Здесь всегда идет снег

      Сергей перебирал шкаф в поисках любимой футболки.       Дверь распахнулась, в номер ворвался разъяренный Большунов.       Саша опрокинул стол, тумбочку, снес торшер и выпотрошил мини-бар. Он схватился за кресло, и Сергей бросился спасать номер.       Захлопнув дверцу, он подлетел к Большунову, отнял кресло, поставил на место и указал невменяемому на кровать.       — Ну-ка сел живо! Чего размахался?       Плюхнувшись на постель, Большунов без стеснения оглядел устроенный кавардак. Погром не помог выплеснуть эмоции и сбросить напряжение.       Отодвинув валяющийся вверх тормашками стол, Устюгов присел на корточки, собрал с пола бутылки и убрал в мини-бар.       — Тебе пора к мозгоправу. Я не шучу, Сань. Полечи нервишки… Так психовать из-за проигрыша — не норма.       — Мне плевать на проигрыш, — буркнул Большунов.       Сергей уставился на друга как на дебила.       — Я не ослышался? Тебе плевать на проигрыш? Тебе? — Саша кивнул. Устюгов заржал, потирая руки. — Твою мать, это уже интересно! Выкладывай.       — Я видел Йоханнеса с Иверсеном в душевой…       — А-а, — разочарованно протянул Сергей. — Премерзкое, должно быть, зрелище.       — И это вся твоя реакция?!       Устюгов пожал плечами и жестко, не щадя психику друга, ответил:       — А что тебя так удивляет? Они вместе хрен знает сколько. Разумеется, трахаются как все нормальные пары. Место не ахти выбрали, но претензии к Пятачку. Это он у нас любитель экстремального секса. О предпочтениях Клэбо не в курсе. Не проверял, знаешь ли… В чем дело, Сань? Не понравился спектакль? Прелюдия слабовата или кульминация не впечатлила? Тебя бесит, что Клэбо трахает другой?       — Да! — заорал Саша и стиснул в кулаке покрывало. — Не могу видеть Йоханнеса с этим козлом! Зря я не задушил этого извращенца!       На психах Большунов чуть не разорвал покрывало. Сергей согнал его с кровати, подтолкнул к креслу и уселся на его место.       — Погоди… Дай переварю. Ты придушил Иверсена?       — Я увидел их вместе, и мне сорвало. Нихрена не соображал. Если бы не Йоханнес, неизвестно, чем бы закончилось.       — Еб твою мать, Саня! — заорал Устюгов и скомкал покрывало. — Натворил ты делов! Он же теперь с тебя не слезет.       — Пусти, порвешь… — Несчастное покрывало оставили в покое, и Саша пояснил: — Да пошел он нахуй. Что он мне сделает? Сплетню какую-нибудь пустит и все.       — Ну, не скажи… Изобретательный гад, уж я-то знаю.       — Плевать мне на него! К Йоханнесу он больше не прикоснется.       Сергей почесал усы и хитро улыбнулся. Удивленным он, впрочем, не выглядел.       — О, так ты уже не отрицаешь, что Клэбо тебе интересен не только как соперник. Я был прав?       Попытка надавить на больное удалась. Саша отвергал, отрицал, не верил и все равно пришел к Йоханнесу, пусть и более длинным путем. Он сорвался, отпустил себя и, наконец, признал очевидное.       — Да, черт возьми, ты прав! Все зашло слишком далеко, и я не могу это остановить. Не хочу останавливать — ни себя, ни его.       — Ты его все-таки трахнул?       — Нет, — рявкнул Большунов.       Гадкое, грязное слово бесило до невозможности. Трахают случайных и безымянных, а не тех, о ком думают бессонными ночами, ворочаясь в постели.       — Сань, в этом и проблема! Трахни его наконец, и все пройдет. Он явно не против. Третий год на тебя вешается. Дай ты ему то, что он хочет, и гарантирую — он отвалит.       — Нет.       Устав спорить, Сергей несдержанно выругался.       — Ты даже не пробовал, а уже отказываешься! Заебали, честное слово. Оба. Вы с Клэбо давно в зеркало смотрелись? У вас, блять, на рожах такая неудовлетворенность, что нормальному человеку стоять рядом тошно. Потрахайтесь наконец, соперники чертовы!       — Серега, ты не понимаешь…       — Я все понимаю. Ты захотел его, он — тебя, но вы оба заняты. Сань, послушай меня хоть раз в жизни. Тренировками, гонками и победами голод не утолить. Голод проходит, когда человек поест. Если ты захотел, ты не успокоишься, пока не получишь его… Я ума не приложу, что у тебя в башке и как ты еще не сорвался.       Саша вздохнул, откинулся в кресле и тихо сказал:       — Не знаю… Сам не понимаю. У него Иверсен, у меня — Аня. Все это так неправильно…       — Сань, такие, как Клэбо, не бывают свободными. Они всегда чьи-то. Не будет Иверсена, найдется другой. Желающих вагон и маленькая тележка. Он хочет чувствовать себя нужным, поэтому всегда будет кому-то принадлежать и под кого-то ложиться. Но это не значит, что он не может хотеть кого-то еще.       — Но почему он не может быть с одним? Одному принадлежать, одному отдаваться, одного хотеть и любить.       Сергей грустно усмехнулся. Саша слишком сильно напомнил ему самого себя много лет назад. Он тоже не понимал, почему Иверсен, предложивший ни к чему не обязывающий секс, не может быть его от и до.       — Так ты, Саня, у нас несвободен. У тебя Аня есть. Поспешил ты с предложением руки и сердца.       — Знаю. Я думал, все кончено, но начался сезон, и…       — И вас опять потянуло друг к другу, — мрачно заключил Устюгов. — Знаю, проходили.       — Ума не приложу, что делать, — признался Саша и подпер щеку локтем. — Хочу его до безумия. Никого еще так не хотел.       — Сань, нет смысла сдерживаться. Если терпеть и дальше, ваши отношения пойдут по пизде и вы никогда друг друга не отпустите. Переспи с ним. Хуже уже не будет. Должно помочь и тебе, и ему.       — А если нет?       — А если нет, будем думать дальше.       Саша представил и понял — не поможет. Если он увидит Йоханнеса обнаженным, прижмется губами к гладкой, сияющей коже, почувствует тепло его тела, то ни за что не отпустит и от него не откажется. Он и в постель больше ни с кем не ляжет.        Сергей отчаянно рыкнул: стадия «и хочется, и колется» порядком надоела.       — Сань, хоть убей, я этого не понимаю. Если ты хочешь его, он — тебя, что вам мешает? Закрой ты уже глаза на измену! Насри на все, пусть все катится к чертовой матери, раз настолько невмоготу. В конце концов все мы не святые.       Саша кивнул, слегка покраснел и смущенно пробормотал:       — Вдруг я сделаю что-то не так, и Йоханнесу будет больно.       Сергей расхохотался.       — Ему будет больно с тобой? После Иверсена? Сань, ты серьезно? Да у твоего Клэбо болевой порог зашкаливает, раз он до сих пор его не бросил.       — Этот мудак всегда с ним так груб, да?       — Я свечку не держал… Но в бытность наших с Пяточком отношений он тащился от грубости и жестких потрахушек.       — Йоханнесу так не нравится.       — Логично. Если бы нравилось, он бы тебя не захотел, — Большунов улыбнулся, и Сергей завел старую пластинку. — Сань, сделай хоть что-нибудь, а то, боюсь, вы спятите. По Клэбо уже заметно. Не удивлюсь, если спектакль в душевой его идея…       — Думаешь?       — Вспомни, сколько раз он тебя провоцировал. Я говорил много раз, ты махал руками и отнекивался. Сколько еще нужно повторить, чтобы ты уяснил простую вещь — он тебя хочет и хочет давно? Иверсен ему нахер не сдался. Он держит его при себе, чтобы ты ревновал и срывался.       — Тогда почему он выставил меня из душевой?       — Ну, это так… Для отвода глаз. И чтобы Иверсен его удовлетворил, — Сергей прыснул, но под грозным взглядом друга подобрался и вскинул руки в примирительном жесте: — Понял, неудачная шутка.       — Этот ублюдок никогда не удовлетворит Йоханнеса.        Устюгов подивился, как жестко, сухо, без возможности возразить прозвучала фраза и на контрасте — мягко и нежно имя норвежца. У Саши даже голос менялся, когда он произносил «Йоханнес».       — Ну, так удовлетвори его, пока он не пошел к кому-то посговорчивее. Сдается мне, ему никто не откажет…       Глаза стремительно позеленели, и Саша отчеканил:       — Йоханнес мой и точка.       — Вообще-то нет.       — Это легко исправить.       — Так иди и исправляй! Сделай его своим, и лыжный мир будет спать спокойно, — зевая, подытожил Сергей. — Серьезно, Сань. Некуда дальше тянуть.       Моменты близости вихрем пронеслись в голове. Саша вспомнил, сколько раз останавливал, уходил, отказывал, доводил Йоханнеса до отчаяния, слез и унизительной мольбы. Что чувствует человек, которому раз за разом говорят «нет», дают надежду и безжалостно отнимают? Это так же больно, как быть вечно вторым. Тренироваться больше, бежать быстрее, дышать чаще и все равно оставаться вторым.       — Наверно, ты прав, — сказал он.       — Че ты тогда тут сидишь? — наехал Сергей. — Вали к нему, пока Пятачок на вечерней тренировке.       — Знаешь, его расписание? — удивился Большунов.       — Наизусть. Не хватало еще где-нибудь пересечься. Вали давай.       Саша пулей выскочил за дверь. Окинув взглядом разнесенный номер, Сергей выругался, поправил покрывало и развалился на постели с мыслью, что счастливый Большунов вернется и уберет.

