***
Они подходили друг другу на генетическом уровне, словно у них был один код в молекулах ДНК. Впервые за два года Йоханнес и Саша отдались чувствам, не оглядываясь и не задумываясь, что будет дальше. Они стали настолько счастливыми, насколько несчастными были последний год, и полюбили Чехию так же сильно, как Италию. Они встречались до и после тренировок, бесстыдно фантазировали друг о друге, а после ужина хлопали дверью номера и воплощали фантазии в жизнь. Вседозволенность сводила с ума. Наконец можно прикасаться везде, целовать сколько хочется, не делиться друг другом. Можно бессовестно забирать себе взгляды, улыбки, биение сердца, запах волос и лоскутки кожи. Можно шептать о любви ночи напролет и забыть, что соперники. Они безжалостно сбивали режим, ложились вместо десяти вечера в двенадцать, не в силах оторваться друг от друга, насытиться близостью. В перерывах между оргазмами они разговаривали, а после последнего — Саша мгновенно отключался, а Йоханнес, которому он отдавал энергию, не мог уснуть от оглушительного прилива сил. Саша не говорил Йоханнесу «ты мой», но считал его своим до мозга костей. Не оставлял засосов на шее, не кусал губы, не сжимал кожу в нежных местах, чтобы никто не увидел и у любимого не было проблем. Каждый раз спрашивал, как он хочет и где, хорошо ли ему, нормальный ли темп выбрал… У Йоханнеса были специфические вкусы в постели. Он обожал, когда долго ласкали, не давали кончить, гладили кожу у кромки нижнего белья, забирались языком в линии между кубиками пресса, скользили губами вверх по складочке кожи на бедре. Больше всего он любил поцелуи в шею и на внутренней стороне бедра. В двух местах были десятки тысяч нервных окончаний и такая сверхчувствительность, что, когда Саша целовал, Йоханнес стонал так, словно секс был последним в жизни. — Меня трясет от твоих стонов… — как-то шепнул Большунов, у которого от каждого звука мурашки бежали по коже. — А меня — от твоих прикосновений… — ответил Клэбо, убирая со лба прилипшую челку и прикрывая от удовольствия глаза. Иногда вымотанному после тренировки Йоханнесу не хотелось проникновения, и Саша ласкал его. После оргазма силы возвращались, Клэбо умолял о продолжении, и Большунов, не слушая голос разума, исполнял одно на двоих желание. Занимаясь любовью, они контролировали друг друга, создавали условия безоговорочного подчинения как на лыжне. Йоханнес обожал сидеть сверху и задавать темп, наслаждаться восхищенным взглядом и нежными прикосновениями горячих ладоней, а Саша — прижимать к постели, чувствовать под собой и ласкать внутреннюю сторону бедер, сжимая кожу одновременно с тем, как Йоханнес сжимал его внутри. Они чередовали позы и кайфовали от того, что принадлежат друг другу и на горизонте нет никого, кто бы помешал. В редкие случаи, когда в постели они оставались в одежде, — смотрели фильм или что-нибудь обсуждали — Саша собственнически прижимал Йоханнеса к себе за талию и зарывался носом в светлые волосы, вдыхая восхитительный аромат. Клэбо сворачивался клубком под боком, не менее собственнически обхватывал за шею и шептал на ухо сладкие непотребства. Через десять минут одежды на них уже не было… По утрам Саша будил Йоханнеса поцелуями в шею, смотрел в сонные, ярко-голубые, как летнее небо, глаза. Норвежец улыбался, игриво прикусывал нижнюю губу и тянулся за поцелуем. За час до завтрака они расставались. Саша не хотел уходить, Йоханнес не хотел отпускать, и они еще долго целовались у двери, пока желание не становилось нестерпимым. Клэбо отстранялся