***
После неудачного разговора Йоханнес, взвинченный и рассерженный, влетел в номер. — Где ты шлялся? — напустился Эмиль, взбешенный долгим отсутствием. Только они переступили порог, как Клэбо бросил сумку и смылся без объяснений. — Не твое дело! — парень оттолкнул любовника с прохода. — Я не обязан отчитываться перед тобой за каждый шаг. Перед носом Иверсена махнули красной тряпкой. Схватив Йоханнеса за запястье, он развернул его и со всей силы впечатал в шкаф. — Ты охренел?! — заорал он, стискивая хрупкие кости рук. — Забыл, с кем разговариваешь? — С тобой забудешь, — процедил Клэбо и попытался отодвинуть тяжелую тушу. — Убери свои мерзкие руки! Ненавижу тебя! Ненавижу твои прикосновения! Йоханнес смотрел без страха, с чистой, всепоглощающей ненавистью. Сильнейшая вспышка возбуждения ударила в голову, отключила мозг и включила животный инстинкт. Кровь обагрила разбитую губу, минуя подбородок и шею. Блокируя отчаянные попытки сопротивления, Эмиль спустил с любовника штаны с нижним бельем и грубо прижал щекой к шкафу. Йоханнес с ужасом забился, пытаясь вырваться из мучивших его рук. — Остановись! Ты не соображаешь, что творишь. Не делай этого, — умолял он. — Эмиль, пожалуйста. Ты не в себе. Ты… Одним движением Иверсен вошел до конца, ломая сопротивление тугих, нерастянутых мышц. Было не особо приятно, но он терпел с удовольствием, наказывая изменника болью и унижением. Йоханнес с визгом вжался в шкаф, спасаясь от разрывающего толчка, но Эмиль дернул его на себя, насадил до упора и задвигался в сумасшедшем ритме. Ярко-синие, завораживающе красивые глаза наполнились горькими слезами. Йоханнес надрывно кричал, ронял капли крови на плиточный пол и доводил Иверсена до головокружительного удовольствия. Стирая кровью чужие прикосновения, Эмиль напоминал запамятовавшему любовнику, где его место и кому он принадлежит. Йоханнес попробовал отодвинуться, но Иверсен притянул строптивца за бедра и надавил на поясницу, фиксируя на месте. Боль распорола низ живота, Клэбо согнулся, но упасть не позволили. С садистким удовлетворением Эмиль смял в кулаке шелковистые локоны и рванул за них, чуть не оторвав у корней. — А теперь тебе нравятся мои прикосновения, непослушная сучка? — он со злостью ударил его по ягодице, оставив красноватый след. — Нравится, когда так? Тебе было хорошо с ним, да? Вот теперь терпи! От болезненных шлепков, липкости и влаги внутри Йоханнес закричал еще громче. Тошнота накатывала беспощадными волнами, перед глазами плясали черные точки, шкаф терял очертания и наклонялся то влево, то вправо. — Давай стони! — поощрил Эмиль. — Стони громче, шлюха. Я бы с удовольствием содрал с тебя кожу, но жаль уродовать такое красивое личико. Я вытрахаю из тебя желание раздвигать перед ним ноги. Будешь стоять тут и хныкать, пока не скажешь, что нравятся мои прикосновения. Нравятся, правда же? Йоханнес закрыл глаза, не отвечая. Устав от безразличия, Эмиль сменил угол проникновения, и любовник, поперхнувшись нежданной сладостью, нерешительно застонал. — О, так тебе все-таки нравится, —издевательски усмехнулся Иверсен. — А так? — Он медленно вышел и аккуратно вошел до конца. Йоханнес застонал громче и подался навстречу. Эмиль разжал кулак, запустил пальцы под влажные пряди и встряхнул, массируя кожу. Клэбо откинул голову ему на плечо и тихо всхлипнул. Убрав руку с поясницы, Иверсен прижал любовника к шкафу и дал