***

      Уткнувшись в мокрую подушку, Йоханнес свернулся клубком и всхлипнул. Глаза высохли, но он упрямо тер их, заставляя выплакать все до последней капли. Несколько слезинок скатилось по щеке, и наконец стало легче. Вместе с горькими слезами вышли последние зачатки юношеской любви к Эмилю, которую по наивности и неосторожности он заглотил, как наживку.       Тошнота отступила, но самочувствие не улучшилось. Внутри жгло сильнее огня, и проклятая мазь не помогала.       Ко всему прочему Эйрик психанул, когда узнал о пропуске завтрашней разделки и Словенского этапа. В голове всплыл диалог, который выдержал на зубах.       — А остальным, по-твоему, готовиться к многодневке не надо? — кричал Носсум, пока он на трясущихся ногах боролся с головокружением и мышечной слабостью. — Йоханнес, я понимаю, что твои результаты дают больше свободы действий, но так не делается. Полчаса назад Эмиль подошел, теперь ты. Кого мне прикажешь ставить в спринт и командник вместо вас?       — Он тоже пропускает Словению?       Удивиться не было сил. Мелькнула мысль, что все к лучшему — Иверсен заберет вещи и вернет ключи от дома до Рождества.       — Я думал, ты знаешь, — ответил Эйрик с легким недоумением. — У вас что-то случилось?       — Мы расстались.       Носсум поднял изумленный взгляд, сглотнул и осторожно спросил:       — Хочешь об этом поговорить?       — Нет, — отрезал Йоханнес. — Надеюсь, в команде разговоров не будет.       — Разумеется. Прослежу, чтобы ребята и журналисты не докучали.       Клэбо кивнул, бледнея на глазах. Стало хуже, и разговор нужно было сворачивать. Эйрик ощупал его с головы до ног напряженным, ищущим взглядом. Нахмурившись, он открыл рот, но Йоханнес опередил.       — Могу я рассчитывать на отдельный номер?       — Попробую договориться, — ответил Эйрик, сбитый с толку. — Йоханнес, вы с ним…       — Если не выйдет, не страшно, — быстро перебил Клэбо. — Я уживусь с любым. Лишь бы мы с ним не пересекались.       — Он тебя чем-то обидел?       Йоханнес пошатнулся, вцепился в стол, чтобы не упасть. Носсум вскочил и усадил его, слабого и прозрачного, в кресло. Не в силах сидеть, Клэбо поднялся. Судорога пробежала по лицу и не осталась незамеченной Эйриком.       — Что с тобой? Нездоровится?       — Все нормально, просто устал, — Йоханнес с трудом разжал губы.       Подсохшие трещинки закровоточили, и нужно было срочно уединиться.       — Выглядишь не очень, — заметил Эйрик, пристально разглядывая. — Такой бледный…       — Знаю, — раздраженно ответил Клэбо. Внешний вид интересовал его сейчас в последнюю очередь. — Это переутомление. Я полежу, и все пройдет.       — Хорошо. В тотале запас приличный, Большунов не подберется. Но в следующий раз будь добр заранее ставить в известность о своих планах.       Йоханнес кивнул, вышел из тренерской. Смывая кровь, он прокручивал в голове разговор. Никогда еще он не врал так много и так неубедительно…       Потихоньку перевернувшись на бок, Клэбо сжался в комочек, бросил взгляд на собранную сумку и взвыл от отчаяния. Четыре года назад он сказал Эмилю «да» и позволил стать первым и, как он думал, единственным.       Шок отступил, и пришло осознание — его смешал с грязью и унизил человек, которого он любил.       Мерзкие воспоминания не отпускали, обрастали в больном воображении новыми подробностями. Он не сопротивлялся! Сдался, позволил, потому что… хотел свободы, хотел наверняка — без шанса и права на возвращение. Казалось, Эмиль прав — он шлюха и он заслужил.       Он не изменил Иверсену в постели, но изменил в голове. Мечтая о другом третий год, Йоханнес не заметил, как стерлись границы верности, размылись контуры нормальных человеческих отношений, изменилось представление о дозволенности, о том, что можно и что нельзя.       Саша всегда был в его жизни. Все было предопределено — с первой секунды, с первой встречи на холодном снегу, с первого взгляда глаза в глаза, с первого прикосновения, зажегшего кровь. Йоханнес забыл, что отношения — кто-то и кто-то. Двое. Линия. Не треугольник и не квадрат. Если бы он не влюбился так сильно… Нет, не было шанса не влюбиться. Он бы не устоял, не прошел мимо прикосновений, которые хотел чувствовать всю жизнь.       Стук в дверь спугнул мысли. Йоханнес вздрогнул, приподнялся, взглянул на часы. Эмиль открыл бы дверь карточкой. К тому же Клэбо рассчитал: вечерняя тренировка кончится через полтора часа. Он будет на пути в аэропорт, когда Иверсен переступит порог их последнего совместного номера.       