***
Свернувшись клубком на постели, Йоханнес прижимал к груди Большой Хрустальный Глобус и причитал. Эмиль вальяжно развалился в кресле и подбрасывал, как мячик, тот, что поменьше. — Хватит ныть! — рявкнул он и оставил смачный отпечаток пальцев на сверкающем хрустале. — Ты провалил две гонки за сезон. Вставай с кровати и пошли веселиться. — Иди один, — вяло отозвался Клэбо. — Мне не хочется. — Да блять, Йоханнес! Как же заебали твои капризы! Отцепись уже от этого Глобуса. Никто его у тебя не отнимет, ближайшие лет пять точно. Ты лучший спринтер, лучший лыжник и трехкратный Олимпийский чемпион. Кто еще так может в двадцать один? Поднимай задницу и пошли. Парни ждут. Йоханнес уселся на постели в обнимку с Глобусом и неодобрительно прищурился. — Ты всех позвал? Иверсен хмыкнул. — Не всех. Только Мартина, Шюра, Ханса и Симена. Теперь ты точно не отмажешься от похода в бар: твоя обожаемая совесть не позволит. — Ты невыносим. Расстроенный Клэбо нехотя поднялся с кровати, аккуратно поставил Глобус на стол и смахнул пылинки. Налюбовавшись, он поцеловал переливающийся хрусталь и поплелся одеваться. — Ты бы его еще вылизал! — издевался Эмиль. — Хотя вылизывать ты можешь только мой… Дверца шифоньера оглушительно хлопнула, и показался взбешенный Йоханнес. — Закрой рот! Надоело слушать пошлятину! — Тебе было хорошо, — гаденько настаивал Иверсен. — Ты стонал как шлюха, лежа на столе с раздвинутыми ногами. Я бы повторил, а ты? Йоханнес дернулся, отвел взгляд и, униженный, спрятался за дверцу шкафа. Напяливая джинсы с футболкой, он пропускал мимо ушей слизкие комментарии любовника и боролся с гулом вспыхнувших воспоминаний. — Я был не в себе, — попытался он защититься. — О, я заметил. — Эмиль в последний раз подбросил спринтерский Глобус. — Что на тебя нашло? Трофей выпрыгнул из потных ладоней и чудом не разбился. Выругавшись, Иверсен поставил его на тумбочку и отпихнул. Небрежное отношение к результатам его труда возмутило, но Йоханнес не подал виду. Ругаться с Эмилем — заведомо мириться первым, нарвавшись на грубость и оскорбления. — Ничего, — буркнул он. — Захотелось и все, последствия воздержания. Я готов, можем идти.***
Саша не хотел идти в бар, но Серега, Денис и Леша прожужжали все уши. — Первые победы на Кубке Мира нужно отметить, — авторитетно заявил Устюгов. — Не говоря уже об Олимпиаде. Сань, че ты как маленький? Мы культурно бухнем и все. — Ладно, — поддался на уговоры Большунов. — Расслабься, сейчас уже можно! — Денис встряхнул его за плечи и, дурачась, чуть не придушил. — Сезон закончился, пора выдохнуть. Нельзя жить на лыжне. Умом Саша соглашался с друзьями, но сердцем желал соревноваться дальше. Он уже тосковал по спускам, подъемам, финишным прямым, да и по соперникам тоже. Особенно по одному, с которым не разговаривал с Олимпиады. Ребята выбрали ближайший к отелю бар и нос к носу столкнулись с отдыхающими норвежцами. — Опа-на, норги! — воскликнул Денис. — Это мы удачно зашли. Норвежцы сидели с пивом в дальнем углу. Сундбю приветливо махнул рукой, Рете улыбнулся, Холунн и Крюгер переглянулись и сдержанно кивнули, Иверсен нахмурился, а Клэбо… Клэбо смутился, отвел взгляд и тут же уставился на Большунова. — Нигде от них нет покоя, — пробурчал Леша. — Идемте в другое место, — на автомате предложил Саша, встретившись взглядом с Йоханнесом. — Мало что ли баров в округе? — Да блять! — возмутился Сергей. — Пятачок с компанией здесь прописались что ли? Пусть чешут, если хотят, а мы останемся. Вон тот столик нормальный. Только я спиной сяду, чтобы рожу эту противную не видеть. Парни, пошлите. Денис с Лешей