добро. Мальчишка с благодарным стоном потерся о поверхность, и Эмиль с улыбкой проник внутрь нежным, изнурительным толчком. Кончиками пальцев он пробежался по разукрашенным бедрам и хотел уже поласкать его, но Йоханнес тихо попросил: — Не надо. Люблю, когда ты держишь за бедра. И поцелуй меня. Эмиль скользнул губами по красноватым шеи и плечу. — Дурачок, в губы. Иверсен поцеловал без напора, один раз коснулся и отстранился, но Йоханнеса не устроило. Схватив за шею, он притянул обратно и вжался в губы с таким жаром, что Эмиль ощутил вкус чужой крови на языке. — Тебе хорошо со мной? — Иверсен сжал бедра и бережно проникнул глубже. — Безумно… Я так люблю тебя. — Любишь? Удивленный Эмиль остановился, и Йоханнес на его плече рассерженно застонал. — Больше, чем кого-либо. Двигайся, не заставляй меня умолять. Эмиль послушался, и Йоханнес в качестве благодарности прижался и подался навстречу. На грани оргазма Клэбо потерся щекой о шкаф, вцепился ногтями и расцарапал, как кожу. Чудовищный скрип перевернул сознание, мозг распался на атомы. — Сильнее, — Эмиль выполнил просьбу, и Йоханнес, забившись в оргазме, закричал: — Еще, еще, пожалуйста, Саша. Чужое имя резануло слух. Эмиль остановился и вышел из размякшего тела, не кончив. Мир только что развалился на куски… Тряхнув головой, Иверсен прогнал наваждение. Ненависть Йоханнеса, пылкая и сильная, вынудила отступить. — Ненавидишь мои прикосновения? Ненавидишь? — переспросил Эмиль, боясь не сдержаться. — Тогда какого хрена ты в моей постели, а не в его? — Ты чего несешь? Окинув любовника оценивающим взглядом, Йоханнес задержался на ширинке и усмехнулся. — Все ясно. Лишь бы трахнуть… Ты хоть иногда думаешь головой, или рядом со мной извилины атрофируются? Провокация привела в ярость, и лопатки тут же приложили к шкафу. Йоханнес поморщился, невинно облизал губы и с отвращением уставился на мучителя. Тащившийся от беспомощности, Эмиль был близок к тому, чтобы перейти черту и совершить непоправимое. Ненавидящий Клэбо заводил его сильнее любящего. — Давай, ударь меня! — подначивал Йоханнес, касаясь губ. — Ударь, ну! Избей до потери сознания, затрахай до смерти. Давай! Чего ждешь, животное? Бери, все твое! Иверсен в ужасе отшатнулся. Он понял, чего добивается Клэбо, — срыва и последующей свободы. Бесстыжий, испорченный мальчишка не желал признаваться в измене, рассчитывал свалить вину на него и остаться чистым. — По-твоему, я способен на такое? — Раз додумался до сговора с Харви против Большунова, я уже ничему не удивлюсь. — Я сделал это для тебя! Откуда мне было знать, что палка сломается?! — А ты и рад! — Чем ты недоволен? — гаркнул Эмиль. — Соперник деморализован, Глобус твой. Вместо благодарности — нытье. Проблема в том, что пострадал Большунов? — Ты на что намекаешь? — нахмурился Клэбо. — Я не намекаю, а прямо говорю — ты трахаешься с ним за моей спиной. Йоханнес расхохотался как безумный. Обвинение рассмешило, и он, упершись затылком в шкаф, презрительно ответил: — Больной ублюдок! У тебя хоть доказательства есть? Только и можешь обвинять в измене да делать гадости за моей спиной! Мне надоело извиняться перед соперниками за твою беспочвенную ревность. — Беспочвенную ревность? Ты в курсе, как смотришь на него? Смех оборвался. Клэбо посмотрел как-то жалко и вместе с тем устало. — Как? Эмиль, как я на него смотрю? — Как кот на сметану. Опомнись. Того и гляди, на пьедестале на