Здесь всегда идет снег

      Легкие закатные сумерки спустились на Лиллехаммер, и бегущая впереди лыжня окрасилась в нежно-розовый цвет.       Первый круг Йоханнес и Саша неторопливо бежали параллельными курсами. Желая быть ближе, они забывали о соперничестве, выходили из лыжни и цеплялись палками. Трасса в головах сужалась. Пытаясь утолить нестерпимый голод, россиянин с норвежцем теснее прижимались друг к другу. Они сблизились слишком сильно и столкнулись лыжами. Йоханнес пошатнулся, задел Сашу локтем, и тот в последний момент убрал палку и затормозил.       — Придурок! — отдышался Большунов. — Чуть палку не сломал!       — Ага, — беспечно ответил Клэбо. — Так тебе и надо. Нечего на лыжи наезжать!       — А надо было по своей лыжне бежать! Зачем сунулся в мою?       — Потому что только так я могу быть ближе к тебе!       Голос Йоханнеса, звонкий и чистый, прокатился по лесополосе. Саша привычно оглянулся. Поздно вечером никто не катался, но порой мерещилось, что кто-то подслушивает и подсматривает.       Клэбо жалел, что не сдержался. Слова прозвучали нелепо после случившегося в Квебеке, новостей межсезонья, после всего, что они наговорили и натворили.       — Здесь никого нет, — успокоил норвежец. — Пойдем на спринтерский круг.       Саша рассеянно кивнул. Слова Йоханнеса расцарапали душу до кровавых полосок. Он пропустил Клэбо и устремился следом, рассматривая с ненасытной жадностью.       На последнем подъеме дух соперничества взыграл в крови, и они помчались в гору не жалея сил. Йоханнес привычно обогнал, обернулся на вершине и нагло уселся на снег, дожидаясь запыхавшегося Большунова. Клэбо ликовал. Он все еще может быть ему соперником!       — Чего расселся? — спросил Саша довольного норвежца. — Поднимайся и пошли. Попробуем снова.       На эйфории Йоханнес улегся на снег и чуть не скатился с горы.       — Не хочу! — закапризничал он. — Я все равно выиграю. Я всегда выигрываю.       Саша с преувеличенным вниманием разглядывал небо. Уже стемнело, они наедине, вокруг ни души, снег не такой уж холодный, а Йоханнес такой соблазнительный, что думать было нечем.       — Нет! — воскликнул Большунов.       — Да…       Голос норвежца — чистый мед, капающий с дерева. Он переливался, забирался под кожу, впрыскивался в вены. Саша взглянул на соперника через плечо и болезненное возбуждение располосовало низ живота. Йоханнес рисовал большим пальцем на бедре.       — Вспомни Руку, — надавил Саша на больное.       Если Йоханнес не придет в себя и не прекратит, он точно не сдержится и поцелует его.       Хитрость сработала. Раздраженный Клэбо вскочил, бросил: «Пошли!» и первым спустился с горы.       Вторая, третья, десятая попытки закончились тем же самым. Измученный Саша свалился на снег рядом с хохочущим Йоханнесом.       — Я безнадежен.       Соприкоснувшись плечом, норвежец неприлично долго смотрел в глаза.       — Нет. Ты слишком стараешься. Давай попробуем снова.       — Погоди. Дай отдохну.       Лежа на снегу, они искали звезды в темном норвежском небе. Йоханнес заглянул в глаза, осторожно придвинулся. Кольцо на безымянном пальце опалило кожу, и Саша с глухим стоном удержался. Было нельзя, но запреты в голове не справлялись с потребностью сердца и тела. Клэбо потянулся к губам, и Большунов вскочил, подергал конечностями, разминая.       — Пошли!       Соперники спустились к подножью горы.       — А теперь послушай меня, — скомандовал Клэбо. — Частота моих движений выше, потому что я бегу, а ты скользишь. В пять отталкиваний я вкладываю столько же сил, сколько ты в одно. Перестань упираться, и все получится.       — Да как же не упираться? — недоумевал Большунов.       — Ты слишком много думаешь. У тебя в голове сидит, что ты не можешь, потому-то ты и не можешь.       — Но я, действительно, не могу…       — Ты можешь. Посмотри на меня, — потребовал Йоханнес, и Саша подчинился. — На крутом подъеме прокат минимален. Бежать проще, чем скользить. Пять движений лучше, чем одно. Сосредоточься и попробуй. Я побегу, а ты — за мной. Не думай о сопернике, которого надо обогнать. Лыжи сделают за тебя. Давай.       