***
До Фалуна осталось немногим больше недели, но Йоханнес не хотел ехать. Перспектива оказаться с Иверсеном в замкнутом пространстве пугала, воспоминания превращались в кошмары на яву, стыд и отвращение к себе, к нему, к тому, что их связывало, запускали панические атаки. Лечь на соседнюю кровать он сможет, но заснуть — выше его сил. Не говоря уже о реакции Саши… Йоханнес не сомневался: любимый думать не будет. Большунова нервировало присутствие Иверсена на Кубке Мира и во Вселенной, а уж как он его раздражал на лыжне… Саша так сильно ревновал к прошлому, что любое столкновение с Эмилем на гонках воспринимал как личное оскорбление, вызов, глубинное соперничество отнюдь не за медали и деньги. Большунов сдерживался, как мог, но Йоханнес видел, насколько тяжело ему приходится, особенно, когда Иверсен провоцировал на лыжне. Скандала не избежать, а ссориться из-за бывшего Клэбо не хотел. Он искал повод, чтобы не ехать, и не находил. Хуже того — чувствовал, что не в форме. Лыжня — больше не его стихия. Спуски не принимали, лыжи контролировали его, а не он — их. Мысли сбивали с толку, концентрация падала, страх — за себя, за Сашу, за отношения, за удаляющийся Глобус облепил со всех сторон и обернулся легкой травмой. На тренировке Йоханнес не устоял на ногах, свалился на спуске и сломал палец на левой руке. Легкие покалывания в кисти, словно точечные электрические разряды, били под кожей. Сознание прояснилось, и резкая, кинжальная боль между средним и безымянным пальцами довела до слез. Йоханнес застонал и со злостью швырнул палки на снег. Носсум на нелепую травму отреагировал долгим молчанием и огненным взглядом. На версию с игровым автоматом он согласился, и СМИ не разнюхали главное — лучший лыжник мира настолько не в форме, что валится с ног на спусках. — Пока перелом не срастется, никаких тренировок, — мрачно заключил Эйрик. — Рисковать твоим здоровьем я не собираюсь. О Фалуне можешь забыть. Виноватое лицо Йоханнеса озарила слабая, удовлетворенная улыбка, и Носсум, прощупывая почву, сказал: — Эмиль не едет в Швецию. У него обострилась простуда. — Не простуда, а грипп шестилетней давности… — с улыбкой пробурчал Клэбо себе под нос. Эйрик нахмурился. Йоханнес не умел скрывать чувства и радовался от души, хотя для него все складывалось хуже некуда. — В разгар борьбы за Глобус в команде минус два человека. По-твоему, это смешно? — Прости. — Я знаю, о чем ты думаешь. Никакого отдельного номера. Будешь жить с Эмилем весь Ски Тур, если восстановишься. Улыбку как ветром сдуло, и уже в который раз в глазах Клэбо промелькнул абсурдный страх, причину которого Носсум не знал. — Речь шла о Фалуне. — Я передумал. Тебе следует держаться подальше от Большунова. Юрий Викторович со мной согласен. — Мы же договорились! — воскликнул Йоханнес. — Ты обещал молчать! — Хватит истерик! — осадил подопечного Эйрик. — Я ничего не говорил. Он сам подошел и предложил обсудить ситуацию. Зря вы думали, что старик глуп и слеп. Раздосадованный Клэбо не скрывал недовольства. Носсума столь быстрая смена эмоций пугала. У жадного до золота и побед Йоханнеса на первом месте оказались отношения с соперником, а не борьба с ним на лыжне. За годы тренерской работы Эйрик впервые с таким столкнулся. Большинство спортсменов находило баланс между гонками и личной жизнью, но у Клэбо не получалось, хотя с Эмилем проблем не было. — Что с тобой происходит? — мягко спросил он. — Ничего. — Ты безупречно проходишь спуски. Так сильно влюбился, что готов переломать ноги, лишь бы быть с ним и дальше? А, если бы травма оказалась серьезной, если бы ты не отделался так легко, что тогда? — Это случайность, — отрезал Йоханнес. — Я уже говорил. Эйрик пристально всмотрелся в потухшие глаза. — Очень на это надеюсь. Йоханнес набрал Сашу, но абонент был недоступен. Он звонил снова и снова, отправлял сообщения, но ответа не было. Бесконечные гудки и игнор нервировали, воображение рисовало «радужные» картинки разговора с Бородавко, а мозг додумывал остальное. На Сашу надавили и заставили отказаться от него, между местом в сборной и любимым он выбрал сборную… Йоханнес смотрел гонки по телевизору и как ненормальный возбуждался от каждого Сашиного движения. Любуясь идеальным телом больше, чем идеальным лыжным ходом, он ревновал ко всем, кто лапал его парня на пьедестале, и про себя подсчитывал упущенные очки. Отрыв перевалил за четыре сотни, но был не критичным и даже терпимым по сравнению с вьющейся вокруг Саши блондинкой. На психах Йоханнес ляпнул в интервью: «можно поздравить Большунова с победой в Кубке Мира», саркастично улыбнулся журналисту и пообещал приехать на Ски Тур любым — косым, хромым, убогим.***