него запрыгнешь. — На пьедестале? Йоханнес закрыл глаза, представляя. О, да, он бы хотел. В горах густые сиреневые сумерки. С неба падают пушистые хлопья, и сквозь толщу облаков просвечивает звезда. Обнаженный, он лежит на верхней ступеньке пьедестала, припорошенной снегом, и стонет от бесконечных, плавящих тело ласк. Нет. Скорее сидит, а Саша, устроившись между ног, стоит перед ним на коленях. Тоже не годится. Они должны быть равны. Можно, конечно, сложить на ступеньку локти или лечь грудью, но тогда он не увидит Сашиных глаз, не узнает, позеленеют ли они еще больше во время близости. Нет, лучше лежать наискосок, почти на углу. Развести бедра, поставить одну ногу на вторую ступеньку пьедестала, другую — закинуть Саше на талию, или на плечо, или немного согнуть, и пусть он придерживает ее под коленкой. Да, так определенно лучше всего. И не забыть бы про темп — тягуче медленный, такой, чтобы наслаждаться каждым движением… — Не смей представлять, как он тебя трахает, — грубый голос оборвал фантазию на самом интересном месте. Ты меня трахаешь, он бы занялся со мной любовью, тоскливо подумал Йоханнес и рассмеялся. — С чего ты взял, что я представляю? — Ты зажмурился. Ты всегда так делаешь, когда не хочешь меня видеть. — Остановись! — всплеснул руками Йоханнес. — Ты уже просто придумываешь. — Допустим. Тогда почему ты тащишь меня в койку после каждой гонки? Совсем-совсем не устаешь? Близость с ним на лыжне невыносима для тебя, да? Ты стонешь как раненый, когда я нежен с тобой. Ты представляешь его! — Ты бредишь! — кричал Йоханнес. — Заткнись, не могу слушать эту чушь! Но Эмиль, достучавшись до истины, остановиться не мог. — Ты просишь, чтобы я трахал тебя медленно. Клэбо пожал плечами, сложил руки на груди и раздраженно ответил: — Что с того? Я и раньше просил. Мне нравится такой темп. Я не виноват, что наши вкусы не совпадают. — Ты просишь на английском, Йоханнес, — жестко улыбнулся Эмиль. — Ты признаешься в любви на английском. В чем дело? Забыл родную речь? — он в третий раз впечатал любовника в шкаф и, не дождавшись ответа, встряхнул за плечи.— Отвечай, мать твою! Загнанный в угол, униженный и беспомощный, Йоханнес пустил в дело единственный козырь. — Скажи сначала ты, почему не рассказал про Устюгова. Эмиль вздрогнул, нахмурился и на мгновение оцепенел. — А что Устюгов? — Ты спал с ним. — Откуда ты… — Иверсен побледнел, окинул любовника бегающим, трусливым взглядом. — Мартин! Убью. — Почему ты не сказал? — повторил Клэбо, ковыряясь в старой, затянутой грубым шрамом ране. Никогда в жизни Эмиль не придумывал ответ так долго. — Не хотел, чтобы ты ревновал к прошлому, — наконец, выдавил он, избегая смотреть в глаза. — Глупости. Ты мог объяснить, и я бы понял. Почему ты не сказал? — допытывался Йоханнес. Иверсен позеленел, скукожился и неправдоподобно оправдался. — Ты бросил бы меня, если бы узнал правду. — Ложь! Ты искал одноразовых любовников, чтобы забыть его, но так и не смог. Ты никогда меня не любил. Я же прав? — Эмиль растерянно молчал. — Конечно, прав. Меня ты тоже использовал. — Нет, — Иверсен покачал головой. — Только не тебя. Ты другое дело. Тебя я люблю. — Но его ты любил больше, ведь так? — цинично усмехнулся Йоханнес. — Или погоди… Любишь до сих пор! Любишь в своей больной голове, зная, что никто туда не заберется. Вот почему ты трахаешь меня с таким остервенением! Он делал это с тобой, и ты