первым и, боясь сорваться, выталкивал из номера, за которым ждала реальность. Саша потерял голову из-за того, кого мечтал победить. Йоханнес таял от прикосновений, как мороженое в летний день. После оргазма он был нежным и удовлетворенным, уступал во всем и на все соглашался. Большунов не помнил, когда последний раз звонил родителям и приболевшему Сереге, общался с сокомандниками, слушал указания Бородавко и думал о результате, а не о том, кто был помехой результату третий год. Йоханнес отодвинул на второй план целый мир, заставив забыть о гонках и победах. Саша не понимал, как жил без него все это время.***
Они не говорили о тактике на лыжне, не подсчитывали друг у друга медали с Олимпиады и чемпионата мира, очки в общем зачете, призовые, победы. Перед гонкой Саша напомнил любимому о борьбе за Глобус, и Йоханнес распсиховался. — Не смей говорить в постели о нашем соперничестве. Меня достали идиотские статьи журналистов, в которых из нас делают врагов, — Клэбо сидел верхом и мстительно терся, заставляя выслушать. — Если считаешь, что мы не равны, думай, как меня победить. Но думай на тренировке, а не в постели. Не вздумай кончать от фантазий, в которых обгоняешь меня на финишной прямой. — Такого я не представляю… — стиснув зубы, Саша нежно взял любимого за бедро. Так терпеть, чтобы получить желаемое, не приходилось даже на лыжне. — Двигайся! — А что представляешь? — допытывался Йоханнес, насмешливо покачиваясь. Большунов не вытерпел и с рыком опрокинул его на спину. — Это, — он устремился внутрь желанного тела, заставляя обоих стонать от наслаждения. Хватка на бедре усилилась, темп подскочил, и Йоханнес притормозил: — Саш… Завтра гонка. Большунов опомнился, переключил передачу и прошептал извинения. Вымотанный и удовлетворенный Клэбо откинулся на подушку. Темп неожиданно пришелся по вкусу: они словно пробежали Олимпийский спринт, и финишная прямая выдалась особенно яркой. — Ты такой бешеный сегодня… — Йоханнес задумчиво погладил любимого по затылку и блестящей от пота спине. Саша минут пятнадцать лежал на нем, тщательно вылизывал правый сосок и не отпускал бедро. — Прости. Я не контролирую себя рядом с тобой. Йоханнес так и заснул с горячей рукой на бедре, скуля в подушку от радости, что в Саше наконец заговорило собственничество.***
В разделке Йоханнес был вялым и уставшим. Носсум бегал вдоль трассы и кричал, но Клэбо не улавливал ультразвук. Хотелось поскорее финишировать и остаться с Сашей наедине. Пятнадцать километров не заканчивались, и на середине дистанции Йоханнес погрузился в воспоминания о прошлой ночи. Отношения вышли на первый план, и вечное желание утереть Саше нос поутихло. Финишировал седьмым и наплевать. Эйрик, однако, радости не разделял и в выражениях не стеснялся. — О чем ты, твою мать, думаешь на лыжне?! — орал он. — Отрыв больше сотни, а ты ползешь по трассе, будто ночью вагоны разгружал! Что с тобой? Плохо спал? — Наоборот, — Йоханнес нескромно улыбнулся. — Очень хорошо. — Тогда какого черта с тобой происходит? — бушевал Носсум. — Если дело в Эмиле… — Плевать мне на него, — перебил Клэбо. — У меня все отлично. — Я этого не вижу, — настаивал Эйрик. — Ты не борешься на лыжне. Ты рассеян на тренировках. Ты не слышишь, что я тебе говорю. Йоханнес молчал. Не признаваться же, что Сашин влажный язык, ласкающий между ног, волновал куда больше второго места в общем зачете, особенно, когда задевал… — Йоханнес! — Да что?! — распсиховался Клэбо. — Отстань от меня! Иверсен вообще двадцать второй, к нему вопросов нет? — Он