***
Эмиль притащил любовника в душевую, прижал к кафелю и впился в губы. Йоханнес не возражал, но отвечал неохотно, словно приходилось раскрывать губы и впускать в рот чужой язык. Иверсен на мгновение остановился, погладил по щеке и заглянул в глаза. — Я люблю тебя. Клэбо взгляд не отвел, но на признание не ответил. Эмиль прижался вплотную, торопливо притерся. — Не здесь же! - опомнился Йоханнес и чуть-чуть отодвинулся. - Кто-нибудь может зайти… — Да брось, никто не придет, — Эмиль прикусил линию челюсти. — У нас неделю не было. Я так сильно тебя хочу. Желанные слова от нежеланного человека разорвали на части. Йоханнес не отказался бы от близости, если бы она помогла забыть собственную никчемность, жаркие, выворачивающие душу прикосновения и кольцо на пальце — по иронии судьбы в цвет очередной, какой там по счету медали. Всхлипнув, он увернулся от поцелуя. — Завтра гонка… — Не волнуйся, я буду осторожен. Йоханнес беспомощно кивнул. Эмиль трепетно выцеловывал шею, ласкал кончиками пальцев точеные скулы, гладил по волосам, шептал миллион нежностей… Все было без толку. Клэбо остался безучасным. Теряя терпение, Иверсен оторвал любовника от стены, подтолкнул к раковине и шепнул: — Закрой глаза и представь, что я это он. Может, так тебе станет легче. Йоханнес не понимал, зачем это нужно Эмилю, но авантюру поддержал - убрался из грязного, жестокого и несправедливого мира в свой — идеально-придуманный. Медленно расстегнув молнию на комбинезоне, Иверсен спустился легкими поцелуями вдоль позвоночника. Кожа на глазах покрылась мурашками, парень жадно глотнул воздуха и плотнее прижался к столешнице. — Ну, надо же, — ухмыльнулся Эмиль. — Так быстро. Ладони прошлись по горячим бокам, скользнули на живот, мучая нестерпимым жаром. Йоханнес просяще застонал, и Эмиль сжалился, погладил чуть ниже пупка, царапая родинку. Клэбо заскулил и, не открывая глаз, приспустил комбинезон с плеч. «Хрен пойми, что ему нужно», — подумал Иверсен. Лаская чуть ниже, он потерся носом об обнаженное плечо и прижался губами. Воспоминания о несвершившейся близости смешались воедино, ударили по сердцу, залили кровью. Мало, что понимая, Йоханнес стянул комбинезон к щиколоткам, шагнул из него. Сегодня они успеют, смогут, не остановятся. — Хоть что-то мне не приходится делать за тебя, — глухо прорычал Эмиль, зная прекрасно, что любовник не слышит. Рука переместилась ниже и сжала промежность. Белье было безнадежно влажным, вибрация под ним действовала Иверсену на нервы. Йоханнес счастливо выдохнул, накрыл своей рукой его руку, скромно намекая. — Ноги раздвинь, — процедил недовольный Эмиль и убрал его пальцы, чтобы не мешали. — Это тоже я за тебя должен делать? Он надавил сильнее, наслаждаясь болезненным жаром. Йоханнес извернулся, застонал, и Эмилю стало дурно. «Проклятье. Не хватало еще, чтобы он кончил». В отключке Клэбо бессвязно бормотал на полунорвежском-полуанглийском, раскачивался и терся о столешницу. Собрав прозрачные капли, Эмиль вытер их о щеку любовника и прошептал: — Ты такой мокрый. Так сильно хочешь его, да? Знаешь, мне любопытно… Что он такое делает, что ты течешь, как сучка, при мысли о нем. Может, я тоже так смогу? Йоханнес не ответил. Он не расслышал издевательских слов. Присев на корточки, Иверсен положил руки на бедра, коснулся губами поясницы и продолжил бессмысленный садистский диалог: — Так он тоже делает? — Эмиль поцеловал шов на белье между ягодицами. — Что молчишь? Скажи, я хочу знать. Вцепившись ногтями в столешницу, Йоханнес прогнулся в пояснице и нетерпеливо потянул белье вниз. — Поцелуй там снова, — взмолился он в бессознательном состоянии. — Пожалуйста. — Да что ты говоришь?! — усмехнулся Эмиль и лизнул пульсирующую бороздку. — Со мной ты никогда так не