уверен — все хотят того же, чертов эгоист! Причиняя боль мне, ты мстишь ему, доказываешь, что кто-то любит тебя таким. Только ты не учел одного — ему давным-давно ничего не нужно. У него жена и ребенок. Он ушел навсегда, а ты до сих пор надеешься, что он одумается и позовет обратно. — Хватит, — взмолился Эмиль. — Прекрати. Но Йоханнес, смакуя невиданную ранее боль на ненавистном лице, продолжал. — Представляю, как ты стонал под ним, пока не сломал ему палку. Ума не хватило все объяснить? — Замолчи. Слова попали в цель, распороли швы на, казалось бы, затянувшейся ране. Лицо исказила тень прошлого. В голове запестрели флэшбэки далеких, и Йоханнес беспощадно улыбнулся. — Нет уж, ты дослушаешь! Наслаждайся соперничеством с Устюговым и не смей упрекать меня за фантазии о Большунове. Три с лишним года ты просто спал со мной. Просто спал! Мы в расчете с тобой за все! Йоханнес оттолкнул любовника с прохода и скрылся в ванной.***
К середине дистанции преимущество Йоханнеса сократилось вдвое. Саша глотал ненавистные секунды с устрашающей скоростью, злился и ревновал. Нечего было и думать — Клэбо ждал его, подпускал, чтобы обыграть на финишной прямой в последней гонке уходящего сезона. О Харви, сидевшем за спиной, Саша не думал. Неважно, что канадец сломал ему палку, важно, что Йоханнес пошел на сделку с совестью из-за Глобуса. Он оправдывал норвежца, искал объяснение подлому поступку. Искал и не находил. На финише Клэбо выглядел растерянным и шокированным — не знал или хорошо сыграл? Накануне Алекс обнял норвежца за талию, и тот не оттолкнул. «Хочу быть с тобой, быть твоим». Тогда какого черта ты позволяешь другому быть так близко? — спросил Саша маячившую впереди спину. Новые эмоции были в новинку. Большунов был далек от беспочвенной ревности, но Йоханнесом он жаждал обладать безраздельно. Отыграв последние секунды, Саша возглавил гонку. Клэбо тихо выдохнул и пропустил вперед Харви, маскируя усталостью и нервозностью излюбленную тактику. Противный норвежец с Божим даром снова хитрил. Большунов бесился и мечтал уделать его, раз и навсегда поставить на место. У подножья последнего подъема они поравнялись. На долю секунды Саша поймал решительный, с налетом сожаления взгляд и отвернулся. Пошел финальный раунд. Рывок и фирменное ускорение Большунов видел не один десяток раз. Все бы ничего, если бы Йоханнес взмывал на вершину с самоотдачей и воодушевлением. Пылкий, энергичный норвежец бежал блекло, вяло и неуклюже, словно мечтал о другой борьбе и другой развязке. Сегодня он не горел, а догорал. Ускорение Саша не поддержал. Отыграв минутное отставание, он вымотался, остался за бортом гранд-финала, но не сдался — боролся, отыгрывал десятые, сотые доли на чужой территории. Клэбо пересек финишную черту и с победной улыбкой оглянулся. Все было кончено. Большунов проиграл.***
Сражаясь с Алексом за серебро, Саша неловко оступился и проиграл. Снова. Две с половиной секунды — цена Большого Хрустального Глобуса и разница между лучшим лыжником мира и вице-лидером общего зачета. Сердце больно стукнуло, зачастило и забилось в привычном ритме. Как в тумане Йоханнес поблагодарил Харви за поздравления, позволил обнять себя, рассмеялся на камеру… Соперники подходили один за другим, пожимали руку. Клэбо машинально кивал и улыбался, убеждая всех вокруг, что на седьмом небе от счастья. Он ведь действительно лучший. Получил, что хотел. Только