Здесь всегда идет снег

      В Холменколлене Саша впервые выиграл Королевский марафон. Второе и третье места заняли партнеры по команде, но в Норвегии только и говорили, что о Большунове.       Фотографы чуть не подрались за лучший ракурс победителя, журналисты NRK засыпали комплиментами, болельщики выстроились в очередь за автографами… Не привыкший к вниманию Саша смутился и растерялся. Обычно прессу интересовал Йоханнес Клэбо. Даже статьи озаглавливали «Йоханнес Клэбо и его соперник». И вдруг ни с того ни с сего свалившаяся популярность после победы на глазах Короля.       Суматоха тяготила. Вместо фотосессий и интервью Саша с удовольствием бы потренировался, отдохнул на природе, подальше от суеты, посидел в тишине на берегу реки или покатался на лыжах — один, а лучше с Йоханнесом.       Йоханнес.       Выиграть у него дома особенно приятно.       Саша полюбил Норвегию целиком и полностью — от бесконечных, убегающих вдаль лыжных трасс до синеватого инея на крышах, от заснеженных деревьев до вечерних сумерек, заглядывающих в окна домов. Она напоминала ему отдаленные, самые яркие уголки России, залитые северным сиянием.       Пожалуй, Саша хотел бы остаться. Остаться и жить с Йоханнесом под вечным северным небом среди бескрайней синевы и белого снега. У них был бы дом с одним на двоих тредбаном, они бы вместе тренировались, катались на лыжах, смеялись, валялись в снегу, а по вечерам — разговаривали обо всем на свете и занимались любовью, слушая треск сухих веток в камине. Он бы целовал каждую клеточку драгоценного тела, шептал нежности и воровал стоны с искусанных губ. Лучшие в мире десятилетие, сильнейший тандем спринтера и дистанционщика. Однажды они вместе закончили бы, навсегда оставшись в истории лыжных гонок. В параллельной реальности на пути не стояли бы Эмиль и Аня, не было бы ожесточенной борьбы за Глобус, препятствий и сомнений. В реальности, которая не сбудется, они были вместе, были бы счастливы.       Боль полоснула по ребрам и привела в чувство. Саша по-прежнему отвечал на вопросы, улыбался и сжимал Анину руку. Глаза пробежались по разношерстной толпе — никого. Он бы все отдал, чтобы увидеть Йоханнеса, но ему здесь нечего делать.       Но норвежец был здесь — стоял за спиной, оттесненный к рекламным щитам обнаглевшими журналистами. Бесило все: тридцать восьмое место, шестиминутное отставание, норвежские болельщики, сходящие с ума по русскому, и блондинка с дурацким именем Аня. Смазливая девчонка причиняла чудовищную боль.       Вот она коснулась его руки, стиснула теплые пальцы в ладони. Поправила ворот куртки, пробежала ноготками по груди. Улыбнулась, поцеловала в щеку. Шепнула что-то — наверняка ласковое и милое. Хотелось разнести стадион, разрушить Холменколлен, истоптать все до единого лыжные трассы.       Дыши через нос.       Йоханнес дышал, но помогало хреново. Нисколько не помогало.       — Подружка Большунова такая красотка,       Йоханнес разразился кашлем, и Эмиль учасливо постучал ему по спине.       — Детка, тебе плохо?       — Все в порядке, — парень с трудом выровнил дыхание. — Ты серьёзно?       — Ну, да. Только взгляни на нее. Длинноногая, стройная, светленькая… Она как с обложки порножурнала. А губки-то какие… Представляю, что она ими вытворяет… И языком.       — Ничего особенного, — как можно равнодушнее отозвался Йоханнес.       — Брось, она секси, — Эмиль прижался сзади и нагло схватил его за талию, — не будь у меня тебя, я бы к ней подкатил.       — Издеваешься?       Иверсен с усмешкой огладил низ живота, пробрался под одежду и коснулся горячей кожи чуть ниже пупка. Дыхание Йоханнеса заметно участилось.       — Большунов счастливчик. Ему чертовски повезло, что такая красотка запала на него, — шептал Эмиль, лаская настойчивее. — Не понятно, что она в нем нашла. Ты не в курсе?       Йоханнес молчал. Рука под одеждой отвлекала, а происходящее напоминало жестокую игру — его хотел один, он неистово хотел другого, а тот, не зная, кого хочет, был с третьей, которую никто не хотел.       — Понятия не имею, — процедил он, глотая стон. Не хватало еще возбудиться здесь!       Эмиль обслюнявил шею и с притворной грустью продолжил надоедать.       — Вот и я не пойму. Почему выбрали не меня?       — Потому что ты занят.       — Верно, — Иверсен впился поцелуем в шею. — Ты вне конкуренции. А теперь раздвинь ноги.       