Саша кивнул. Клэбо рванул, он по привычке бросился следом, но вспомнил совет и заменил скользящие движения беговой дорожкой. Ноги оторвались от снега, и в полете осенило, как Йоханнес получает преимущество.       — Очень неплохо, — улыбнулся норвежец. — Еще раз?       Саша пробовал снова и снова, и с каждым разом получалось лучше. Йоханнес оказался прав: бежать эффективнее. Толчкок получался сильнее, колени сгибались и разгибались быстрее, и вместо одного движения он успевал сделать пять коротких и экономичных.       Вымотанные, они опустились на снег.       — Не боишься, что это сыграет с тобой злую шутку? — поддел Саша.       Йоханнес снял лыжи и беззаботно ответил:       — Не-а. На горе меня не обогнать. Но ты можешь считать тренировку благодарностью.       — За что?       — Дистанционная выносливость. Ты подсказал мне…       Большунов вытянул ноги, с улыбкой всмотрелся в покоренный подъем, смакуя лучшую тренировку в жизни.       — Как успехи?       — Плохо. Сам сегодня видел.       Вспомнив прошлогодние результаты Йоханнеса в скиатлонах, Саша нервно усмехнулся.       — Скромничаешь. У тебя прогресс.       Голос боязливо дрогнул. Уловив интонацию, Йоханнес с волнением заглянул в глаза.       — Тебя это пугает?       — Нет.       — Ну, разумеется! — норвежец поднялся на ноги и стряхнул снег с колен. — На дистанции ты меня и за соперника не считаешь!       — Ну, это не так.       — Сборная бредит тобой! — бессильно воскликнул Клэбо. — Эйрик, Мартин, Эмиль — все на тебе помешаны. Ханс сегодня заявил, что мне лучше не путаться под ногами. Он, видите ли, тренируется, чтобы тебя победить.       Истерика вызвала улыбку напополам с приятной болью в груди.       — Ты ревнуешь?       — Да! Да, черт бы тебя побрал, я ревную! К своим, к чужим, ко всем, кто бежит рядом и тебя обыгрывает. Я всех ненавижу!       Норвежец отвернулся, испугавшись увидеть презрение на дорогом лице.       — Йоханнес, посмотри на меня.       — Нет.        Большунов чертыхнулся, обнял за плечи и прижался грудью к дрожащей спине.       — Ты вправду считаешь, что кто-то другой может дать мне такие же эмоции, как ты?       Клэбо пожал плечами, нехотя отстранился.       — Не знаю. Я устал от твоего равнодушия. Тебе плевать на меня и в жизни, и на лыжне. Ты не замечаешь меня, а я не знаю, как это изменить. В скиатлонах и марафонах ты думаешь о ком-то другом, и это бесит больше всего.       Саша поспешно прижался, пристроил сцепленные в замок руки на теплом животе, и Йоханнес шумно, недоверчиво выдохнул.       — Я думаю о тебе постоянно. Я думал о тебе в скиатлоне, да так, что чуть не свалил Иверсена на повороте. Я соперничаю с твоей сборной, со своими ребятами, с французами, с итальянцами… Ни один из них и рядом с тобой не стоит. Ты лучше всех. Побеждать тебя — лучшее, что я знаю.       Ладони без разрешения скользнули ниже, и Йоханнес схватил запястья, умоляя Сашу остановиться, а себя — сдержаться.       — Ханс сильнее меня во многом и может дать тебе больше.       Не в состоянии не прикасаться, Большунов освободил руки, сжал теплые бока, огладил напряженную спину, коснулся плеч, шеи, живота. Йоханнеса трясло как в лихорадке. Он жмурился, крутил головой, запрещал телу поддаваться, но оно не слушалось. Тяжесть холодного металла на пальце отрезвляла разум, но не сердце.       — Нет, — раздался голос у самого уха. — Ты номер один. Всегда. И неважно, сколько еще обгонит меня на лыжне.       Клэбо всхлипнул, застонал и обернулся, поймав теплый взгляд серо-зеленых глаз.       — Значит, если я никогда ничего не смогу на дистанции…       —… ты все равно останешься для меня всем.       Большунов сказал больше, чем нужно, открыл рот, чтобы смягчить фразу, но не успел.       