В Эстерсунде Йоханнес разбит и опустошен. Перелом сросся, но тренировки проходили из рук вон плохо. Левая рука была слаба, и он не мог толкаться палками с теми же легкостью и частотой, что раньше. Эйрик качал головой, просил поберечься, но Йоханнес был упрям и безрассуден. Ему нужна соревновательная практика, чтобы вернуться в строй. Ему нужны очки в общий зачет, потому что мысленно он не сдался и не смирился, что бы в бесконечных интервью ни говорил. Ему нужен Саша — как соперник и как любимый. Последнее чересчур ярко горело в измученном взгляде парня, и Носсум, сжалившись, уступил. Жизнь с Эмилем была невыносимой. Приходилось делить пространство, терпеть бардак, запирать дверь в ванную и перебрасываться пустыми фразами. Иверсен молчал. Он не приставал, не докучал тупыми шутками и бестактными вопросами, обычно сыпавшими из него, как из рога изобилия. Эмиль его не замечал, думал о своем и вечерами копался в телефоне. Они словно жили не в одном номере, а на разных континентах — настолько между ними было далеко, непонятно и холодно. Новый серьезный Эмиль до чертиков пугал леденящей душу загадочностью и величественным спокойствием. Сосредоточенный взгляд, плотно сомкнутые губы и отчего-то идущая ему сумрачность заставляли Йоханнеса сжиматься еще сильнее, а по ночам — ворочаться в постели без сна. Клэбо задерживался на тренировках, часами наматывал круги по стадиону, лишь бы не сидеть с Эмилем в номере, не пересекаться взглядами, не давиться страхом и холодом. Носсум с Бородавко постарались на славу: Сашу он не видел. Телефон молчал, тренировки не стыковались, завтракали, обедали и ужинали они в разное время. С семи до десяти вечера Эйрик стучал в номер и проверял, на месте ли Клэбо и не завелся ли вместо Иверсена какой-нибудь Большунов. Тотальный контроль привел в ярость свободолюбивого Йоханнеса. Парень цеплялся за любую возможность нарушить правила, сделать по-своему, доказать зануде Носсуму, что усилия тщетны. Борьба шла не на равных. В отличие от Эйрика, которому помогал Бородавко, Клэбо крайне отчаянно сражался в одиночку. Йоханнес безумно скучал по Саше, бледной тенью ходил на тренировки, мало ел и забывался в мучительно жарких снах. Желая чувствовать тепло рук и губ любимого на коже, он извивался на постели, часами выстанывал его имя и на утро просыпался на мятой испачканной простыне голодным, неудовлетворенным и глубокого несчастным. Иверсен не комментировал, но во взгляде плясал микс из торжества и сочувствия, ядерная смесь из противоречий. Он был рад страданиям Клэбо и в то же время его понимал. Они встретились за день до гонки. Йоханнес пытался пройти подъем с прежней частотой, но левая рука не слушалась. Комок отчаяния и бешенства поднялся выше горла и потерся о стенки неба. У него не получалось. Незачем бежать завтра коньковую разделку, где он, как и в любой дистанционной гонке, ни на что неспособен. Йоханнес взглянул на часы — пора возвращаться. Пока Эмиль ужинает, он спокойно примет душ и подумает, как бороться за Глобус с такой формой. — Йоханнес! Сердце застучало часто-часто, промчавшийся по коже табун мурашек оставил за собой шлейф тепла и предвкушения. На губах заиграла глупая счастливая улыбка. Клэбо узнал не голос, а интонацию — мягкую, тягучую, с чувственным придыханием на языке. Так его имя произносил только он. Йоханнес обернулся, на ходу скинул лыжи и палки и бросился к Саше, с немыслимой скоростью сокращая двести белоснежных метров. Не церемонясь Клэбо повалил любимого на снег, уселся верхом и прижался к холодным обветренным губам. Кое-как выпутавшись из палок, Саша дотронулся до желанного тела, мгновенно откликнувшемуся на ласку, приподнялся, но неугомонный Йоханнес