Йоханнес опомнился и попытался отстраниться.       — Не смей! Мы не в постели, если ты не заметил.       — Плевать, все смотрят на него, а не на тебя, — Эмиль грубо притянул его обратно. — Давай же, раздвинь ноги. Я знаю, ты хочешь.       Проклиная себя, Йоханнес поддался искушению. Ему уже было все равно, что, кому и где он позволяет. Главное — Саша не видит маленького срыва. Холодная рука любовника ласкала не так, но против воли приближала ненавистную разрядку, тошноту и головокружение. Йоханнесу было плохо. А еще ужасно больно — слева, между ребрами, и в голове.       — Интересно, нас позовут на свадьбу? — злорадствовал Иверсен, разукрашивая шею цветными отметинами.       — С чего ты взял, что она будет?       — Только полный идиот уйдет от такой красотки. Сколько они вместе… лет пять?       — С 2015-го.       Эмиль хмыкнул и укусил сильнее. Нет смысла уточнять, откуда у любовника такие познания в чужой личной жизни.       — Надо же… Как и мы, — и, поцеловав за ухом, томно произнес: — Отношения не рушат ради сомнительной интрижки. Ты согласен?       Йоханнес задергался и сжался, теряясь в догадках и страхах. Почудилось, что Эмиль знает и нарочно издевается, упивается властью.       — Он может разлюбить.       — Может. Но женится на ней, а не на той, которую любит.       Клэбо промолчал, но черты лица исказились до неузнаваемости. Слова попали в цель, и Эмиль, ощутив боль Йоханнеса как свою собственную, вытащил руку из штанов и бесцеремонно впечатал грудью в рекламные щиты.       Йоханнес задрожал, вспомнив Сашины ласки в раздевалке, тихо застонал и прикрыл глаза. Догадавшись о фантазиях, Эмиль схватил его за волосы и приказал:       — Не смей закрывать глаза.       Йоханнес нехотя подчинился. Грубость любовника не трогала: думал он все равно не о нем. Мысли текли горячей, откровенной рекой, и размалеванное нечто перед глазами особо не мешало тайным желаниям. На зло Эмилю он прижался к щиту и нетерпеливо потерся, вызвав бурю в душе последнего.       Я знаю, ты думаешь о нем, чертова шлюха, представляешь, как он тебя ласкает и трахает.       Йоханнес постанывал, фантазируя, как Саша развернул его к себе лицом и опустился на корточки. Он тихо всхлипнул, и терпению Иверсена пришел конец.       — Эйрику опять что-то нужно от меня, — сказал он, отстранившись. — Закончи тут сам, детка. Обещаю вечером тебя удовлетворить.       Расталкивая журналистов и фотографов, Эмиль растворился в толпе.       Сдерживаться и притворяться становилось невыносимо: желание разукрасить красивое личико росло в геометрической прогрессии. Опомнившись, Эмиль взял себя в руки и успокоился: физическая боль — ничто для Йоханнеса. Синяки заживут, разрывы затянутся, кровь смоется, и Клэбо будет как новенький. Слишком нежное наказание за измену.       Он привык, что Йоханнес рядом, заслужил его прошлыми страданиями, и никто не имел право отнять у него Клэбо.       Бесила не измена, а бездарная, затянувшаяся ложь. Йоханнес, по уши влюбленный в соперника, спал с ним, позволял ласкать, не желая прикосновений, отдавался, мечтая оказаться под другим.       Несчастный, завравшийся парень обнаглел до невозможности. Скопившееся на гонках напряжение он снимал в постели, умирая от возбуждения всякий раз, когда Большунов скрывался из виду.       Они никуда не ходили, почти не разговаривали и не смотрели друг другу в глаза. Дышащие на ладан отношения держались на сексе. Йоханнес хотел постоянно и тащил в кровать, стоило переступить порог номера и остаться наедине. Нескончаемый голод, о котором Эмиль некогда мечтал, вызывал лишь зависть и негодование. За сексуальным желанием скрывалась тоска по другому, помноженная на невозможность быть ближе, чем дозволено. Клэбо его использовал, но послать его и остановиться не было сил.       Парень отдавался с такой страстью, что устоять перед ним было невозможно. Откровенно сексуальный и бессовестно соблазнительный, мальчишка ловко манипулировал им и ни на шаг от себя не отпускал. В Йоханнесе пробудилась небывалая раскованность и незнакомая доселе несдержанность. Эмилю было с ним так хорошо, что он успел забыть, сколько лет они вместе. Казалось, только-только сошлись.       