***
Йоханнес стучал в заветную дверь так же громко и нетерпеливо, как после мас-старта в Квебеке. Если он правильно рассчитал время, дверь откроет… На пороге стояла запыхавшаяся, растрепанная Аня, одетая в розовый, испачканный мукой спортивный костюм. — Чего тебе? — бросила она, не здороваясь. Взгляд у нее был огненный, и Йоханнес в очередной раз убедился, что к фотографиям доверия нет. — Надо поговорить, — хмыкнул он. — Впустишь или будем болтать в коридоре? Девушка опалила его взглядом, в зеленоватых глазах сверкнули два серебристых клинка. Одержимый ревностью Йоханнес спокойно выдержал молчаливую атаку и ответил на нее с удвоенной силой. Аня проиграла и распахнула дверь. Довольный норвежец прошел на кухню, привлеченный резким, щекочущим ноздри запахом. — Ванильный? — спросил он, рассматривая свежеиспеченный бисквит. — Ненавижу ваниль. Такая дрянь… Клэбо чихнул, подтверждая слова, и Аня убрала из-под носа соперника бисквит. — Говори, зачем пришел, и проваливай! Йоханнес уселся за стол, сложил руки на груди и вызывающе посмотрел на Жеребятьеву. — Разорви помолвку и верни кольцо. Аня и бровью не повела. Только приподняла уголки губ да недобро сверкнула глазами. — А ты не многого просишь, Клэбо? На губах Йоханнеса заиграла безумная улыбка. — Кто тебе сказал, что я прошу? — усмехнулся он. — Просил я год назад в Квебеке. Сейчас я требую — уйди с дороги. — С чего ты взял, что можешь распоряжаться нашими жизнями? — зашипела Аня. — Я его невеста, а ты всего лишь соперник, мешающий на лыжне. Опершись локтем на стол, Йоханнес приблизился и пристально вгляделся в лицо соперницы. Синяки увеличились, кожа вокруг глаз высохла, а глаза ввалились. Удовлетворенный необратимыми изменениями, парень злорадно улыбнулся. — Не будь дурой. Он купил тебе кольцо, чтобы забыть меня. На зло мне сделал тебе предложение, а теперь мучается от собственной глупости и из жалости не может тебя бросить. Поняла? Ты ему не нужна. Ему никто не нужен, кроме меня. Неужели не очевидно? Аня встрепенулась. В глазах появились осмысленность и что-то отдаленно напоминающее согласие. Клэбо прав: Саша от нее отдалился. Он был тихим, мрачным, задумчивым. Смотрел на нее и видел пустоту. Что бы она ни делала, как бы ни пыталась отвлечь, все было без толку. Настоящий Большунов принадлежал мальчишке из Норвегии. Саша не любил выходные. Маясь от тоски, он сутками тренировался, возвращался выжатый как лимон и наотрез отказывался от близости. По ночам, думая, что она спит, запирался в ванной и делал свои дела. Понимая, чье имя он шепчет, Аня беззвучно плакала в подушку, проклинала ненавистного норвежца, улыбалась сквозь слезы и притворялась, что в порядке. Последние две недели Большунов был сам не свой: пытался что-то сказать, но в последний момент сворачивал разговор. Саша не уходил, она не отпускала. Они сошли бы за нормальную пару, если бы не одно «но». Между ними стоял Клэбо. Норвежец незримо кружил над головой и тянул Большунова на себя. Она боролась с ним, но силы были не равны. Аня догадывалась, чего хочет Саша, — уйти от нее и быть с ним. Две недели девушка обходилась без секса, но на третью стало невмоготу, и она попросила. Придвинулась ближе, поцеловала, шепнула: «Пожалуйста». Саша дернулся, перехватил кисть, бросил привычное: «Прости, слишком устал» и отвернулся к стене. Аня всхлипнула, обняла себя за плечи и перевернулась на другой бок, смахивая слезы. Против Йоханнеса оружия не было, но она не сдавалась. В дни соревнований Сашу как будто подменяли — глаза блестели, губы трогала мечтательная улыбка, он много смеялся и шутил. На гонки Жеребятьева ходила с завидной регулярностью, искала жениха и его соперника. Рядом с этим неугомонным существом Большунов был самим собой. При всем желании она не могла дать ему такого шквала эмоций и мотивации, не умела откровенно провоцировать и дразнить. Гонки превратились в рандеву главных соперников, а само соперничество мало чем отличалось от вакханалии — настолько между ними искрило. Саша видел только