***
В Руке по-зимнему холодно и ветрено, новый снег замел прошлогодние следы, и то, что когда-то душило, не давая нормально дышать, всего-навсего померещилось и больше не потревожит. Йоханнес с нетерпением ждал их встречу. Он не вспоминал о Большунове долгие восемь месяцев, и, готовясь к любимому спринту, верил, что не зря провел межсезонье. У него лучший в мире парень, он купил дом и меньше, чем через год, они с Эмилем будут жить вместе. В этой идеальной модели мира нет места для какого-то русского. Швеция, последний день уходящего сезона, снег, проулок между домами, объятия — ошибка, ничего не значащее стечение обстоятельств, которое нужно навсегда вычеркнуть из памяти. Он ничего не соображал от накопившейся усталости, перенервничал, расстроился из-за проваленного этапа и идиотских шуточек Эмиля и вот результат. Он выдумал то, чего не было и не могло быть. Он не поцеловал бы эти губы ни за что на свете. Он этого не хотел и не хочет до сих пор. В полуфинале все как всегда. Сумерки, снег, гора, и они — норвежец и россиянин. Опять рядышком: плечо к плечу, рука к руке, нога к ноге, и одно дыхание на двоих. Болельщики кричали, тренеры подсказывали, соперники отставали, а они не видели и не слышали никого, словно вся Финляндия тактично отошла в сторону, оставив их вдвоем, наедине друг с другом. Русский не уступил в подъем, не проиграл гору. Норвежец чертыхнулся — придется бороться с ним до конца. На финишной прямой пульс двести двадцать, и Йоханнес счастлив, что когда-то выбрал именно этот вид спорта. Большунов на параллельной лыжне ускорился, и Клэбо подхватил темп, не понимая, как выдержал межсезонье, как жил без этого столько времени… Силы равны, и они одновременно пересекли финишную черту. Йоханнес тяжело дышал, опираясь на палки. Он устал с непривычки, он не помнил, когда последний раз так выкладывался в полуфинале. Норвежец поднял голову, поймал внимательный взгляд зеленых глаз. Русский кивнул в знак приветствия, но ближе не подошел. Миллионы невидимых игл прошили тело и слили в унитаз восемь месяцев самовнушения и самообмана. У него не было объяснения тому, что он снова почувствовал. Он не зол, не расстроен, не раздражен, у него в порядке личная жизнь и до конца сезона еще ого-го, но непреодолимая тяга никуда не делась, став только сильнее. Желание подойти, поздороваться, перекинуться парой фраз еще можно было вписать в картину мира, а вот желание прикоснуться, обнять — уже нет. Йоханнес надеялся, что к финалу это само рассосется. Он выиграет, и эйфория от победы вытеснит из головы неправильные мысли.***
Саша не скучал по нему. Думал, что не скучал, пока не увидел. В апреле они с Аней отдохнули на море, а после было не до норвежца из-за сборов. Подготовка к чемпионату мира шла полным ходом, и думать о чем-то, кроме тренировок, Большунов себе запретил. Саша всегда знал, что найдет себе пару в лыжном мире — это вся его жизнь и больше ему ничего не нужно. С Аней он познакомился пару лет назад на одном из сборов, с тех пор девушка всегда была рядом, и они все делали вместе — от завтрака и зарядки до отдыха после тренировок и прогулок по вечерам… На соревнования Аня ездила вместе с ним и поддерживала после поражений. Она была тихой гаванью, заходя в которую Большунов отключал эмоции. Саша считал себя спокойным, сдержанным человеком. Он избегал мыслей по ходу гонки, полностью концентрируясь на результате. Вокруг него выстроилось защитное поле, через которое мог прорваться разве что… Противный норвежец бесцеремонно вторгался в личное пространство и делал такое, что эмоции разом накрывали все каналы мозга. Йоханнес был ярчайшей звездой, недостижимым идеалом техники и тактики. Все, о чем думал Большунов уже второй год, — обогнать его. Он рассчитывал, что победа над Клэбо на финишной прямой снизит градус напряжения между ними, который и так стал непозволительно высок. Саша еще не забыл, как почти потерял голову в Швеции от близости норвежца, его холодных пальцев и горячего дыхания. Он знал, чего хотел Йоханнес, и