Квадратная пуля

Уснул Гарри поздно, спал беспокойно, и поэтому сон не принес облегчения. Необходимость встать спозаранок только утяжелила пульсацию в голове и под перевязками. По привычке он заварил кофе — если эту быстрорастворимую, дешевую дрянь можно было так назвать, — но сообразил, что поступает неправильно, только когда уже коснулся губами кружки. Ему нельзя было кофе. И много что еще нельзя. Кофе отправился из кружки прямиком в раковину. За единственным окном занимался яркий, солнечный день, который он должен был провести в гараже участка. Не этого Дюбуа хотел от выходного дня, отнюдь не этого. Искушение сбежать от навязанного самому себе обязательства было велико, однако последствия страшили сильнее. Видавшая виды спортивная сумка, которую он набивал грязными вещами с самого отключения воды, дожидалась у двери. Приведя себя в относительный порядок, Гарри подхватил ее и отправился к трамвайной линии. Транспортная система Восточного Ревашоля напоминала мираж в пустыне: ты вроде бы помнил, что здесь ходили три мотобуса каждые десять минут, но обнаруживал, что маршруты сократили до одного, оставшийся перенесли на соседнюю улицу, а интервал движения увеличился до случайного числа. Все, кто мог, пересаживался на собственные мотокареты или напрашивался к друзьям-водителям. Предприимчивые граждане организовали службу подвоза по таксиметру, но ей пользовались либо люди зажиточные, способные связаться с таксопарками по личному телефону, либо отчаянные — потому что поездка со случайным бомбилой несла в себе определенный риск, для бомбилы в том числе. Члены РГМ знали об этом не понаслышке. Трамваи отличались стабильностью, потому что трамвайная сеть уходила в Западный Ревашоль, и ее поддерживали в порядке оттуда. Ходили даже слухи, что в депо по ту сторону реки содержат небольшую конюшню — на случай, если возникнут перебои с электричеством, и тогда вагоны покатят лошади, как в старые добрые времена. Гарри было без разницы, какие силы тягают сталь по рельсам, лошадиные или электрические. Единственное, чего он хотел от трамваев — чтобы они продолжали ходить по Мейн-стрит мимо Курона. Раннее утро было Ревашолю к лицу. Ночная свежесть еще чувствовалась в ветерке из приоткрытого трамвайного окна, за стуком колес слышалось птичье пение. Бугристые тротуары, старые каменные здания и кривые деревянные строения — все ярко светилось под лучами поднимавшегося солнца. Мерное покачивание вагона нагоняло дремоту и меланхоличное смирение. Пассажиров было немного — основной поток людей сейчас устремлялся в противоположную сторону. От остановки было еще семнадцать с четвертью минут ходьбы по дороге, забиравшейся вверх. Пяти-десятиэтажные батиманы опоясывали холм стройными рядами, перемежаясь старыми скверами и корабельными соснами. Меж холмов протекал приток Эсперанс — Виф. Быстрая и мутная, зажатая крутыми берегами, река несла прохладные воды из гористого центра Каю и добавляла зелени Эсперанс серый оттенок. Вдоль нее не было пляжей, а укрепленные берега старой набережной по кусочку уносило с каждым весенним паводком. За Виф пологим зеленым ковром вздымался Старый Юг. Этот район считался одним из лучших мест для жизни в Западном Джемроке. С поправкой, что это все-таки был Джемрок. Почти каждый двор огораживал бетонный или металлический забор, а на свободных клочках земли теснились кирпичные гаражи с разрисованными стенами. Население Курона было самую малость более зажиточным, чем прочие жители Джемрока, а потому в район образовалось своеобразное паломничество грабителей с округи. Бросив надеяться на РГМ — патрульные попросту не успевали приезжать на все вызовы, — местные жители взяли вопрос безопасности в свои руки. Не редкостью в районе было оружие всех видов: новое и качественное, новое и дешевое, старое и ухоженное, старое и разваливающееся. Любое, лишь бы защитило от шпаны с Буги-стрит и шушеры из центральных районов. Отдельные дворы, не скрываясь, крышевали бандитские шайки. Семиэтажный дом, в котором напарник снимал квартиру, был одним из немногих, оставшихся без ограждения. Зато имелись красноречивые выбоины от пуль на тротуаре, говорившие незваным гостям обходить дом стороной. У кого-то из жителей имелся ухоженный казнозарядник революционных времен, и он не стеснялся применять его для обороны жилища. Еще кто-то обожал цветы и засадил ими буквально каждый клочок палисадника у дома. У любителя цветов имелся конкурент, отвоевавший участок под огород, огороженный кривым забором. Не обошлось в доме и без любителя рукоделия — непонятные поделки из пластикового мусора и тряпок свисали с кустов сирени. Присутствие же в доме полицейского выдавала иногда появлявшаяся на тротуаре «Купри Кинема», которую Ким оставлял в участке только на выходные, как сегодня. В подъезде до сих пор было влажно после утренней уборки, пахло сырым бетоном. Поднявшись на последний этаж, Гарри уставился на дверь. Всю дорогу он отлынивал от необходимости мастерить аккуратную формулировку — то медитировал под стук колес, то пыхтел под стук сердца на подъеме на холм. Теперь же вопрос встал в полный рост. Итак, каковы были задачи? Первая — уведомить Кима о том, что он свободен провести выходной так, как того сам желает, без необходимости отвлекаться на кого-то еще. Вторая — как можно более небрежно сообщить о причине этого. Следовало разумно дозировать истину. Да, он участвовал в погоне. Но не переворачивал мотокарету — скорее, обтер боком о столб. И ни в коем случае не участвовал в перестрелке. Третья же задача идеально подходила для отвлечения напарника. Погоня, авария — это все в прошлом, а вот прачечная являлась проблемой куда более насущной. Теперь, в свете нового дня, проблема уже не казалась настолько кошмарной, как вчера. Острые углы сгладились. Он понимал, что даже если напарник обо всем узнает, то не перестанет с ним общаться в тот же миг. Но не оставляла назойливая мысль, что капля за каплей переполняется чаша, бутылка за бутылкой приходит алкоголизм, и после критической массы совершенных ошибок принимают решение уходить. Критическая масса еще не была достигнута, однако приближать этот момент отчаянно не