толкнул его на снег и после очередного, бесконечно долгого поцелуя потребовал: — Лежи спокойно. Хмыкнув, Саша подчинился и помог беспокойному норвежцу устроиться удобнее. — Нравится так сидеть? — усмехнулся он, поглаживая напряженные бедра. Клэбо выпрямился, лениво провел ладонями по груди и несколько нервно потерся. Сбросив напряжение, он грациозно улегся и прильнул к губам. — Очень. Вдоволь нацеловавшись, они наконец поговорили. — Что ты здесь делаешь так поздно? — спросил Саша. Йоханнес по-прежнему сидел сверху, целовал каждые тридцать секунд и не желал ни слезать, ни отпускать. — Пытаюсь наверстать упущенное. А вот тебя здесь быть не должно. Ваши давно закончили. — Бородавко продлил утреннюю и вечернюю тренировки на час, чтобы от усталости я и думать забыл о тебе. Йоханнес нежно потерся о распластанное тело. — И как? Помогает? — Не особо. — Мерзкий старикашка заодно с Носсумом. Два идиота. Когда уже поймут, что все тщетно? На фоне кровавого шведского заката сидящий сверху Йоханнес с дымящим мятежным взглядом, легким румянцем и влажными багровыми губами выглядел неотразимо. Саша притянул любимого ближе, сжал в объятиях теплое тело, но, вспомнив о травме, отстранился. — Можно взглянуть? — прикоснулся он к локтю. Клэбо доверчиво протянул руку. Осторожно сняв ядовито-розовую перчатку, Саша долго осматривал каждый палец. — Как ты? — Уже лучше. — Ну, и зачем? — Так получилось. Большунов поцеловал холодные костяшки и прошептал: — Не делай так никогда. Я чуть с ума не сошел. Слышишь? — Почему ты не брал трубку? Я звонил миллион раз. Я думал… — Тише. Бородавко рассказал о нас Вяльбе. Она отобрала у меня телефон, а твой номер наизусть я не помню. Йоханнес собственнически прижал любимого к снегу и поцеловал. — Какие же вы, русские, кретины… — Мог бы просто сказать, что соскучился, — Саша мазнул губами по виску. Йоханнес ответил на ласку поцелуями в шею, горячим дыханием и заговорщицким шепотом: — Пойдем ко мне… Убедишься, как я соскучился. — У меня тренировка. — Пусть Бородавко катится к черту. У тебя должно быть свободное время, и оно безраздельно принадлежит мне. — А твой сосед? — Он ужинает как черепаха. Нам же хватит двух часов? — Два часа после двух недель? Ты издеваешься? Я всю ночь от тебя не оторвусь… — Ну, тогда начнем здесь, а закончим там… Саша нигде не задерживался и не надавливал, изо всех сил старался не возбудить Йоханнеса и не возбудиться сам, но Клэбо вело даже от прикосновений через одежду. Он нисколько не помогал, напротив, терся, выгибался и изворачивался. Стало ясно: вместо разговора он хочет заняться кое-чем поинтереснее. Руки коснулись поясницы, и Йоханнес прогнулся, намекая, где ему особенно хочется прикосновений. — Потрогай пониже, — промурлыкал он и вильнул самой соблазнительной частью тела. Саша потянул Йоханнеса на себя и коснулся ягодиц. Клэбо шумно выдохнул, поцеловал в холодную щеку и прижался к груди, ловя ритм сердца. — Люблю тебя… Вместо привычного возбуждения Саша почувствовал колкую, необъяснимую боль от его слов — за него, за себя, за отношения. Он хотел бы не думать о грядущем, но мысли снова и снова возвращались к далекому будущему. Притихший на груди Йоханнес считал все и закрыл эмоциональный канал, не позволил Саше забрать боль и в ней утопиться. — Такой тихий сегодня… — задумчиво сказал Саша, лаская настойчивее. — Все хорошо. Большунов не понял, в какой момент отпустило и эмоциональный канал открылся. Он прикоснулся к Клэбо, и обоих привычно затрясло. Шалея от кайфа, Йоханнес хныкал и пытался усидеть на двух стульях: то прижимался низом живота и неистово терся, то приподнимался, подставлялся под нежные руки, неторопливо и чувственно массирующие упругие мышцы. Ладони гладили, сжимали, настойчиво мяли, натягивая ткань по шву. Захлебываясь в калейдоскопе эмоций, Йоханнес повернулся к Саше спиной, уселся пониже и довольно мурлыкнул под жаром чужого желания. — Так удобнее, — он соблазнительно прогнулся. — Как вид, любимый? — Красивый, — Саша ущипнул его и тут же погладил. — Лучший из всех. Йоханнес заскулил, потерся промежностью и превратился в кусок пластилина. — Ты всегда так нежно гладишь… — прошептал он, тая под ласками. — Только не