простудился на Тур де Ски и до сих пор не оправился, — прищурился Носсум: — А что за болезнь у тебя? — Нет никакой болезни, — вызывающе бросил парень и просиял. — Мне хорошо. Мне очень хорошо. Хмурым взглядом Эйрик окинул счастливого подопечного. Неважная форма и противоречивый блеск глаз сами собой связались с успехами Большунова. Он давно подозревал, но только что туманная догадка стала свершившимся фактом. — Йоханнес, — окликнул Носсум уходящего парня. — Почему ты расстался с Эмилем? Клэбо нехотя обернулся. — Это имеет значение? Не захотел быть с ним, вот и все. — Ты в кого-то влюбился? — Какое тебе дело до моей личной жизни? — вопросом на вопрос ответил парень. — Никакого, но ты знаешь правила: отбой в десять и никакой интимной близости перед гонками. Йоханнес усмехнулся. — А Иверсен говорил: правила придуманы, чтобы их нарушать.***
Победные гонки Саша коллекционировал с трепетом: сохранял в памяти места, имена соперников, тактику. По умолчанию краткий миг радости омрачался ответственностью, свалившейся на плечи вслед за успехом, но Большунов воспринимал ее как неотъемлемую часть пути на вершину. Но сегодня все перевернулось с ног на голову: Йоханнес провалил гонку, и Саша в неудачи соперника винил себя. Клэбо неважно выступал в разделках, но эта получилась вымученной, словно любимый вышел на старт, чтобы проиграть. Они договорились не смешивать личную жизнь с соперничеством на лыжне но, как Саша ни старался, отделаться от заснеженных трасс и рева трибун не получалось. Он знал, кого целует и кто ему отдается. Осознание, что под ним стонет лучший лыжник мира, главный соперник, которого хочется обогнать в каждой гонке, превращало близость в ядреный коктейль. Саша целовал, зная, что не должен, прикасался там, где не имел права. На комбинезоне несмываемым клеймом горел бело-сине-красный флаг не его страны, и бесконечное «нельзя, нельзя, нельзя» доводило до бешеного возбуждения. Йоханнесу даже не нужно было стараться, чтобы Саша его хотел. Большунов смотрел на него, видел человека и лучшего лыжника мира и не мог отделить любовь к Йоханнесу от влечения к сопернику. Казалось, Клэбо не может тоже… После ужина соперники вновь оказались в постели, и Йоханнес, нетерпеливо царапая свежие полоски на Сашиной спине, жарко прошептал на ухо: — Хочу как вчера. Желание Большунова провалилось под лед. Йоханнесу понравилось… Норвежцу пришлись по душе несдержанность, рваный темп и хватка на бедре, от которой горела кожа — все, от чего сбежал. Слова для отказа не находились, и виной был голодный, ожидающий взгляд Клэбо, с которым нейроны мозга уже не справлялись. — Нет, — выдохнул Саша. — Пожалуйста… Боясь сорваться, Большунов слез с любимого и уселся на постели. Клэбо тут же прижался к крепкой спине обнаженной грудью, и Саша, коснувшись бедра, был рад почувствовать кожу через ткань штанов. На обнаженного Йоханнеса тело реагировало мгновенно и однозначно, и думать было попросту нечем. Нежно поцеловав любимого в шею, Клэбо задал извечный вопрос: — Ты меня не хочешь, да? Вместо ответа Саша положил руку любимого на промежность. Йоханнес соблазнительно улыбнулся, уселся боком и, неторопливо лаская, спросил: — Ну, и в чем тогда дело? — Тебе вчера было хорошо? Клэбо завозился с ширинкой и, лаская уже настойчивее, искушающе зашептал: — Да… А я не убедительно стонал? Прохладные пальцы скользнули под одежду, и Саша завыл от удовольствия. Йоханнес выучил его от и до на лыжне, а теперь еще и в постели знал как облупленного и бессовестно этим