хотелось. Гарри не покидало ощущение, что он что-то забыл. Но пульсация в голове, появившаяся от недосыпа, и так уже переросла в боль от повысившегося после подъема на холм давления. В каком-то смысле эта легкая боль даже помогала — она отвлекала от страданий моральных. Дюбуа поймал себя на том, что уже с минуту давит из многострадальных извилин формулировку за формулировкой. Если какой-нибудь любопытный сосед решил бы выглянуть в глазок на площадку, то увидел бы жутковатое зрелище: мужика в рубашке с попугаячьим принтом — из кислотной зелени джунглей торчала минимум дюжина пестрых хвостов, — с тяжеленной спортивной сумкой на плече, что стоял и мрачно сопел, пялясь на нейтрально серую дверь. Тем временем послышался глухой хлопок двери. В звенящей тишине подъезда Гарри уловил скрип паркета. Совсем на грани слышимости — стук ложки. А еще совсем смутное и неясное бормотание радио. Его посетило странное ощущение — словно бы он подглядывал без разрешения. Присутствовал при чем-то личном, не обозначив себя. Было бы здорово просто продолжать стоять за дверью и заниматься невинным аудиальным вуайеризмом, оттягивая момент объяснений. Однако правое плечо, которое все это время передавливало ремнем сумки, грозило омертветь в ближайшие минуты, так что Гарри пришлось поднять руку и постучаться. И понять, о чем он забыл. Бинты на ладонях. Стягивать их было не лучшей идеей — порезы оставались заметными и без бинтов, могли закровить. Он не придумал оправдания этим максимально очевидным ранениям, которые не могли возникнуть во время скучного и безопасного столкновения мотокареты с фонарем. Нет, со столбом. Зачем он вообще решил брать именно столб? Повреждения были характерны скорее для столкновения со стеной. Горизонтально расположенной стеной. Стук — кружка соприкоснулась со столом. Шаги. Ушиб? Не требовал перебинтовки. Перелом? Тогда он не смог бы тащить сумки. Отчего на ладонях мог возникнуть симметричный порез? От удара ножом. Нет, исключено, это даже хуже перестрелки. От падения на стеклобой? Откуда во время погони мог взяться стеклобой? В этом случае повреждения мотокареты, которые он будет заявлять, окажутся серьезнее, чем хотелось бы… Пока Гарри лихорадочно занимался реверсивной дедукцией, стукнул замок, звякнула цепочка. Время вышло. — Рано ты сегодня, — о степени этого свидетельствовал внешний вид. Заспанное лицо, неприглаженные волосы и самая домашняя одежда, которую только можно было представить — майка с шортами не парадного вида. — Заходи. Кицураги отвернулся, возвращаясь на кухню, оставляя гостя наедине с прихожей. Это было кстати — сумка занимала неприлично много места. Скинув ее, Дюбуа закрыл за собой дверь. По-хорошему, следовало разуться и надеть гостевые тапочки, но он не стал. Не планировал провести здесь много времени. Эта съемная квартира выглядела на порядок приличнее его собственной. Для начала, кухня в ней отделялась от жилой комнаты стеной, а в санузле хватало места для узкой, но все же ванной. На светлых, крашеных стенах виднелись редкие сколы, под которыми проступали многоцветные следы предыдущих слоев краски. Окна выходили на северную сторону, в прозрачную зелень сосновых ветвей. Квартира не отличалась богатством обстановки, в первую очередь из-за скромных размеров. В кухне, располагавшейся дальше по короткому коридору, было сложно развернуться. В единственной комнате умещались как раз стол, диван и шкаф, за ветхими дверями которого скрывались добрая четверть комнаты и большая часть вещей Кицураги. Пара стульев кочевала между кухней и комнатой. Гарри прошел на кухню. Оба стула на настоящий момент обретались там. Радио на подоконнике негромким, скрипучим от помех голосом рассказывало о дорожных происшествиях на улицах города. До Джемрока диктор еще не добрался. — Извини, что рано, — Дюбуа выдвинул стул из-под небольшого стола и уселся напротив, практически упираясь спиной в допотопную холодильную камеру. Ким сидел за столом и прихлебывал кофе, щурясь в окно напротив. Очки у него запотевали от пара. Кофе, как назло, пах просто божественно. Из открытой форточки шуршали иголки сосен. — Ничего. Как прошел вечер в участке? Совершенно невинный вопрос, предполагающий поддержание беседы. Но вот незадача — ответь на него Дюбуа подробно, беседа бы мгновенно перестала быть легкой. Детектив уставился на стол, соображая, как продлить спокойную атмосферу еще хоть на пару минут. Руки он предусмотрительно держал под столом, избегая демонстрации перевязанных ладоней. — Привел в порядок отчеты, помыл «Кинему». Послушал переговоры Крукс с патрулями. — К Готтлибу заходить не пришлось? Гарри понял, что до опасного продолжения ближе, чем он планировал. И рассказывать все вот прямо так, в сонное, расслабленное лицо, когда в воздухе мешались ароматы кофе и смолы, почему-то походило на удар в спину. Следовало хотя бы дать человеку проснуться — дать себе бы немного времени с этим человеком. Так что он решился сделать крутой поворот: — Нет, с Готтлибом я не встречался, — технически, чистая правда. — Слушай, Ким, давай я для начала разберусь вон с той горой, — кивок в сторону сумки с грязными вещами, оставшейся в прихожей. — Потом пообщаемся. Помедлив, Ким кивнул. — На третьем этаже за синей дверью живет мадам Эльер, она сдает свои стиральные машины во временное пользование. Еще у нее «Белль-Маграв», и она не любит, когда стучатся в восемь утра. — Ничего страшного, — детектив поднялся со стула. Больше «Белль-Маграв» его пугала перспектива еще полчаса увиливать от вопросов и не увильнуть в итоге. — Я буду очень вежлив и обаятелен. — Попробуй, — хмыкнул напарник. Гарри осторожно пролавировал между углом кухни и чужим стулом. Пространства между ними оставалось ровно на то, чтобы задержать дыхание и втянуть все, что только можно. Закончив маневр, напоследок не удержался и провел пальцами против жестких, коротких волос на затылке перед собой — они оставили приятное, щекочущее ощущение на кончиках пальцев. Ким беспокойно повел головой, отодвигаясь от прикосновения. — Я помню, что отросли, — буркнул он и потер свободной от кружки ладонью заднюю сторону шеи. — К парикмахеру очередь на неделю вперед. — Что