торопись. Саша впился пальцами в манящую плоть и прохрипел: — Так пульсирует… такие горячая и нежная. — У твоей кикиморы задницы не было, да?.. — засмеялся Йоханнес. Саша мстительно шлепнул его, заставив охнуть от возбуждения. — Нечестно! — Сам напросился, — ухмыльнулся Большунов. Перед пострадавшей ягодицей извинились двойной порцией ласк. Спрятав раскрасневшееся лицо, Йоханнес смущенно улыбнулся, с невинным видом подставил левую ягодицу и, получив новый шлепок, запросил еще. — Дурак, — обозвал Саша. — Ну, пожалуйста… Мне иногда хочется. Йоханнес нетерпеливо ерзал, всем своим видом умоляя. — Ляг поудобнее. Капризный норвежец сложил локти, красиво прогнулся и, умирая от желания, прижался к теплым рукам. Саша медленно, нежно шлепал любимого и вслушивался в сладкие вздохи и чувственное придыхание. — Еще… — вырвалось у Йоханнеса вместе с тихим, неуверенным стоном. — И немного сильнее. Большунов выполнил желание, и норвежец, прогнувшись, жалобно заскулил. Ненавистные шлепки оказались наредкость возбуждающими. — Не больно? — испугался Саша, извиняясь перед любимым ласками. — Какой ты все-таки нежный… Йоханнес всхлипнул и блаженно прижмурился, качая головой. — Точно нравится? — Очень… У тебя такие теплые руки. — Ему ты тоже это говорил? — взяв паузу, Большунов обнял его за талию и ревниво прижал к горячей груди. Пальцы царапнули молнию на куртке, спустились к промежности и не спешно сжали, вырвав стон. Губы коснулись мочки уха и зашептали: — Тебя это заводит? С ним тоже? Сидящий задом наперед Йоханнес укоризненно обернулся, и Саша вовлек его в долгий поцелуй, лаская и коллекционируя стоны. Клэбо оторвался первым и, поглаживая по щеке, произнес: — Я завожусь не от шлепков. Я завожусь, когда шлепаешь ты. Только ты, а не какой-то ублюдок из прошлого или абстрактные особи мужского пола, — он жадно прильнул к губам и своенравно цокнул. — Хватит болтать, Большунов. Шлепай давай. Саша ухмыльнулся и ответил на жаркое признание так, как хотелось любимому. Обрадованный Йоханнес улегся на локти и прикрыл глаза, постанывая от будоражущего продолжения. Он понятия не имел, почему любые прикосновения Большунова настолько ему нравятся. Саша не делал ничего особенного, но от его ласк внутри ныло и трепетало, в них была недосказанность, едва уловимая сдержанность и затаенная боль, словно они занимались любовью в последний раз. Было нельзя, но они продолжали. Запретность стекольной крошкой засыпала в моменты близости с головой. Саша вздрогнул, и Йоханнес взволнованно коснулся его руки. — Ты весь дрожишь… — он качнул ягодицами, как маятником. — Не холодно? Большунов облизал потрескавшиеся губы, вскинул бедра, унимая причину дрожи. — С тобой замерзнешь, — ответил он. — Иди-ка сюда. Клэбо засмеялся, уселся по-старому и с любовью прильнул к губам. Ягодицы налились, стали полнее и мягче. Саша развел их и скользнул в чувствительную складочку, лаская медленно и мучительно. Ресницы Йоханнеса затрепетали от проблеска слез. — Так приятно? — Большунов сжал разомлевшие мышцы, пощипывая и перекатывая их. Горячая спираль скрутила сверху донизу, и он фантомно оказался внутри любимого. — Да… — всхлипнул Йоханнес. Дотянувшись до ласкающей руки, он надавил на складку и тихо застонал. — Потри здесь посильнее. Саша развел ягодицы, массируя между ними более настойчиво. — Вот так хорошо, да? — Да… да… Еще поглубже… — стонал Йоханнес, купаясь в волнах подкатывающего оргазма. Саша медлил, боясь сделать больно сухими, огрубевшими от холода пальцами. — Ну, пожалуйста… — взмолился Клэбо и вытер слезы о щеку любимого. — Потри там хоть немного… Обожаю, когда ты ласкаешь внутри… Отчаянная, жалобная просьба разразилась новой вспышкой возбуждения. — Я схожу с ума от тебя такого… — ласково шепнул Саша и, скользнув под белье, исполнил бесстыдное желание. Прикрыв глаза и свихнувшись от долгожданного удовольствия, Йоханнес лежал на нем и стонал, терся и скулил на норвежском. Мечтая о влаге между его ног, россыпи капель, срывающихся от нетерпения и жажды близости, которые так хорошо собирать языком, Саша не заметил, как между телами стало горячо и до неприличия мокро. Лишь чудом он уловил пробившийся сквозь пелену оргазма и