***
Они снова поднялись вместе на пьедестал через день в Валь-ди-Фьемме. На этот раз между ними стоял улыбчивый итальянец Франческо Де Фабиани, который был настолько счастлив стать вторым у себя дома, что не заметил высокого, как здешние Альпы, напряжения между норвежцем и россиянином. На такой высоте Йоханнесу дышалось особенно тяжело. От нехватки кислорода закружилась голова, и он бы свалился с верхней ступеньки пьедестала, если бы Большунов его не подхватил. — Все в порядке? — тихо спросил он, обнимая его за талию. Одно случайное касание вызвало бурю непрошенных эмоций и воспоминаний. Безумно возбуждающие картинки пронеслись в голове норвежца, и он поспешил отодвинуться. На них и так пялились все, кому не лень, включая Эмиля. — Да, спасибо, — как можно равнодушнее ответил Клэбо. Они все также не разговаривали, изводя друг друга молчанием и ожиданием. Выяснять отношения было куда сложнее, чем соревноваться — здесь никто не горел желанием быть первым. Поняв, что и сегодня диалога не выйдет, Йоханнес кисло улыбнулся в объектив, как можно аккуратнее спустился с пьедестала, подошел к любовнику и поцеловал — на этот раз в шею. Он почти уже не стеснялся делать это на камеру. — Чем ты там с Болле занимался на пьедестале? — шепнул Эмиль, обнимая его за талию. Как же сильно отличались два, казалось бы, одинаковых прикосновения! Если у Саши оно заботливое, нежное, успокаивающее, то у Эмиля — тяжелое, жаркое, давящее. Он мог бы с закрытыми глазами угадать, чьи руки его обнимали. — Ревнуешь? — с вызовом спросил он, смотря в глаза любовнику. — Было бы к кому. Просто опасаюсь за репутацию лучшего лыжника мира. Ты с ума сведешь прессу своими выходками. Йоханнес дождался момента, когда Большунов будет на них смотреть, прижался к Иверсену всем телом и прошептал, почти касаясь его губ: — И что же они пишут? Мне даже интересно. — Хм, разное… Не знаю, как ты, а я не устану читать статьи про самого сексуального и привлекательного лыжника планеты. Хоть какое-то разнообразие. А то все быстрейший да сильнейший. Скукотища, никакой фантазии у людей. — Меня правда так называют? — промурлыкал Клэбо, целуя Эмиля в область сердца и разворачивая его спиной к пьедесталу. Он должен быть уверен, что Саше нравится представление, а его любовник об этом маленьком концерте ни сном, ни духом. — Да. А еще самым красивым в мире, — шепнул Иверсен ему на ухо. — Пишут, что от тебя просто дух захватывает. Ты заводишь одним лишь взглядом. И нет такого человека, который тебя бы не захотел. Я, конечно, со всем согласен, но с последним — особенно. Йоханнес встретился взглядом с Большуновым, обнял Эмиля и громко, чтобы соперник точно услышал, ответил: — В мире есть человек, который меня не хочет. Саша уронил лыжи с палками, наклонился и с крайне раздраженным видом принялся соскребать со снега экипировку. Он уже жалел, что по настоянию Бородавко подучил английский. — Да? И кто этот ненормальный? — Не знаю. Но он точно есть. Большунов, собрав свое добро, с каменным лицом прошел мимо. Йоханнес с тоской смотрел ему вслед. Он ничего не добился своими провокациями, кроме одобрения Эмиля и восхищения прессы. Хотел разговор, а получил — удаляющуюся спину. И как теперь быть, если завтра финал Тур де Ски, а следующие этапы они оба пропустят? Хорошо хоть любовник не заметил, что он ни с того, ни с сего перешел с норвежского на английский. Идилию с Эмилем разрушил Сундбю. Дернув Йоханнеса за локоть, он буквально оттащил его от любовника. — Надо поговорить, — сухо сказал он. Иверсен хотел возмутиться, но Мартин спокойно объяснил свое поведение. — Завтра подъем на Альпы Чермис, а у Йо маленький отрыв от Устюгова и нет опыта горовосхождения. Хочу обсудить с ним технику и дать парочку советов. — А-а, — сказал Эмиль. Он