это за парикмахер такой? — удивился Дюбуа уже из прихожей, наклоняясь к обуви. — Хороший. Тебе бы тоже не помешало у него побывать. — Да, да, когда-нибудь… Или никогда. Он признавал, что парикмахер у Кима был хороший — результат, как говорится, налицо. Но зачем отдавать деньги за то, с чем сам справляешься? Лично Гарри успешно обходился ножницами и зеркалом. Когда он упомянув об этом на одном из совместных дежурств, то заполучил разочарованный взгляд в ответ. Однако от аккуратных намеков все же посетить кого-нибудь более умелого в обращении с шевелюрой уворачивался. Это была одна из тех дискуссий, в которой каждый оставался при своем мнении. Дюбуа спустился на третий этаж. Каждая дверь в подъезде была уникальной и могла рассказать о владельце. К примеру, светло-серая дверь в квартиру, которую снимал Кицураги, говорила о множестве владельцев — на облупившихся сколах была видна краска всех оттенков радуги. Особо массивная металлическая громадина на четвертом — ее хозяин страдал отсутствием интеллекта, ведь такая одним своим видом бросала вызов взломщику и сулила ему золотые горы. Хотя, может это был отвлекающий маневр соседей, чьи квартиры прикрывали не менее крепкие, но куда более простые на вид деревяшки? Дверь же на третьем этаже была прекрасной. Она была не просто синей, а глубокого лазурного оттенка, как домики на туристических открытках из Кройян-Морэн. Она притягивала взгляд. Гарри давно интересовало, кто позволил себе красить дверь в такой вызывающий оттенок. Позволив себе пару секунд полюбоваться приятным цветом, Дюбуа постучался и уставился в глазок, натянув на лицо доброжелательную улыбку. Глазок смотрел на него подозрительно и с молчаливой враждебностью. Секунды тянулись медленно. Из-за плотно подогнанной двери не доносилось ни звука. Отсчитав про себя до тридцати, Гарри снова потянулся стучать, но дверь распахнулась ровно на длину цепочки. Из щели выглянули сразу двое: блестящее дуло винтовки и очень внимательный глаз. — Кто ты и что тебе надо? — голос принадлежал женщине, пожилой, но не дряхлой. По небольшому видимому фрагменту лица детектив оценил ее возраст в районе пятидесяти с приличным хвостиком. — Доброе утро, мисс Эльер. Я лейтенант Дюбуа, для вас — просто Гарри, — он игнорировал направленную в живот «Белль-Маграв» и улыбался в глубоко утопленный в глазнице зрачок. — Я коллега Кима Кицураги, вашего соседа с пятого этажа. Он сказал, у вас можно постираться? Качнул увесистой сумкой на плече в доказательство своих слов. Женщина чуть приблизилась к дверной щели, впрочем, не убирая винтовки. Ее взгляд пробежался по одежде визитера и задержался на сумке. — Он говорил, что это не бесплатно? — осведомилась женщина. — Реал за кило. Сушку оплачивать отдельно. Ремень на плече как-то сразу потяжелел и потянул к полу. Расценки у этой дамы были дороже, чем в обычных прачечных — там брали от пятидесяти до восьмидесяти сентимов за килограмм. Но выбирать не приходилось. — Конечно, — кивнул Дюбуа. — Я и не рассчитывал, что вы занимаетесь благотворительностью. Женщина смерила гостя еще одним внимательным взглядом. — Тот самый Дюбуа? — уточнила она. — Лучший детектив нашего участка? Неожиданно и приятно. Неужели Ким что-то рассказывал? А может, слухами полнятся районы Джемрока? Улыбка из нейтрально-дружелюбной в обход намерений детектива стала гордой. — Тот самый. Однако ответная реакция травмировала его гордость примерно на треть — излом брови сообщил детективу, что женщина не верит своим глазам. В плохом смысле.  — Иди за мной, — даже в тоне слышалось разочарование. Она опустила винтовку и дернула цепочку, позволяя войти в темный коридорчик, вдоль стен которого угадывались смутные тени — шкафы, полки. Ориентируясь на маячащий в полумраке светлый халат, Гарри проследовал за женщиной пару метров, к высокой, узкой двери в конце коридора, из-за которой просачивался свет. За дверью оказалась просторная кухня. Или прачечная? Если судить по соотношению кухонных принадлежностей к стиральным, явно прачечная, кухне уделялся лишь небольшой угол под вытяжкой. Вдоль комнаты протянулись бельевые веревки, натянутые от края до края, с них свисало стираное белье — мужская и женская одежда. Судя по размерам, вещи принадлежали семье: хозяйственной женщине, ее послушной дочери и крайне старомодной бабушке. Мужская одежда на другой веревке принадлежала человеку, не связанному с этой семьей — Гарри был уверен, матриархат не дозволил бы такую вызывающую рубашку-сеточку. С самого края застенчиво свисало кружевное белье. Из открытых окон задувал ветерок, шевеля лепестки комнатных растений. В воздухе пахло стиральным порошком и геранями. В пятне солнечного света на плиточном полу растянулся гигантский рыжий кот. Он грелся и дремал, лишь дернув ушами на вошедшего гостя. Стиральные машины — старинные, куда более изящные, чем металлические бочки и ящики в прачечных, — теснились вдоль внутренней стены комнаты. Они были разномастные, колченогие, с узорами на боках и с гладкими крышками. Под округлыми днищами машин теснились тазы и тазики, коробки со стиральными порошками. Сбоку от крайней машины стояли колонные механические весы — широкая подставка, штырь, горизонтальная шкала с грузиками. От толстого слоя белой краски на инструменте веяло чем-то неуловимо больничным. — Оставляй на весах, я загружу, — распорядилась женщина. Дюбуа сбросил сумку на платформу, стараясь не задействовать перебинтованную ладонь. Эльер ловко перебросила грузики по шкале, уравновешивая ее. Теперь в относительно освещенном помещении можно было разглядеть владелицу винтовки. Засаленный домашний халат из светлого сатина, коротко остриженные, редкие волосы и крепкие узлы мышц под смуглой кожей. От ногтей, десятилетиями старательно обрезавшихся, остались только крохотные полумесяцы. Хозяйка квартиры явно не чуралась физического труда. Вполне вероятно, что эти стиральные машины, массивные и тяжелые, она перетаскивала из комиссионных магазинов сама. Она бы смогла. Была ли она чьей-то бабушкой? Строгой и хозяйственной, у такой оставляют внуков на все лето без опасений. Непонятно. В увиденной части квартиры не было ни единого следа