выглядел целым, но косметических работ требовалась уйма. Никто не станет разъезжать на мотокарете с побитыми стеклами и мятым боком. Даже он сам. Можно было бы ускорить ремонт, наняв механиков или сдав «Купри 40» на экспресс-ремонт. Но у него не было денег. Ни у кого не было денег. И с нарастающим ужасом Гарри понял, что у него остается только один выход. Пока-прощай, выходной. Его он проведет в гараже участка, безвылазно и безнадежно, работая в кровавом поту, чтобы восстановить мотокарету Торсона к пятнице, когда на работу выйдут все шесть двоек. Хотелось взвыть. Черт бы побрал Тиллбрука с его забывчивостью. Черт бы побрал этих доморощенных тактиков с их западней. И черт бы побрал его самого, радостно выехавшего навстречу перестрелке и даже не надевшему бронежилет. Даже не пристегнувшемуся! Не свернул шею при падении, не получил дыру в голове — уже можно записать на счет безумной удачи. Или на счет самого города. Невесомый голос, что ледяным потоком слился с ветром — Гарри уже слышал его. До сих пор не понимал, как относиться к этому странному явлению. С одной стороны, голоса в голове — явный признак сумасшествия. Не новость, ни разу не новость. Но одно дело твои собственные голоса, а другое — чужой. Голос, который предупреждает тебя о том, что ты не знал. Или знал, но прослушал? Отложилось на подкорке откуда-нибудь, как миллион других фактов. Определить уже не представлялось возможным. Так его предупредил город? Или сбили с толку энтропонетические помехи, в роли которых выступили его же собственные слова, которые он пытался передать Маккою парой минут позже? Гарри не знал. Одно он мог сказать точно. Чем бы — кем бы, — ни был этот голос, говоривший от лица города — небесное отражение земных шорохов, — Дюбуа был ему благодарен. Но поскорее выбросил из головы, потому что чужие голоса точно вели к сумасшествию. Хватало собственных. Еще одно осознание маячило на краю мыслей, к нему Гарри боялся даже прикасаться. Он ходил вокруг да около, продумывая, как отремонтировать беднягу «Купри». А может, он сумеет поднять ее самостоятельно? Весит около тонны. Что, если задействовать принцип рычага, может, найти какие-нибудь веревки… Издалека послышался грохот колес по ямам — по безымянной улице, для удобства именовавшейся пятой линией, к нему приближалась грузовая мотокарета. Гарри нахмурился, проверил пистолет. Дозарядил еще одной пулей. Это была всего лишь труповозка. Белый, облупившийся фургон остановился у баррикады, оттуда выпрыгнула пара дюжих парней. — Эгей, есть тут кто? — крикнул один, слепо щурясь не привыкшими к темноте глазами прямо на детектива. — Лейтенант Дюбуа, — отозвался тот. — Возьмите фонарик. Тут три трупа. — Вечер добрый, лейтенант. Кельвин, фонарик. — Ищу, — глухо ответили со стороны водительского. — Разве не четыре трупа? Вызов был на четыре. — Может, и четыре… — Маккой, мать его. С ним было бесполезно считать убитых — их всегда оказывалось больше, чем следовало. Гарри подошел к лежащим рядом трем телам. Взял одно за руки и потащил к труповозке. Кисти тела еще были теплыми. — Вы ужасно выглядите офицер, — со спины светили фонариком. — Вам оказали первую помощь? Мелькнуло непрошеное воспоминание — тревога в темных глазах, «у вас в плече нож». Гарри поморщился. Он изо всех сил избегал думать об этом. О том, что ему завтра сказать. Просто знал, что если задумается, то всерьез рассмотрит вариант битья головой об «Купри 40» вплоть до того, как вся его героическая дурь сойдет на нет и перестанет портить ему — им, — жизнь. — Я в порядке, — отпустил тело у труповозки. — Это ваша мотокарета? — продолжал