он мог ему это дать. Но не дал, испугавшись себя, эмоций и последствий. То, что они собирались сделать, было настолько аморально, запретно и невозможно, что от одной мысли об этом кружилась голова, утекал самоконтроль и слетали хлипкие тормоза. Такое было не для него. После полуфинального забега они не взглянули на табло, сразу — друг на друга. Саша только сейчас понял, что он не просто скучал, а тосковал — по глазам, по улыбке, по светло-русым волосам, в которых играл ветер... Парень, нахмурившись, остановил поток мыслей. Он опять думал о том, что его не касалось, о том, что принадлежало не ему, а другому норвежцу. «Может, они с Иверсеном расстались?» Ужаснувшись тому, о чем только что подумал, Саша рассеянно кивнул сопернику и поспешил ретироваться. Перед финалом нужно было очистить голову.***
В подъем они взбегали с небольшим просветом от остальных. Йоханнес не видел лица соперника, но был уверен, что оно такое же, как у него — напряженное, волевое, мученическое от колоссальных усилий, затраченных на борьбу друг с другом. Эмиль безнадежно отстал, но даже с такого расстояния можно было заметить, насколько Клэбо отдавался этому моменту, дышал им, жил им. Они почти касались друг друга плечом, и норвежец не понимал, как жизнь может быть так несправедлива, как человек, настолько разделяющий его ценности, его источник радости и вдохновения, мог быть русским, мог быть не с ним, мог быть счастлив без него. Йоханнес краснел не столько от жары и бешеной скорости, сколько от непрошенных мыслей. Казалось, вся Финляндия слышала, о чем он так громко думал, а Эмиль и вовсе бессовестно считывал эмоции. Частота Йоханнеса все еще выше, и на горе он все еще первый. Клэбо ушел, оставив соперника позади. Получить преимущество было сложнее, чем когда-либо, но он не дрогнул. Все под контролем. Никто не заберет у него победу в коронной дистанции. На финишной прямой Йоханнес с облегчением выдохнул: запас приличный, и его не достанут. Осталось осмотреться по сторонам и красиво финишировать. Слева было чисто, а справа... справа Большунов поравнялся с ним. Клэбо забыл, с кем соревнуется. У него вылетело из головы, что Саша никогда не сдается. Норвежец толкнулся изо всех сил, но инерция и законы физики сегодня работали против него. Толкнулся еще раз, но было поздно - надежды рухнули, когда под ликующие крики российских болельщиков Сашин ботинок первым пересек финишную черту. Йоханнес не верил в результат на табло. Он проиграл. Он сегодня второй. Клэбо благодарен сопернику за тактичность: Саша не скачет, как умалишенный, не устраивает публичную истерику, не бежит хвастаться журналистам и раздавать автографы. Русскому хватило ума не трогать его. Прикоснись он сейчас, и Йоханнес ударил бы его. Нет, избил бы до потери сознания за то, что он так с ним поступил. Бешенство затопило каждый уголок души. Уйти, убраться отсюда, пока не сделал и не сказал лишнего. Одним движением норвежец расстегнул крепления, промчался мимо ошарашенных тренеров, разорвал на себе номер и, швырнув лыжи сервисерам, влетел в раздевалку. Запер дверь, грохнулся на пол, уронил голову на локти и зарыдал. Сегодня худший день в его жизни. Он проиграл спринт не кому-то, а ему — тому, кому когда-то сказал — не сможешь, не обгонишь, не выиграешь никогда. Йоханнес лежал на животе, обливаясь слезами. Пол нещадно скрипел от его ударов и промок так, что в пору было брать тряпку и вытирать. Он злился, ох, как же он злился на себя, а еще сильнее — на Большунова. Он ненавидел его за это унижение, за то, что доказал ему — непобедимых не существует и спустил с небес на землю. В дверь тихонько постучали, и Клэбо поднялся на ноги, размазывая по щекам слезы. Он хотел бы никогда не покидать раздевалку, но это невозможно — церемонию награждения без него не начнут. Спрятав опухшие веки и красные глаза за очками, он открыл дверь, оттолкнул стоявшего на проходе Эмиля и гордой походкой прошел мимо журналистов. Его хватило ровно на минуту — пока он не увидел Большунова, дающего интервью. Внутри