влажные поцелуи шепот: — Скажи, что любишь меня. Большунов приподнял его лицо, внимательно всмотрелся в темные, как предгрозовое небо, глаза. — Люблю тебя. Ты все еще сомневаешься? Клэбо оплел руками шею, наклонился к лицу и тихо спросил: — Больше золота, которое мог бы выиграть, если бы не я? — Спасибо, что в очередной раз напомнил, сколько раз я тебе проиграл. — Ответь на вопрос. — Да. Больше золота и всех побед, вместе взятых. Промурлыкав что-то очень удовлетворенное, Йоханнес улегся на пылающее под ним тело и заныл: — Са-аш. Потрогай еще. С трехнедельным голодом Саша впился в горячее, истосковавшееся по ласкам тело. С каждым прикосновением Йоханнес сильнее привязывался к любимому. Он трепетно прижимался, шептал на ухо жаркие глупости, обвивал лианой и с громким, извиняющим мурчанием тер коленкой Сашину промежность, выпрашивая нежных шлепков. Ранимый, податливый и виноватый Йоханнес с горячей лужицей между ног двигал неизвестные шестеренки в голове. — Я еле сдерживаюсь, — шепнул Большунов, поглаживая мерно вздымающиеся, самые идеальные бедра в мире. — Пошли в отель. — Давай здесь… Не хочу никуда идти. В других обстоятельствах Саша мог бы и уступить, но не перед гонкой, не в такой холод и не на сухую. Йоханнес так сильно его хотел, что готов был заняться сексом где угодно. Сколько бы он не удовлетворял, любимому всегда было мало. — Нет уж, поднимайся и пошли. Еще отморозишь что-нибудь ценное. Йоханнес фыркнул, в последний раз потерся о такое же мокрое, как и его, тело и скинул руки с ягодиц. — Зануда.***
Ввалившись в номер, они захлопнули дверь и кое-как разобрались с верхней одеждой. Йоханнес потянулся к вешалке, но Саша оттащил его за талию и всем телом прижал к зеркалу. — Если не поторопишься, станешь моим прямо здесь. Вешалка с грохотом полетела на пол, а вместе с ней — висевшая одежда. Саша подтолкнул любимого к постели, но Йоханнес ловко вывернулся и протестующе застонал. — Что такое? — Большунов с волнением заглянул в подернутые безумным желанием глаза. — Не хочу на кровати, — закапризничал Клэбо. — Она узкая, жесткая и неудобная. Меня бесит, как она скрипит. — Принцесса… — нежно шепнул Саша. Подхватив любимого на руки, он опустил его на стол, в ворох одежды. — Вот так сразу? — надул губы Йоханнес, привстав на мягкой одежде. Новая локация понравилась, но он хотел еще повыделываться. — Я думал, ты более терпеливый. — Не смеши меня. Времени в обрез, хоть бы что-то успеть с тобой сделать. Йоханнес удивленно моргнул. Он забывал о времени, когда был с Сашей, не замечал, как минуты перетекают в часы, словно их безжалостно воровали. Он не знал, когда вернется Эмиль и сколько еще им осталось быть вместе, но невидимый счетчик молотил в голове и подсказывал — уже начался обратный отсчет. — Йоханнес… Саша так страстно выдохнул его имя, что внутри все раскрылось, и зазвучала симфония. — Скажи еще… — попросил Клэбо и прикрыл глаза, желая слышать любимый голос внутри. Саша прошептал его имя, украсил шею ожерельем из жарких ожогов-отпечатков. Желая коснуться сокровенного, он медленно развел ему бедра, и Йоханнес застонал — открыто, доверчиво и откровенно, предлагая себя с таким отчаянием, будто ему можно было отказать. Не сдержавшись, Большунов навалился на него всем телом и зарычал. Он ни с кем такого не чувствовал. Йоханнес мурлыкал на ухо сладкие пошлости, нежно прикасался к губам, скользил кончиками пальцев по шеи и ключицам, и Сашу от незатейливых ласк разрывало на части. Растворившись в общем неутоленном желании, Большунов не услышал шагов за спиной. Эмиль поравнялся с ним, одобрительно хмыкнул и завалился на постель. Удивленным он, впрочем, не выглядел. — Чего застыл? — тыкнул он в экран телефона. — Продолжай. Что я там у него не видел… Испуганный Клэбо открыл глаза, увидел бывшего и, усевшись на столе в одних штанах, огрызнулся: — Вот и вспоминай. Это уже два месяца не твое. — Было бы, что вспоминать, — усмехнулся Эмиль. Оскорбленный Йоханнес открыл рот, но Саша его опередил: — Что он здесь делает? — К тебе тот же вопрос, — встрял Иверсен. — Я здесь живу. А вот что ты забыл в номере лучшего лыжника мира — лично мне непонятно. Саша проигнорировал выскочку по всем