Йоханнес ни о чем его не просил. Он искал боли, ждал безобразного срыва, чтобы уйти насовсем, как и обещал. Вседозволенность в постели остудила пыл, и Эмиль согласился на роль в спектакле. Хотелось, чтобы Клэбо снова шептал его имя, стонал от прикосновений и поцелуев.       Он ласкал его до изнеможения — так долго и нежно, как только мог. Одуревший от нежданного удовольствия Йоханнес бесстыдно стонал, нес эротический бред на норвежском, отдавался со всей горячностью, но просил и умолял на английском, признавался в любви — тоже. Его имени он так и не произнес. Имени другого тоже — видимо, еще что-то соображал.       Эмиль не вертел его в постели как куклу, не брал у стены, на столе или на тумбочке, уложив грудью. Теперь он смотрел в глаза, рассматривал черты лица в поисках боли и дискомфорта. Йоханнес принимал ласки, но не отвечал на них, позволял, но не отдавал ни цента взамен. Иверсен не сдавался. После бесконечной прелюдии он долго и нежно трахал его, зацеловывая безответные губы. Неторопливый, самый желанный на свете темп сводил Йоханнеса с ума. Он раскрывался сильнее, притягивал ближе, просил медленнее и глубже, умолял не сдерживаться и не останавливаться, а еще стонал — так развратно и громко, что пробирало до недр души. Все это было для другого. Под жаркими ласками спокойный и сдержанный Клэбо плавился, распахивал пугающе черные глаза и выглядел таким доступным, что Эмиля вело от сексуальности и магнетизма.       — Знаешь… — шептал он в приоткрытые губы, — в такие моменты ты сам на себя не похож.       Секс перестал быть сексом. Они не трахались как раньше — они занимались любовью: он — с Йоханнесом, а Йоханнес — с Большуновым.       В придуманном мире Клэбо отдавался другому. Золотой мальчик был неудовлетворен ни сердцем, ни разумом, ни телом, но Иверсена интересовало другое — почему Йоханнес, безумно влюбленный и неистово желающий, до сих пор от него не ушел?

***

      Квебек отличался пасмурной погодой и до неприличия мрачным небом. Канаду Саша не любил по причине расстояний: километры до России ощущались здесь бесконечными и неодолимыми.       Силы таяли, форма уходила, и на три последние гонки боевого запала могло не хватить.       Докучливые журналисты, интервью и борьба за Глобус отнимали драгоценную энергию, а нескончаемая ревность и неопределенность в отношениях с соперником подливали масла в огонь. Хотелось достойно выступить, вернуться домой и на время спрятаться от мира. А еще хотелось Йоханнеса. Пожалуй, больше всего на свете.       После марафона они пару раз стояли вместе на пьедестале, но дальше красноречивых взглядов не продвинулись. Борьба за титул обострила противостояние и отодвинула на второй план выяснение отношений. Чем быстрее сокращался разрыв в тотале, тем сильнее хотелось сократить дистанцию, прижать Йоханнеса к постели, раздеть и взять.       Все чаще Саша думал: еще чуть-чуть, и норвежец услышит заветное «да». Он не в состоянии больше сопротивляться. Гори оно все синем пламенем.       Встреча с Аней после чемпионата мира вышла неловкой и скомканной. Она вторгалась в личное пространство, норовила залезть в голову и переделать. Забота, поддержка и помощь казались вычурными, а в благие намерения верилось с трудом. Саша задыхался под натиском клешни, держащей за горло. Разговоры о психологии и контроле эмоций утомляли, вечная сдержанность претила. Аня требовала холодный ум даже в постели, позволяла себе отдаваться, а не отдавалась по-настоящему.       С Йоханнесом все было иначе. С ним было интересно, к нему безумно тянуло. Он не пытался переделать, загнать в рамки, навязать свое мнение. С ним не нужно сдерживаться, можно поддаться охватившему пожару и вместе сгореть. А в постели… В порыве страсти Йоханнес отдавал столько, что давным-давно должен был остаться ни с чем. Они зашли так далеко, что Саша потерял контроль над реальностью. Наконец, они взяли паузу, чтобы расставить точки над «i».       Йоханнес терпеливо ждал его решения, не провоцировал и не беспокоил, но нескромные взгляды выдавали с головой. Саша отвечал тем же. В конце концов стало очевидно, что думают они об одном и том же. На лыжне Большунов и Клэбо выплескивали запретную страсть, а после гонок избегали встреч, боясь не сдержаться. Они мимолетно прикасались друг к другу на пьедестале, а по ночам, ложась в постель с другими, изнывали от желания взять свое и дотронуться. Казалось, еще немного, и их разорвет от напряжения и недосказанности.