спешил. Интересно, что ты делаешь для него... Ничего? Я так и думал. Бесполезное бревно. Хоть бы ноги нормально раздвинул. Иверсен выцеловывал ягодицы, перебирал складочки кожи, скользил кончиками пальцев по внутренней стороне бедер и шептал оскорбления напополам с пошлостями. Йоханнес заскоблил ногтями по фаянсу, тихо, ритмично и надоедливо. Крыша поехала, и Эмиль предупреждающе зашипел: — Еще раз, и я трахну тебя без подготовки. Жестокие слова достигли ушей, и Клэбо послушно переместил пальцы на край столешницы. Саша не мог такое сказать. Сознание прояснилось, он приоткрыл глаз, но ласки возобновились. Нежные и изощренные, они вышибли дух и оборвали связь с реальностью. Йоханнес жалобно стонал, не знал, куда деть руки, за что ухватиться, чтобы до скрипа не исцарапать раковину, умолял и шептал о любви. Легко коснувшись промежности, Эмиль молниеносно убрал руку. Йоханнес возбудился так сильно, что следующее прикосновение могло стать последним. Иверсен до чертиков завидовал Большунову. Клэбо желал другого с нечеловеческой силой, до беспамятства возбуждался от одних мыслей. Йоханнес был открытым, доверчивым и раскрепощенным, признавался в откровенных желаниях, бесстыдно умолял, шептал о любви, страстно и часто. В начале их многолетних отношений он таким не был. Не случалось, чтобы между ног было настолько влажно, а между ягодиц - горячо. Тот, кто принадлежал ему, плавится не от прикосновений и ласк, а от воспоминаний. Это невероятно бесило и возбуждало. Чем сильнее Йоханнес хотел другого, тем сильнее Эмиль хотел его. — Пожалуйста, давай сейчас, — услышал он слабый, бессознательный шепот. — Я так сильно хочу. Иверсен коротко и зло застонал, поднялся и грубо вдавил в столешницу, сжав ладони в своих. Дверь душевой распахнулась. Эмиль всмотрелся в отражение, ухмыльнулся и потерся возбуждением между ягодиц. — Скажи, что хочешь меня, и я все для тебя сделаю, - по-английски произнес он. Йоханнес обиженно застонал, освободил руку и сложил переплетенные пальцы на низ живота. — Какие еще доказательства тебе нужны?! - страстно выдохнул он. - Хочу тебя. Люблю тебя. Только тебя и никого другого. Эмиль хмыкнул и, лаская любовника между ног, бросил через плечо: — Выйди отсюда. Мы с Йоханнесом не закончили. Дверь захлопнулась. Разъяренный Саша налетел на Эмиля, сбил с ног и яростно рявкнул: — Уже закончили. Йоханнес открыл глаза, вскрикнул и отшатнулся от раковины. Готовый сгореть от стыда, он запутался в болтающемся на щиколотках белье и чуть не упал. Хорошенько приложившись затылком, Эмиль с пошлой улыбкой наблюдал за потугами любовника прикрыть наготу. — Детка, не надевай. Я возьму тебя, как только он свалит, — он равнодушно уткнулся в багрового, ополоумевшего Большунова: — Слезь с меня, и дай нам кончить. Йоханнес не может больше терпеть. Сдерживая порыв врезать по наглой, измывающейся роже, Саша бешено ответил: — Еще чего. Ты к нему больше не притронешься, ясно тебе? — Да? И кто же мне запретит ласкать своего парня? Нужно спрашивать разрешение, чтобы его трахнуть? Сумасшедшая ревность захлестнула, и Саша повторно приложил Эмиля о плиточный пол с намерением задушить. Справившись с бельем, Йоханнес склонился над трясущимся Сашей и попытался за плечи оттащить от задыхающегося любовника. — Остановись немедленно! — А меня он никогда не просит останавливаться, — прохрипел посиневший Иверсен и съязвил. — Просит еще, и еще, и как можно глубже. — Закрой свой поганый рот! Саша сжал шею с такой силой, что Эмиль, задыхаясь, скорчился в муках и наконец заткнулся. Клэбо трясущимися руками схватил Большунова за плечи, потянул на себя, но тот отмахнулся. — Ты убьешь его! — Давно пора. Пусть сдохнет, надоел! В отчаянии Йоханнес опустился на колени, нерешительно коснулся