не вполне понял, с каких пор двухминутное преимущество над соперником считается маленьким, но решил, что Сундбю виднее. — Это всегда пожалуйста. Но мой мальчик и без твоих советов уделает этого неудачника. — Твоему мальчику не мешало бы вправить мозги, — сквозь зубы проговорил Мартин и, взяв Клэбо за локоть, процедил: — Пошли. Хватка Сундбю была крепче, чем обычно, и Йоханнес понял, что разговор предстоит серьезный. Друг был очень недоволен, парень даже догадывался чем именно, но решил дождаться официальной версии. Мартин втащил его в раздевалку и рывком развернул к себе. — Ты что творишь? — гневался Сундбю. — Совсем с катушек слетел? Что за спектакли ты устраиваешь на награждении? Не стыдно? Ладно Эмиль, но ты… Такое поведение не красит лучшего лыжника мира. Йоханнес пристыженно молчал. Разочаровывать Мартина он не любил почти так же сильно, как разочаровывать самого себя, родителей и дедушку. — Йо, что с тобой происходит? — Да что опять не так-то! — взорвался Йоханнес, у которого от напряжения, усталости, кислородного голодания, моральной и физической неудовлетворенности сдали нервы. — Я снова всех обыгрываю. Тур де Ски за мной, общий зачет за мной. Я последовал твоему совету — пропустил парочку этапов, отдохнул и все снова стало получаться. Ты должен гордиться мной, а ты опять чем-то недоволен. — Скажи, пожалуйста, где в фразе «порвать с Эмилем» ты услышал слова «вешаться Эмилю на шею»? Ты совсем меня не слушал? — Неправда! У нас была пауза в отношениях. — И как? — Не помогло. Пусть все будет по-прежнему. Я не хочу быть один. К тому же все равно не смогу его бросить. — Почему? Боишься стать мишенью для журналистов? — насмешливо сказал Мартин. — По-моему, ты уже ею стал. — Нет. Он отомстит за измену, если узнает. Я боюсь не за себя, а за… Йоханнес осекся, но было поздно. Сундбю уже прочел конец фразы по его губам и психанул. — Да ты совсем с головой не дружишь! Я же тебе говорил! Предупреждал, чтобы держал дистанцию! — Я пробовал, не выходит. Выпустив пар, Мартин взглянул на расстроенного Клэбо и, несколько успокоившись, спросил: — Как далеко вы успели зайти? — Не очень… — поймав недоверчивый взгляд друга, парень снова сорвался. — Да не спал я с ним! Мы остановились. — Кто остановился: ты или он? — Он. — Хорошо хоть Болле еще что-то соображает. Ты же понимаешь, что вам нельзя? — Понимаю, но от этого мне не легче. Я до смерти хочу его, думаю об этом постоянно и сдерживаюсь из последних сил, — Йоханнес грустно усмехнулся. — Делай со мной, что хочешь. — Все настолько плохо? — Да. — Это просто влечение или…? — Клэбо отвел взгляд, и Мартин встряхнул его за плечи. — Йо, я хочу знать. Эмиль настолько тебя не удовлетворяет, что ты готов лечь в постель с другим, или здесь что-то посерьезнее? — Ты думаешь я… — Это ты скажи. Когда ты впервые такое почувствовал? — На Олимпиаде, — сходу ответил Йоханнес. — Я выиграл первое золото, мы обнялись, я вернулся в номер, и там Эмиль… ну, ты знаешь. — Да. Что потом? — Тебе весь процесс в подробностях описать? — краснея, ответил Клэбо. — Мартин, мы, конечно, друзья, но… — Причем тут процесс? Я про ощущения. — Мне было больно. Очень больно. — Почему ты не остановил его? — Я пытался, но он вел себя как животное, — парень поморщился от неприятных воспоминаний. — У меня не встает на боль… Я решил подумать о чем-то приятном, вспомнил наши объятия, и после этого у меня… В общем, стало получше. — А почему ты вспомнил именно их? — Не знаю. Первое, что пришло на ум. — Обниматься с соперником приятнее, чем триумфально пересечь финишную черту первым? Йоханнес совсем смутился. — Ну да. Это плохо? — Нет, но наталкивает на определенные размышления. Что было дальше? — Я думал о нем, пока этот ужас не закончился. — Ясно. И с тех пор ты представляешь