заняли очередь за пивом, а Сергей временно плюхнулся рядом с Сашей и уставился на раздутого, гогочущего гиеной Иверсена. — Кого ты там высматриваешь? — Отследив взгляд, Устюгов встретился глазами с перепуганным Клэбо. — А, ну понятно. Сань, а ты не забыл, что у тебя девушка есть? — Хорош, — Большунов несильно толкнул его в плечо. — Я на него не смотрю. — Зато он хорошо пялится при живом Пяточке. Хотя у того всегда ума было немного. Саша нашел глазами соперника. Йоханнес застенчиво опустил голову на плечо любовника и что-то шепнул. Не отрываясь от пива Эмиля пробрался под футболку и обнял мальчишку за талию. — Неудачная попытка вызвать ревность, — насмешливо подсказал Сергей. — И тебя, и его так легко читать. Оба открытые книги. Рука сползла с талии на бедро, и Устюгов закатил глаза. — Давно они вместе? Чужая личная жизнь не интересовала Сашу, но о Йоханнесе он хотел знать все. Вдруг удастся его разгадать, а, разгадав, - обыграть. — Если верить болтовне Пяточка, года два-два с половиной. — Так давно? - удивился Большунов. — Ага, — на мгновение взгляд Сергея подернула темная дымка. — Они познакомились на чемпионате Норвегии. Иверсена уговорили провести для юниоров мастер-класс. Он любил выпендриться, когда дело касалось спринтов. Одним из юниоров был Клэбо. Он подошел к нему после гонки и попросил посмотреть тренировочный план. Этот мудак не пропускал ни одной смазливой мордашки, а тут в придачу еще и ноги с задницей. Короче, он согласился. С тех пор они трахаются. Бесстыжая рука требовательно скользнула между бедер. Закусив губу, Йоханнес послушно развел ноги и чуть не свалился с барного стула, когда грубо приласкали. Показуха взбесила Сашу по непонятной причине. — Откуда такая осведомленность? — Санек, ты меня слушаешь или Клэбо разглядываешь? Я же говорю, у него язык - помело. Ты знаешь… — в голосе Сергея зазвучали грустные нотки. — Раньше он держал язык за зубами, когда дело касалось личной жизни. Это было в то время, когда мы общались. Саша обалдело уставился на друга. — Вы общались? Ты не говорил. — А ты и не спрашивал. Это было давно, еще в юниорские годы. Мы с ним быстро нашли общий язык. Сначала общались по чуть-чуть после гонок, а, когда я подучил английский, стали вместе тренироваться, дурачиться и трахаться. Саша закашлял. Йоханнес поднял глаза, скинул руку Иверсена и быстро свел ноги. Кажется, он перестарался. Сергей похлопал друга по спине. — Скажи, что пошутил. — Не-а. Так все и было. Он предложил, а я согласился. Ну, а что? Нам было девятнадцать. Оба свободные. Напряжение после гонок нужно было снимать. Это ничего не значило и ни на что не претендовало. Просто развлечение. — И долго вы с ним? — Большунов перешел на шепот. — Года полтора. — А потом? — Попали в основу, стали соперниками. Сначала мирились с этим, но, когда выиграли первые медали, зарубились по-настоящему. Сначала в спринтах, потом на дистанциях. Он стал психованным, заносчивым, помешался на своих успехах, решил, что он Бог. Я понял, что пора заканчивать. Юношеская дурь прошла, я встретил Лену, захотел нормальную семью и детей. Я сказал ему все. Он орал как бешеный, угрожал, но русского шантажировать бесполезно. Я женился на Лене и счастлив. Он тоже страдал недолго. Волочился за всеми подряд, пока не встретил Клэбо. — А в покое тебя так и не оставил… — заметил Саша. — И не оставит, будь уверен. Злопамятный больно, а еще жуткий собственник. Делит все в этом мире на свое и чужое. — Смотрел командник на Олимпиаде? — Устюгов кивнул. — Йоханнес был полумертвый. — Да, от технике на горе одно название. — Я не все тебе рассказал. Он