***
Йоханнес напутал этажи и дважды свернул не в тот коридор. В своей голове он все ещё сидел на столе, прижимаясь к крепкому телу. У двери номера его посетила мысль, что стоило бы зайти в туалет и посмотреть в зеркало, но он ее отогнал. Эмиль и так все поймет, когда увидит его в футболке с русской надписью. Он тихо открыл дверь и на цыпочках прокрался внутрь. Закутавшись в одеяло, любовник лежал на кровати спиной к нему. Стараясь не шуметь, Йоханнес прошмыгнул в ванную. Что ж, все даже лучше, чем он представлял. Он, конечно, все еще красный и возбужденный, но в остальном — совершенно обычный. Саша не оставил ни одного засоса и ни разу не прикусил ему губу, словно знал, как Клэбо бесят такие отметины. Быстро приняв душ, норвежец аккуратно свернул чужую футболку и положил на дно спортивной сумки. Эмиль туда не сунется, но проблема от этого не решится. Его толстовка — у Большунова, футболка русского — у него. Разговор неизбежен. Йоханнес вышел из ванной и, забравшись под одеяло, обнял любовника со спины. — Эмиль? Ты не спишь? Иверсен вздрогнул, но оборачиваться не стал. — Нет. Как все прошло? — Ничего необычного. Посидели и разошлись. — Ясно. Любовник явно не хотел обсуждать свое поведение, но Йоханнес и не собирался читать ему нотации. Он был сыт по горло разговорами на сегодня. Прижавшись к горячему телу, парень коснулся губами шеи и нерешительно прошептал: — Ты не слишком устал? Мы могли бы… Иверсен мгновенно развернулся, нависая сверху и вжимая его в постель. В глазах вспыхнул знакомый огонек. — Завтра гонка… — Всего лишь спринт. Давай же, ну. Эмиля не нужно было просить дважды. Он грубо поцеловал его, до крови кусая губы и не давая нормально дышать. Йоханнес почти не отвечал, он даже через силу не мог представить Сашу и получить хоть немного удовольствия. Это были еще цветочки. Когда любовник до синяков сжал его плечи и впился в шею, нетерпеливо кусая и облизывая ее, парень зажмурился от отвращения. К счастью, в темноте было не видно, как он морщится от подобных ласк. — Я так рад, что мы снова вместе, — шепнул Иверсен, небрежно разводя ему бедра. — Я тоже. Йоханнесу было настолько плохо, что неаккуратное проникновение спустя длительный перерыв он даже не заметил. Радуясь, что любовник дал ему привыкнуть, не сорвавшись на бешеный ритм, Клэбо думал о том, что мог бы сейчас лежать на столе и выгибаться совсем от других ласк, ощущая дикую пульсацию по всему телу — в висках, на веках, в голове, внизу живота, а особенно — в сердце. Эмиль выбрал не тот угол и неудачный ритм — все как всегда. Йоханнес боялся, что он уже просто придирается. Раньше он получал удовольствие от их секса, а сейчас не мог даже притвориться, что ему хорошо. Оставалось только терпеть. — Можно помедленнее. Пожалуйста? Эмиль кивнул, и все стало не только терпимым, но и сносным. Ему удалось даже кончить, но неудовлетворенность никуда не делась. Все равно все было не так — не те руки, не те глаза, не те губы, не тот человек. Что ж, видимо, единственное, отчего ему реально получить удовольствие в ближайшем будущем, — это лыжные гонки. Он выиграет эту многодневку. Йоханнес не подозревал, что двумя этажами ниже Саша, прижимая к себе стройное тело блондинки, думал о том же самом.Глава 10. Ты не хочешь меня?
18 мая 2021 г. в 17:52
Йоханнес вышел из ванной и увидел Сашу, сидящего на корточках и собирающего с пола осколки.
— Я помогу.
Большунов поднял голову, скользнул взглядом по идеальному телу и вернулся к своему занятию.
— Лучше оденься. На кровати моя футболка.