Йоханнеса. На лыжне для него существовал только Клэбо. После гонки Аня прижимала к себе разгоряченного, счастливого Большунова с бешено колотящимся сердцем и знала, что не она причина яростного стука в груди. Слезинки повисли на ресницах, и Йоханнес победно улыбнулся. — Нравится кого-то лечить — забирай Иверсена. Отличный экземпляр. Такой букет психологических проблем… То, что нужно. Он обожает сладкое, ты бы присмотрелась… Будете трахаться на кухне, в луже сахарного сиропа. Секс на любителя, но ты привыкнешь. А, может, тебе даже понравится… Аня чуть заметно поморщилась. — Не нравится Иверсен — выбери другого. В пелотоне полно парней, раздвигай ноги, сколько хочешь. Но о Саше и думать забудь. Глаза потемнели от гнева, и девушка по слогам выговорила: — Боюсь, отвалить придется тебе. Я его слишком люблю. — Какое совпадение, — насмешливо ответил Йоханнес. — Я тоже его люблю. — Пусть Саша выберет и… — Он уже выбрал… — раздраженно перебил соперницу Клэбо. — Меня, — перебила она в ответ с мстительной улыбкой. — С кем спит, того и выбрал. Разгневанный Йоханнес вскочил на ноги и чуть не опрокинул стол. Две недели он ласкал себя, а Саша без зазрения совести — ее. Все это время у них было. Продолжается до сих пор. Он не спрашивал Большунова об интимной жизни, не представлял его с девушкой, хотя воображение время от времени подкидывало картинки. — Раздвигаешь перед ним ноги, пока он мечтает мне вставить? — рассмеялся Йоханнес. — Ты в зеркало давно смотрелась? У Саши на тебя даже не встанет. Он трахает тебя и думает обо мне. Глаза Ани позеленили, как крыжовник. — А ты не слишком самоуверен? — возмутилась она. — Больно много болтаешь! — Значит, не оставишь его в покое? — Нет. Йоханнес уселся за стол, обмакнул палец в миску с сиропом, облизал. Зубы свело, и он поморщился. — Ну, и гадость… — Выметайся отсюда. У меня нет времени на пустую болтовню. У Саши завтра день рождения. — У Саши завтра гонка. Тортом после поражения не утешить. — Да ты обалдел! — взорвалась Аня. — Конченая мразь без моральных принципов. Клэбо ухмыльнулся, откинулся на спинку стула. — Да куда уж моим моральным принципам до твоих. Таскаться за Сашей по всему миру, вешаться ему на шею, финишировать в шестом десятке каждую гонку и занимать чужое место в сборной — это отличные принципы. Девушка побледнела, забегала глазами. — У меня проблемы с позвоночником. — Ну, и зачем Саше такая калека? — издевался Йоханнес. — Ты ему не пара. Лучший должен быть с лучшим. Ты его только позоришь. — Лучше быть калекой, чем шлюхой! — Не хочется тебя расстраивать, но у меня был только один мужик, который, к несчастью, оказался мудаком. Мой первый раз был ужасен, следующие — еще хуже, но все равно я его любил. — Извини, — пристыженно выдавила Аня. — Это в прошлом, — отмахнулся Йоханнес. — Давай на чистоту. Первое — ты в сборной, потому что тебя трахает Большунов. Второе — Саше тяжело сдерживаться рядом со мной и контролировать эмоции после проигрышей. Ему нужен человек, который направит психи в нужное русло, успокоит и поддержит после поражений от небезызвестного норвежца, — парень самодовольно улыбнулся. — Непонятно только, причем здесь ты. Я прекрасно справлюсь с этой задачей. Когда Саша в очередной раз мне проиграет, я найду нужные слова. Таким образом, надобность в тебе исчерпана. — А ты не боишься, что слова поддержки от главного соперника Саша расценит как жалость или издевку? Упрямство Жеребятьевой действовало на нервы. Поразмыслив, Клэбо выложил главный козырь. — Слышал, российские лыжницы тебя недолюбливают. Прекрасно их понимаю. Не взяли в основу талантливую девочку и оставили баласт, который слил квалификацию лыжнице из Тайланда. Руководству стоит объясниться. — Это ничего не значит! — вспыхнула Аня. — Спринт не моя дистанция. — Ну, конечно, — усмехнулся Йоханнес. — Кое-кто ненавидит тебя так сильно, что готова зайти очень и очень далеко. Твой блат достал ее больше всех. Девушка нахмурилась, перебрала в уме имена сокомандниц. Она многим не нравилась, но