Йоханнес набросился с поцелуями, и Саша тут же ответил, не в силах бороться с ним и с собой. Восемь долгих месяцев он целовал другие губы, мечтал об этих, самых нежных и требовательных, и сейчас рьяно кусал их и облизывал, впитывая каждый вздох.       Клэбо внезапно отстранился, схватился за горящие щеки.       — Прости… Я не должен был.       Йоханнес решил за двоих. Расстроенный Саша отдышался и выдавил бестолковое:       — Да.       Норвежец поперхнулся воздухом, оттолкнул и второй раз за вечер забился в истерике.       — Просто «да»? Не смеши меня! Ты меня хочешь. Признайся в этом хоть себе, Большунов! Лапаешь меня, будто я твоя собственность. Твои мозги давно не на месте.       Намек рассердил, и Саша позлорадствовал:       — Ты психуешь, потому что не сдержался и поцеловал?       — А ты — потому что ответил? — парировал Йоханнес и притворно улыбнулся: — Кстати, поздравляю с предстоящей свадьбой. Уже выбрали с невестой место для торжества?       Хуже, чем удар под дых, и больнее, чем проигрыши на лыжне. Саша грубо дернул норвежца на себя и с фальшивым воодушевлением ответил:       — Нет, но не беспокойся. Мы с Аней пришлем вам с Эмилем приглашение.       Разъяренный Йоханнес вырывался, но Саша держал крепко, против воли притягивал ближе, гуляя по лезвию ножа. Близость тел работала безотказно, низ живота тянуло до помутнения. Пряча возбуждение за отвращением, Клэбо в бешенстве продолжал бессмысленную перепалку:       — Да мы с радостью! Где проведёте медовый месяц?       — На Мальдивах. Океан, белый песок, солнце. Ане понравится.       — Наконец-то ты ее хорошенько трахнешь! — сгорая от ревности, процедил Йоханнес. — Она, бедняжка, устала скакать на тебе в перерывах между тренировками и проигрышами на лыжне.       Ехидство Клэбо, его шуточки, колкие взгляды и натуральное издевательство вымораживали, сводили с ума, возбуждали неправильно и жестоко. Сильнее, чем придушить, Большунов хотел завалить его в снег и взять, заняться с ним сумасшедшей любовью и выбить дурь из головы. Чем сильнее он злился, тем сильнее его хотел.       Раскрасневшийся, истеричный Йоханнес был таким сексуальным и наэлектризованным, что терпеть его рядом стоило высших сил. Плавающий полуосмысленный взгляд взорвал сознание, и Саша, не справившись с эмоциями, обрушил на соперника праведный гнев:       — Да куда уж моей невесте до твоего парня! Как жизнь с Эмилем под одной крышей? Сомневаюсь, что он доволен. Ты ему уже мозг вынес истериками и капризами.       — О, не переживай, у нас все прекрасно! — Йоханнеса несло сильнее, чем на лыжне. — Занимались любовью все межсезонье. Тестировали новые места, но так и не решили, где лучше.       — А чем кровать плоха? —  спросил Саша с плохо скрываемой ревностью.       До безобразия возбужденный Йоханнес прильнул всем телом и подрагивающими от нетерпения губами прошептал:       — Видишь ли, в порыве страсти мы в первую ночь разорвали простынь.       — Сочувствую. А какие еще варианты?       — Пробовали на столе, жесткова-то, — Саша крепче сжал его локоть, и Йоханнес поспешно уточнил. — Не беспокойся, Эмиль не был груб. Наоборот, был безумно нежен. Такое вытворял языком и губами… Жаль, столешница жесткая, неудобно лежать. На подоконнике тоже не расслабишься.       Грязные, безумно возбуждающие слова лишали последних остатков разума. Сквозь слои одежды Саша слышал биение заведенных сердец, видел в черных от страсти глазах отражение ярко-зеленых, переполненных желанием, и уже ни о чем не думал. В горле пересохло, он ослабил хватку и грустно спросил:       — Реально ни одного нормального места?       Клэбо обнял за шею, замер в сантиметре от губ и мягко произнес:       — Только ковер у камина.       — А с ним что не так?       — Все так. Можно выключить свет, закрыть глаза и…       Йоханнес понимал, что придумывает, но хотел доиграть роль до конца.       — И что? — Саша почти коснулся губ.       — И представить, что он это ты.       