Клэбо подошел к постели, заправленной, как в их с Эмилем номере, бежевым покрывалом. Когда он уйдет, Аня наверняка толкнет Сашу на это самое покрывало, сядет сверху, стащит с него одежду, пробежит кончиками пальцев по прессу… Он бы сделал именно так. Но сначала поцеловал бы. Представляя все это, Йоханнес чувствовал не только возбуждение, но и жгучую боль вперемешку с обидой на судьбу. Какая ирония! Он не только лучший лыжник мира, но и самый несчастный.
Оставив горькие размышления, норвежец быстро напялил футболку и взглянул в зеркало. Они с Сашей были одного роста, но он был чуть худее, поэтому футболка доходила ему до середины бедер. Будь он без штанов, картина была бы еще та.
Большунов собрал осколки и сейчас вытирал винную лужу. Йоханнес, ни слово не говоря, перетащил посуду со стола в раковину и начал мыть.
Саше все происходящее казалось каким-то бредом. Соперник, с которым ему завтра снова бежать спринт, мыл его посуду в его номере в его день рождения в его футболке. Футболка Йоханнесу очень даже шла. Было бы неплохо, если бы он надел только ее и больше ничего.
«Да, блять! Когда это кончится?»
Чтобы избавиться от навязчивых мыслей, Большунов повернулся к Клэбо спиной и с удвоенным рвением стал тереть пол.
Когда все было сделано, Йоханнес взглянул на часы и засобирался.
— Я пойду.
— Погоди, — остановил его Большунов. — Может, еще вина?
Он не хотел, чтобы Клэбо уходил. Перспектива остаться одному в свой день рождения совсем не прельщала и неважно, что с минуты на минуту могла вернуться Аня.
— Завтра гонка…
— Ни у тебя одного, к тому же спринт. Даже если сегодня ты напьешься, завтра все равно победишь.
— Уже сдался? — голос Йоханнеса звенел от разочарования. — А я-то думал…
— И не мечтай. В бою все средства хороши.
— Вот как? Что даже палки ломать можно?
Саша больше не улыбался. Взгляд стал серьезным, пронизывающим до костей. Клэбо уже десять раз себя проклял. И кто его тянул за язык?
— Ты знаешь про них, я прав?
Йоханнес понял, что не он один в курсе некогда теплых отношений его любовника с Устюговым.
— Да, — сдался он, возвращаясь за стол. — Давай еще по одной.
Большунов разлил вино и притащил торт.
— Аня сделала, — похвастался он. — Вишня в шоколаде. Не волнуйся, он безглютеновый.
Они сидели друг напротив друга, смотрели глаза в глаза, и Йоханнес в сотый раз за сегодня задал себе вопрос, как Большунов не видит, насколько ему хреново, когда он так делает и так говорит. Он ревновал до потери пульса, совсем не умел готовить и не представлял, как с таким количеством лишних калорий забежит завтра в подъем своим фирменным стилем. Торт оказался ужасно вкусным, и Клэбо готов был выть от досады. Он в жизни не чувствовал себя настолько неконкурентоспособным — даже в марафонах.
— Черт, Йоханнес, я не могу так больше.
Голос Большунова, прозвучавший хрипло и чересчур интимно, выдернул норвежца из размышлений. У Клэбо от этого тона пульс взлетел до небес, и он отставил в сторону бокал и тарелку. Ему опять стало жарко.
— В смысле?
«Скажи, что это то, о чем я подумал. О чем я думаю постоянно».
Но Саша сказал другое:
— Твое лицо. Сидишь как на поминках. Я понимаю, ты переживаешь из-за выходки Эмиля, но оно того не стоит. Серега вел себя ненамного культурнее. Еще неизвестно, кто из них двоих больше виноват.
— А-а, — разачарованно протянул Йоханнес. — Да.
Клэбо не вспоминал Эмиля с того момента, как они с Сашей остались наедине. Он вообще ни о чем не мог думать рядом с Большуновым, кроме как о Большунове.