ровной, нервно подрагивающей спины и поцеловал между лопаток. — Перестань, пожалуйста. Робкое прикосновение отрезвило, дурной туман рассеялся. Саша разжал пальцы, позволил синющему Иверсену глотнуть воздуха. Йоханнес благодарно поцеловал крепкое плечо, успокаивающе погладил спину и, уткнувшись между лопаток, вдохнул любимый запах. — Спасибо. Саша пришел в себя, убрал руки и слез с полудохлого, как выброшенная на берег рыба, норвежца. Обернувшись к Клэбо, он притянул его за талию и ласково спросил: — Ты в порядке? Йоханнес застенчиво кивнул, прижался к желанному телу и вцепился в плечи, не желая отпускать. Он не отказался бы просидеть вечность в душевой, на холодной плитке, если Саша будет его обнимать. Бросив взгляд на злющего, как черт, любовника, Клэбо вспомнил, как просил и умолял, стонал от ненавистных прикосновений, признался на Сашиных глазах и не сразу остановил… Стыд и отвращение захлестнули, норвежец высвободился из объятий и отстранился. — Уходи. — Ты спятил?! — Большунов протянул руку к нежной щеке, но Йоханнес не позволил к себе прикоснуться. — Хочешь остаться с ним и продолжить? Развалившийся на полу Эмиль потирал шишку на затылке и с удовольствием слушал душещипательный диалог. — Да. Оставь нас, пожалуйста. — Нет, — жестко ответил Саша. — С этим психом ты не останешься. Он тебя заставил, да? — Давай, скажи ему правду! — подбадривал Эмиль, растирая кожу на шее. Йоханнес поднял виноватые, безнадежно пустые глаза. — Нет. Я сам. Мне было хорошо, и я… я... Уйди, я прошу тебя! — Ты лжешь, — по-новой завелся Саша. — Одевайся и пошли. Нейроны мозга и клеточки сердца впервые единодушно потребовали уйти с ним, но губы раскрылись в истеричной, бессмысленно-наигранной тираде: — Хватит решать за меня! Я хотел его, а ты все испортил. Приспичило же припереться… До церемонии всего ничего. Немедленно убирайся! Саша поднялся с колен, раздумывая, как поступить. Йоханнес опустил глаза, отвернулся, демонстрируя обнаженную спину. Безупречная кожа - чистая, гладкая, нежная, желанная… С чего он решил, что Клэбо плохо с любовником? Йоханнес дрожал не от страха, стонал не от боли, и это признание было не для него… Закипая от ревности, Саша бросил на пошло облизавшего губы Иверсена испепеляющий взгляд и психанул: — Как пожелаешь. Приятного времяпрепровождения! Дверь захлопнулась. Прижав колени к груди, Клэбо обнял себя за плечи. Зловещее и неотвратимое сгустили воздух, и стало нечем дышать. Быстро оправившись, Эмиль схватил его за запястья. — Вставай, мы не закончили. — Отстань, — оттолкнул Йоханнес. — Я не хочу. Эмиль с жадностью осмотрел тело, задержал взгляд ниже пояса и усмехнулся. — Хм, и вправду не хочешь. Оно и понятно, он же ушел… Придется мне снова помочь тебе его забыть. Зрачок рассекла жуткая молния. Йоханнес попятился, налетел на душевую кабинку. Толкнув любовника к стене, Эмиль под бурное сопротивление сдвинул стеклянную стенку, приспустил белье и навалился сверху. — Ублюдок! Не смей! — в отчаянии завопил Клэбо, извернулся и ударил. Волны возбуждения раскачали тело. Эмиль впечатал его грудью в кафель, выкрутил шею и сжал челюсть стальной клешней. — Проглотив измену, я из кожи вон лез в межсезонье, чтобы помочь тебе его забыть, - — он вцепился зубами в шею, оттянул кожу и почти порвал. — Я потратил уйму времени на твою прихоть, — Иверсен до хруста стиснул дрожащее плечо. — И что же я вижу? Ты мне не помогаешь. С каких пор с тренировки возвращаются с искусанными губами и пятном между ног? Мозгов не хватило обтереться снегом? Йоханнес дернулся. Боль в шеи и вывернутых плечах прострелила, и он со стоном привалился к холодной плитке. — Расстегни мне комбинезон. — Нет. Эмиль развернул его за плечи и сжал горло, заставляя задыхаться. — У тебя был