все заныло, ноги подкосились. Йоханнес опустился на снег, прислонившись спиной к рекламному щиту. Снял очки и, сцепив руки в замок, опустил голову. Наглые фотографы уже снимали, но Клэбо было все равно. Пусть. Он и так уже опозорился по полной. Кто-то из сервис-бригады опустился перед ним на корточки, закрывая от камер, положил руки на плечи и успокаивающе погладил по колену. Норвежец немного расслабился, он был совсем не против поддержки, от кого бы она ни была. «Жаль, это не его руки», — подумал Йоханнес и тут же себя одернул. Он мечтал, чтобы его утешил соперник, которому десять минут назад проиграл спринт. Ему бы стоило показаться врачу. Стоять на второй ступеньке пьедестала непривычно. Йоханнес любил, когда на него смотрят сверху вниз в постели, но на подиуме такую смену позиций не выносил. Саше одели желтую майку лидера, и Клэбо подумал, что одной победой в спринте дело не ограничится. Русский, если продолжит в том же духе, поборется и за общий зачет, а это в его планы никак не вписывалось. Кубком Мира Йоханнес делится не собирался. Церемония закончилась, и Клэбо все же нашел в себе силы подойти. — Поздравляю. Прозвучало фальшиво, и Саша это почувствовал. Он перехватил лыжи другой рукой и едва не уронил их на Йоханнеса — настолько дрожали пальцы. — Спасибо. — Беру свои слова обратно. Не думал, что это произойдет так быстро. Ну, да ладно. Дерьмо случается. — Тоже мне победа, — фыркнул Большунов. — Я выиграл, потому что ты бросил бороться. Это твоя ошибка, а не моя победа. Саша поджал губы, и Йоханнес заулыбался. Они совсем как дети. Обижаются, психуют, не умеют проигрывать друг другу, наивно радуются победам и ревут из-за поражений. Еще не пресытились славой, успехами и популярностью, как старшие товарищи. У них в глазах — восторг, чистый кайф и эйфория от соперничества. Им еще неведомы перманентный холод, дежурная улыбка и обоюдная усталость от многолетней борьбы друг с другом. — Это не имеет значения. Ты выиграл честно — и гору в полуфинале, и финишную прямую. Сегодня ты победил. Саша улыбнулся так, что у Йоханнеса перехватило дыхание, и он сделал полшага вперед. — Как прошло межсезонье? — Неплохо. Купил дом на олимпийские призовые. Следующим летом переезжаю. С Эмилем. Клэбо не знал, к чему была последняя фраза. Она все испортила, она здесь не нужна. Он просто засмотрелся на чужую красивую улыбку и сказал лишнее. Случайно. — Рад за вас. Саша не изменился в лице, но в груди неприятно кольнуло. Норвежец расценил его слова по-своему. Он зря переживал — русскому все равно. — Спасибо. Судя по сегодняшнему результату, ты тренировался все межсезонье? — Не угадал. В апреле был в отпуске. Отдыхали с Аней на море. Болезненная ревность обожгла Йоханнесу внутренности. Саша отплатил ему той же монетой. — Круто. Пригласишь на свадьбу? — А ты хочешь? Норвежец не знал, к чему этот цирк. Ведь ясно как день, что он не приедет. Это просто шутка, маскирующая боль. — Да. — Как только, так сразу. Йоханнес и Саша улыбнулись друг другу, пряча ревность и взаимное недовольство. Они бы с удовольствием поболтали о чем-нибудь другом — о лыжах, о семье, о Норвегии и России да хоть о погоде в Руке. Только не о том, что их разделяло — об Эмиле и Ане. Зачем вообще они устроили этот спектакль? Неужели настолько убедили себя, что не вспоминают тот проулок в Фалуне, что теперь пытаются убедить в этом еще и друг друга? — Ты заплатишь за этот финиш, — норвежец резко сменил тему и подошёл вплотную. Голос спокоен и тверд, без яда, истеричных и мстительных ноток. Только сухая констатация факта. — Через месяц, через год, через пять лет ты проиграешь мне, — сказал Клэбо, смотря в глаза. — Однажды ты тоже такое почувствуешь. Саша смерил его насмешливым взглядом, очевидно, не поверив в серьезность намерений. — Это вряд ли. У тебя низкая выносливость. — Неразвитая, — поправил Йоханнес и, наслаждаясь замешательством соперника, ушел. Сегодня они не обнимались, но он понял, что все еще хочет его поцеловать. Пожалуй, даже сильнее, чем раньше.