пользовался. — Прекрати! — Большунов с сожалением убрал руку. — Я вчера не сдержался, оставил тебя без сил и с синяком на бедре. Ты из-за меня провалил гонку, а сегодня просишь также и говоришь, что понравилось, хотя я знаю, что ты так не любишь. — он поймал взгляд, зная, что огромные синие глаза не соврут. — Вчера в постели ты думал о нем? Соскучился по грубости? Йоханнес трижды моргнул и звонко рассмеялся. — Большунов, ты дурак? — спокойно поинтересовался Клэбо. — По-твоему, я ушел от него к тебе, чтобы с тобой думать о нем? Ты на пьедестале последние мозги отморозил? — забравшись к Саше на колени, он вцепился в него и поцеловал под подбородком. — Этот высокомерный ублюдок мне неинтересен. Нет, чтобы к кому-то нормальному ревновать… — Я не ревную, — буркнул Саша и непривычно жадным взглядом осмотрел любимое тело. Кожа Йоханнеса настолько чистая, насколько возможно: ни царапин, ни синяков, ни следов поцелуев. Нежная и сияющая, почти девственная. Саша иногда забывал, как с этим шелком обходились до него. Клэбо закатил глаза с видом «ну, да, конечно» и обиженно ответил: — Большунов, ты единственный. Ко мне никто не прикасается, кроме тебя. Саша улыбнулся. Злой Йоханнес называл его по фамилии и выговаривал ее так же отвратительно, как в интервью. — Ты хоть когда-нибудь произнесешь ее правильно? — спросил он, целуя подставленную шею. Нестерпимо хотелось поставить засос, но Йоханнес не любил, когда на коже остаются следы. — Замолчи, ты меня отвлекаешь… — Клэбо сосредоточено царапал плечи любимого, как котенок, подтачивающий коготки. Йоханнес не выносил собственничество, но сам разве что словами не кричал в постели «это мое». Он оставлял по пять царапин на каждом плече любимого, а самую глубокую и яркую чертил ногтем безымянного пальца правой руки. В следующую близость, убедившись, что чужих отметин на Саше нет, Йоханнес откидывался на спину и разводил ноги. Пока любимый доставлял удовольствие, он царапал ногтями незажившие полоски. Большунов не останавливал, хотя в раздевалке уже косились — Аня такого не оставляла даже на пике удовольствия. Саша опомнился, когда стащил с Йоханнеса штаны, увидел на бедре оставленный вчера темно-бежевый с красноватым отливом след, и стоп-сигнал непроизвольно сработал в голове. — Забей, — отмахнулся Клэбо, ломая сопротивление страстными поцелуями. — Прикасайся, где хочешь. Большунов умышленно избегал бедер, и Йоханнес не знал, как намекнуть, на каком языке объяснить, что у него съедет крыша, если он не получит желаемое. Саша избаловал его ласками до такой степени, что без них он не мог заниматься сексом. Если в постели хоть что-то не делалось, Клэбо выворачивало от возбуждения и обиды. Он слезно просил, и Большунов извинялся за пропущенную эрогенную зону горячими поцелуями и прикосновениями. Йоханнеса лил слезы и после оргазма еще долго просил прощения за концерт. Саша прижимал любимого к груди и завороженно ждал, когда последние капли стекут с длинных ресниц и подсохнут на коже у сердца. — Ты ко мне теперь не притронешься? — жалобно спросил Клэбо, не дождавшись прикосновений. Большунов покачал головой. Расстроенный Йоханнес молча слез с него и мстительно надавил острой коленкой на причинное место. Саша чуть язык от боли не прикусил. Клэбо натянул штаны, плюхнулся в постель и отвернулся к стене. Обиделся, понял Большунов. — Йоханнес, давай поговорим. Клэбо не повернулся. Настроение испортилось, и он ляпнул первое, что пришло в перевозбужденную голову. — Ты и вправду похож на него. Он тоже вечно мучил меня в постели, никогда