детского присутствия, но может, хозяйка была слишком замкнутой для проявления сентиментальности. — Сушить будешь? — Да, — потому что сумку в полтора раза тяжелее он бы уже точно не унес. Волоком, разве что. — Семь реалов, двадцать сентимов, — Эльер прищурилась на окно. Оценивала погоду. — К вечеру высохнет. Заберешь после заката. — А если сегодня не получится? — детектив отсчитал семь черных бумажек, две монетки и протянул их женщине. — Тогда как сможешь. Но не задерживайся, — та приняла деньги и качнула винтовкой в сторону выхода. — У меня тебе тут не склад. Ее слова противоречили интерьеру. Но Гарри не стал спорить с обладательницей «Белль-Маграв», которая почти наверняка оставила те красноречивые выбоины во дворе. Он ретировался. Уже переступив порог, решился: — Не похож? — Что? — женщина как раз бралась за ручку двери, намереваясь ее захлопнуть. — Я правильно понял, вы считаете, я не похож на лучшего детектива? С чего это? Случайная дама, чье мнение не должно было его волновать. И не волновало. Точнее, волновало, но опосредованно — ведь что видела она, то видели и другие. В отличие от других, эта женщина страдала потрясающей прямолинейностью, это Гарри понял и по поверхностному разговору. Она была чуть менее кривым зеркалом, нежели прочие, и могла сообщить ценную информацию о том, как он выглядит в чужих глазах — без вежливого приукрашивания. Гордость опасливо прикрыла оставшиеся целыми две трети в ожидании ответа. Эльер протяжно вздохнула, с досадой смотря на человека, тратившего ее время. Но до ответа снизошла. — Со слов твоего коллеги у меня сложилось о тебе иное впечатление. Как бы сказать, — протянула она, склонив голову набок. Оглядела с ног до головы еще раз. Ну же, что именно не стыкуется с лучшим детективом, о котором успел поведать Ким? Внешность — о, было бы лестно, что в глазах напарника он выглядит лучше, чем на самом деле. Может, потрясающие дедуктивные способности — уж простите, что он отказался применять их с утра пораньше. Или дьявольская харизма, которая не одной леди вскружила голову? Но не этой пролетарке, очевидно. Наконец женщина определилась с нужными словами и выдала их, смотря ему в глаза: — Ты выглядишь нормальным. Дюбуа открыл рот. И закрыл, не зная, что сказать. Ярко-синяя дверь захлопнулась. Нормальным?! Она ухитрилась сделать комплимент и оскорбить одновременно. Это что же ей такого Ким нарассказывал? Гарри сдержал порыв что-нибудь сказать в закрытую дверь напоследок — что-то в духе «Это вы меня еще не знаете», или «Сами вы нормальная», или «Спасибо огромное», — решил не портить впечатление о себе. Или не улучшать, смотря как посмотреть. Он поднимался по лестнице, размышляя. Было ли хорошо, что он выглядел нормальным? Или плохо — с учетом, что временами выглядеть безумцем оказывалось полезно? Но имелась ли сия диалектика в действительности? Может, то было лишь субъективное мнение пожилой дамы, не совпадающее с реальностью? Но здесь уже вставал вопрос о том, что есть реальность и какова эта реальность. Здесь Гарри решил остановиться, потому что рисковал заблудиться в распростершемся перед разумом концептуальном поле, колосящемся теориями и версиями. Это был вопрос не на пять минут, и даже не на двадцать. Но даже захлопнув за собой дверь, он оставался погруженным в некоторую прострацию. Нет, серьезно, нормальным? Ким все еще находился на кухне. Его кружка успела опустеть, а поза — стать более живой. Глаза, обращенные в сторону радио, обрели блеск. Это Гарри отметил, усевшись обратно на место у холодильной камеры. — Что ты ей обо мне рассказывал? — поинтересовался он. — Мадам Эльер. Кицураги потянулся к подоконнику, выкрутил громкость ровно настолько, чтобы его голос звучал громче радио: — Как мы спускали тебя с крана. Тот раз, когда подозреваемый забился на самый верх, стрелу крана, и категорически отказался спускаться, а в качестве последнего аргумента срезал лестницу. Забраться оказалось несложно. Сложно оказалось спуститься обратно, когда тебе мешает увесистая ноша в бессознательном состоянии. Решение оказалось на удивление простым. Самым утомительным было просемафорить его напарнику руками сверху, а еще столь же энергично перемахать бригадира, который отказывался нарушать технику безопасности и организовывать спуск на грузозахватном грейфере. Да, это была не самая славная глава его расследований. Никакого изящества, никакой работы мозгом. Только знай себе, держись покрепче и не смотри вниз, на бетонные плиты. И не вырони подозреваемого, очнувшегося, вопящего и раскачивающего грейфер. — К чему вообще… — но тут он сложил два и два. — Это ее кота ты спасал? — Да. Ситуация стала немного понятнее. Переволновавшаяся дама, чей кот оказался на высокой ветке, Кицураги, пытающийся ее успокоить. Гарри практически слышал, как тот говорит нечто вроде «если я снял своего коллегу с крана вместе с преступником, то и с вашим котом справимся, обещаю». А уж какие выводы Эльер сделала об этом коллеге — ее проблемы. — Она назвала меня нормальным, ты это представляешь? — пробурчал Дюбуа, но скорее для проформы. Бурлившее негодование стихало, сменяясь обратно на растерянность. Все же, где Эльер, а где Кицураги, перед которым пора козырнуть и уйти. — С утра она бывает невежлива, — прохладно отозвался Ким, но тему развивать не стал. Слова диктора лились фоном, и он их слушал. Не было ничего удивительного в этом зрелище — Кицураги вообще был внимателен к новостям, хоть у газет и читал одни лишь заголовки, — и Гарри тоже решил поймать пару слов хоть краем уха, чтобы было чем поддержать разговор. Еще хотя бы пять минут разговора, прежде чем расстаться до завтра. Хотя бы такую малость. Однако он не успел уловить смысл фразы, которую заканчивал диктор — перечислялись проезды в районе порта, — как Кицураги снова потянулся к радио и щелкнул кнопкой выключения. — Полагаю, с вещами ты закончил, — полуутвердительно произнес он, переводя взгляд на замершего у холодильной камеры Дюбуа. — Теперь я имею полное право отправить тебя дальше по делам? Интонация была мнимо серьезной, под ней скрывалась добродушная ирония. Всего лишь продолжение их обычной игры — не просто