лежал на снегу и не мог подняться. Я видел его руки, на запястьях были следы. И на шее, хотя он и пытался их скрыть. Как думаешь, Иверсен мог взять его силой? — Вряд ли, но черту перейти легко. Особенно, из-за ревности. — Но к кому он мог ревновать? — К тебе. Вы обнимались после спринта, это попало в объектив. Прости, конечно, но объятия не выглядели дружескими… — Серега, это бред. — Нет, не бред. Саня, это, конечно, не мое дело, но, как друг, дам совет. Не сближайся с Клэбо, это плохо кончится. Вас тянет друг к другу, это очевидно, но его к тебе — чуть сильнее. Поэтому останови его сейчас, пока это возможно и пока ты сам еще можешь остановиться. — Серега, это уже не смешно. Что за больная фантазия? Мы с ним просто соперники и все. — Дело твое, я просто предупредил, — заметив подходящих к столику сокомандников Устюгов воскликнул. — О, пацаны! Ну, наконец-то пиво!***
Йоханнес часами не сводил глаз с Большунова. Невероятно повезло, что русские, как и они, оказались жуткими лентяями и решили напиться в ближайшем баре. Последний шанс поговорить. Завтра они улетают домой, и возможности пересечься до следующего сезона не будет. Нужно просто подойти. Но подойти Клэбо не мог. Эмиль сразу заметит и потребует объяснений, да и у остальных появятся вопросы. Не придумав ничего лучше, он решил привлечь внимание соперника развязным поведением. Кладя руку Иверсена себе на бедро и раздвигая ноги, он хотел доказать Саше, что он ошибся — мир принадлежит Йоханнесу Клэбо. Для него сделают что угодно, когда угодно, где угодно и кто угодно. Он всегда получает то, что хочет. Но Саша его намеков то ли не понял, то ли понял неправильно. В конце концов помощь пришла, откуда не ждали. — Йо, ты хотя бы иногда смотри в другую сторону, — посоветовал сидящий рядом Сундбю. — Что? Ты о чем? Мартин посмотрел таким взглядом, что Йоханнес со вздохом сказал. — Так заметно, да? — Слишком заметно, поэтому и говорю. Пялясь на него, ты ничего не добьешься. Поверь, он не подойдет. Если хочешь поговорить, иди. Сейчас — лучшее время. Что-то мне подсказывает, Болле здесь ненадолго. — Я не могу. Что я скажу Эмилю? — После того, что он сделал, ты ничего ему не должен, — сердито сказал Сундбю, но, заметив укоризненный взгляд Клэбо, смягчился. — Не парься, я прикрою. Парень едва не задушил Сундбю в объятиях. — Спасибо, Мартин! Я твой должник. Йоханнес как можно хладнокровнее поднялся со своего места, накинул верхнюю одежду. Заметив, что любовник собирается уходить, Эмиль его остановил. — Ты куда? — Воздухом подышать, здесь очень душно. — Я с тобой. — Нет, — вмешался Сундбю. — Пусть идет, а нам с тобой нужно кое-что обсудить, — заметив перепуганный взгляд Клэбо, он дружелюбно улыбнулся Иверсену и сказал: — Эмиль, как тебе методика тренировок Носсума? Ты бы не хотел перейти из спринтерской группы в дистанционную? — Ты хочешь поговорить об этом сейчас? — слегка пьяный Иверсен даже не сразу понял, о чем его спросили. — Конечно. Давай еще выпьем. Йоханнес улизнул. Денис с Лешей снова стояли в очереди, за столиком русских сидели Устюгов, не спеша потягивающий пиво и улыбающийся как чеширский кот, и Большунов, который заметив его приближение, поднялся, что-то сказал Сергею и засобирался. — Привет, Йоханнес, — чересчур жизнерадостно поздоровался Устюгов. — Как жизнь? — Привет. Неплохо, — более дебильного диалога Клэбо не мог даже представить. — Ты был крут на Олимпиаде. — Спасибо. Тебя не хватало, — Устюгов прищурился, видимо, не поверив в искренность слов, и парень пояснил. — Я на самом деле хотел тебя там видеть. — Спасибо. Увидишь через четыре года. Ты