Стук повторился. Напуганный Йоханнес поднялся с постели, прошел в ванную и взглянул в зеркало. Накинув халат, он быстро умылся, смочил волосы водой, чтобы незванный гость, кем бы он ни был, подумал, что отвлек лучшего лыжника мира от водных процедур и поскорее убрался.       Йоханнес надеялся, что некто за дверью устанет ждать и уйдет. Постучали в третий раз — громко и настырно. Чертыхнувшись и обругав на норвежском и английском достающего недотепу, Клэбо открыл дверь и замер на пороге.       — Зачем ты пришел? — нервничая, спросил он.       Саша смотрел голодным, жаждущим, изнывающим от нестерпимого желания взглядом.       — Хотел тебя увидеть.       Голос странный — низкий, хриплый и чертовски сексуальный. Бархатный тембр. Ноги подкосились, и по телу забегали мурашки.       — Ты сегодня видел достаточно. Уходи.       Йоханнес попытался закрыть дверь, но Саша уперся в косяк.       — У меня нет ни времени, ни желания на пустую болтовню, — теряя терпение, сказал Клэбо. — Ну, и что тебе нужно на этот раз?       Отодвинув Йоханнеса с прохода, Большунов бесцеремонно шагнул в номер, захлопнул дверь и прижал к ней норвежца.       — Ты. Мне нужен ты.       Губы ласкали жарко, кусали неистово, отстранялись, глотая воздух, и прижимались с еще большим остервенением. Шелковистый язык вылизал кровоточащие трещинки и с жадностью ворвался во влажную глубину.       Не ожидавший напора Йоханнес разомкнул губы, обвил шею и чуть не задушил в объятиях. Его никто так не целовал. Даже возбужденный Эмиль, который терял голову и кусал нежные губы до кровавых ранок.       Мешая друг другу, языки схлестнулись в отчаянном поединке сродни лыжным баталиям. Вспомнив, что они не просто конкуренты, а принципиальные соперники, Йоханнес разорвал поцелуй. Саша провел подушечкой пальца по припухшей нижней губе, надавил на подбородок, прося приоткрыть рот. Йоханнес поддался, позволил поцеловать себя.       Хотелось застонать, прерваться и сделать вдох, но отказаться от безумия было еще большим безумием. Глубокие, сильные, обезоруживающие движения языка во рту смели сопротивление и распалили. Норвежец выгнулся в сильных руках, отстранился, но Саша яростно впился в истерзанные губы. Йоханнес остановил, хватая ртом воздух. Требовательный поцелуй отнял последний кислород, и он сдался, принимая сладкую пытку.       Йоханнес плавился от чужой силы. Каждая клеточка тела хотела подчиниться, подпитываемая фантазиями, в которых Саша несдержанно и властно брал, а он беспомощно и послушно отдавал. Большунов нетерпеливо дернул пояс халата. Узел поддался сильному рывку, и раздетый, беззащитный Клэбо удовлетворенно, стыдливо застонал.       За пеленой желания не разглядеть слез. В полумраке коридора Саша не заметил и остального.       Губы заныли от еще одного требовательного поцелуя. Зубы глубже впились в нижнюю складочку, до умопомрачения вылизали, обхватили, укусили, оттянули… Йоханнес дернулся, застонал, и Саша сильнее вжал в дверь закипающее под ласками тело.       — Ты сожрешь мои губы, — в перерывах между бесконечными касаниями пожаловался норвежец.       На поцелуй он ответил с хныканием. Измученные ласками губы не слушались и не открывались.       — Тебе нравится, — прохрипел Саша, обвел нижнюю губу по контуру и прильнул с особой жадностью.       — Ты спятил, — простонал Клэбо.       — Наверное…       Йоханнес не знал, куда себя деть и как это остановить. Он хотел его до безумия. Прикосновения к губам возбуждали сильнее ласк эрогенных зон, проклятые бабочки щекотали низ живота. Пальцы пришли на помощь, но Саша перехватил кисть с легким смешком.       — От одних поцелуев?       — Ненавижу… — недовольное шипение утонуло в еще одном стоне.       Большунов погладил напряженные мышцы пресса и вернулся к губам.       Клэбо жалел, что не пнул русского между ног. Еще немного, и он кончит от поцелуев, но Саше, похоже, без разницы.       Он целовал снова и снова, до легких покалываний и сильнейшего онемения, до сладостной боли, спазмов и судорог. Еще чуть-чуть, и нижняя губа лопнет, Саша слижет кожу и проглотит.       — Сегодня ты будешь моим?       Отдышавшись, Йоханнес ощупал потерявшие чувствительность губы, опустил руку на резинку спортивных штанов и дрожащим голосом ответил:       — Да.       