напроситься в гости, но и остаться. Веера ложных предлогов, шуток и неважных причин, не годящихся ни на что, кроме того, чтоб над ними посмеяться. В особо хорошие дни они могли играть в это часами, от одного нелепого повода к другому, вплоть до заката, когда сумрак ложился с неба теплыми тенями. Вот только этот день перестал быть хорошим еще прошлой ночью. — Тут такое дело, Ким… Дюбуа уставился в стол, разминая шею ладонью. Машинальный жест. Безобидный, но позволял скрыть глаза от собеседника, хоть и выдавал неловкость. Хотелось отшутиться, но было понятно, что не получится. — Боюсь, мне сегодня действительно придется отправиться по делам, — начал Гарри, поднял голову, но осекся. Задумчивый взгляд Кицураги был прикован к бинтам на ладони, обхватившей шею. А вот он перебежал на вторую ладонь, тоже забинтованную, которой, забывшись, Дюбуа придерживался за край стола, словно чтобы придать себе дополнительной устойчивости. Медленно, очень медленно меж бровей Кицураги собрались морщинки. Однако говорить он ничего не стал, только снова посмотрел напарнику в глаза, ожидая продолжения прерванной фразы. Тот же сдержал порыв проверить — нормально ли лежат волосы, прикрывают ли ссадину на голове. Пару секунд Гарри пытался понять, откуда начать будет безопаснее. Вариантов была масса. Ничего не говорить и обойтись размытой формулировкой. Объяснить с минимумом подробностей. Лгать так, чтоб искры летели. Но в итоге изо рта вырвался голос, звенящий от честности и самую малость от вины. — Вчера Моллинс с Тиллбруком нашли контрабандистов. Ну, тех гонщиков. Ты еще за обедом слушал об этой проблеме. Помнишь? — Помню. Шея под ладонью быстро становилась влажной. Чтобы занять беспокойные пальцы, Гарри взялся за первое, что попалось под руку — солонку в центре стола. Ощущение твердых, скругленных граней под подушечками пальцев немного успокаивало. — Они давно за ними гонялись и вчера в очередной раз сели на хвост, — пробормотал детектив. Восемь граней. Коническая форма. — Я закончил с мытьем «Кинемы», вернулся, услышал их переговоры с Крукс. У Моллинса с Тиллбруком заканчивался мазут, оставалось на несколько минут езды. Небольшой скол ближе к жестяной крышечке — уронили, когда взялись засыпать соль. Давнее дело, скол успел сгладиться. Вензель на донышке — вещь старая, роялистских времен. Очередная реликвия, мусор, которым хозяин обставил эту квартиру, жалея новых вещей на чередующихся с быстротой опадающей листвы жильцов. — Маккой с Фейербахом перехватить не успевали. Больше никого на дежурстве не было. Можно было, конечно, позвать Прайса, — здесь Гарри невольно пробило на легкий смешок. — Но ты только представь, какие скачки он бы устроил по Мейн-стрит. Ни одна газета такого не пропустит. У их капитана имелась неприязнь к технике. Не к оружию или телефонии — их он еще терпел. Но прочие достижения техники, особенно химической промышленности, зачастую подчеркнуто игнорировал. Мотокарете он предпочитал свою верную кобылу Лизу. И в погоне бы своей привычке не изменил. Следовало сказать, что в эффективности он бы не проиграл. Пауза затянулась. Кицураги заполнил ее коротким, уточняющим вопросом: — И ты решил помочь? Оттягивать еще дальше не выходило. Какими словами будет лучше донести главное? «Разбил» — максимально близко к истине, но слишком сильно. «Поцарапал» — наоборот, слабовато. «Повредил»? Кажется, самое то. Гарри наскреб в себе еще чуть-чуть смелости и поднял глаза. — Да. Я помог и в процессе немного повредил мотокарету, — на этих словах выражение чужого лица приобрело неуловимый оттенок глубокого ужаса, и Гарри поспешно добавил: — Мотокарету Торсона. Сказать оказалось проще, чем он думал. Дюбуа удовлетворенно кивнул самому себе — мосты сожжены, искушение ничего не говорить и спрятаться от произошедшего преодолено. Он оставил солонку в покое и сжал ладони в замок перед собой. Осталось объяснить совсем немного, и он может сбежать. — Ну, Ким, ты понимаешь? Завтра выйдут все шесть двоек, понадобятся все мотокареты. А Лексей может не успеть с ремонтом. Так что я решил сегодня ему помочь. Поеду в участок, посижу в гараже с инструментами, никаких выездов… — Подожди, — Ким поднял ладонь, останавливая поток слов. — Помедленнее. Насколько «немного» ты повредил мотокарету? — Да так, обтер боковину. Почти правда. Гарри сжал пальцы крепче, ощутив, как смялась кровавая корочка на одной из ладоней. — Ваш механик… Лексей такое чинит за пару часов. — Фару тоже разбил. — Для «Купри 40» это дело пяти минут, если есть запасные блоки. Происходящее странным образом напоминало то, что происходило обычно: один выкидывал аргументы, другой их крыл. Проиграть и позволить уговорить себя остаться хотелось как никогда. Но нельзя было, и он это знал. — И одно колесо немного, — детектив поставил ладонь вертикально перед собой и наклонил, — того. — Поменяло развал, — опознал напарник. — Двигатель тоже не помешало бы осмотреть. Он как-то постукивает. Чем больше козырей, тем ближе к грани, за которой встал бы вопрос о хищности стены, нанесшей столько повреждений. К счастью, больше аргументов не потребовалось — перечисленные уже звучали как дело на весь рабочий день для пары рук. Кому, как не Кицураги было это понимать. — В общем, мы с Лексеем должны успеть, — подытожил Гарри, снова изучая солонку. На матовом, захватанном стекле появился еще один слой отпечатков — его. — «Линнея-Джи-30»? — вдруг произнес Ким. — Что? — Погоня шла по Мейн-стрит до Буги? Об этом передавали по радио. Полицейская мотокарета преследовала серую «Линнею» до bloc obscur. Прайс хотя бы выглядел фотогенично на своей кобыле. О том, как выглядела со стороны ревущая «Кинема» с ухмыляющимся за рулем безумцем, и думать не хотелось. Газетчики и дикторы подумают за него. Еще не хотелось думать, почему об этом передавали в новостях о дорожных происшествиях. Но эта мысль вкрутилась холодным кулаком в живот. Гарри судорожно переворошил воспоминания — нет, он не помнил, чтобы кого-то задевал или сшибал. Равно как и ускользающая «Линнея» перед ним. Но он не смотрел в настроенное под громилу Мака зеркало заднего вида. — О чем передавали? — не справившись с тревогой, Дюбуа