Саша вгляделся в грустное лицо норвежца и сделал противоположный вывод — Йоханнес так убивается из-за Иверсена. Странно, но сам он не злился на норвежца. В какой-то степени он был ему даже благодарен. Из-за этой клоунады он получил подарок, о котором и не мечтал.
— Я не понимаю, как можно быть такими идиотами, — тихо сказал норвежец, теребя край облитой вином скатерти. — Ну, были вы вместе, ну, не сложилось у вас… Не разговариваете совсем, никто ж насильно не заставляет. К чему эта грязь, эти оскорбления? Неужели до них не доходит, что выглядит это мерзко?
— Им не все равно, — ответил Большунов, который за столько лет отношений с Аней поднатаскал психологию. — Иверсен тебе рассказал?
— Мартин. Эмиль не знает, что я знаю.
— Вот как.
Саша смотрел на задумчивого Йоханнеса и не мог насмотреться. Растрепанный, печальный, в мешковатой футболке, он казался ему еще красивее, чем в коридоре, хотя это и было невозможно. Он же не мог сказать, что вино ударило ему в голову с такой силой?
— Я не понял, что за палку они обсуждали. И что значит «пять лет назад в Квебеке»?
Клэбо склонился над столом и зашептал:
— Ты и не должен понимать. Никто ничего не понял, на это и было рассчитано. Просто Эмиль не учел, что Мартин бывает еще более болтлив, чем он.
— Поделишься?
— Сейчас-то уж чего скрывать…
Йоханнес пересказал ему диалог с Сундбю, пропустив моменты самобичевания и позорных для него откровений.
— Что ж, это многое объясняет, — сказал Саша, когда норвежец закончил. — Серегу можно понять.
— Психоз из-за случайно сломанной палки можно понять? — возмутился Клэбо. — Еще скажи, что он прав.
— Случайно сломанной? Я скажу не очень приятную вещь. Эмиль не производит впечатление порядочного человека.
Йоханнес открыл рот, чтобы возразить, но промолчал. Большунов расковырял то, о чем он сам думал не раз. Иверсен делал сомнительные вещи на лыжне, а за закрытыми дверями вообще превращался в неуправляемый сгусток энергии, направленной не в то русло. И все же Клэбо не мог вот так просто согласиться с Сашей. Соглашаясь с ним, он неизбежно вписывал еще один пунктик в и без того длинный список недостатков Эмиля.
— Ты совсем его не знаешь, — заступился он за любовника.
— И знать не желаю. Я видел и слышал достаточно. Сегодняшний спектакль, рассказ Сереги и еще Олимпиада. То, что он сделал с тобой тогда…
Чувствуя, что краснеет от одних только воспоминаний, Йоханнес вскочил с места и, перегнувшись через стол, навис над соперником, как грозовая туча.
— Это не твоего ума дела, — и нарочно, чтобы причинить ответную боль, добавил. — Мне было хорошо, остальное не имеет значения и тебя не касается.
Саша не очень понял, каким образом его касается это «мне было хорошо», но уточнять не стал. Он и так был на взводе, а Йоханнес своими фразочками только подливал масло в огонь.
— Хорошо? В команднике тебе тоже было хорошо? — Саша взбесился, не желая признавать, что ревнует Йоханнеса даже к прошлому. — Почему ты защищаешь его? Он тебя запугал? Тебе нравится такое отношение?
Клэбо прищурился, обдумывая неадекватную реакцию соперника. По всему выходило, что Большунов ревновал, но он мог принять желаемое за действительное.
Йоханнес кошачьей походкой обошел стол, фривольно оперся на него задом недалеко от Саши и нахально заявил:
— Представь себе. Люблю тех, кто не спрашивает разрешение, а просто берет то, что хочет.
Эти слова вытрясли из Большунова всю душу. Он подошел к норвежцу и встряхнул его за плечи — несильно, только, чтобы привести в чувство.