его в постели? — Не совсем. Я думаю о нем, когда мы с Эмилем занимаемся этим, но представить его не могу, — по лицу Клэбо было видно, что ему невероятно неловко говорить о таких вещах с тем, кого они никак не касаются. — Тело по-разному реагирует на их ласки, и я не могу наложить одни прикосновения на другие. Короче говоря, я всегда помню, кто меня…с кем я сейчас. — И тебя даже не смущает, что вы соперники? Клэбо отрицательно покачал головой, и Сундбю предпринял новую попытку. — Ты хоть знаешь, что для него каждая гонка — персональная дуэль с тобой? У него далеко идущие планы — не только на спринты, но и на общий зачет, и на чемпионат мира. — Знаю и что? — А то, что у него девушка есть, знаешь? Йо, ты подталкиваешь другого человека к измене, рушишь чужие отношения. Неужели тебе все равно? Посмотри на меня! Йоханнес поднял взгляд, и Мартину стало не по себе от этой смеси безразличия и раскаяния. — Ты хотя бы поговорил с ним? — Нет. Я и так знаю все, что он скажет. «Это все неправильно, мы были не в себе. Давай сделаем вид, что ничего не было». Сундбю усмехнулся. У Клэбо был или талант пародировать, или навык кривляться, приобретенный за годы общения с Иверсеном. — А ты с этим не согласен? — Согласен, но я не хочу это слышать. — А если он попросит тебя забыть, что ты сделаешь? — Отступлю. Сам не верю, что говорю это, но мне важнее сохранить хорошие отношения с сильным соперником, чем лечь в постель с новым любовником. Он единственный, кто мотивирует меня быть лучше. До встречи с ним я лыжников, бегующих скиатлоны и марафоны, даже за людей не считал, — Мартин бросил на него презрительный взгляд, и Йоханнес виновато улыбнулся. — Прости. — Будем считать, я этого не слышал. Йо, мне бы не хотелось тебя расстраивать, но, мне кажется, ты попал. — В смысле? — По-моему, ты влюбился. Клэбо зажмурился что было силы. Мысль, что Сундбю может быть прав, была для него невыносима, и он гнал ее от себя как можно дальше. — Я люблю Эмиля. — Что ж, тебе виднее. Если хочешь, можешь идти. — Что даже отеческих наставлений не дашь? — А смысл? Ты все равно сделаешь по-своему. К тому же, если я прав и ты действительно что-то к нему испытываешь, я не смогу тебя остановить, никто не сможет. Ты сам себя не остановишь при всем желании. — Я имел в виду завтрашнюю гонку, а не это! — укоризненно ответил Клэбо. — Если честно, я очень хреново себя чувствую и не уверен, что меня хватит даже на полподъема… Мартин с улыбкой прижал его к себе. — Ты справишься. Просто считай под каждый шаг.Глава 11. По-моему, ты влюбился
26 мая 2021 г. в 12:39
В Оберстдорфе они впервые за Тур де Ски поднялись вместе на пьедестал, но никогда прежде Саше не было так тяжело стоять рядом с победителем. Йоханнес на мгновение коснулся руки, быстро пожал ее и на совместном фото прижался к Устюгову. Серега приколов не оценил, но комментировать ничего не стал. Церемония закончилась, Клэбо спрыгнул с верхней ступеньки, грациозно подошел к Иверсену и впился в губы на глазах обрадованных журналистов и фотографов.
Большунов отвернулся, чтобы не видеть кошмарного зрелища. Когда на лыжне эмоции брали верх, он, по совету Ани, считал до десяти — это помогало успокоиться и взять себя в руки. Но не в этот раз. Можно было считать хоть до ста, хоть до тысячи — внутри также кипело от ярости и чернело от ревности. Хотелось придушить обоих, но Йоханнеса еще и прижать к какой-нибудь поверхности и вытрясти правду.
— Отличный спектакль! Чего не смотришь? Для тебя старается, — хмыкнул довольный вторым местом Серега.
— Не понимаю, причем тут я.
— Да, брось! Все ты понимаешь даже лучше, чем я и кое-кто еще.
Большунов поднял вопросительный взгляд, и Устюгов закатил глаза, поражаясь, как можно быть таким невнимательным.
— Оглянись и увидишь.