уставился на напарника. — Мы кого-то… Кто-то пострадал? — Нет, — и от этого слова мгновенно полегчало, равно как и от спокойствия в нем. — Но ты неплохой водитель, если держался за «Линнеей» на «Кинеме». Здесь я согласен с диктором и свидетелями. Странное ощущение — когда вместо удара под дых получаешь комплимент. Оно смахивало на ловушку, приглашение расслабиться, чтобы позднее удар пришел в полную силу. Гарри криво усмехнулся в ответ и поднялся из-за стола. — Ладно, пойду. Если потороплюсь, успею приехать в участок до Жана… — Почему не «Купри»? Если ты знал, что речь о погоне, то разумнее было взять «Купри Кинему». Она быстрее. Заточенный в небольшом пространстве кухни, заблокированный от побега вопрошающим взглядом в упор, Гарри был вынужден остановиться. — Боялся не справиться с управлением. На «Купри-40» я уже ездил и даже прыгал через канал. Значит, справился бы, — этого объяснения хватило, но оно не было полным. И не звучало полным. Так что Дюбуа добавил, как само собой разумеющееся: — А еще я хочу жить. Разбей я «Купри», ты бы меня прикончил. Рецепт того, как превратить пугающую перспективу в шутливую действительность — слегка поднять уголки губ и добавить легкости в интонацию. Так любая мрачная реальность становится чуть проще и доступнее. Но тут главное не перестараться. С оскалом во все тридцать два будет фарс. На короткий миг показалось, что Кицураги купился. По тому, как он кивнул, уступил дорогу и не стал спорить. — Ну что, Ким, свободен как птица? — бодро спросил Дюбуа, направляясь к выходу по короткому коридору. — Погода отличная, я бы советовал прогуляться. — Подожди пять минут, — донеслось из-за спины. — Зачем? — рука уже была на дверной ручке. Не старинной, что резко контрастировало с прочими элементами интерьера. Видимо, срезал кто-то из жильцов. — Ты сам сказал, прогуляться — хорошая идея, — Кицураги скрылся за дверью комнаты. Хочет проводить до края Курона? Слабое утешение. Но даже так лучше, чем ничего. Дверцы шкафа скрипнули. Раздался глухой стук, звяканье. Перебирали что-то тяжелое, точно не одежду. Гарри еще не понял, отчего, но ощутил беспокойство. Интуиция, инстинкты сработали быстрее сознания. Они уже знали, что происходило. Какая-то часть его — та, которая рекомендовала врать о произошедшем напропалую, — сардонически посмеивалась. Детектив переступил с ноги на ногу, все еще держась за ручку. Дверца форточки на кухне покачнулась от сквозняка. Звяканье оборвалось парой щелчков и коротким, глухим стуком. Затем уже зашуршала одежда. Эти звуки длились куда меньше, чем подозрительные постукивания. Ким вышел из комнаты в одежде, которую надевал, чтобы повозиться с «Кинемой» — старой рубашке непонятной расцветки, столь же старых штанах из плотной ткани, с небольшим, увесистым чемоданчиком инструментов в руке. На этом моменте Гарри осознал происходящее и свою ошибку. Если он хотел избавиться от присутствия коллеги, ему не следовало рассказывать вообще ничего. Даже приходить не стоило. На что он вообще надеялся, говоря о «небольшом» повреждении любителю возиться с мотокаретами? — У тебя разве никаких дел сегодня нет? — предпринял последнюю, жалкую попытку вернуть происходящее в нужное русло. — Дела есть, — согласился Кицураги и присел в прохожей, шнуруя высокие ботинки. — И чтобы ими заняться, следует закончить с ремонтом пораньше. От читавшегося между строк могло бы приятно екнуть в груди, но в другое время. — Ты не обязан идти со мной, — попробовал зайти Гарри с другой стороны. — Я разбил, мне и чинить. Кицураги вздохнул. Не грустно, скорее, утомленно. — Я мог бы не уходить со смены пораньше, — он перешел ко шнуровке второго ботинка. — Тогда ничего бы не надо было чинить. Дюбуа и впрямь задумался на долю секунды — может, все обернулось бы иначе? — но воспоминание о перегороженной улице и стволах, направленных в сторону лобового стекла, отмело эту мысль. — Нет, пришлось бы, — опроверг он. — «Кинему». Может, более умелый водитель и смог бы не перевернуть мотокарету в такой ситуации, но это было бы чудом. — Значит, буду считать это платой за то, что «Кинема» осталась цела, — покончив со шнуровкой, Ким подхватил чемоданчик за истертую кожаную ручку и поднялся на ноги. Все, решительно все аргументы он сумел повернуть в свою пользу. Гарри безмолвно принял, что этот раунд он проиграл вчистую, и вышел в подъезд. — Что еще разбито? — этот вопрос застал его на первых ступенях вниз. — Может, докупим деталей по дороге. Повернувшись, Дюбуа обреченно уставился на напарника. Тот копался с ключами — два замка, разболтанные от старости, требовали особого внимания. — Откуда ты знаешь? — Ты не хочешь, чтобы я с тобой шел, — Ким придавил плечом в области верхнего замка, и ключ провернулся. — Значит, не хочешь, чтобы я что-то видел. Например, забинтованные руки, про которые они оба умолчали. Губы сами собой дернулись в кривой ухмылке. Может, обывателя эти неуклюжие маневры и обманули бы. Но следователя, занимающегося допросами? Увольте. Интересно, Дора чувствовала себя также? Будто она отлита из стекла, и любая ложь узнается еще до того, как раскрываешь рот. Ощущение поразительное и кошмарное. Пора было принять ту реальность, в которой напарник узнает не только о погоне и разбитой мотокарете, но и о перестрелке. Неизбежно. Даже если все будут молчать и ни один рапорт не попадется на глаза, повреждения мотокареты читаются лучше любого отчета. Пора было понять, что никакая ложь не продержится в его присутствии и минуты, сгорит и пропадет, как темнота под лучом фонаря. — Побиты стекла, снесло боковое зеркало, в кузове дыры от пуль, — стало немного легче, когда он договорил. Больше не нужно было следить за словами — ни сейчас, ни впредь. Вместо этого внутри что-то болезненно сжалось. Капля за каплей, ошибка за ошибкой — все ближе и ближе край, пока неразличимый. — Сварка у Лексея найдется, насчет остального не знаю. Щелкнул второй замок. — Рядом с участком есть мастерская. Не лучшая, но зеркала там найдутся, — Ким опустил ключи в нагрудный карман и застегнул его на пуговицу. — Стекла придется заказывать. Детектив так и стоял несколькими ступенями ниже, смотря вверх и ожидая