фронтам и перевел взгляд на съежившегося Йоханнеса. Тот виновато кусал губу. — Ты живешь с ним и ничего мне не сказал? — Он тебе не сказал? — влез в разговор Эмиль и отложил телефон. — Что ж, уровень доверия в вашей паре оставляет желать лучшего. Рекомендовал бы посетить семейного психолога. — Заткнись! — рявкнул Йоханнес, спрыгнул со стола и повернулся к взбешенному Саше. — Я все тебе объясню, но ни при нем. — Выйди отсюда, — бросил Большунов, по-прежнему избегая смеющихся глаз и дежурной ухмылки. — С какой стати меня выгоняют из собственного номера? Я только пришел. — Я сказал тебе выйти, — повторил Саша, теряя терпение. Йоханнес встал между Большуновым и Иверсеном в надежде сдержать любимого, который от злости и ревности ничего не соображал. Напряжение в номере достигло пика. Лишенный инстинкта самосохранения Эмиль произнес: — Я тебя тоже уговаривал выйти из душевой. Послушал бы меня, может, мы и не продолжили бы. Да, Йоханнес? — Ну, все… Большунов бросился вперед, но Клэбо предвидел развязку и преградил путь к постели. — Нет. — Йоханнес, лучше уйди. — А иначе? Ударишь меня, чтобы добраться до него? Валяй! Саша не шелохнулся. Кровь клокотала в горле, внутренности стянулись желчью и будто уменьшились в размерах, а руки чесались. Из-за спины Клэбо выглядывала наглая, ехидная рожа. Хотелось размозжить о стену пустоголового ублюдка, бить и бить, пока не перестанет дергаться, но Саша тянул из-за Йоханнеса, которого в жизни не смог бы ни оттолкнуть, ни ударить. Клэбо осторожно коснулся наэлектризованного тела. Прохладные ладони успокоили, пульс замедлился, и дыхание выровнялось. — Не надо, пожалуйста, — Йоханнес без страха подошел вплотную. — Он того не стоит. Перед прикосновениями и просьбами любимого Саша был беззащитнее, чем перед сборной Норвегией на лыжне. Стоило Йоханнесу погладить по плечу, он пришел в себя, гнев и ревность отпустили. Желание убить Иверсена больше не заслоняло все на свете. Легкие, как перышко, прикосновения вернули рассудок и успокоили бурлящую кровь, словно к коже приложили несколько пригоршней свежего снега с Альпийских вершин. Эмиль, наблюдая за укрощением строптивого русского, вытаращил глаза. Он впервые видел, чтобы прикосновениями можно было не только зажечь, но и успокоить. Тем более бешеного, обделенного извилинами Большунова, который никого не слушал и очевидно не имел тормозов. Сцена на столе всплыла в памяти, и Эмиль нехотя признал, что Йоханнесу хорошо с русским. С этим грубым, суровым, вечно недовольным русским, который был с ним так осторожен и нежен. Не то, что он в межсезонье. Саша больше не рвался его избить, но смотрел с черной ненавистью, с нечеловеческой злобой и презрением, с глубинным отвращением без срока давности. — Если ты хоть пальцем его тронешь, я тебя убью. В темно-зеленой радужке вспыхнуло чувство вины, и Эмиль, получив невидимое послание, побледнел и вскочил с кровати. Саша дернулся, но Йоханнес сумел его удержать. — Тише. Смотри на меня, а не на него. Сработало. Большунов смотрел в строгие синие глаза и слушался. Воспользовавшись заминкой, Эмиль юркнул в проход. — Вам обоим не психолог, а психиатр нужен. Он выскользнул за дверь, надеясь, что после случившегося они не трахнутся на его одежде.***
Йоханнес сильнее прижался к Саше, поцеловал в шею и прошептал: — Люблю тебя… — Не думай, что отвертишься от объяснений, — ответил Большунов. — Как вышло, что он живет с тобой? — Это не он живет со мной, а я — с ним, — вздохнул Клэбо, неохотно отлипая от любимого тела. — Эйрик меня заставил. Надеется таким образом заткнуть СМИ рот. — Почему ты мне не сказал? — Да потому что я знал, что будет вот так! Ты дашь ему по роже, он побежит жаловаться, тренерский штаб и Федерация за него впрягутся, а тебе влепят дисквал за неспортивное поведение. И это в лучшем случае. Ты не можешь держать себя в руках, если меня нет рядом. — Ну, и пусть! Ты не будешь с ним жить. Сашу несло, и подавленный Йоханнес в сотый раз подивился, как с такой горячей головой любимый до сих пор никого не разорвал на Кубке Мира. — Ты злишься на меня? — виноватым голосом спросил Клэбо и попробовал прикоснуться, но Большунов не позволил. — Поставь себя на мое место