чтобы настолько… — О ком ты? Клэбо загадочно улыбнулся. За бесценные сведения о распрях в женской сборной России он готов был ножки целовать Терезе Йохауг. — Так я тебе и сказал. Отстань от Саши, пока проблема с позвоночником не стала меньшей из всех. А то будет одна нога короче другой. Так и карьеру недолго завершить. — Ты мне угрожаешь? — Предупреждаю, — Йоханнес несколько секунд смотрел девушке в глаза, пытался прочесть мысли. — Ты простила измену… Интересно. Он с ума сходит по мне, спит и видит, как до меня дотронуться, но ты его не отпускаешь, надеешься привязать к себе кольцом. Совсем-совсем нет гордости? — Я люблю его. Очередное признание вывело Йоханнеса из себя. Сгорая от ревности, он наклонился над столом и прошипел: — Это не любовь. Тебе нужны его деньги. Аня отпрянула и холодно сказала: — Я была рядом, когда у него не было Олимпийских медалей, Глобуса и побед, когда он не был звездой и ты о нем ничего не слышал. Его не брали в основу, он срывался и психовал, но я все равно была рядом. После неудач он замыкался в себе и шел тренироваться. Меня для него не существовало. Если на лыжне что-то не получалось, он забывал обо всем. Такое равнодушие тебе и не снилось! — Мило… Только получаться у него стало, когда он встретил меня, когда впервые проиграл мне гору и финиш. Я не забуду, как его вырвало на Лахтинский снег. Я дал ему цель. Не обманывай себя! Он не хочет покоя, не хочет тихой семейной жизни. Он хочет огня, хочет меня обогнать. Я создал его и сделал сильнейшим из всех. Он мой. Все, что у него есть, принадлежит мне. — Ты ненормальный… — прошептала Аня и отодвинулась от норвежца еще на полметра. Йоханнес задумался над словами и с улыбкой ответил: — До бывшего мне далеко. Есть, куда падать, — он поднял глаза и спокойно сказал: — Отвали от него и бегай сколько угодно. Пускай и дальше пыль в глаза руководству, выкручивайся перед прессой и тяни время до межсезонья, пока не станет ясно, что вы разбежались. — А иначе? — дерзко спросила Аня. — Тогда путь из сборной до районных соревнований будет коротким. А до инвалидной коляски — еще короче. Аня вскочила, налетела на угол стола и, перепуганная и бледная, закрутила головой в поисках телефона. — Надо было подумать об этом заранее, — засмеялся Клэбо, наслаждаясь замешательством. — А так — кто тебе поверит? — Зря стараешься, на меня твои угрозы не действуют! — воскликнула она. — А, по-моему, действуют… Иначе ты бы не завелась. — Проваливай! Йоханнес поднялся, оправил одежду и нашел глаза девушки. — Сделай, как я хочу. Разгневанная Аня была близка к тому, чтобы наброситься на соперника разъяренной тигрицей и разорвать. — И не надейся! Пока Саша не скажет, что все кончено, я буду с ним. Никто не поверит, что его результаты зависят от тебя, а не от меня. Я его невеста. Место в сборной мне гарантировано. А вот этого Клэбо не ожидал. Он был уверен, что девчонка сломается, стоит только чуть-чуть надавить. — Ты еще хуже, чем я думал… Если к концу многодневки ничего не изменится, следующая гонка станет для тебя последней. Йоханнес опрокинул миску с сиропом и под дикий визг и нецензурную русскую брань вышел из номера. Разговор сложился не так, как он хотел. И что с этими русскими прикажешь делать?***
В двадцать третий день рождения Саша стал третьим в разделке, проиграв Устюгову двадцать девять секунд. Йоханнес занял семнадцатое место и слил больше минуты. Сергей феерил, и все шло к тому, что он станет победителем Тур де Ски. Похоже, мы оба в пролете, подумал Саша, провожая взглядом раздосадованного Клэбо. Норвежец прошел мимо него к журналистам. Не остановился, не оглянулся. Стало неуютно и захотелось извиниться за тройной успех российских лыжников. — Битва за победу на «Тур де Ски» закончена. Больше мне нечего сказать, — услышал Саша дрожащий, расстроенный голос Йоханнеса. — У меня нет шансов. Все так плохо… Наверное, это конец. Оставив удивленного журналиста, Клэбо поплелся в раздевалку. Большунов не сводил глаз с ровной, прямой спины. В последнюю фразу норвежец вложил личное, касающиеся только их. Саша побежал давать интервью, надеясь, что его переведут на английский как можно скорее. — Хочу поднять Йоханнесу настроение. Жду его сегодня у себя на торт и водку. Я знаю, что он расстроен… — Его голос тоже дрожал от рвущихся слез. — Надеюсь, он это прочитает. Я бы никогда не сдался. Впереди четыре этапа. Все может измениться в лучшую сторону.***