любопытствовать санитар, подсвечивая пыхтящему товарищу, который тащил второй труп к фургону. — Нет… Да. Ну, это я ее разбил. — Беда, — вежливо покачал головой парень. — Вам вызвать эвакуатор? — Не надо. Мои коллеги подъедут, помогут. — Оки-доки, — бодро согласился санитар. — А не подскажете, где четвертый? Гарри огляделся. Напарник санитара тем временем деловито подтаскивал третье тело. — Честно — без понятия. — Незадача, — протянул санитар и пошарил лучом фонарика вокруг. — А, вот и он! Кельвин, у вон той, забирай его! — Может, сам заберешь? — товарищ затаскивал трупы в фургон. — Я тут занят! Парень неохотно скривился и умоляюще уставился на Дюбуа. — Лейтенант, поможете? Я боюсь мертвецов, — шепотом поведал он. — Чего тогда санитаром работаете? — фыркнул Гарри, но пошел к последнему телу. — Я на кардиолога учусь, вообще-то. А практику всучили на труповозке, — пожаловался санитар. — Спасибо, спасибо вам огромное. — Да пожалуйста, — пропыхтел Дюбуа, подтаскивая тело к раскрытым дверям фургона. Внутри было уже навалено несколько покойников. — Врет как дышит, — процедил небрезгливый товарищ санитара и принял тело, чтобы закинуть его внутрь. — Маникюр сегодня сделал, педик чертов. — Завидуй молча! — оскорбленно откликнулись в ответ. — И я правда боюсь трупов! Гарри вздохнул. Он настолько устал, что даже не обиделся на эту эксплуатацию. Она ему только помогла отвлечься от собственных мыслей. Закончив с уборкой мертвецов, санитары погрузились обратно в мотокарету и поехали обратно по улице задом — она была слишком узкой, чтобы фургон развернулся. Гарри постоял у баррикады, глядя вслед удаляющимся огонькам фар. Он снова остался в темноте. И понимал, что рано или поздно ему придется объясниться перед Кицураги, который оставил его одного в участке для помывки «Кинемы» и степенных бесед с Готтлибом, но никак не для адреналиновых заездов с риском для жизни. Точнее, объясниться придется завтра с утра. Он заскочит спозаранок к Кицураги с вещами для стирки, как и обещал — нет, это не был не мнимый повод, а самая что ни на есть реальная необходимость, — скажет, мол, случайно — случайно, ага, — разбил мотокарету Торсона и решил починить до завтра. Никаких пуль, никаких казнозарядников и неаккуратного вождения. Он получит заслуженную порцию осуждения, но хотя бы скроет самые кошмарные детали. Не надо Киму их знать. Пусть хоть у кого-то будет спокойный выходной. Без него. Место, в которое его при падении припечатал руль, отчаянно заныло. Кривясь, Гарри помассировал грудину. Да уж, синяков просто куча. Их он точно не будет показывать — никакая ложь не объяснит такого количества гематом по всему телу. Значит, еще неделя целомудренных прогулок по парку. Пусть. Кицураги был крайне проницателен, почти — нет, так же, — как сам детектив. Следовало максимально подчистить следы, чтобы напарник ничего не заподозрил. Что, кроме синяков, может свидетельствовать о произошедшем? Рассказы коллег? Фейербах с Маккоем были не из говорливых, а Тиллбрука с Моллинсом он слезно попросит помалкивать. Они сжалятся. Что еще? Следы пуль на мотокарете? Он успеет залатать их за завтрашний день, Лексей не станет рассказывать о таких мелочах напарнику. Штатный механик такие следы латал каждую неделю. Гарри отчаянно желал хорошо выглядеть в глазах напарника, потому что дорожил его отношением больше, чем… чем вообще всем. Ким почему-то относился к нему лучше, чем следовало, и будь он проклят, если позволит себе испортить это. Точнее, Дюбуа был уверен, что однажды испортит. Рано или поздно Кицураги сообразит, с кем связался, это неизбежно. Но он будет