и подумай. Ты живешь с бывшим, ничего мне не говоришь, тащить заниматься сексом и ждешь, что я буду стоять и ничего не делать? Если он снова к тебе полезет… — Не полезет, — отрезал Йоханнес. — А если полезет? Ночью, в душе, после тренировки. Ты будешь уставшим и не сможешь его оттолкнуть. — Ты мне не доверяешь? — насупился Клэбо. — Доверяю. Я не доверяю ему. Иди сюда, — Саша притянул любимого к себе и осмотрел. — Он точно тебя не лапал? Нигде не болит? — Не сходи с ума! — Это я-то схожу с ума? — завелся Большунов, метая искры из глаз. — Да это ты не в себе, раз согласился с ним жить после всего, что он сделал. Тебя и так весь пелотон глазами раздевает, еще и этот! Сашина внимательность открылась в самый неподходящий момент, и Клэбо распсиховался. — На меня и раньше все пялились, тебе было плевать! — А сейчас не плевать. Пусть пялятся на кого-то другого! — Ну, набей морды всем, если тебе станет легче! — заорал Йоханнес и, сделав пару глубоких вдохов, с трудом успокоился. — Саш, они просто смотрят. — Они не просто смотрят, — сгорая от ревности, возразил Большунов. — Они тебя хотят, а ты делаешь вид, что так и должно быть. — В этом нет ничего такого. Это всего лишь взгляды. А вот ты хватаешь меня за бедра и за задницу у всех на глазах! — У нас отношения, и я буду прикасаться к тебе, когда хочу, сколько хочу и где хочу. А хочу я всегда и везде, потому что ты мой. — Но мы не в постели! — Что-то я не заметил, чтобы ты был против! — Да потому что как тебе отказать, когда ты так… Йоханнес умолк. В половине случаев он лез к Саше на финише, а в половине — лезли к нему, но он не мог отказать. Было слишком хорошо, когда после бешеных гонок сильные руки собственнически прижимали к себе и скользили по разгоряченному влажному телу. — Ты сам этого хочешь. Тебе нравится, и я это чувствую. — Ну, и что с того?! — взорвался Йоханнес: Саша загнал его в угол. — Тебе лишь бы сделать из меня виноватого! Я виноват в том, что живу с Иверсеном, в том, что он застукал нас, в том, что ты не врезал ему. И в том, что на Кубке Мира меня хочет кто-то, кроме тебя, видимо, тоже виноват я?! Другим в мою сторону чихнуть нельзя, зато твоей бывшей можно вешаться тебе на шею у меня на глазах! Саша стушевался. Обретя долгожданную власть, Йоханнес припечатал любимого парой фраз. — Я жду объяснений, Большунов! Что это было в Фалуне? Думаешь, если я пропускаю этап, можно взяться за старое? — Йоханнес… — Что Йоханнес?! Еще скажи, что я все неправильно понял! — орал Клэбо, наступая. — Я предупреждал тебя: никого, кроме меня. Ни одного взгляда, ни одной улыбки. Все мое. Еще хоть раз увижу ее рядом с тобой, и плохо будет всем. Упершись в стол, Большунов отрезал последний путь к отступлению. Клэбо раздулся, как снегирь на морозе, и вытаращил злые, черные глаза-бусинки, полыхающие ревностью. — Я тут ни при чем, — попытался объясниться Саша. — Это все Бородавко. Он считает, так лучше для меня, и Вяльбе с ним согласна. Йоханнес вспыхнул и разошелся пуще прежнего. — Да мне плевать, что он считает! Скажи блондинке, что ты занят. Тебе есть, с кем спать и кончать. — Как у тебя все просто! По-твоему, я не пытался? Я сказал, что мне не нужна ее помощь, но она не слышит. Она слушает Вяльбе и Бородавко. По крайне мере, я с ней в одном номере не живу, а этот ублюдок спит на соседней с тобой кровати. Хорошо, если на соседней! Озверев, Йоханнес ударил Сашу по лицу и звенящим от негодования голосом воскликнул: — Да ты совсем охренел! Пошел ты со своей ревностью! Мне с Эмилем жить нельзя, а тебе с этой дурой ходить за ручку можно! — А, он уже снова Эмиль… — ответил Большунов, потирая разболевшуюся щеку. — Прекрасно. — Да прекрати уже придираться к словам! Сколько раз мне тебе повторить, что у меня так же, как у тебя, не было выбора? Я сломал палец, пропустил этап и лишился очков, лишь бы не жить с ним в Фалуне, лишь бы ты не сходил с ума от ревности. Я это сделал ради нас, но Носсум решил, что я буду жить с ним весь Ски Тур. И что мне оставалось делать? Сломать себе еще один палец? — Так ты мне еще и про травму соврал?! Здорово! Просто здорово! С доверием у нас и вправду все плохо… — А что мне надо было сказать?! Я упал на