Саша нехотя обернулся. Йоханнес до сих пор целовал любовника с несвойственной театральностью. Норвежская сборная аплодировала и свистела, за исключением Сундбю. Сложив руки на груди, Мартин неодобрительно качал головой.
— Хоть один адекват у норгов, — засмеялся Сергей.
Большунов не ответил. Мартин задумчиво посмотрел на него, потом — на целующуюся парочку, сделал вывод, нахмурился и ушел.
— А теперь серьезно. Чем ты его обидел, что у него так крышу снесло?
— Не знаю. Понятия не имею.
По бегающему взгляду и смущенному румянцу Устюгов догадался, что дело нечисто.
— Короче, если захочешь поговорить, заходи вечерком.
Хлопнув друга по плечу, Сергей скрылся в толпе. Саша тяжело вздохнул. Он не хотел об этом говорить.
После случившегося они избегали друг друга, но, если Саша вел себя как обычно, то Йоханнес привлекал повышенное внимание и усиленно делал вид, что Большунова во Вселенной не существует. Клэбо не поздравлял, не отвечал на вопросы журналистов и после каждой гонки вешался Эмилю на шею. Это было больно, обидно, неожиданно, а последнее — еще и бесило до искр в глазах. Саша понимал, что нужно поговорить, и чем скорее, тем лучше, но что сказать и какие слова подобрать, чтобы не сделать хуже, не знал.
Они не общались третий день, а как будто бы
вечность. Йоханнес вел себя отвратительно, но Сашу тянуло к нему еще сильнее, чем раньше. Большунов думал о сопернике постоянно. Думал и вспоминал, как хорошо было в день рождения, и как могло бы быть, если бы он не остановился, а Клэбо бы не ушел. Нечто, засевшее внутри, не убивалось, и чувства к Йоханнесу уже не вписывались в отношения между соперниками.
Тем же вечером Саша заявился к Сереге.
— Выкладывай, — коротко сказал друг и плюхнулся на кровать.
Саша молчал. Язык не поворачивался рассказать о случившемся даже лучшему другу.
— Ты сюда помолчать пришел? — возмутился Устюгов и закинул удочку. — Это из-за дня рождения? Че было, когда я ушел? Еще бухнули?
— Ушел Иверсен, а потом и остальные.
— Но Аня-то осталась?
— Она тоже ушла. Ушли все, кроме Йоханнеса.
Сергей почесал затылок, зевнул и с олимпийским спокойствием спросил:
— Ты его трахнул?
Саша вскочил с постели.
— Нет, конечно! Ничего не было. И выбирай выражения.
Он не мог и не хотел назвать то, чем собирался заняться с Клэбо, этим Устюговским «трахались».
— Ага. Значит, что-то все-таки было…
— Да говорю же, не было. Я остановился.
— Всунул — высунул?
— Серега, блять! Нет. Гораздо раньше.
Большунов ждал лекции на тему, какой он дурак, что пренебрег советом, но Устюгов заржал и повалился на кровать.
— Ой, не могу! Бля, Саня, ну ты, конечно, пиздец. Честно, завидую твоей выдержке. Это же Йоханнес Клэбо — самый красивый в мире лыжник. Даже я маленько заглядываюсь.
Саша смущенно почесал затылок и открыл рот, чтобы возразить, но Сергей отмахнулся.
— Только не делай вид, будто сам так не считаешь. Его хотят все. Кто вообще к нему ровно дышит? Полмира завидует Пяточку, мечтая быть на его месте. Он лучший лыжник мира. Он захотел тебя, а ты встал и ушел?
Сергей громко засмеялся, и Саше стало совсем неловко.
— Это он ушел. Я просто остановился…
Устюгов катался по постели, как Колобок.
— Прекрати, ради Бога! Мне уже больно ржать. Ну, теперь ясно, чего он бесится. Мальчишка получал все, что хочет, и вдруг сказали «нет». Красавчик, Саня. Так и надо с норгами. Ну-ка колись, че ты ему наплел?
— Ничего такого… — пробурчал вконец раздосадованный Большунов. — Сказал только, что не хочу его.
Сергей свалился с кровати на пол, и Саша запустил в друга подушкой.
— Ой, все, Саня. Это финиш. У Клэбо теперь психологическая травма до конца жизни. Главный соперник его не хочет.