вот сладкий вкус победы не ощущался на языке. Вместо него — горечь, сожаление и неозвученный вопрос: «Что, если бы палка уцелела?» Не было бы минутного отставания, соперник сохранил бы силы и шанс, которого лишился из-за него. Йоханнес зябко обхватил себя руками за плечи. Он хотел победить Большунова как равного, самого достойного из достойных. И этот самый-самый не подошел и не поздравил. Опершись на палки, Саша, мрачный как никогда, бессмысленно тыкал снег носком ботинка и горько вздыхал. Так горько, что мысли залегли в складке на лбу. Безразличие главного соперника задело до глубины души. Извинившись перед гордостью и самолюбием, Йоханнес нерешительно шагнул навстречу, но Большунов отвернулся и поспешно ушел. Обиженный Клэбо поперхнулся воздухом и с досады топнул ногой. Такого наглого типа он не встречал никогда. Ему, победителю общего зачета, только что дали от ворот поворот. Саша поставил табу на все и восстановил дистанцию. Теперь русский невежа его не уважал.***
На банкете в честь окончания сезона Йоханнес и Саша украдкой поглядывали друг на друга, неискренне радовались — один трофею, другой — блестящим результатам и не отходили от своих спутников. Эмиль и Аня понимающе переглядывались и вели свою игру: целовали настойчивее, прижимались жарче и ни на шаг от себя не отпускали. Отчаяние и безысходность сводили Йоханнеса с ума. Беснующаяся толпа, громкая музыка, надоедливые фотографы и журналисты подливали масла в огонь нескончаемой ревности. Весь вечер Саша улыбался блондинке, обнимал осиную талию и скользил ладонями по длинному розовому платью. Бестия хихикала и ластилась к нему еще бесстыднее, а Йоханнес сгорал. В попытке забыться он прижался к губам Эмиля, и тот ответил тягуче-медленно. Шершавый язык огладил кромку зубов, и Клэбо в ужасе отпрянул. Так похоже на его поцелуй, так невероятно, невыносимо больно, что терпеть не осталось сил. — Принеси мне выпить, — Йоханнес окинул любовника мутным от подступающих слез взглядом. — Конечно. Что ты хочешь? Сок, водичку, может, шаманское? — Что-нибудь крепкое. Эмиль покачал головой, и Йоханнес, взвыв, отправил его за шампанским. Хотелось напиться, стереть из памяти сумасшедший сезон и запретные мгновения близости, когда был на вершине блаженства. Будь Глобус с ним, он без сожаления разбил бы его. Может, так до Большунова дойдет, что без него Кубок Мира ему не нужен. Иверсен куда-то запропастился. Устав ждать, Клэбо отжал шампанское у скучающего Шюра, залпом осушил бокал и вернул его шокированному сокоманднику. Будь Мартин здесь, непременно бы высказался о его поведении, выслушал и дал ценный совет. Финал Кубка Мира прошел без Сундбю: накопилась усталость, сыгравшая на руку пресловутой норвежской тактике. Борьба за Кубок Мира обострилась, каждый балл был на вес золота. Сильный дистанционщик мог нарушить равновесие и неосознанно подыграть Саше. От бокала шампанского не полегчало. Если они с Эмилем поедут в бар, Йоханнес напьется до невменяемого состояния, отдастся ему, вытравит образ Саши из памяти, но утром, проснувшись в обнимку с похмельем, все равно будет его любить. Шатающейся походкой Йоханнес пересек зал, миновал кучку российских лыжниц и устремился к держащимся особняком Большунову и Жеребятьевой. — Саша, — нарушил он хрупкое единение парочки. — Можно тебя на пару слов? Большунов вздрогнул, отпрянул от девушки и впервые за вечер прямо посмотрел ему