Глаза Саши вспыхнули, позеленели до невозможности. Он сорвал с Йоханнеса халат, прижался к пылающей коже, оглаживая ладонями.       Клэбо снова захотелось страстных поцелуев, от которых подкашиваются ноги, в легких заканчивается кислород и нестерпимо хочется кончить. Медленно прикоснувшись к чужим губам, он отстранился.       — Губы будут болеть, — шепнул Большунов.       Йоханнес поцеловал настойчивее, посмотрел в глаза и капризно ответил:       — Ну, и что. Поцелуй, — и в третий раз коснулся губ: — Пожалуйста.       Последнее слово служило сигналом к действию. Йоханнес просил, когда очень хотел, и Саша не мог ему ни в чем отказать. Притянув за подбородок, он одним движением раздвинул губы, бесцеремонно и тщательно вылизал нежную влажную глубь и ослепительный ряд зубов.       Обоим было нечем дышать, но страх разомкнуть губы, лишиться друг друга оказался сильнее страха задохнуться. Выдохшийся Йоханнес почти не отвечал. Он постанывал, извивался в горячих руках и терся о Сашину промежность.       Прервавшись, они закашляли от нехватки воздуха и легкого головокружения.       — Может, дашь поцеловать себя в другом месте? — спросил Большунов. — Повернись.       Клэбо вскинул пораженный, полный ужаса взгляд и отстранился, вжавшись в холодную дверь. Саша слишком сильно напомнил Эмиля, и безотчетный страх перед новой болью отключил возбуждение. Йоханнес выставил руку вперед и твердо сказал:       — Нет, — и тише, но также уверенно повторил. — Нет.       Саша всмотрелся в потухшие глаза норвежца. Взгляд остыл, чернота, затянувшая ярко-синюю радужку, рассеялась, и на свет прорезалась красная пленка слез.       — Йоханнес, ты меня неправильно понял… — растерялся Большунов. — Я не это имел в виду. Повернись, пожалуйста. Мы сделаем по-другому.       Повторная просьба запустила паническую атаку. В ушах шумело, сердце прыгало в груди, конечности немели и не слушались. Йоханнес медленно повернулся в пол-оборота. Воспоминания накрыли, он не выдержал и воскликнул:       — Нет. Нет, нет, нет. Пожалуйста, не заставляй меня, не унижай еще больше… Я этого не вынесу! Я больше не стану подчиняться — ни тебе, ни ему!       Саша осторожно коснулся плеча, но Йоханнес дернулся, скинул руку и забился в истерике:       — Не трогай меня! Не смей ко мне прикасаться! Ты такой же, как он…       Саша в недоумении отступил на пару шагов и освободил пространство. Йоханнес сжался, залился слезами и отвернулся к стене, пытаясь успокоиться. Лаская взглядом каждый изгиб, Саша задержался на бедрах и ягодицах и забыл, как дышать.       — У тебя красные глаза… Ты плакал из-за него? Что еще он с тобой сделал?       Почувствовав себя в безопасности, норвежец сделал пару глубоких вдохов, вытер слезы, быстро оделся и поднял на Сашу испытывающий взгляд.       — Почему ты оставил меня с ним?       — Потому что ты попросил. Ты сказал…       Йоханнес покачал головой.       — Я его не хотел — ни сегодня, ни в межсезонье, ни на Олимпиаде.       Большунов молча смотрел в восхитительно красивые глаза, переливающиеся оттенками синева и голубого. Залюбовавшись, Саша бездумно сказал:       — Ты знал, что я вас застану?       — Он знал. Это не моя провокация. Я был не в себе, когда ты вошел. Все, что я сказал, было для тебя. Я думал, ты ко мне прикасаешься.       Признание Йоханнеса рассердило. Саша перестал что-либо понимать.       — Почему ты со мной не ушел?       — Мне было стыдно. Я не хотел, чтобы ты видел меня таким. Я шлюха, которая мечется между вами и не может выбрать.       — Ты не шлюха! — психанул Саша. — Не смей так о себе говорить!       — Хорошо, не шлюха, —безразлично согласился норвежец. — Я игрушка, вещь, которой он пользовался четыре года и выбросил, потому что вещь устала быть вещью. — Йоханнес шагнул навстречу, неуверенно прошептал: — Можно я расскажу? Мне станет легче.       Саша кивнул. Хотелось рыдать и убивать, но он сдерживался.       — Он толкнул к стене, наговорил гадостей, и я… Я подумал, что он прав. Я заслужил такого отношения… — Саша привлек к себе, давая возможность выговориться. — Он насиловал, шептал на ухо мерзости и пошлости…       Большунов бережно перебирал мягкие пряди, сжав зубы терпел и умолял себя не сорваться. Он убьет Иверсена чуть позже.       — Меня вырвало, я ничего не соображал. Это так… так больно. Ты не представляешь, как это больно. — Саша коснулся губами холодного виска, зажмурился, разрываясь от ненависти. Йоханнес опустил взгляд и грустно добавил: — Больнее только, когда я вижу на твоем пальце это.       