***

      После победы в спринте разрыв в тотале увеличился, но Йоханнесу было неспокойно. В масс-старте и гонке преследования шансы равны — командная тактика против дистанционной выносливости.       На кону вторая победа в Кубке Мира. Хрусталь ослеплял, звание лучшего лыжника мира кружило голову и будоражило кровь. Нет, такого лишится он не мог.       Никто не верил в победу русского парня над норвежским вундеркиндом, но даже ярые скептики признавали: Большунов вплотную приблизился к главному конкуренту. В постолимпийский сезон соперничество России и Норвегии было особенно жарким.       Маловероятный проигрыш беспокоил Йоханнеса меньше Сашиного молчания. Последовавшие за чемпионатом мира холодность и отстраненность пугали. Скорее всего Большунов принял решение, но пока его не озвучил.       Впереди две гонки и банкет, дальше — длинное межсезонье. Йоханнес не знал, как пережить восемь месяцев разлуки и куда деть Эмиля. Его трясло от мысли, сколько они с Сашей друг к другу не прикасались и сколько еще не прикоснутся.       Спрыгнув с пьедестала, Клэбо взял курс на соперника, но его опередила блондинка, повисшая у Саши на шее.       Он никогда не хотел кого-то так сильно, что с трудом мог это скрыть. Желание отдаться было запредельным, случайные взгляды и прикосновения сводили с ума, а от нескончаемой ревности сносило крышу. Того и гляди кто-нибудь заметит…       — Я мечтал о том, чтобы ты смотрел на меня такими глазами.       Ехидный голос с акцентом вывел из размышлений. Клэбо обернулся. Рядом с похотливой улыбкой стоял Алекс Харви.       — Не понимаю, о чем ты.       — Да брось, все очевидно. Ты ни на одного парня не смотришь, как на этого русского. Интересно, Эмиль знает твой маленький секрет? — канадец наклонился к уху и горячо прошептал: — Рассказать ему?       — Не смей! — воскликнул Йоханнес, отстраняясь. — Не о чем говорить да и он тебе не поверит.       — Я рискну.       Харви шагнул к Эмилю, но Клэбо преградил путь и с мольбой схватил его за руку.       — Не надо, пожалуйста. Я очень тебя прошу.       — Значит, просишь? — в голосе зазвучали заигрывающие нотки, в глазах вспыхнул опасный огонек. — И что же я получу за обет молчания?       Йоханнес отпустил его руку и молча отступил. Не составило труда догадаться, на что ему намекнули.       С Алексом они познакомились в начале прошлого года, когда он только-только попал в сборную. Красота, недоступность и впечатляющие результаты на старте карьеры молодого норвежца привлекли внимание, и канадец попытался его соблазнить, но столкнулся с жестким отказом. Двадцатилетний мальчишка ясно дал понять, что для него, кроме Иверсена, никого не существует. Харви зауважал его еще больше, предложил дружбу, и Клэбо, немного подумав, согласился. С отказом канадец смирился, но время от времени считал своим долгом напомнить, что предложение по-прежнему в силе.       — Алекс… — выдохнул Йоханнес и покачал головой. — Ты ведь знаешь ответ… Я говорил миллион раз. Ты сам себе враг, если снова спрашиваешь.       — Почему, если Эмиль тебе больше не нужен?       — Это твои фантазии, — попытался переубедить Клэбо. — У нас все в порядке, правда.       — Не лги мне! — всплылил Харви, подходя к норвежцу вплотную. — Будь это так, ты бы на русского не смотрел. Это из-за него, да? Почему снова кто-то другой, а не я?       Последняя фраза разозлила Йоханнеса, и он резко ответил:       — Довольно! И не подумаю перед тобой отчитываться. Поступай, как знаешь. В постель я с тобой не лягу, а больше мне предложить тебе нечего.       Клэбо развернулся, ища глазами Большунова. Тот стоял в обнимку с Аней, рассеянно кивал, когда она что-то спрашивала, и не сводил с него глаз. Он сделал несколько шагов навстречу, но Харви остановил.       — Йоханнес! Подожди! — канадец догнал его и, развернув к себе, уже спокойнее сказал: — Проехали, ладно? Я просто не понимаю, как ты можешь так на него смотреть. Он же твой главный соперник… А как же Глобус?       — С Глобусом все будет в порядке, — ответил Клэбо и ловко сменил тему. — Не жаль завершать карьеру так рано?       — Нет, это правильное время, чтобы уйти. В следующем году нет чемпионата, а мотивировать себя в таких условиях гораздо сложнее. На моих дистанциях — тридцать и пятьдесят твой русский будет бороться за победу.       — Он не мой, — отрезал Йоханнес. — И не будем о нем говорить.       — Боишься проиграть ему завтра? — усмехнулся Харви.       — Вовсе нет. Просто немного волнуюсь.       — О, не волнуйся. Я не позволю ему тебя обогнать.       Йоханнес вопросительно на него посмотрел. Вместо ответа Алекс обнял его за талию и, приблизившись вплотную, склонился к губам. Клэбо вздрогнул, уперся руками в грудь и поспешил отодвинуться. Краем глаза он следил за Сашей и знал, что сцена уж точно не останется без внимания. Проклятие! Теперь он напридумывает себе неизвестно что.       — Алекс, нет. Не трогай меня!       — Ты всегда так реагируешь на прикосновения? — удивлённо спросил он, но руки к облегчению норвежца убрал.       — На чужие — да.       — Ах, вот оно что, — Харви нежно погладил Йоханнеса по щеке, наслаждаясь бархатистостью кожи. — Такая преданность… Ну, надо же. Впечатляет. Хотел бы я, чтобы меня так любили.       Убрав чужую руку с лица, Клэбо ошеломленно посмотрел на друга. Он же все верно услышал?       — Чего ты не понял? — грустно ответил канадец. — Того, насколько я тобой одержим?        Алекс ушел, оставив его с неразгаданной загадкой. Саша тоже ушел. Молния, сверкнувшая в зрачке, ничего хорошего не сулила.

***

      В мас-старте они были близки как никогда — и телами, и мыслями, и сердцами. Саша и Йоханнес бежали впереди пелотона, не оглядываясь и ни о чем не жалея.       Для себя норвежец решил: неважно, как сложится гонка, неважно, что будет завтра и кто станет лучшим в мире. Он хочет быть с ним, быть его. Даже если он проиграет, это не изменит того, что он чувствует.       Клэбо немного уступал Большунову на подъемах, но с лихвой отыгрывал секунды на спусках за счет первоклассной техники. Ему не нужна была помощь, чтобы его победить, но товарищи по команде, очевидно, считали иначе.       Сборная Норвегии, как стая ворон, кружила над Сашей и по крупицам клевала его выдержку и спокойствие вместе с бонусными секундами на отсечках.       Особенно отличился Иверсен — он выиграл у Большунова два промежуточных спринта, и Йоханнес, мельком взглянувший на него, увидел, как глаза любовника довольно сощурились, а губы растянулись в усталой улыбочке.       Клэбо в который раз стало не по себе. Эмиль, и до этого слишком уж активничавший на лыжне, в последние несколько недель стал жутко агрессивным. Йоханнес убеждал себя, что ему только кажется, что нет ничего особенного в том, что Иверсен, желающий ему победы в общем зачете, помогает ему бороться с соперником. Это только спортивная злость, ничего личного. В очередной раз заняв центральную лыжню и оказавшись между тем, кого когда-то любил, и тем, кого любит сейчас, Йоханнес не мог отделаться от мысли, что, если он борется с Сашей за Глобус и титул, то Эмиль — за него и за право быть с ним и дальше.       Бегущий позади Большунова Алекс тоже вызывал подозрения — он не участвовал в дележке бонусных баллов, не высовывался, не лез лидировать и вообще вел себя незаметно для лыжника, бегущего предпоследнюю гонку в карьере. Такое затишье да еще в непосредственной близости от Саши было не к добру.       За три километра до финиша Йоханнес упал, входя на повороте в малый радиус. Вопреки ожиданиям, Большунов не поднял темп, чтобы убежать от него, и Клэбо быстро закрыл образовавшийся просвет. От мысли, что он хотел честной борьбы между ними, внутри как-то потеплело, и сердце забилось чаще. Что ж, им остались традиционные финишные разборки.       