что-то хотел? Большунов уже оделся, пожал руку Устюгову, сказал ему что-то с улыбкой и ушел. — Да. То есть нет. То есть уже неважно, пока. Йоханнес выскочил на улицу вслед за Сашей и столкнулся с ним нос к носу на ступеньках — русский почему-то решил вернуться. Они смотрели друг на друга, не решаясь прервать молчание. — Я хотел… — начал Йоханнес. — Я тоже. — Прости. Я не знаю, почему тогда так сказал. Я просто… — Пойдем поговорим, — Саша взял его за локоть. Клэбо едва не подавился воздухом. Прикосновение почти не ощущалось, настолько оно было легким и невесомым. Он к такому не привык. — Может, здесь? Большунов остановился в узком проходе между домами. Люди здесь не ходили, и со стороны улицы, да еще в темноте и по снегу, их точно никто не увидит. Йоханнес кивнул, прислонившись спиной к стене. Даже в сумерках Саша рассмотрел его румянец, которого еще секунду назад не было. Он не понимал, как это работает. Как можно раздвигать ноги в общественном месте, а потом мило краснеть и смущаться, сдувая снежинки с челки. Он что притворяется? Или человек, с которым он встречается, так на него влияет? — Я не должен был так говорить. Это было неуважительно. Прости. Клэбо смотрел на него, и Саша не мог вспомнить, чтобы раньше видел такие глаза. В России он встречал только светло-голубые, как будто выцветшие на солнце. Такие быстро приедаются, и в них устаешь смотреть. Эти же были холодными и яркими, как два сапфира, — настоящий северный магнетизм. — Все нормально, я не обиделся. К тому же ты прав. Большунов явно лукавил, и Йоханнес решил подыграть. — Увидим в следующем сезоне. Но знаешь… если ты выиграешь у меня финиш, я, пожалуй, поверю, что могу обыграть тебя в марафоне. В глазах Саши — удивление, смешанное с легким волнением и интересом. Он сделал шаг вперед, сокращая расстояние. — Ты и так это можешь. — Нет. — Да. — Ты всегда будешь со мной спорить? — Клэбо обиженно поджал губы. — Уступи мне хотя бы раз. Большунов усмехнулся. — Обойдешься. — Я не могу держать дистанционную скорость. — Скорее не пытаешься. — Что ты сказал? Русский подошел вплотную, и Клэбо непроизвольно вжался спиной в стену. Острая запретная близость ударила в голову, и он упустил нить разговора. — Все, Йоханнес, я дал подсказку. Дальше сам. Больше ничего не скажу. Саша сделал пару шагов назад, и Клэбо огорченно вздохнул. — Поздравляю с первыми победами на Кубке. — А я тебя с первым Глобусом. — Значит, мир? — Перемирие. До следующего сезона. Они пожали друг другу руки, отпустили и снова потянулись друг к другу. Обнимая соперника, Саша думал о словах друга — останови его, пока можешь. Йоханнес почти висел на нем, беспорядочно водя руками по спине. Когда он прижался всем телом, Большунов с ужасом понял, что может остановить его, но не хочет. Не хочет убирать руки со спины и дыхание с шеи. Не хочет терять это ощущение — такое сладкое, казалось бы, навсегда потерянное послевкусие их первой Олимпиады. — Я буду скучать по снегу, — в голосе Йоханнеса отчетливо звучали слезы. — И по тебе. Саша вздрогнул. Они почти перешли черту. Им давно пора отпустить друг друга, потому что объятия слишком уж затянулись. Друзья так не обнимаются, соперники — тем более. Чем дольше он прижимал норвежца к себе, тем меньше ему сопротивлялся. Йоханнес коснулся носом Сашиной щеки, а холодными пальцами — шеи. Мысли о неправильности происходящего не отпускали ни на секунду, но остановиться он не мог. Саша тоже его не останавливал. Большунов был пугающе спокоен, словно ничего необычного не происходило. Такому самоконтролю можно было только позавидовать. Может, русский и проигрывал