Большунов снял кольцо и убрал в задний карман штанов. Осторожно опустив ладони на истерзанную шею, он кончиками пальцев потер отвратительные отметины. Клэбо прикрыл глаза и улыбнулся.       — И ты хотел, чтобы я тебя… после него? — хмуро спросил Саша, нежно массируя затекшие мышцы.       Йоханнес наклонил голову, улыбнулся шире и счастливее.       — Да. Прости. Я и не подумал, что тебе будет мерзко после него…       — Блять, это невыносимо! — по-русски выругался Саша и в ярости перешел на английский: — Ты псих конченый, ясно тебе?! Как с тобой разговаривать, если ты нихрена не понимаешь, делаешь по-своему и решаешь за всех? Так и хочется придушить! Придурок, кретин, ты хоть понимаешь, как тебе было бы больно?       Клэбо равнодушно пожал плечами.       — Вряд ли больнее, чем в межсезонье.       — Все это время он тебя.?       — По моей просьбе.       Шокированный Саша схватился за голову и прошелся по номеру, пытаясь взять себя в руки. Тюбик с мазью, окровавленная вата и мокрая подушка успокоению не способствовали. Вернувшись в коридор, он жестко прижал Йоханнеса к стене и заорал:       — Пустоголовый болван! Зачем?       — Да потому что как еще мне тебя разлюбить?! — в отчаянии прокричал Клэбо.       — Хочешь разлюбить меня, а насиловать просишь его? — взорвался Саша и покрутил пальцем у виска. — Ты больной на голову! Где хоть какая-то логика?       — А, то есть нужно было просить тебя? — паясничал Йоханнес. — Что же ты сразу не сказал, давно бы решили проблему! Давай! Зря что ли приперся?!       — Перестань кривляться! Ты же знаешь, я этого не сделаю!       — Ну, еще бы! — усмехнулся Клэбо и вызывающе поднял голову. — Я давно понял, что ты трус и слабак!       Взбешенный Большунов с горячностью и отчаянием вдавил его в стену и встряхнул за плечи.       — Йоханнес, послушай меня! Это все Иверсен. Проклятый ублюдок сводит тебя с ума!       — Нет, это ты сводишь меня с ума третий год!       Йоханнес и Саша заткнулись, прожигая друг друга злыми, искрящими ярким желанием взглядами, соприкоснулись разгоряченными телами, вспыхнули и сорвались.       Они целовались бесстыдно, безрассудно, на грани грубости и безумия. Отпустили себя и признали, что сошли с ума. Помешанным друг на друге соперникам никто не нужен, они никого не любят и не хотят.       Руки касались лица, гладили шею, ласкали плечи и лопатки, сжимали в объятиях сильнее и жарче.       — Мне никто, кроме тебя, не нужен, — прошептал Саша и уже нежнее прижал к стене, лаская желанную добычу.       Йоханнес приоткрыл глаза, моргнул, прогоняя дымку.       — На лыжне или в жизни?       — И там, и там.       Верить хотелось, но он не верил. Кольцо лежало в заднем кармане полуспущенных штанов. Там, где Сашу пылко и собственнически гладила его ладонь.       — Хочу тебя, — выдохнули они друг другу в губы.       Саша забрался под халат, поднялся по бедрам, лаская теплую кожу… Клэбо заскулил и несколько раз приложился затылком о стену. Мысль, что у них снова ничего не будет, доводила до исступления. Крыша ехала, гормоны сходили с ума, тело плавилось и горело.       — Нам… нам нельзя сегодня, — всхлипнул Йоханнес, покусывая нижнюю губу. Легкая боль отрезвила, и желание не разорвало низ живота.       Мокрые и неудовлетворенные, они смотрели в глаза, дрожали от неутоленного желания, дышали на сверхчастоте и слизывали капли пота на висках друг друга. Ласкающая под поясницей ладонь устремилась в штаны, чувственно сжала и обдала немыслимым жаром.       — Я знаю, — Саша прижался к влажному лбу. — Я так сильно тебя хочу… Больше всего на свете. Еле сдерживаюсь, когда на тебя смотрю.       Йоханнес застонал, виновато и сладко, прильнул к губам, прося сделать хоть что-нибудь.       Саша нежно раздвинул ему ноги, скользнул по внутренней стороне бедер и сжал восхитительную, мягкую кожу. Гладкая и горячая, она живо откликнулась на ласки, запружинила и стала еще нежнее.       — С ума схожу от твоих бедер, — шепнул он и приподнял ногу, поглаживая под коленкой и поднимаясь выше. — Такие горячие…       Саша ласкал с удвоенным рвением, навязчиво и кропотливо мучил наслаждением. Стонущий Йоханнес стащил с желанного тела футболку, обвил талию и пробрался в штаны, ноготками царапая чувствительную кожу.       