Саша слонялся по номеру с рюмкой водки, изредка перебрасывался с гостями парой слов и поглядывал на часы. Надеяться было не на что: стрелка перевалила за девять, и Йоханнес не придет. Он бы не опоздал, если бы хотел поздравить. Большунов тоскливым взглядом окинул толпу. Денис с Лешей, как и Серега с Глебом, были не первой свежести, но успешно притворялись трезвыми, ржали и непрерывно спорили. Девчонки из сборной, глупо хихикая после шампанского, окружили на танцполе смущенного Пеллегрино, о котором забыла его подруга, обсуждающая с Аней рецепт торта. Единственный человек, который чувствовал себя не в своей тарелке, был Саша. Бессмысленность происходящего душила, мысли о Йоханнесе лезли из всех щелей, и алкоголь с ними уже не справлялся. Мерещилось, как норвежец прижимается со спины, обнимает за плечи, шепчет на ухо какие-то глупости… Саша дважды зажмурился, прогнал навязчивый образ, но пронзительные синие глаза преследовали. Голубоватое сияние горело в каждом взгляде напротив, и он не мог сопротивляться наваждению. Восхитительный запах кожи щекочет ноздри. Саша разворачивается к нему, целует шею. Аромат запредельно сильный, и он вдыхает умопомрачительную сладость до головокружения и тошноты… Подавив рвотный рефлекс, Саша сел за стол и закрыл лицо руками. Он надеялся, что теперь Йоханнес оставит его в покое. В беспросветной тьме шуршит срываемая друг с друга одежда, тянутся бесконечные стоны вперемешку с просьбами и мольбами. Над ухом раздается страстный норвежский шепот, границы рушатся, земля уходит из-под ног, и мир разламывается пополам — Саша понимает, в чем ему только что признались. Проверяя пьяную догадку, Большунов вбил в переводчик русскую фразу и прослушал на норвежском. Громкая музыка заглушила звук, но он не ошибся. Он слышал это — каждый чертов раз, когда они были близки. Саша утонул в осознании. Он как будто не жил все это время, бежал от себя непонятно куда и зачем. Блеск золота действовал на нервы. Он снял кольцо, покрутил в пальцах, разглядывая, и положил на стол. Музыка стихла. — Время много, — объяснила Аня разочарованным гостям. — У Саши завтра гонка. Номер опустел. Друзья поочерёдно пожали ему руку, еще раз поздравили с днем рождения, но Саша не распознал прикосновений и не расслышал слов. Он был не в тех кондициях, чтобы с жарких мыслей о Йоханнесе переключиться на холодную действительность. Последним вышел Серега, которому девушка крикнула: — Оставь дверь открытой! Пусть проветрится. Они остались наедине. Цокая каблучками, Аня обошла стол, встала за спиной и прижалась. Саша поежился: руки были зябкими, длинные тонкие пальцы — ледяными. — Зачем ты снял кольцо? — прошептала она мягким вкрадчивым голосом. — Надо поговорить, — сказал Большунов и отодвинулся. Аня снова подалась вперед, прижалась сильнее, щекоча длинными распущенными волосами чувствительную кожу лица. — Ты выпил лишнего, — промурлыкала девушка, поцеловала в шею и заскользила ладонями по плечам. — Завтра поговорим. Саше было ни горячо ни холодно. Он не настолько перебрал, чтобы не распознать неумелый соблазн. — Мы поговорим сегодня, — твердо сказал он. Жеребятьева коснулась кончиками пальцев груди, и Саша психанул. — Аня, перестань! — Хорошо, сегодня, — уступила она и прижалась спиной к столешнице. — У меня для тебя еще один подарок. Аня дернула на себя… Зажмурившись, Саша вернулся в прошлогодний день рождения, когда впервые поцеловал Йоханнеса. Воспоминания о теплых мягких губах, тающих от прикосновений, затянули. Большунов открыл глаза, но на столе с разведенными ногами сидел не Йоханнес. — Хочу тебя, — шептала Аня в перерывах