— Знаешь… лучше бы я обогнал тебя тогда. Ты не заслужил это золото.
Йоханнес засмеялся каким-то безумным смехом, наслаждаясь горячими ладонями на плечах.
— Что ж не обогнал?
— Хотел по-честному.
Смех оборвался, и норвежец взглянул на него слегка мутным взглядом стремительно темнеющих глаз.
— По-честному? Что ж, по отношению к себе ты поступил честно. Успокоил свою совесть, да? Ты подумал, каково было мне? Я надел золотую медаль, зная, что не был быстрейшим на лыжне, — ядовитый шепот стих, и норвежец недовольно зашипел, словно обжегся. — Руки убери.
— Прости.
Большунов отпустил Йоханнеса и отошел на пару шагов.
Клэбо уже жалел, что так грубо ответил, но он физически не мог выносить прикосновений Саши и не иметь возможности зайти дальше. Он обхватил себя за плечи, собирая пальцами остатки чужого, потерянного тепла. Увидев, как сжался норвежец после его слов, Большунов расстроился вдвойне.
— Йоханнес, — тихо позвал его Саша. — Мне все равно, что у них было. Это их дело, пусть разбираются сами. Я не хочу, чтобы мы ссорились из-за чужого прошлого.
Клэбо поднял на него рассеянный взгляд.
— А если бы это были мы?
В горле резко пересохло. Йоханнес же не хочет сказать, что представляет их… вместе?
— В каком смысле?
«Он имел в виду финиш. Только его и больше ничего».
— Если бы это был наш финиш, если бы твоя палка сломалась по моей вине, ты бы тоже так говорил?
— Я не стану думать о том, что не случится.
— Ты не знаешь наверняка.
Клэбо говорил серьезно, даже с некоторой суеверностью. Он явно не шутил, но Саша не мог здраво воспринимать его слова. Поза Йоханнеса, опершегося на стол и закинувшего ногу на ногу, к серьезному разговору не располагала от слова совсем. Честно говоря, она вообще ни к какому разговору не располагала, зато располагала кое к чему другому, о чем Большунов безуспешно старался не думать. Потянувшись за тарелкой с тортом, Йоханнес развернулся к нему спиной и по-кошачьи выгнулся.
«Еще бы на стол сел», — подумал Саша, ловя каждое движение соперника.
Поза Йоханнеса его отвлекала и раздражала. Она была откровенно бесячей и просто… откровенной. Проглотив огромный кусок, Клэбо как ни в чем ни бывало повернулся, отошел от стола и слизал с нижней губы шоколад. Это стало последней каплей.
— Чего ты добиваешься? — вышел из себя Саша. — Хочешь еще два часа обсуждать то, что никогда не произойдет?
— Нет. Если бы Устюгов выслушал Эмиля, они бы остались вместе.
В голосе Йоханнеса звучало сожаление, но Большунов отказывался в это верить. По всему выходило, что норвежец не рад, что любовник расстался с русским.
— Не остались бы. Серега все равно бы ушел. Годом раньше, годом позже — без разницы. Они ошиблись не на финише, а гораздо раньше. Не стоило им спать друг с другом.
Слова русского подействовали на Клэбо как красная тряпка на быка.
— Почему это?
— Да неужели ты сам не понимаешь, насколько это ненормально? Эти отношения — выдуманные, они ничего не дают. В них нет и не может быть ничего хорошего.
— В тебе говорит менталитет, — ответил Йоханнес и обиженно добавил. — Меня ты тоже считаешь ненормальным?
— Нет. Но это не любовь. Пройдёт время, ты захочешь нормальную семью, а Эмиль не сможет тебе ее дать.
Клэбо отчаянно хотел повторить недавний жест Устюгова и облить этого моралиста вином. Теперь их с Сашей разделяло не только соперничество на лыжне.
— Откуда тебе знать, чего я хочу, а чего нет? У меня есть семья — родители, брат с сестрой, дедушка. Отношения мне для другого.