Возбужденный до беспамятства Большунов вдавил в стену, выбивая воздух из легких, впился в шею и притерся. Йоханнес охнул, застонал, слушая, как щелкает грудная клетка под напором голодного дикого зверя.       — Тебе хорошо? — Саша часто и ритмично терся о пылающие бедра, по миллиметрам целуя тонкие черты лица.       — Да, да… Еще, — выдохнул Йоханнес и до крови закусил нижнюю губу, обливаясь наслаждением. — Так жарко…        Нервные окончания взбунтовались, ноги раздвинулись шире, и Клэбо полез под халат.       — Перестань.       Йоханнес послушно убрал руку, потянулся к губам. Саша поцеловал со всей страстью, на которую был способен, присел на корточки, опустился на колени.       Медленно развязав пояс халата, он поднял изумрудные, ожидающие разрешения глаза.       Клэбо не останавливал, не верил… Год назад он не позволил, но сегодня выбор был за Сашей. Пытаясь не смущаться, он прошептал:       — Да, только… Тебе не противно после него?       Поцеловав синяк на бедре, Саша отрицательно покачал головой.       — Мне не может быть противно.       Он не был уверен, что Йоханнесу понравится. Опыта никакого, а Клэбо есть, с чем сравнить.       Аня делала минеты из рук вон плохо, но другого ориентира не было, и Саша призвал на помощь воспоминания, повторяя ее движения губами и языком.       Йоханнес застонал от первого неуверенного прикосновения и еще громче — от осознания, кто стоит перед ним на коленях и доставляет удовольствие.              Рука и близко не стояла по ощущениям. Хотелось толкнуться глубже, податься ближе к ласкающим губам и языку, но он сдерживался, боялся все испортить. Эмиль грубо хватал за волосы, принуждал взять глубже, давиться, задыхаться до слез, хрипов и спазмов в горле, заставлял глотать и вылизывать.       Дрожа от мерзких воспоминаний, Йоханнес аккуратно опустил ладони на плечи, сжал влажную ткань. Большунов взял паузу, и он беспомощно взмолился:       — Продолжай, продолжай, пожалуйста. Так приятно...       Саша не выдержал и скользнул в штаны. Чистые, звонкие стоны выворачивали душу на изнанку, изматывали, подчиняли, заставляли забыть обо всем, вычеркивали из жизни всех. Лаская настойчивее и жарче, Большунов с наслаждением слушал задушенный норвежский шепот. Последнюю фразу он слышал, но не мог вспомнить, где.       — Переведи.       Не сразу вспомнив английский, Йоханнес ответил:       — Что?       — Последнюю фразу.       — И не надейся. Я перевел однажды, ты не оценил. Больше не услышишь.       Саша резко замедлился, прикоснулся кончиком языка к чувствительному местечку. Неторопливые ласки довели Йоханнеса до исступления и бесстыдной мольбы. Он застонал как безумный, вцепился в затылок, умоляя. Саша взял глубже, жадно схватил за бедра. Ласкать их было невозможно, такими горячими они были.       — Остановись, — потребовал Йоханнес, чувствуя, что еще несколько секунд, и будет поздно.       Перед финишной чертой Большунов ускорился, поднял глаза и по-русски произнес:       — Я люблю тебя.       Разрядка оглушила обоих.       Йоханнес пошатнулся, кончил и свалился бы на пол, если бы Саша не подхватил. Раскрасневшийся, безмерно удовлетворенный, он взволнованно прислушался к счастливо порхающим в животе бабочкам. Теплый влажный язык неторопливыми, широкими мазками вылизывал бедра. Саша крутил его, как хотел, управлял им, таким слабым и послушным, не отпуская.       Йоханнес упал в объятия, лениво поцеловал и обессиленно опустил голову на колени соперника. Перебирая волосы, Саша не сводил глаз с счастливой, искренней улыбки.       — Он делал лучше, да?       — Спроси Устюгова.       — Он никогда тебе…?       — Только рукой, — безразлично ответил Йоханнес. — Для него слишком унизительно стоять на коленях перед кем-то, кроме Устюгова.       — А ты? — ревнуя, спросил Саша. — Ты ему?       — Я все делал, чтобы ему было хорошо. Раздвигал ноги, растягивал себя, отсасывал — когда угодно, сколько угодно, соглашался на любое место, любую позу, на синяки, укусы, разрывы… и все равно я был бревном, лежал и ничего не делал в ожидании, когда трахнут. Пальцев рук хватит, чтобы сосчитать сколько раз мне с ним было хорошо. Я привык, решил, что он так любит, потому что не умеет по-другому. Как оказалось, все он умеет, но не хочет. Я не он. Устюгова он любил, меня — только трахал.       Саша встряхнул волосы, глубже зарылся в светлые пряди, царапая кожу головы. Йоханнес устроился поудобнее и зажмурился, покусывая губы. Большунов представил, как нежные губы ласкали другого, закипел и сказал:       — Сегодня же убью эту тварь, но сначала мы сходим к врачу.       