выбор — уйти с ним или остаться со мной. Ты выбрал остаться, так что перестань капризничать и упираться. Я знал, что он идет за нами и у него сорвет крышу от увиденного. О, да, он все видел! Теперь ты для него такая же шлюха, как и для меня, — хватка ослабла, и Клэбо судорожно глотнул, раскрывая трепещущие легкие. — Расстегивай и поживее! Растоптанный и униженный, Йоханнес смиренно потянул молнию и отвернулся к стене, не желая смотреть в пустые, похотливые глаза, ненавидеть еще сильнее. Он зажмурился до звезд, но Эмиль Иверсен не исчез. Истерзав шею, мучитель заломил руки за спину, до синяков стиснул нежные бедра и ближе придвинул таз. Йоханнес терпел в межсезонье, но сейчас не справлялся с отчаянием и неизбежностью, дрожал и мысленно искал защиты. Если бы Саша вернулся... Сжавшись в комок, Клэбо предпринял последнюю попытку остановить поехавшего любовника. — Завтра гонка… Сил сопротивляться не осталось. Он умолял себя перетерпеть, пережить боль в последний раз. — Побежишь, если встанешь с кровати. — Может, ты хотя бы… — Обойдешься. Отточенным движением Эмиль насквозь пронзил нежную плоть. Сжавшиеся мышцы не пропустили, он зарычал и толкнулся глубже, терпеливо и безжалостно разрывая. Йоханнесу приоткрыл рот, но спазм боли и ужаса поработил мозг, и крик рассыпался. Внутрь ввернули огромный нож. Острый конец вращался, цеплял стенки и распарывал на миллионы трещинок. Лезвие проскочило в глубь, выпотрошив остатки сдержанности. Истошный вопль вырвался из груди. Иверсен ругнулся, выскользнул из кровоточащего тепла и включил душ, заглушая душераздирающий крик. Мокрый, замерзший и изувеченный, Йоханнес приник к стене, попытался врасти в нее, слиться с забрызганной плиткой. Смакуя бегущие по щекам слезы, Эмиль шептал на ухо: — Что уже не нравится, да? Не тебе одному получать удовольствие, — он врывался яростным ураганом в измученное, безвольное тело. — Знаешь, о чем я думаю? Не притворяйся, что не слышишь! Свою невесту он трахает так же нежно, как тебя, или привилегии только для любимой шлюхи? — У нас… У нас ничего не было. Воспользовавшись замешательством, Йоханнес потихоньку освободил руки и встряхнул запястья. — Да ладно?! Совсем-совсем ничего? Это многое объясняет. Теперь я понял, почему ты психованный и неудовлетворенный третий год. Ты перед ним и так и этак, а он ни в какую. Хочет, но играет в благородство, держит на коротком поводке и делает вид, что вы просто соперники. Как же знакомо… — подкатившие к сердцу воспоминания ярким лучом осветили картину, Эмиль ушел в себя и прошелестел: — Не зря говорят, русские долго запрягают… Но, когда запрягут, не удержишь. Трахаться приятно, но заниматься любовью круче. Рассказать тебе? Если выиграешь марафон на чемпионате мира, почувствуешь то же самое. Очень жаль, что тебе не испытать. Вспышка прошлого озарила прогнившую душу, на мгновение Иверсен пришел в себя и ужаснулся тому, что делает. За прикрытыми веками хрустнула палка, Сергей ударил, незаслуженно обвинил, ушел и женился… Утихшая, казалось бы, боль вернулась — до слез, до зубного скрежета. Эмиль утробно зарычал, схватил Йоханнеса и толкнулся в разорванное нутро, вымещая неисчерпанные страдания. — Можешь сбежать от меня, но он ни за что на свете с тобой не останется. У него кольцо, невеста и обязательства перед командой и страной. Он будет трахать тебя в перерывах между гонками, уходить, возвращаться, лепетать извинения, трахать и снова уходить. Согласен на такую жизнь? Лучший лыжник мира проиграл борьбу за сердце лыжнице из второго эшелона. Год назад такое тебе и не снилось. Йоханнес стукнулся лбом о кафель, и сознание поплыло. — Остановись, - простонал он. - Ты не соображаешь, что делаешь. Иверсен стиснул челюсти на плече, заставив взвизгнуть от