между поцелуями. Саша закрыл глаза. Было нельзя, но они сорвались. На несколько минут забыли, что несвободны, что соперники, что любят других. Ведь любят же? Они увлеклись и захотели продолжения. Йоханнес готов был отдаться ему на столе, а он с трудом удержался, чтобы не взять. Если бы он тогда не остановился, кошмара с нескончаемой ревностью, ссорами, слезами и провокациями могло не быть. Не было бы пощечины, переезда, кольца на пальце, насилия… Не остановись он тогда, все было бы по-другому. — Аня, нет… — остановил он девушку, которая расстегивала штаны. — Ну, пожалуйста… — всхлипнула она и подняла светло-зеленые, полные слез глаза. Саша не понял, почему сдался. То ли последняя рюмка оказалась лишней, то ли она попросила как он, то ли посмотрела взглядом, полным страсти, отчаяния и безмолвной мольбы, его взглядом, то ли он слишком много думал о нем и снова сорвался. Саша не пытался быть нежным — бретельки на платье приспустил, пуговицы оторвал, подол задрал. Не хотелось раздевать, не хотелось стараться, потому что она, не он. Аня стонала, и Саша не понимал, отчего она стонет — от нехарактерной грубости, предвкушения близости или радости, что он все-таки сломался и уступил? Большунов скользнул по бедру, но это было не то бедро — слишком твердое и холодное, зябкое, словно сырая куриная кожа. Он пытался не думать о Йоханнесе и не мог. Норвежец обожал прикосновения к внутренней стороне бедер, неистово возбуждался от нежных поглаживаний теплой ладонью, разогревающих кожу… Будь его воля, он бы ласкал Йоханнеса вечно. Саша сжал бедро до синяков, и Аня застонала еще громче. Все было не так и не тем. Он прикасался не к невесте, а к чужому человеку, которого не хотел и не любил. Пальцы не нащупали кубики пресса, не нашли любимую родинку. Кожа на шее пахла цветочными духами, исчезла дурманящая, ни с чем не сравнимая сладость. Естество кричало о неправильности происходящего. Это измена себе и ему. Саша не знал, куда положить руки, чтобы они смотрелись уместно, чтобы вместо суррогата было подлинное чувство. Не в силах ласкать, Саша с жутким чувством стыда повалил невесту на стол. Будь это Йоханнес, он сделал бы по-другому — осторожно обхватил лопатки, опустил на спину, оберегая чувствительные места. Он бы не продолжил, не убедившись, что ему удобно лежать… Аня охнула. Саша никогда себе такого не позволял, тратил кучу времени на раздевания и ласки, которые утомляли. — Надо дверь закрыть, — простонала она, извиваясь на столе и лаская любимого. Он был не возбужден, а вот она горела от нетерпения. Увидев в проеме Йоханнеса, Саша зажмурился, уткнулся между ног, чтобы доставить Ане хоть чуть-чуть удовольствия, забыться, развидеть горящие синим пламенем глаза. Девушка отодвинула белье, шире раздвинула ноги и застонала от предвкушения. Йоханнес по-прежнему стоял в дверях. Одержимый светловолосым демоном, Саша отстранился, шумно выдохнул. Аня открыла разочарованные, мутные от страсти глаза, отдышалась. — Что такое? — заботливо спросила она, лаская настойчивее и понимая, что бесполезно, — он ее не хочет. Клэбо не исчез. Саша потер виски, до боли зажмурился, прогоняя галлюцинацию. — Я… Прости, — он убрал Анину руку и отошел от стола. — Я так больше не могу. Нам надо расстаться. — Что за глупости? Почему? Большунов открыл глаза, хотел ответить, но язык присох к небу: силуэт в дверях изменил позу. Йоханнес беспомощно привалился к косяку и всхлипнул. Аня обернулась, в ужасе закрыла рот рукой… Не послышалось, не померещилось. Он здесь, он видел. — С днем рождения. Клэбо открыл глаза, и мир рухнул. Они сияли от пролитых слез, как водная гладь под лучами заходящего солнца. — Прости, я второй год без подарка, — ослепнув, Йоханнес закрыл глаза. Он не понимал, зачем стоял и смотрел, если это так больно. Больнее, чем в душевой. — Йоханнес, я… Клэбо открыл глаза, встретился с виноватым, бессознательным взглядом. — Извини, я опоздал. Не знал, что тебе подарить. У тебя ведь есть все, что нужно. Он ушел, не расслышав тихое «нет».