Клэбо распахнул напуганные светло-синие глаза.       — Я никуда не пойду. Не хватало, чтобы кто-то узнал.       — Ничего не делать — большая ошибка, — мягко сказал Саша, поглаживая по щеке.       — Нет. Ошибка — это то, что ты узнал. Тронешь его, и он даст такие интервью, что о спокойной жизни можно будет забыть.       — Он и так их даст, потому что козел, — сердито ответил Большунов. — Чего ты боишься?       — Не хочу, чтобы правда всплыла.       — Да она и так всплывет! Иверсен не станет молчать.       — Станет, потому что замарался и уже не отмоется. Я хорошо его знаю. Он умеет молчать, когда невыгодно открывать рот.       Не вполне согласившись, Саша заскользил кончиками пальцев по телу.       — Что ты сказал перед тем, как мы кончили? — промурлыкал Йоханнес и выгнулся от продолжительных ласк. — Переведи.       — В следующий раз.       Клэбо не возражал. Саша гладил и терзал эрогенные зоны, щекотал низ живота, целовал капризные губы.       Ноги раздвинулись сами собой. Йоханнес улегся лопатками на колени и схватился за руку, умоляя ласкать.       Большунов переходил с одного бедра на другое, заставлял стонать и ерзать в предвкушении. Клэбо нетерпеливо кусал губы, не сводил насыщенно синих глаз и стеснительно раскрывался сильнее, предлагая себя. Пальцы накрыли возбуждение, испачкались в бесстыдном желании, и Йоханнес не выдержал:       — Возьми меня.       — Нет.       — Я не могу так больше. Мы с тобой третий год…       — Перестань! — отмахнулся Саша и зажмурился от желания, словно от яркого солнца. — Я и так сдерживаюсь из последних сил.       — А ты не сдерживайся.       — Я сказал, нет! — прикрикнул Большунов и извиняюще прижался к губам, лаская настойчивее.       Йоханнес обиженно выдохнул, дотянулся до ответного возбуждения и, сорвав утробный рык, немного успокоился. Прикрыв глаза, он фантазировал, как внутри циркулируют жар и желание, принадлежащие ему одному.       Сорвавшись, Саша зацеловал шею, изнежил тело, заласкал до слез и так сильно, бесцеремонно развел бедра, что Йоханнес запрокинул голову, застонал и подмел волосами пол. Оргазм кружил голову, а между ног снова хозяйничали.       — Саш…       — Это все мое, — рычал Большунов, сжимая в кулаке мягкие пряди и собирая белые капли. — Я буду ласкать тебя, сколько захочу.       Клэбо заурчал, притянул за затылок и кокетливо взмахнул ресницами.       — Твое… Ну, дай отдышаться… Ты с ума меня сведешь.       Саша чуть сбавил обороты, и Йоханнес с игривой улыбкой натворил такого…       Клэбо принял душ и взглянул на часы. Осталось время, чтобы задать один, самый главный вопрос.       Большунов сидел на постели, задумчиво крутил помолвочное кольцо. Блеск золота не ослеплял, не было желания бороться за награду.       — Зачем ты это сделал? Зачем сделал предложение, зная, что я тебя люблю?       Под осуждающий взгляд Саша надел кольцо и помрачнел.       — Ты не лучше. Зачем стал с ним жить?       — Я уже ответил. Хотел тебя разлюбить.       — А я хотел убедить себя, что все кончено! — воскликнул Саша, разозлившись на себя, на Йоханнеса, на весь чертов мир. — Только женившись на ней, я буду точно знать, что у нас с тобой ничего не будет.       Клэбо усмехнулся. Они сами себя наказали домыслами и сомнениями.       — И что ты собираешься делать?       Саша поднялся, подошел близко, но не настолько, чтобы сорвало голову в третий раз.       — Ты говорил, что хочешь быть со мной. Ты спрашивал, хочу ли я этого. Мой ответ - да.       — Слишком поздно, — ответил Клэбо с насмешкой победителя. — Ты все испортил, сделав неправильные выводы. Что ты мне предлагаешь? Быть твоим любовником? Будешь трахать меня в перерывах между гонками и возвращаться к ней? Нет. Утром я буду просыпаться один. Ты уйдешь и, что бы я ни делал и как бы тебя ни любил, все равно на ней женишься.       — Я на ней не женюсь.       Йоханнес торопливо отстранился.       — Не ври! Ты не разорвешь помолвку.       Большунов притянул его к себе за локоть, настойчиво прошептал в серединку губ:       — Если сделаю это, будешь моим?       Йоханнес сглотнул, с напускным равнодушием ответил:       — Да.       — Повтори.       Саша коснулся губ один, второй, третий раз…       И после каждого поцелуя Йоханнес говорил «да» с еще большим желанием.