За откровенностью последовала болезненная вспышка возбуждения. Вцепившись друг в друга, Йоханнес и Саша рухнули в снег и по-звериному голодно искусали губы. Стоя на коленях, они пытались разорвать одежду, дотянуться до обнаженной кожи, но кнопочки и молнии не поддавались напору неаккуратных пальцев.       Не вытерпев, Большунов задрал все, что мешало, раздвинул стонущему норвежцу ноги и скользнул в пульсирующие, жаркие и влажные штаны. Обнаженная поясница заскользила по снежной крошке, и Клэбо, срывая голос, поднял сумасшедший вой. Рев удовольствия выбил барабанные перепонки, Саша упал на него, торопливо, не очень нежно лаская и стирая с искусанных губ кровь.       — Йоханнес, — охрипнув от страсти, позвал он. — Я тебя…       — Потом скажешь, — взмолился Клэбо и приспустил ему штаны. — Ты столько ко мне не прикасался… Убери руку. Не могу больше терпеть.       Он смотрел шальным, осоловевшим взглядом, не соображал и боялся кончить от того, что лежит на снегу под любимым.       Саша оставил в покое истекающую промежность, расфокусированным взглядом нашел его руку и сжал. Йоханнес сорвал надоевшую перчатку, с горечью ощупал кольцо и, сдержавшись, чтобы не снять, прошептал:       — Пожалуйста, не ласкай... Просто войди. Мне так больно… и так хорошо.       Ласковые прикосновения мучили горячо любимого норвежца, истязали хуже ударов плетью. Жалея и недоумевая, Саша напоследок поцеловал плоский живот и прошептал:       — Сейчас, сейчас. Потерпи немного.       Большунов потянул штаны, но радужные точки заплясали перед глазами, сбили с толку, и руки ослушались.              Манипуляция лишила Йоханнеса остатков наслаждения. Он сжался, схватился за низ живота и заплакал от сильнейшего перевозбуждения.       Некстати вспомнился подозрительный взгляд Эмиля. Картинки бесконечной боли поплыли перед глазами: стекающая по бедрам кровь, перебитая посуда, рваное постельное белье и ни одного человеческого прикосновения с прошлого марта. Радужная нить прошила тело, Клэбо лихорадочно обшарил соперника и обмяк в нежных руках.        Саша остановился, вытирая слезы с гладкой, теплой щеки.       — Что такое? Холодно?        Дрожащий, мокрый Йоханнес лежал под ним с разведенными ногами, все позволял, но не ласкал в ответ, не прижимался и не стонал. Аккуратно опустив ладони на плечи, он виновато всхлинул и поднял лазурные глаза.       Большунов нежно поцеловал солоноватую от пота шею.       — Не молчи, пожалуйста. Что случилось?       Йоханнес отвернулся, замешкавшись с ответом. Стараясь не тревожить желанное тело, Саша спустился к промежности и понял, в чем дело. Клэбо всхлипнул, уткнулся носом в слежавшиеся хлопья и безудержно разрыдался.       — Йоханнес… Так быстро.       Скинув Сашу с себя, норвежец размазал остатки слез, оправил одежду и уселся на колени.       — Прости, пожалуйста. Мне так стыдно.       Саша прижал его к себе и погладил по волосам. Возбуждение сходило на нет, и в голове появлялась осмысленность.       — Глупости. Нет ничего страшного в том, что у нас не получилось.       — У нас?! —  раздраженно переспросил Клэбо и отстранился. — С тобой как раз все нормально.       — Ты устал и перенервничал. Такое бывает.       Йоханнес тряхнул волосами и истерично воскликнул:       — Не трогай меня! Ненавижу твои прикосновения!       — Но я почти ничего и не сделал, — Саша растерянно развел руками. — Ты так реагируешь на ласки, что мне не по себе.       — Потому что Эмиль нормально не прикасается! Я все межсезонье терпел боль, пытался забыть, как ты изводишь меня... Я так сильно этого хотел… — Йоханнес разрыдался еще безутешнее. — Я хотел, чтобы мы хоть раз были вместе по-настоящему.       — Погоди…- перебил Большунов и потряс за плечи. — В смысле терпел боль? Что он с тобой делал?       Опомнившись, Клэбо вскочил на ноги, надел лыжи и прошептал:       — Прости. Это не ты ничтожество, а я. И в жизни, и на лыжне.       Йоханнес умчался под гору и не услышал криков и просьб, не увидел бегущего след в след соперника, который пытался догнать и вернуть.