не ласкал и отказывал в удовольствии. Все как ты любишь. Саша придвинулся ближе, нерешительно дотронулся до плеча. — Я не стал прикасаться, чтобы не сделать больнее. Йоханнес быстро повернулся, сел на постели и воскликнул: — Да не было мне больно! Думаешь, если двигаешься чуть быстрее и сжимаешь кожу, я умираю от боли, и мне плохо? Не говори ерунды! Если нам было хорошо, в чем проблема? — Тебе же не нравилось так, — Саша подозрительно прищурился. — Что изменилось? Йоханнес нервно теребил ткань на коленке. Вчерашний разговор о соперничестве завел так сильно, что он представил их на финишной прямой и захотел быстрее и сильнее. Он и не подозревал об уровне удовольствия, когда оргазм замешан на безумной любви и обжигающем соперничестве. Но сказать Саше — значит признаться, что он тоже сходит с ума, когда представляет такое… — Мне не нравилось так с ним, — ответил Йоханнес, пряча глаза. — Слушай, иногда мне хочется побыстрее. Хочется и все. Не могу объяснить. Устав от шуршания ткани, Саша накрыл его ладонь своей. Йоханнес согнул ногу в колене и позволил приблизиться. — Мы мало спим, — сказал Большунов, переплетая пальцы. — Ты устаешь на тренировках, а теперь и в постели. Клэбо протянул вторую ладонь и возразил: — В постели я отдыхаю. Саша придвинулся вплотную, погладил коленку, которой любимый довел до отборного мата, и насмешливо сказал: — Особенно, когда сидишь сверху и двигаешься, а я лежу и бездельничаю. — Мне так нравится, а тебе так удобнее меня ласкать. И чаще бывает наоборот. Саша задумался. Йоханнес с удовольствием уступал инициативу, обожал отдаваться на спине, но любовь к прикосновениям и контролю побеждала, и он все чаще садился сверху, хотя с Иверсеном так не любил. — Я переживаю за твои результаты. Йоханнес выглядел милым и ошарашенным, но жесткий взгляд напомнил Саше, что он поднял единственную тему, на которую вечное табу. — Они тебя не касаются, — отрезал Клэбо и высвободил руки. — Я провалил гонку не из-за тебя. Это все, что тебе нужно знать. Я уже говорил, что не собираюсь обсуждать с тобой победы и поражения. — Знаю. Но я не хочу, чтобы из-за несдержанности у тебя были проблемы. Саша отстранился, но Йоханнес притянул обратно и напуганным, полным отчаяния голосом сказал: — Саш, ты загоняешься. Успокойся. Послушай… — он поднял грустные глаза. — Почему ты не видишь, насколько я счастлив? Мне так хорошо после оргазма, что я уснуть не могу. Я чувствую, что не устал, понимаешь? Я бы хотел снова и снова, и меня бесит, что из-за этих чертовых гонок мы не можем заниматься любовью сколько хотим. Я не могу сконцентрироваться на тренировках, потому что постоянно об этом думаю. Единственное, о чем я жалею, что встретил Иверсена раньше тебя, что он, а не ты был у меня первым, и вообще… Саша снял с него штаны вместе с бельем, прижался губами к внутренней стороне бедра, и Йоханнес мигом заткнулся. Нежная кожа плавилась под поцелуями, словно шелк, облизанный пламенем. На Йоханнеса ласки действовали как одна бесконечная ломка. Норвежец метался по постели, сбивал простыни в ком, выгибался до судорог и стонал — громко и отчаянно, с таким надрывом, словно у него все это сейчас отнимут. — Ты такой нежный… — как в бреду шептал Клэбо. — У меня голова кружится от твоих прикосновений. Йоханнес открыл глаза, и Саша забыл, где только что целовал. — Правда? Ничего умнее в голову не пришло, и Большунов разозлился, что глаза такого цвета существуют. Он ничего не соображал, когда их видел. — С ума схожу, когда ты меня так долго ласкаешь. Саша