— Да я уж вижу… — ответил чем-то недовольный Большунов. — Не понимаю, как Серега мог допустить такое.
— Эмиль любил его.
— Нет. Он развлекался, — Саша вплотную подошел к Йоханнесу. — И с тобой тоже.
— Еще хоть слово и…
— Неужели ты не видишь, что он тебе не подходит?
Сказать такое — было большой ошибкой. Гнев на лице Йоханнеса сменился удивлением, и Большунов понял, что выдал себя с головой. Норвежец улыбнулся, аккуратно положил руки ему на плечи, повторяя недавний жест, коснулся шеи там, где неистово бился пульс, и прошептал, почти касаясь ушной раковины губами:
— А кто подходит?
Большунов дернулся, как от разряда тока, и хотел отстраниться, но ему не дали. Борьба за лидерство началась по-новой. Теплые пальцы пробежались по шее и устремились вниз, но Саша перехватил их на полпути, останавливая.
— Откуда я знаю…
Он еле ворочал языком. Разговаривать совершенно не хотелось. Губы Йоханнеса, которые и так были непозволительно близко, провокационно приоткрылись, и Большунов сглотнул. Оближи их Йоханнес сейчас, и он точно не сдержится.
— Нет, скажи…- требовательно шептал норвежец. — Мне нужно знать. Как ты думаешь, кто мне подходит?
Клэбо донимал его вопросами своей личной жизни, сам не понимая, как еще строит связные предложения. Именно сейчас он впервые почувствовал ответное желание — причем такое сильное, что оно передалось и ему.
— Понятия не имею. Но точно не Иверсен.
— А если бы ты почувствовал к кому-нибудь то, что называешь ненормальным, то сдержался бы? — прошептал он ему куда-то в шею.
Саша готов был провалиться сквозь землю. Йоханнес его раскусил, он понял то, что не должен был, но это и неудивительно, учитывая то, как близко друг к другу они находились. Хуже всего, что теперь они оба были возбуждены, и на двоих у них осталась одна десятая самоконтроля.
— Я бы этого не допустил.
Свободной рукой норвежец обнял его за шею, но Большунов, сжав зубы, перехватил и ее, удерживая запястье. Норвежец попытался высвободить хотя бы одну руку, но, убедившись, что силы не равны, в отчаянии дернул Сашу на себя. Тактическая уловка сработала. Не ожидавший такого Большунов, впечатал его в стол и от неожиданности выпустил запястья. Они замерли в паре сантиметров друг от друга и задышали так, как не дышали даже в спринтах на пределе возможностей. Йоханнес, словно извиняясь, снова обнял соперника за плечи, но, когда он почувствовал чужие обжигающие ладони на талии, а затем на спине, наступил край.
Желая опередить друг друга, они сорвались одновременно. Йоханнес мог поклясться, что первым коснулся чужих губ, но Саша перехватил инициативу, целуя медленно и глубоко, и настаивать на победе расхотелось. Сердце сжалось от наслаждения. Впервые в жизни все было по-другому — не отбирали последние крупицы воздуха, не кусали в кровь губы, не останавливали, чтобы помучить. Клэбо отвечал на движения губ и языка с болезненной страстью и ненасытной жадностью. Как в последний раз. Он боялся, что Большунов опомнится, остановится, и они не успеют.
Ноги отказались держать. Йоханнес уселся на краешек стола, соскользнул, но Саша осторожно обнял его за талию и усадил чуть дальше.
— Тебе удобно? — ласково спросил он, глядя в глаза.
Йоханнес смущенно кивнул.
Болезненное возбуждение уступило щемящей нежности. Бережные неторопливые прикосновения к спине вызвали в сотню раз больше эмоций, чем грубые суетливые ласки. Саша обхватил его лицо, целуя скулы и подбородок. Губы спустились к шеи, и Йоханнес испуганно зажмурился. Эмиль заметит засосы.