В предпоследний подъем Йоханнес забежал первым. Позади что-то крикнул Алекс, по обочине пробежал сервисер сборной России, но Клэбо было не до разглядываний. Он сосредоточился на том, чтобы победить. Как-то неожиданно рядом с ним оказались Рете, Тенсет и Харви, чуть поодаль мельтешил Де Фабиани и совсем уже не было видно безнадежно отставшего Эмиля, потратившего все силы на борьбу с Большуновым за бонусные секунды.       На финишной прямой Йоханнесу скучно — чего-то, а точнее, кого-то не хватало. Сокомандники поддались, Алекс отказался от спурта с ним. Победа досталась настолько легко, что Клэбо не праздновал. Он оглянулся, и сердце провалилось куда-то вниз — Саша только седьмой.       Йоханнес хотел подойти и немедленно все выяснить, но Алекс преградил путь, заключив в объятия.       — Поздравляю! Я так за тебя рад!       — Спасибо.       Клэбо не знал, как звучит его голос сейчас, но был уверен, что вяло, безжизненно.       — Я же говорил, что не дам русскому тебя обогнать, — Харви крепче прижал его к себе. — Как тебе маневр?       — Какой маневр? Ты о чем?       Йоханнес почти не слушал. Он пристально смотрел ему за спину, туда, где стоял расстроенный, одинокий Большунов.       — Я подрезал его на горе. Хотел притормозить, но, когда его палка сломалась, решил, что это шанс. Разве ты не слышал, как я крикнул: «ну, погнали?» Твои молодцы, быстро сообразили, что к чему.       Алекс, довольный собой, улыбался во все тридцать два зуба, не замечая, как слабеют ответные объятия Клэбо и становится жёстче взгляд.       — Хочешь сказать, ты специально сломал ему палку?!       — Ну, конечно! О том и речь.       — Как ты мог! — воскликнул Йоханнес, совсем отстранившись. — Чем он тебе не угодил, что ты так… Просто зачем?       — Чтобы ты победил, — с нажимом ответил канадец, — чтобы увидел своими глазами, какой он слабак. Слабаку не место рядом с лучшим лыжником мира. Он недостоин тебя, Йоханнес.       — Замолчи! Я не спрашивал твоего мнения.       — Вот как… Перед гонкой я разговаривал с Эмилем, он поддержал идею. Как видишь, мы с ним неплохо сработали против Большунова.       Клэбо в ужасе отшатнулся. В горле пересохло, нестерпимо захотелось глотнуть воды.       — Эмиль? Он тебя надоумил?       — Он сказал, тебе пригодится любая помощь в борьбе за Глобус. Я рад, что все сложилось. Выскочке пора напомнить, где его место. Теперь все будет, как ты хотел. Еще раз с победой, Йоханнес.       Напоследок хлопнув его по плечу, Харви ушел. Бросив палки на снег, Клэбо прижал пальцы к пульсирующим вискам, попытался унять сумасшедший звон в ушах и голове. Он только что понял, какую подлость сотворили любовник и друг ради его победы в общем зачете. У Саши почти не осталось шансов из-за него, из-за того, что он дерьмово разбирается в людях и подпускает к себе кого ни попадя. Клэбо поднял глаза и понял, что Саша слышал разговор.       — Как ты хотел? — с горькой усмешкой Большунов подошел ближе. — Что ж, надеюсь, пятьдесят две секунды того стоят… Не дай мне их завтра отыграть. Жаль будет, если они зря старались.       Йоханнес молчал. Он не мог ответить, потому что не осознал случившееся и понятия не имел, как объясниться. Саша смотрел без злости и ненависти, но с таким разочарованием и отвращением, что Клэбо больно было даже стоять рядом.       — Скажи только одно — почему? Почему ты так поступил?       Йоханнес пытался выдавить из себя что-то членораздельное, но от шока мысли в голове не выстраивались в связную цепочку. Саша еще медлил, еще ждал, еще надеялся, но соперник молчал. Не дождавшись ответа, Большунов произнес невозвратимые слова.       — Видеть тебя не могу. Никогда больше ко мне не подходи.       Саша ушел. Йоханнеса осел на снег, дрожащими руками расстегнул крепления на лыжах. Перед глазами плыло — то ли из-за невообразимой тошноты в желудке, то ли из-за разодранного в клочья сердца.