оттягивать этот момент всеми усилиями, мыслимыми и немыслимыми. Он не был готов заканчивать все так рано. Детектив провел за этими размышлениями какое-то время, пока дожидался коллег. Уже наблюдая, как к баррикаде подъезжает «Купри 40-Спид», модификация для патрулей, Гарри понял, что сейчас его ждет разборка с Тиллбруком. Но следующим, что он осознал, было полное безразличие. Да, сейчас Чад на него вызверится. Ну, поделом. Сделанного не воротишь. Урок усвоен. — Я тебе говорил! — растрепанный Тиллбрук выскочил из мотокареты еще до того, как она полностью остановилась. — Говорил не ехать! Боже правый, да что тут вообще произошло? — В меня стреляли. Я применил аварийное торможение, мотокарета перевернулась. Приехали Маккой с Фейербахом и разобрались со стрелками, — примерно эти же слова он напишет в отчете, когда потребуется. — Перевернулась? Разбил мотокарету Торсона? — эмоции на затененном лице Чада сменялись слишком быстро, чтобы четко уловить хоть одну. — Нет, она цела. Надо поставить на колеса, и поедет. — Достану трос, — откликнулся Моллинс, выходя с водительского сиденья. — Ты вообще помнишь, что мы не просто так ездим двойками? Зачем мы ездим с напарниками? — Я помню, Чад. Для подстраховки. — Так зачем ты выехал один? Гарри уныло уставился в ответ. Его отчитывали прямо как на тех совместных дежурствах пару месяцев назад. — Не молчи! — вскипел Тиллбрук. — Отвечай, офицер! Любой ответ прозвучал бы глупо. Гарри выбрал честный. — Я знал, что вы давно преследуете эту ячейку. Не хотел, чтобы вы их еще раз упустили и выставили себя посмешищем перед всем участком. — Он почувствовал, как в глотке что-то клокочет и, не сдерживаясь, испустил мрачный смешок. — Потому что у меня это выходит намного лучше. Да, Чад? Вышло скорее ядовито, нежели печально. Но Тиллбрук больше ничего не сказал. Только выдохнул носом. Вокруг него сиял пылевой нимб в лучах фар. — Эй! — окликнул их Моллинс, возвращаясь из переулка и отряхивая руки. — Я зацепил трос. Подтолкните, газану! Они отправились к лежащей «Купри», пока Эмиль осторожно выруливал на патрульной мотокарете, готовясь дернуть. — Останься, — буркнул мужчина идущему рядом детективу. — Выглядишь как без пяти минут покойник. — Завали, Чад, — не хватало еще жалости. Они с Тиллбруком взялись за края крыши. — Давай! — хрипло крикнул мужчина. Мотокарета заурчала, трос натянулся. Они с Тиллбруком поднажали, упираясь ногами в булыжники мостовой. «Купри 40» со стоном приподнялась и, спустя секунду натужного пыхтения, красных кругов перед глазами, встала обратно на четыре колеса с металлическим лязгом. — Стоп! — задыхаясь, крикнул Тиллбрук. Гарри, покачнувшись, сделал пару шагов назад. Да, стекла вдребезги. А вот бока немного залатать, перекрасить — и будет как новенькая. Так, нет. Еще что-то нужно будет сделать с передним колесом — оно пошло вкось, перекосолапилось на оси. — На буксире? — спросил Чад, пока детектив лез внутрь и дергал ключом в замке зажигания. «Пожалуйста, только не двигатель, умоляю». «Купри» прислушалась к его молитвам и недовольно зарычала. Мигнула и погасла левая фара. Правая же вспыхнула, осветив осыпающуюся стену дома. — Нет! — облегченно ответил Гарри. — Доеду сам. Лучше забери «Линнею». Если мы ее здесь оставим, через неделю от нее останется… да ничего не останется. Согласно хмыкнув, Тиллбрук ушел к патрульной мотокарете. Гарри стряхнул осколки с водительского сиденья и, подумав, окончательно выдрал пласт лобового стекла, выбросил его наружу. Выбил локтем остатки стекол в водительском окне. Уселся. Теперь «Купри» пахла кровью и яростью. Она бы его