в глаза. — Милый, мы уходим, — сверкнув глазами, Аня вцепилась в рукав его пиджака. — Нечего его слушать. — Это не займет много времени. — Саше не о чем с тобой говорить. Все, что хотел, ты уже сделал. Застывший Большунов переминался с ноги на ногу, внимал аргументам обеих сторон и бесконечно долго смотрел в синие глаза. Не устоит, подумал Клэбо и усмехнулся. — Решать ему, а не тебе. Если он скажет мне уйти, я уйду и больше вас не потревожу. Помрачнев, Саша освободил руку и кивнул в сторону двери. — Только недолго! — воскликнула Аня, но парни ее уже не слышали.***
Они остановились у панорамного окна с видом на мерцающий Квебек. Коснувшись прохладного стекла, Йоханнес с непередаваемой грустью всмотрелся в усыпанный разноцветными точками город. Свет в окнах домов выстроился в сияющую дорожку и напомнил ему подсвеченную огнями взлетно-посадочную полосу. Завтра он увидится с семьей, а его не увидит до первого снега в Руке. Сегодня, сейчас — последний шанс прийти хоть к чему-то. Йоханнес обернулся и в полголоса произнес: — Я ни о чем не просил Алекса. Он рассказал мне уже на финише. Прости. Из-за меня он сломал тебе палку. Саша молча сверлил его серьезными серо-зелеными глазами. Не дождавшись ответа, Клэбо шагнул прочь, но его удержали. — У тебя с ним что-то было? — Нет. Я отказал ему в прошлом году из-за Эмиля. Он заметил взгляды и решил ему все рассказать. Прости, я себя не контролирую, — объяснился Йоханнес, залившись нежным румянцем. — Пытаюсь не пялиться на тебя и не могу. — Он шантажировал тебя? — Постелью, — заметив сжатые кулаки и гневный взгляд, Йоханнес поспешно добавил. — Ничего не было, я отказал ему. — Однако позволил лапать себя на глазах у всех! От ревности Большунова захватывало дух и сладко щемило в груди, но Клэбо, как мог, игнорировал радостный стук сердца. В первую очередь нужно вернуть доверие и уважение. — Я растерялся и не сразу его оттолкнул, — Йоханнес подошел ближе и с надеждой заглянул в любимые глаза. — Ты же знаешь, я не выношу чужие прикосновения. — Вот мудак! — Да… Пожалуйста, не заставляй меня оправдываться. Я ни в чем перед тобой не виноват. — Йоханнес несмело приблизился и коснулся лацканов пиджака. — Запомни одну вещь: с тобой я не соревнуюсь нечестно. Глаза напротив еще больше позеленели. Взгляд смягчился, и Саша, бегло оглянувшись, взволнованно спросил: — С чего вдруг? — Потому что ты очень много для меня значишь, — косвенно признался Клэбо. — Насколько много? Кончики пальцев скользнули по щеке, и Йоханнес робко улыбнулся. — Я покажу, — сократив расстояние, он прижался к теплым губам и отстранился. — Йоханнес… Большунов выдохнул его имя необычайно мягко, с легкой хрипотцой, выдавшей истинные желания. Клэбо повторно приблизился и, сдерживаясь из последних сил, прошептал: — Я так чувствую. Он снова поцеловал, и ему ответили несдержанно, яростно, с такой страстью, словно желали обглодать душу до костей. Под напором рук и губ Йоханнес отступил к окну и с голодом притянул Сашу ближе. — Тебе так идет этот дурацкий костюм… — шептал он, глотая воздух между поцелуями. — Ты в нем такой сексуальный… Саша прыснул. Если бы не Аня, он бы и на банкет явился в лыжном комбинезоне или спортивном костюме. — Снобский прикид, но спасибо, — усмехнулся Большунов, вжимая норвежца в стекло. — Никогда бы не подумал, что у вас с Аней столько общего. Йоханнес ревниво выдохнул и приглашающе облизнул