— Иди ты! — психанул Большунов. — И хватит издеваться, я за советом пришел.
— А я уже дал совет, но ты не прислушался.
— Чья б корова мычала. Ты тоже не все рассказал. Как насчет Квебека? Ты бросил Иверсена не из-за Лены, я прав?
Смех моментально стих. Устюгов сел, вытянулноги.
— Клэбо пожаловался во время прелюдии?
Саша посмотрел на друга таким грозным взглядом, что любой бы на его месте испугался. Любой, но только не Серега Устюгов.
— Хорошо, я сказал неправду, — признался он. — Точнее не совсем правду. Мы с ним не просто трахались, я его любил. Да не смотри ты на меня так! Да, я любил этого ублюдка, которого теперь на дух не выношу. Любил больной, сумасшедшей, ненормальной любовью. Я задыхался, понимаешь? Я не мог нормально дышать рядом с ним. Мы постоянно прятались, скрывались, боялись, что застукают, кто-то увидит или узнает. Думаешь, было легко? Я устал так жить. Он хотел слишком многого, занимал все время, все пространство. У меня были он и лыжи, остальное — мимо. Мы бегали одни гонки, стояли на одном пьедестале, жили в одних отелях, вместе ужинали и спали... Но Иверсену было мало. Он хотел совместных тренировок, сборов и межсезонья… Он предложил бросить все и жить с ним в Норвегии. Я понял, что это край. Он подчинил себе мою жизнь. Мы видели на лыжне только друг друга, боролись только друг с другом. Никого не напоминает, а? Я бежал впереди или позади него и думал не о том, как обогнать, а как лечь с ним в постель. Чувствуешь разницу? Я бросил его не из-за сломанной палки, а из-за тупика, в котором оказался по его вине. Он превратил меня в слабака на лыжне.
— Ты же боролся за Глобус…
— И я проиграл. Знаешь, как сломалась эта чертова палка? Я не заблокировал его вовремя. Расслабился на миг, слишком зациклился на нем. Это была непростительная тактическая ошибка. Он проскочил по внутреннему радиусу, вышел первым на финишную прямую, занял правый коридор. Все было бы нормально, не реши он его сменить. Он перестроился, закрыл центральный коридор, проехался лыжей по палке. Палка сломалась, я проиграл. Но, знаешь, что самое обидное? Останься она цела, я знаю, что проиграл бы. И вот скажи, Саня. Если он меня любил, какого хрена так сделал?
Большунов вообразил финиш, Клэбо, мечущегося между коридорами, и себя, проигрывающего из-за сломанной палки, и поежился от странного холодка в груди. Нет, Йоханнес так бы не поступил.
— Наверно, выиграть хотел, — ответил он и пожал плечами.
— А я, значит, не хотел? Он все испортил. Ему, а не мне, нужна была победа любой ценой. Я бы выиграл, если бы оказался первым на финишной прямой. Но я не смог… Он был больше, чем соперник, и я относился к нему не так, как к другим.
— Я понял, что ты хочешь сказать, — остановил Саша поток откровений. — Но наши отношения с Йоханнесом далеки от таких страстей.
— Да ну? Когда ты в последний раз замечал на лыжне кого-то, кроме него? Ты меня за соперника считаешь? А Пеллегрино, Нисканена? Других норвежцев? Ты выходишь на гонку, чтобы победить его, а он — чтобы победить тебя. Все это знают.
Большунов не спорил. Он уже сто раз пожалел, что рассказал о случившемся другу.
— Дай совет, как мне вести себя с ним.
— Какой прок от советов, если ты нихрена не слышишь? Я дам и десять, и двадцать советов, но ты, чертов упрямец, сделаешь по-своему. Сань, если ты головой не понимаешь, что тебе это не нужно, я не смогу помочь. Ты знаешь, что вас ждет… Прими решение и…
— Я уже принял.
— Тогда поговори с ним. Чем дольше ты молчишь, тем больше он додумывает. В следующий раз он прижмется ко мне не только на подиуме, но в душе.
Глаза Саши вспыхнули, стали из зеленых мутными и болотными. Устюгов с интересом наблюдал за метаморфозами. Все-таки не каждый день увидишь, как ревнует Большунов.
— Я понял. Не продолжай.