не понял ничего. На зеркальную синеву попал луч света и отразился от радужки немыслимым сиянием. Казалось, наступило солнечное затмение. Большунов вернулся к ласкам и между хрустом позвонков Йоханнеса и мыслью «как же он завтра побежит?» стащил с себя остатки одежды. Саша обожал целовать ноги любимого. Прижиматься губами к гладкой горячей коже было настолько приятно, что он чертил дорожки из поцелуев от тазобедренных косточек до пальцев ног. Йоханнес кончал под коленной чашечкой и возбуждался по новой на сводах ступней, но сегодня они особенно ненормально реагировали друг на друга. По неосторожности Саша стянул кожу вокруг синяка. Легкая боль вернула вчерашнюю фантазию, и Клэбо, уткнувшись пяткой в плечо, задвигал ногой. Как по лыжне бежит, осенило Сашу, и он, потершись о бедро, кончил. Йоханнес тоже думал о соперничестве, представлял что-то, в чем не желал сознаваться. Кожу обожгла белая лава. Клэбо застонал, приоткрыл глаза и, собрав пальцами часть потеков, с невинным видом слизал. — Что? — простодушно спросил он, поймав огненный взгляд. Саша с рыком уткнулся в бедро, собирая остатки, а после лег сверху и поцеловал в теплые губы. Йоханнес привычно обхватил его конечностями, поерзал в поисках удобного положения и наконец кивнул. Саша медленно и аккуратно вошел и также продолжил. Они смотрели друг другу в глаза, соприкоснувшись носами и приоткрыв губы для поцелуев. — Сделаешь как вчера? — шепнул Йоханнес. Саша просунул руку между телами и, лаская, придумал ответ: — Не сегодня. Зажмурившись от удовольствия, Клэбо тихонько застонал. — Как скажешь, — уступил он и вслепую нашел любимые губы. Ему уже было и не надо.***
Саша выиграл еще раз. Не вырвал победу на последнем издыхании, не дотерпел, а победил: с достоинством пересек финишную черту, с улыбкой поклонился болельщикам и понял, что не устал — пятнадцати километров мало. «Один раз — случайность, два — совпадение. Если победить в Оберстдорфе, выйдет закономерность, а там и до системы недалеко…» Саша отмахнулся от окрыляющих мыслей. Расслабляться нельзя. Успех — штука недолговечная, к тому же при Йоханнесе было неловко радоваться. Отыграв полминуты, Клэбо вырезал финиш у Симена и Шюра. Гонка сложилась неплохо, но он остался вторым. Внутри кольнуло, и радость за Сашу омрачилась собственной неудачей. Хотелось поменяться местами и цветами маек обратно. — Поздравляю, — Йоханнес протянул руку. Желтый биб на ярко-алом комбинезоне смотрелся непривычно, но отрицать, что выглядело восхитительно, не получалось. Золотой и красный — лучшее сочетание: самое красивое и самое… возбуждающее. — Тебе так идет… — не сдержался Йоханнес. Договорить не дали: Саша прижал его к себе с такой силой, что в легких не осталось кислорода. Хотелось коснуться лица и шеи, провести вдоль спины… Йоханнес дотронулся до плеча и отдернул руку, будто обжегшись. Чертов триколор. Будь его воля, содрал бы российский флаг и заменил бы норвежским, чтобы хоть одну гонку они не были бы такими разными. — На нас смотрят, — попытался он отстраниться. Саше не стоило смотреть любимому в глаза: губы были так близко… — Мне все равно, — он крепче сжал его в объятиях. — Я так люблю тебя. Дрожащими пальцами Йоханнес разгладил на плече желтый биб и тихо выдохнул: — Я тебя тоже. Саша скользнул руками по нежным изгибам, лаская соблазнительные линии через тонкую ткань. Сильнейший прилив крови вернул рассудок, и Йоханнес отстранился. — Не здесь, — попросил он. — Не хочу, чтобы другие видели. Это только наше. Саша улыбнулся. Это только их.