ему финиш, зато обыгрывал его в этом — бесчувственности, умении сдерживать эмоции, гнать от себя запретное и неправильное. «У него есть девушка. А у меня есть Эмиль и нет ни одного шанса». Осознание того, что в лыжном мире есть что-то, что он не получит, что-то, что ему не достанется и никогда не будет принадлежать, заставило Йоханнеса перейти черту и потянуться к чужим губам. Саша как будто протрезвел — разжал объятия, отпустил Клэбо и отстранился, спасая их обоих от непоправимого. Норвежец провел рукой по мокрым от снега волосам, приходя в себя. Он почти совершил ошибку. Он почти изменил Эмилю. Нет, он уже сделал это и не раз — когда кончил, представив зеленые глаза, когда по-английски сказал любовнику «мне так хорошо с тобой», когда бился в оргазме от прикосновений к запястьям… — Удачи в следующем сезоне, Йоханнес. Большунов ушел, а норвежец так и не смог ничего ему ответить. Он смотрел на удаляющуюся спину соперника и больше всего на свете хотел, чтобы Саша вернулся и позволил ему сократить последние сантиметры между ними.***
Йоханнес вернулся в опустевший бар. Русские ушли. Порядком напившийся Иверсен развалился на диванчике, остальные куда-то смылись. — А где все? — спросил он, бросая куртку на стол. — Захотели баиньки и свалили в отель, — рявкнул он, отхлебнув пиво. — Друзья еще называются. — Это к лучшему. — Мартин предложил перейти в дистанционную группу Носсума и вроде бы я согласился… Точно не помню, но кажется, мы даже позвонили Эйрику и обо всем договорились. — Поздравляю. — Я времени даром не теряю. В следующем году буду выкашивать скиатлоны и марафоны. Где ты шлялся все это время? Вместо ответа Йоханнес забрал из рук недовольного Эмиля кружку и уселся к нему на колени. — Не хочешь повторить то, что было на марафоне? — шепнул он любовнику на ухо. — Я хочу тебя даже сильнее, чем тогда. Представляешь, как я буду стонать? Пьяный Иверсен среагировал мгновенно. Он прижал парня к себе и опустил руки на бедра, поглаживая их. Довольный Йоханнес потерся об него всем телом. Из синих глаза снова стали почти черными, а сам он улыбался так, что не захотеть его в ответ было невозможно. — Нашел подходящее место? — В туалете есть мраморная столешница. Можешь разложить меня на ней или, — глаза Клэбо вызывающе сверкнули, — я могу на нее опереться. Эмиль едва не подавился слюной, представив себе эту картину, а пьяный мозг отказывался объяснять столь странное поведение любовника вот уже второй раз подряд. Он решил, что подумает об этом позже. — Приподнимись. Йоханнес послушно привстал, держась за плечи любовника. Пока Иверсен, матерясь, возился с ремнем его джинсов, он выпил полкружки пива. — Бесят твои тряпки. Хочу разорвать их на тебе все до последней. Парень засмеялся и нарочно вильнул бедрами, мешая Эмилю еще больше. Он пролил остатки пива себе на футболку, когда Иверсен, дернув слишком сильно, наконец растегнул ремень, вырвал все пуговицы на джинсах и приспустил их, оголяя горячую кожу. Йоханнес прогнулся в спине, прошептав его имя. Иверсен расплылся в улыбке, больше похожей на оскал, схватил любовника за шею и чуть сжал ее, смотря в такие же пьяные, как у него, глаза. — Ты будешь просить меня не останавливаться. Клэбо отнял руку от горла и выдохнул, касаясь его губ своими. — Нет. Я буду тебя умолять. Йоханнес спрыгнул с колен и потянул любовника за собой. Он снова делал то, что растаптывало отстроенный полчаса назад мир в его душе. Но, когда Эмиль уложил его грудью на холодный мрамор, он уже не думал ни о чем. В конце концов какая разница? Если это спасало от неправильных мыслей, то почему бы и нет.