Тело, вопреки разуму, задрожало в предвкушении. Большунов и здесь превзошел его ожидания. Губы медленно и нежно выстроили цепочку из поцелуев — сухих, невероятно горячих, словно маленькие невидимые ожоги. Эмиль делал не так — втягивал тонкую кожу и отпускал с мерзким хлюпающим звуком, оставляя слюни и синяки.
Йоханнес кусал губы, сдерживая стоны. Нежные прикосновения кружили голову, и в уголках глаз скапливались слезы. Жеребятьева вот-вот вернется, а он не в силах ни отстранить, ни остановить. Эмиль может делать с ним все, что захочет — назвать шлюхой, избить, взять силой. Наплевать. Он все равно сегодня ему изменит.
Саша не мог отодвинуться, убрать руки с плеч, отпустить дрожащие бока. С ним было по-другому. В постели Аня была напряжена, как струна, холодна и скупа на эмоции, как снежная королева. Йоханнес открыто и страстно отвечал на ласки, уступал, охотно отдавал инициативу и терял контроль за секунды. И почему он не может быть таким на лыжне?
Оставив в покое шею, Саша с жадностью впился в теплые губы, послушно раскрывшиеся навстречу, коснулся волос, пропустил пряди между пальцами. Черт, они даже мягче, чем он представлял - чистый шелк.
Йоханнес обнял за шею, ласково провел рукой по затылку, и Саша не выдержал. Приблизившись вплотную, он нежно развел ему бедра и вклинился между ними. Клэбо взволнованно выдохнул, забрался руками под футболку, касаясь подушечками пальцев груди и напряженных мышц живота. Большунов вздрогнул, в ответной ласке сжал ему бедра. Они были удивительно горячими, словно железо, раскаленное до красна. Он, как сумасшедший, стиснул их, обжигая руки, и Йоханнес отчаянно застонал в губы. Его сто лет никто не ласкал.
- Эрогенная зона? - догадался Саша.
Клэбо кивнул. Теплые ладони осторожно прошлись по внутренней стороне, и он слезно всхлипнул:
- Не надо, пожалуйста.
Оставив одну руку на бедре, Саша вернул другую на талию и приник к припухшим губам. Он не представлял, как остановится, посмотрит в глаза, когда вспышка возбуждения пройдет. Аня с минуты на минуту должна вернуться, а все, чего он хочет, - раздеть Йоханнеса и овладеть им на столе. Саша оттянул ворот футболки, поцеловал шею, ключицы и оголенное плечо, огладил позвонки и, вопреки просьбе, легко и чувственно очертил внутреннюю сторону бедер.
- Боже... - выдохнул Йоханнес на норвежском. Беспомощно опершись локтями на стол, он громко застонал и приглашающе раздвинул ноги. - Иди ближе.
Вскрик отрезвил Большунова.
— Йоханннес, нам нужно остановиться, — шепнул он, страстно выцеловывая кожу под ухом.
Клэбо протестующе замотал головой, крепче прижал к себе.
— Аня скоро вернется…
— Мне все равно. Мы можем сделать это в другом месте.
— Перестань. Завтра ты будешь об этом жалеть.
Йоханнес прислонился к Сашиному лбу своим, заглядывая в глаза.
— Ты не хочешь меня?
Здравый смысл вперемешку со злостью на самого себя и на Клэбо за обоюдно утраченный контроль заставили его соврать.
— Нет.
Саша убрал руки и отстранился.
Йоханнес смотрел на него глазами, полными слез. Уже в который раз Большунов подпускал его к себе, но в последний момент останавливал, оставляя дико неудовлетворенным.
— Прекрасно. Именно это я и хотел услышать.
Йоханнес слетел со стола, поправил одежду, обулся и, ни слова не говоря, ушел. Саша без сил опустился на пол. От возбуждения раскалывалась голова, но он сдержался, это главное. И неважно, что он до сих пор думал о мягкости чужих губ и гладкости кожи, а на пустом столе все еще видел его силуэт.