продолжения. Того не было. Лицо Кицураги было спокойным и непроницаемым, он лишь кивнул — мол, спускайся, я за тобой. Было странное ощущение, будто бы его обманули. Будто он готовился к грозе, которой так и не случилось. — Ты не злишься? — уточнил Гарри. — На что? — На дыры от пуль. Кима разобрал смех. Короткий, но легкий, словно бы услышанное было до невозможности глупым. — А поможет? Это был не настоящий вопрос. Это был ответ. К чему проходить через фазу упреков, если они ничего не изменят? Одно дело, когда злость еще могла повлиять на происходящее и исход — как, к примеру, вчера же, с ножом в плече. Другое — когда все уже закончилось, и разбираться приходится с последствиями. — Я уже говорил, люди важнее машин, — продолжил Ким. Да, говорил. Давным-давно, в Мартинезе, когда они смотрели на утопленную «Купри». — Мотокарету можно заменить, человека — нет. Если выбирать между тем, в ком будут дыры от пуль, я бы точно выбрал мотокарету. Рад видеть, что ты решил так же. Гарри отвел взгляд. «Решил» — не то слово. Скорее, «среагировал». Тело временами было той еще предательской сволочью. Частично именно на него — азарт, адреналин, — можно было свалить то, что он пропустил мимо ушей все предупреждения и пришлось «решать». Если бы его можно было заменить, починить, как мотокарету, он так бы и сделал. Хотя, пришлось бы заменять и мозг — он тоже был грешен. Заменить всего себя на некую улучшенную, починенную версию — мысль отозвалась привычной тоской. — Так что в целом ничего страшного не произошло, и я не злюсь. Но я буду признателен, если в дальнейшем ты будешь осторожнее, — подытожил Кицураги. — Идем. Гарри пошел вниз по лестнице, не ответив. Не стоило давать обещаний, которые он не сможет сдержать. Не стоило продолжать разговор — он и так чудесным образом вышел из него без единой потери. Ни разочарования, ни злости в чужом голосе — не в глазах, в них он смотреть не решился. — И на будущее, — раздалось из-за спины, — в «Кинеме» есть бронежилет. — Где? — это было новостью. Они столько ездили, Гарри думал, что изучил внутренности «Кинемы» вдоль и поперек, но она продолжала преподносить сюрпризы. — Под ящиком с инструментами. — Как он там… Места между полом салона и ящиком оставалось совсем немного. Ровно на пару ладоней или слегка изогнутых металлических пластин. Именно это подсказало модель: бронепластины для патрулей. Закрывают ровно столько, сколько необходимо, тяжелые и неудобные, куда там до керамической брони военных. Приобретены за полцены или взяты из списанного инвентаря еще на прошлом участке. Гарри не стал заканчивать вопрос — все равно уже ответил на него сам. Его поразила другая мысль. — Ким! Получается, мне можно за руль «Кинемы»? — В крайнем случае, — последовал незамедлительный ответ. — Подчеркиваю, в самом крайнем случае. И куда только подевалась благодушность в чужом голосе? Теперь вместо нее звенел металл. Мелькнула параноидальная мысль, что он сейчас находится в идеальном положении для того, чтобы ему опустили на голову тяжелый чемоданчик с уголками, обитыми сталью. Точно как у Фишера и Уильямса на дежурстве с неделю назад. Ссора на бытовой почве, тесная лестничная клетка и семейная пара — все сошлось в нечаянное преступление. Возникло стойкое ощущение дежа вю. На какой там фразе мужу проломили голову? «Сам разберусь, дура»? — Заметано, — коротко отозвался Дюбуа и ускорил шаг. Из сумрачного подъезда они вышли в утро и зашагали вниз по улице, против течения шелестящей по левую руку Виф. Солнце прогревало воздух до пыльной прозрачности. Птицы смолкали, уступая звуковой ландшафт мотокаретам. На улицах Гран-Курона появились прохожие. Почти все шли в одном направлении — к Мейн-стрит, главной транспортной артерии Джемрока. Хмурые мужчины в деловых костюмах, заспанные женщины с аккуратным макияжем, стайки примерных детишек, учившихся богатой жизни по ту сторону реки в лицеях. Детективы то и дело обгоняли прохожих, зажатые между склоном холма и дорогой на узком тротуаре. Было не до разговоров. В таких условиях беседа приравнивалась к зарядке — настолько часто и сильно пришлось бы крутить головой. Молчаливая прогулка успокаивала. Возможно, по привычке — сколько они уже ходили вот так по местам преступлений, за перекусами в обед, гуляли на выходных по улицам? Одно только присутствие напарника рядом создавало обманчивое впечатление, что все в порядке. Хотя, почему обманчивое? Ведь так и было. Кицураги не только не казнил его за выход на дежурство в одиночку, но и пожертвовал выходным. Вместо прогулки до библиотеки, рытья в технических журналах на блошином рынке или шитья на одной из двух швейных машинок — Дюбуа до сих пор понятия не имел, зачем нужны целых две, — он без колебаний присоединился к благородной миссии по восстановлению разбитой мотокареты. Притом, что это было не его дело, не его ответственность. Может, однажды все и станет плохо, но не сегодня. Разрозненные кусочки мыслей соединялись, как кристаллики соли на высыхающей капле морской воды, в одну главную мысль, которую Гарри хотел бы донести. Он дождался, когда они добрались до трамвайной обстановки — асфальтового бугра, зажатого меж полосами Мейн-стрит точно посередине, рассеченного пополам блестящими лезвиями рельс. Конечно, и здесь разговаривать было не слишком уютно — мотокареты шли потоком, стояли люди, все лицами в одну сторону, словно на месте преступления, где жертвой был грядущий со стороны горизонта трамвай. Однако здесь уже не пришлось бы крутить головой. — Слышишь, Ким? — остановившись на краю остановки, спросил Дюбуа. — Этот приятный звон. — От рельсов? — Нет, не от них. Это упала еще одна монетка в копилку моей благодарности. Еще немного, и ты сможешь купить меня со всеми потрохами. Только в этой полушутливой форме он мог донести хотя бы часть того, что хотел сказать. Другие люди, дневной свет, какие-никакие остатки гордости — все это не позволяло расчехлять честность на улице. Потери были бы астрономическими, ровно в одно светило. Однако по тому, как едва слышно, не глядя в ответ, хмыкнул Ким, стало понятно — благодарность принята. Трамвай приближался, и уже можно было различить не только единицу