губы. — На парней у нас вкусы совпадают, — он выразительно взмахнул ресницами. — Поцелуй меня. Саша ласкал его губы медленно и сладко и вдруг требовательно и жадно, прикусывая и зализывая кровинки. Контраст нежности и страсти сводил с ума, обострял чувства и расплескивал чашу эмоций. Они прервались, и норвежец искушающе шепнул: — Целовать меня приятнее, чем ее? Саша не сдержал улыбки. Обхватив нижнюю губу, он провел кончиком языка по мягкой коже без липкого блеска и неестественной упругости. Приятнее — не то слово. Целовать Йоханнеса — все равно, что пересечь первым финишную черту, подняться на верхнюю ступень пьедестала — непередаваемый восторг, эйфория и безграничное счастье. — Твои губы самые нежные, — признался Большунов и впился поцелуями в шею. Расстегнув вторую пуговицу на кипельно-белой рубашке, Саша уткнулся носом в ямочку, вдохнул сладкий аромат и не вытерпел. Третья пуговица покатилась по полу, и ключицы обожгли сухие, собственнические поцелуи. — Ты мой, — выдохнул Большунов и нежно укусил тонкую кожу под косточкой. Йоханнес согласно застонал, откинул голову и чуть не пробил затылком стекло. Кожа горела, голову кружил запретный туман. Саша щелкал пальцами, отрывая пуговку за пуговкой, раздевал и ласкал, а он почти не сопротивлялся. Напротив, льнул и ластился, позабыв о действительности. — Кто-нибудь увидит, — жалобно всхлипнул Клэбо. — Лучше в отеле. Машинально кивнув, Саша прильнул к обнаженной шеи, втянул нотки парфюма и дикий, сумасшедший аромат нежной кожи. Йоханнес сдался, расстегнул последнюю пуговицу и, коротко застонав, потянулся к чужой рубашке. Хотелось проявить инициативу, но Большунов прижал его запястья к стеклу, не разрешая, и несколько недовольно поцеловал. Подчинившись, Клэбо блаженно прикрыл глаза и с улыбкой ответил на ласку. Ему уже было все равно, что они в коридоре. Йоханнес с жадностью впитывал прикосновения, но наслаждался ими с трудом. Он не признался Саше в утреннем разговоре с Аней, боялся гнева, но еще больше — обмана, который рано или поздно откроется. С сожалением открыв глаза, Клэбо несколько секунд наблюдал за порхающими от одного соска к другому губами. Останавливать не хотелось, но честность взяла верх. — Подожди, пожалуйста, — Большунов поднял удивленный, полуосмысленный взгляд и остановился. — Я не все тебе рассказал. Эмиль в курсе, что мы с тобой… Саша выпрямился, и две пары глаз оказались на одном уровне. — Откуда? — Он догадался во время секса, — нехотя признался Йоханнес и, предупреждая вопрос, сказал: — Он меня не тронул: я припомнил ему Устюгова. Теперь он шелковый и виноватый. Большунов кивнул, потянулся за поцелуем, но Клэбо со вздохом остановил. — Это не все. Аня тоже все знает. Я ей все рассказал. Случайно. — Зеленые глаза потемнели, и Йоханнес испуганно пролепетал: — Прости. Я пришел поговорить, а эта стерва меня не впустила. Я не сдержался. Саша отстранился, сверкнул злыми, до ужаса зелеными глазами. На секунду Йоханнес решил, что его сейчас ударят. — Какого черта ты к ней полез? Идиот! Ты не представляешь, что натворил! Скрестив руки на груди, Клэбо обиженно выдохнул: — Да ты все равно ее бросишь. Я лишь сыграл на опережение. Легкомыслие Йоханнеса разозлило Сашу только сильнее. — Сыграл на опережение? — бушевал он. — А, если бы я завалился к Иверсену с такими заявлениями? Ты о ком-то, кроме себя, думаешь, нет? — Я думал о нас. — Если бы ты думал