прикончила, если бы могла. Но сдерживалась. — Поехали, малышка, — пробормотал Гарри, умещая ступню на педали газа. — Я очень перед тобой виноват. Мотор яростно чихнул и, подозрительно стукнув, завращал колеса. Детектив осторожно вырулил мимо «Купри 40-Спид», к которой Моллинс прицеплял на буксир вещдок-«Линнею». Махнул рукой отвернувшемуся Чаду и медленно, осторожно покатил по пятой линии к Блэк-стрит. Колесо вихляло, ехать быстрее второй скорости не выходило. Ветер бил в лицо, обдавая вонью выхлопных газов. Обратная дорога тянулась куда дольше, чем детективу хотелось бы. Его обгоняли, подрезали и старались объехать стороной, если могли. Гарри не обращал внимания. Он ехал аккуратно и медленно. Закатив израненную мотокарету в гараж, Дюбуа вывалился наружу и поплелся в участок, едва отрывая ноги от земли. Усталость накатила тяжелой волной. Он прошел мимо каморки Крукс, откуда донесся сочувственный возглас. Заперся в душевой и стащил с себя одежду. Блейзеру было не жить. Сам того не заметив, он разодрал пиджак. На паре ниточек висел левый рукав, спина лопнула по шву. Гарри вынул все из карманов, с некоторым усилием отодрал блестящие прямоугольники. Затем он разжал пальцы, и грязная зеленая тряпка осела на влажный пол, мгновенно потеряв форму. С рубашкой тоже было все плохо. От кровавого пятна, расползшегося по плечу, Гарри бы не избавился никакими средствами. Он почти разжал пальцы, чтобы рубашка последовала следом за блейзером, но сообразил, что тогда ему придется возвращаться домой полуголым. Лучше выглядеть избитым бомжом, а не сбежавшим из дурки эксгибиционистом. Так что рубашка повисла на крючке. Штаны уцелели сравнительно лучше всех предметов одежды. Но они и до этого были не в лучшем состоянии, так что заочно Гарри тоже приговорил их к утилизации. Крокодильчики, его любимые крокодильчики уцелели, несмотря на битье пятками по стеклам. Сняв их, детектив трепетно чмокнул каждую туфлю в кожаный носок и утер ладонью губы. Поставил туфли под скамейкой. Вода оказалась холодной. Но так было даже лучше — вместо боли пришло онемение. Повязка промокла. Гарри обмыл расцарапанные ладони, вынул из них пару небольших кусочков стекла. Царапина на голове скрывалась под слоем волос, будучи почти незаметной, так что с ней детектив возиться не стал. Одевшись обратно в пропыленную, грязную одежду, Гарри подхватил с пола зеленую тряпку, свои вещи, вышел из душа. Сгрузил вещи на стол и в ящик, оставив себе только ключи от дома. Бросил блейзер в мусорную корзину — Крукс вынесет перед концом смены. Дверь во врачебный кабинет была закрыта. Но в химической лаборатории до сих пор горел свет. Там сидел, украдкой читая какой-то журнальчик, Жорж, и он подскочил, когда в лабораторию ввалился Гарри. С первого взгляда поняв цель визита, медбрат отпер кабинет и перебинтовал пострадавшее плечо заново, на этот раз сильнее. Также попросил показать ладони, их перебинтовал тоже. Хотел и голову замотать, но от такой заботы Гарри решил улизнуть. Будь воля Жоржа, он бы всего детектива перемотал бинтами, как мумию. Напоследок Гарри оставил на столе Викмара записку. Он знал, что бывший напарник придет пораньше и впадет в бешенство, когда узнает о произошедшем, особенно о необходимости оседлать «ЛАМ-3» вместо «Купри 40». Откроет отчеты Тиллбрука и Моллинса, которые те будут вынуждены оставить, ведь в операции участвовал подчиненный Викмара, а потом зайдет в гараж и обнаружит разбитую мотокарету. «Жан! Я не специально. Завтра починю, к пятнице все будет в порядке, клянусь. Делай со мной что угодно, только, пожалуйста, не рассказывай Киму. Он меня убьет».