на кругляшке номера, но и лицо вагоновожатого за заляпанными в краске стеклами. — А что еще можно купить? — с неожиданной деловитостью осведомился Кицураги. — Не понял? — Прямо сейчас, детектив, вы мне целиком не нужны. Но вот от места в транспорте я бы не отказался. Говоря это, он не отрывал взгляда от забитого людьми всклень трамвая — лица, руки, спины были прижаты к окнам, и даже у места вагоновожатого маячили чьи-то пышные юбки и восторженное детское лицо. Утренний час пик как он есть. — Будет тебе место, — усмехнулся Гарри. — Держись поближе. Кто-то из ожидающих на остановке даже не рискнул подойти. К месту, где должен был остановиться вагон, приблизились лишь самые отчаявшиеся и отчаянные: крепкие, сухие старушки с мрачными лицами и невообразимо гигантскими сетками, пара школьников с заспанными лицами, да дюжий мужчина в рабочем комбинезоне. С последним Гарри пересекся взглядом, и они молча, за долю секунды поделили зоны влияния — рабочий пошел к противоположному концу остановки, для посадки в заднюю часть вагона. С женщинами такой трюк не проходил — они продвигались вперед с упорством франко-негрийской кавалерии и пытались отодвинуть детектива тычками острых локтей. — Дамы, не напирайте, — обратился к ним Гарри. — Лучше, если я зайду первым. — Ишь какой, — фыркнула ближайшая старушка и бросила на него взгляд исподлобья. — Это с чегой-то? — Не придется вас утрамбовывать, — мило улыбнулся Дюбуа. Он не шутил. Женское коллективное бессознательное, ощутив это, слегка отступило, сгрудившись у него за спиной и прожигая рубашку с ярким принтом мрачными взглядами и перешептываясь. Гарри не прислушивался. Он занял позицию таким образом, чтобы передняя дверь подкатившего трамвая оказалась в нескольких сантиметрах от его носа — ювелирная точность, достигнутая всего за несколько отъездов с этой остановки. Стук колес замедлился, свистнули тормоза, и ярко-голубой, с редкими ржавыми пятнами вагон замер прямо перед ним. С громким скрипом дверь сложилась вбок гармошкой. За один глубокий вдох Гарри, будто хамелеон, сменил свою сущность. Он стал фабричным прессом. Втянулся внутрь по ступеням и мягко, но решительно стал продавливать людские спины вглубь вагона, ощущая, как сзади его тоже подпирают. Люди очень пластичны. Он это понял давно, еще на местах не самых аппетитных несчастных случаев. И людям не составит труда без вреда для себя упаковаться капельку поплотнее, втянуть животы и локти, сомкнуть вместе пятки. Личное пространство? К черту. До тех пор, пока ты мог поднять голову наверх и дышать, тебе не нужно было пространство. Это общественный транспорт, детка, здесь все ненадолго становились одной большой и теплой массой, объединенной единым эфиром вместо воздуха. Запахи мешались в идеальный коммунизм. Извиняться было бесполезно, и Дюбуа не тратил время на извинения перед зароптавшей толпой, жертвующей последними крупицами свободы. Для этого у него имелась группа поддержки из старушек, вливавшихся в трамвай следом и остро отвечавших на недовольные реплики пассажиров. Их хватало с лихвой. Сдвинув толпу примерно на два шага вглубь, Гарри повернулся и обнаружил, что в вагон поместились абсолютно все, даже те, кто до этого не решался подойти — мамаша с младенцем на руках, трепещущая студентка хрупкого вида, пара прибитых жизнью офисных работников. И только Ким с его чемоданчиком, обитым по углам сталью, — идеальное орудие в борьбе за место в трамвае и трагически неиспользуемое, — пытался пробиться хотя бы на край. Видимо, он не успел влиться в толпу вовремя или начал из вежливости пропускать и потерял возможность. Вагоновожатый наблюдал за этими стараниями с некоторым раздражением. Он явно был готов захлопнуть двери, как только солиец бросит попытки зайти в вагон. Протянув руку через толпу — меж волос и шляп, старомодного цветка из выцветшей ткани, — Гарри хлопнул по плечу в униформе. — Не закрывай, — попросил он. — Сейчас разберусь. Вагоновожатый только нервно повел плечом в ответ и убрал руку от кнопки, отвечавшей за закрывание дверей. Продвижение через толпу обратно было сродни плаванию в цементе или танцам. Точно как в танцах он менялся с людьми местами, точно цемент его облепливали чужие одежды и телеса, из них выныривали острые плечи и локти. Пара толчков пришлась точно по левому плечу и по обширной гематоме на боку, отчего Гарри резко вспомнил об их существовании и стал пробиваться вперед правой стороной. Выйдя на край толпы, нависший над короткой лесенкой, он схватил напарника за плечо и вздернул к себе. Подавшись назад еще чуть-чуть, выиграл ровно столько пространства, чтобы дверь захлопнулась точно за спиной у Кима. Сам же наконец выдохнул, упираясь лбом в стекло одной из дверных секций рядом, плечом поверх чужого плеча. Трамвай, загудев, тронулся. Из глубины вагона донесся звучный контральт кондуктора, пробиравшейся от задних дверей к передним собирать дань. — Говорил же держаться ближе, — Дюбуа повернул голову. — Тебя там чуть не оставили. Кицураги, вытянувшийся вдоль двери, пожал плечами. Острая грань чемодана, упершаяся в ногу, прошлась по колену. — Что могу сказать, — хмыкнул он. — Валюта попалась надежная. За громыхнувшими на стыке рельс колесами эти слова почти не различались. Трамвай медленно и уверенно набирал скорость. Приятное искушение — поддаться чужой вере в себя. Принять другую версию реальности, ту, в которой у него все было, будет хорошо, и просто выключить текущую, как лампочку диско-шара, от которого голова идет кругом до тошноты. Можно было сделать это на пятнадцать минут, пока трамвай катил, качаясь из стороны в сторону, по Мейн-стрит. Прислонившись лбом к холодному, дрожащему стеклу и закрыв глаза, Гарри ждал следующей остановки и еще одной, еще — чтобы снова вальсировать с людьми и открывающимися дверями, поскрипывать зубами от тычков в плечо и считывать общий на весь вагон мысленный эфир. В остром запахе дешевых духов, потной и грязной одежды, слабом дуновении перегара с конца вагона, за мутью голосов, перемежаемой ритмом колес, он дышал слабым смолистым ароматом и резким, но вместе с тем мягким запахом машинного масла от человека, стоявшего рядом.