боли. — Ты никуда от меня не денешься. Ты только мой. Всегда будешь моим. Скажи, что хочешь меня, и я остановлюсь. — Нет. Отказ подчиниться взбесил и раззадорил. Эмиль схватил любовника за волосы и, разделяя каждое слово болезненным толчком, потребовал: — Непослушная тварь! Скажи. Что. Хочешь. Меня. Не жалея несчастное тело, он толкнулся до звезд и кончил, бурно и злорадно. Глаза затянуло мраком, внутренности вывернуло на кафель. Перед тем, как осесть, Йоханнес упрямо прошептал: — Нет. Я хочу его. Ошеломленный ответом Эмиль выскользнул из тела и отпустил. Опустившись на пол, Клэбо отчаянно тер покрасневшую кожу, чесал следы ненавистных прикосновений. Скользнув пальцами между ягодиц, он торопливо выскреб омерзительную белую жидкость. Иверсен выключил душ, швырнул белье со словами: — Грязная шлюха. На, прикройся. Цепляясь за кафель, Йоханнес с трудом поднялся на ноги. Синие глаза сияли огромными чистыми кристаллами, смотрели в душу и сеяли хаос. Эмилю захотелось поддаться смуте и унестись в небытие. — На Олимпиаде ты взял меня силой, и я дал тебе шанс. На чемпионате мира ты ударил меня, наговорил гадостей и выставил идиотом перед соперниками. Я дал тебе шанс. Он был последним. Иверсен усмехнулся. — Ты меня не бросишь. Кишка тонка. — Очнись наконец, - прохрипел Йоханнес, хватаясь за голову. - Все кончено. Я тебя больше не люблю. — Уходишь к нему? — Я ухожу не к нему, а от тебя. — В межсезонье я трахал тебя ничуть не нежнее. Чем этот раз отличается от предыдущих? — Я не просил и не хотел, но ты все равно сделал. Зачем? — Ты шлюха, — выплюнул Эмиль в заплаканное лицо. — Грязная шлюха, которая забыла свое место. Слезы хлынули с новой силой, и прекрасные глаза Йоханнеса заблестели особенно ярко. — Пусть так, — тихо ответил он. — Уходи. Напяливая одежду, Иверсен рассматривал истерзанного любовника, ругался и измывался: — Ты сдохнешь без меня, понял? Свихнешься без секса и сойдешь с ума от одиночества. Не обманывай себя. Без меня твоя жизнь превратится в ад. Бледный, как полотно, Йоханнес слабо улыбнулся. — Это ты превратил мою жизнь в ад. Я любил тебя, как умел, но тебе всегда было мало. Лучше быть одному, чем с чудовищем вроде тебя. Эмиль подошел вплотную и, пряча волнение, спросил: — Побежишь стучать Большунову, Мартину, Эйрику или FIS? — Ты ублюдок, а я слабак. Закончим на этом. Я не хочу, чтобы пресса копалась в грязном белье. Ты у нас любитель скандалов и сплетен. — Пресса узнает, что мы разбежались, и у нее появится ой как много вопросов… Лучший лыжник мира бросил любовника ради главного соперника. То-то она удивится. — Еще больше вопросов будет к любовнику, который насиловал лучшего лыжника мира, — не остался в долгу Йоханнес. — Если слухи пойдут, я не стану молчать. Оставь меня в покое. Ответный шантаж напряг и озадачил. Нужно было время, чтобы обдумать следующий ход. Эмиль окинул прощальным взглядом теперь уже бывшего парня - бледный, напуганный, пятнистый, но все еще неувядающе красивый и гордый. Картинка загрузилась в память, и он пожелал: — Не свались с верхней ступеньки пьедестала.***
Стиснув зубы, Йоханнес осторожно поднялся на верхнюю ступеньку пьедестала. Организаторы пожали руку, вручили букет, что-то сказали, но он не расслышал слов. Тошнило, раскалывалась голова, перед глазами мелькали черные точки. Хотелось прилечь и немного поспать. Шатаясь и заваливаясь на примостившихся рядом соперников, он невесомо обнял, натянуто улыбнулся в камеру и медленно, аккуратно спустился с пьедестала. Он искал его глазами, но не нашел. Не было его ни в микст-зоне, ни в толпе глазеющих на церемонию. Радовало одно — Эмиль тоже исчез. Йоханнес поправил шапочку, спрятал красные глаза за стеклами очков и боязливо втянул швейцарский ветер — ветер свободы.