о нас, подождал бы, пока я ей расскажу. — И ты бы, конечно, рассказал! — усмехнулся Клэбо. — Глаза раскрой. Она помешана на тебе, как не знаю кто. Никуда она не денется, изменяй, сколько влезет! — Зачем ты это сделал?! — Да потому что я люблю тебя! Саша моргнул, с притворным спокойствием переваривая услышанное. Признание выбило из колеи, оборвало мысль и погасило обиду, но ответ не соскочил с языка. Йоханнес с тревогой всмотрелся в каменное лицо. Ни один мускул ни дрогнул. Русскому нет дела до его чувств. — Это не дает тебе права решать за других, — нашелся Большунов. — Нет, это ты решил за двоих! — воскликнул взбешенный равнодушием Йоханнес. — Еще на Тур де Ски ты решил, что нам это не нужно, чертов эгоист! — Ты сказал, что уважаешь мое решение. — Это было до того, как я узнал правду. Я думал, ты хочешь все забыть и вернуться к нормальной жизни. Все это наглая ложь! Ты любишь меня, но врешь самому себе, держишься за старые отношения и боишься чужого мнения. Ты просто трус! — Тебе меня не понять! Ты привык, что все всегда для тебя. Ты, а не я, родился в Тронхейме. Ты, а не я, встречаешься с одним из сильнейших лыжников планеты. Ты, а не я, плетешься по лыжне, дожидаешься соперников и унижаешь на финише. Ты, а не я, позволяешь товарищам по команде работать на тебя и тебе поддаваться. Тебе все достается слишком легко. Ты не привык к трудностям и отказам. Это время прошло, Йоханнес. Ему отказали. Снова. Нервы не выдержали, и Клэбо, сократив расстояние, влепил пощечину и прошипел: — Правильно Алекс сказал — ты слабак. Слабак и трус недостоен лучшего лыжника в мире. Надо было лечь под него, он бы меня удовлетворил. На что я рассчитывал? Ты даже трахнуть меня не можешь! А что говорить о любви? Ничтожество! Большунов молчал. Щека горела, но ответить тем же желания не было. Он не сможет его ударить. — Я тебя ненавижу, — выплюнул Йоханнес, доведенный до ручки безразличием. Ударив Сашу еще раз, он оттолкнул его и процедил: — Пошел вон, ублюдок. Клэбо отвернулся, заткнул уши, не желая слышать стук ботинок по начищенному до блеска полу. Запахнув рубашку, он прижался лбом к холодному стеклу и закрыл глаза. Все пустое, и незачем спешить. Нежный поцелуй в шею заставил Йоханнеса открыть глаза и разочароваться еще сильнее. — Я принес шампанское, дорогой, — шепнул Эмиль, прижимая его к стеклу. Клэбо бросил бокал на пол и под оглушительный звон поцеловал любовника. Из зала, держась за руки, выплыли Аня с Сашей. Дрожащими руками Йоханнес оторвал верхние пуговицы на рубашке и потребовал: — Поцелуй здесь. Быстро. Иверсен прижался к ключицам, слегка посасывая, и Клэбо театрально застонал. Большунов оглянулся, поймал насмешливый взгляд и хлопнул дверью с так, что в коридоре задрожали стены. Сашина рука на девичьей талии — последнее, что запомнил норвежец. — Ну, не здесь же… — одернул он раздевающего Эмиля. — В отель? — Хорошо. Но сначала пообещай мне одну вещь. Иверсен быстро кивнул, готовый выслушать предсказуемое желание. — Хочу, чтобы сегодня ты был груб как никогда, чтобы мне было больно по-настоящему. — Йоханнес… — пораженно выдохнул он. — Ты обещал, — настаивал Клэбо, отрезая пути к отступлению. — Без прелюдии и телячьих нежностей. Ясно тебе? — Хорошо, — Эмиль прижал к себе трясущееся тело. — Не плачь, детка. Я помогу тебе его забыть. — Да, — Йоханнес нехотя положил голову ему на плечо. — Пожалуйста, помоги мне его забыть.