спуске. Случайно. Но я этого хотел, искал этого, все время об этом думал… Нужен был повод, чтобы не ехать в Фалун. Откуда мне было знать, что Иверсен в последний момент передумает и сольется?! Еще немного, и от криков Йоханнеса лопнут зеркала. Уставший от истерики Саша зажмурился и постарался успокоиться. Он подозревал, что страсть к первым местам аукнется. Они с Йоханнесом те еще собственники, но, чтобы настолько изводить друг друга ревностью и недоверием… — Ты не будешь с ним жить. Собирайся и пошли. Расскажешь Носсуму правду, и все закончится. — Я никуда не пойду и ничего говорить не буду, — отрезал Йоханнес и с редкой твердостью посмотрел в глаза. — Прекрасно. Значит, я пойду один. — Он не станет тебя слушать. — Я рискну. Отстранив любимого, Саша направился к дверям, оделся, обулся и почти ушел. Йоханнес ударил его в спину острыми, как лезвие, словами: — Скажешь хоть слово, и мы расстанемся. Сашу будто оглушили. Он всмотрелся в неотпускающую радужку черноту — любимый не шутил. — Правда, в которой нет и не может быть ничего стыдного, для тебя важнее отношений? — Для тебя нет ничего стыдного. Тебе не понять. Ты не пережил то, что я. Саша привлек его к себе за локоть и чуть сжал гладкую бархатистую кожу. — Знаю. Но, рассказав правду, ты был бы в безопасности, нам было бы проще жить. Его место за решеткой, а не на Кубке Мира. В глазах Клэбо появилась осмысленность. Поколебавшись, он освободил руку и отстранился. — Нам никогда не будет проще. Ты будешь молчать так же, как и он. Ослиное упрямство нервировало больше, чем когда-либо, и Саша снова сорвался. — Жить с ним — не решение проблем. Ты должен был отказаться! — Чтобы меня от гонок отстранили?! А ты только этого и ждешь! Я и так нихрена не могу уже месяц из-за тебя! — Из-за меня? — А из-за кого еще? — орал Йоханнес. — Я ничтожество, полный ноль на лыжне, хуже всех в сборной, и у меня нет ни малейшего желания продолжать. Это все из-за тебя, из-за того, что ты меня все время трахаешь! Я уже ничего не соображаю и не хочу! Откажи мне хоть раз. Ты же видишь, я не в себе! Опешив не столько от претензий, сколько от формулировок, Саша раздраженно буркнул: — Ты же знаешь, я не могу тебе ни в чем отказать. Клэбо расхохотался. Наблюдавший за приступом Большунов подумал, что любимый и вправду медленно сходит с ума. — Ты год мне отказывал, заставлял бегать за тобой и унижаться. — Вот именно! И больше не хочу. — То есть для меня слова «нет» не существует? Интересно… — Йоханнес подошел вплотную и провел ногтем по Сашиной щеке в месте удара. — Значит, если я попрошу трахнуть меня так, чтобы я ходить не мог, ты это сделаешь? — Тебе мало прошлого раза? — Саша убрал руку от лица. Клэбо усмехнулся. — Я так и думал. Ты лжешь. Ты не можешь сделать для меня все. — Я обещал, что не сорвусь. Йоханнес! Я умею отличать твои желания от прихотей. Это прихоть.Тебе это не нужно. Нам обоим это не нужно. — Закрой уже наконец свой рот! — Сам закрой! Они выдохлись, уставились друг на друга потухшими глазами на пластмассовых лицах. Саша оправился первым. — Зачем ты поздравил меня в интервью? — Потому что ты победил. — Сезон не закончен. — Хватит нести утешительную чушь! Выиграешь Ски Тур, и Глобус твой. Только не ной потом, если так и останешься номером два на лыжне, вечно вторым после меня. Ты выиграл Кубок без конкуренции. Глобус твой, потому что я не в форме, я пропустил этап, я сломал палец, я… — Я понял, Йоханнес, — остановил тираду Саша. — Не продолжай. Оставшись один в жуткой густой тишине, Йоханнес пришел в себя. Шестеренки в голове омерзительно скрипели, отвращение пожирало изнутри, отрывая кусок за куском. На негнущихся ногах Клэбо рухнул на постель Эмиля. Экран забытого телефона загорелся, Йоханнес протянул руку, на пробу ввел старый пароль и обомлел. Свадебная фотография шестилетней давности. Невесту он не знал, но с женихом был знаком не первый год. Она — в длинном белом платье, мелкие черные кудряшки уложены в красивую прическу, он — в строгом сером костюме, держит за руку и смотрит влюбленными глазами… Слишком счастливы для брака не по любви. Йоханнес с нервной усмешкой отложил телефон. Внутренности полоснула пронзительная грядущая боль.