***
Черная бабочка расправила крылья под кипельно-белым воротником и, прирученная ловким движением рук, превратилась в статичный аксессуар. Финальный штрих. Из зеркала смотрел лощеный тип в элегантном костюме-тройке. «Снобский прикид, — подумал Саша, оправляя атласные лацканы жакета. — Но Йоханнесу бы понравилось… Он любит такие штучки». — Тебе идет, — женский голос вывел из размышлений, и в зеркале, за спиной, отразился второй силуэт. — Как я тебе? Аня беззастенчиво покружилась, красуясь в расшитом цветами и бусинами платье. Из вежливости Саша взглянул на невесту. Струящиеся по спине локоны, тонкая талия, обтянутая полупрозрачной тканью. Стройная и хрупкая, как русская березка. Наряд к лицу, но сердце искало недостатки, изъяны и мелочи, которые простило бы любимому. Платье великовато в плечах. Не разглажены, как должно, рукава. Сборки и складки прибавили лишние сантиметры бедрам и талии. В избытке цветы и блестки. Темный, вычурный макияж — странный выбор для свадьбы. Как и бесстыдно глубокое декольте. Устыдившись мыслей, Саша отвел взгляд и промолчал. Складки и мрачные тени ни при чем. Дело в длине волос и оттенке блонда, цвете кожи и глаз. Аня не того пола. Голос не мягкий и не звонкий. На безымянном пальце нет сустава, который обручальному кольцу придется преодолеть. Она смотрит не так, иначе наклоняет голову. Ее рука не ощущается идеально и правильно в его ладони. Она не Йоханнес. Не затмит его, какое бы платье не надела. Сердце не обманешь: оно любит Йоханнеса. Не одно десятилетие Йоханнес будет единственным, кто ему нужен. — Видеться перед свадьбой — плохая примета, — угрюмо выдавил Большунов. Не дождавшись комплимента, Аня лукаво улыбнулась и, довольная собой, оправила фату. — Если брак по любви, — подмигнула она, глядя в зеркало. — Нам с тобой ни к чему чтить традиции. Цинизм, легкомыслие, саркастичность… Не однажды Саша встречал похожие черты. Он узнал бы почерк, если бы она не открыла рот, сбив с толку. — Слушай, если ты сомневаешься, еще не поздно дать задний ход. Скажем кучке родственников, погорячились. Делов-то… — Я в порядке. — Я же вижу, ты без настроения. — Костюм ебучий. Как лох с бабочкой. Рассмеявшись, Аня развернула жениха за плечи и придирчиво осмотрела. — А мне нравится. Очень горячо. Так и хочется с тебя его снять. Покоробило. В воображении Йоханнес ляпнет что-то подобное, напросится, а после обругает за испорченную укладку, мятый костюм и россыпь поцелуев на шее. Они опоздают на церемонию и, наспех обменявшись кольцами и не извинившись перед гостями, сбегут в райское местечко. О чем он думает? Какие гости? Если бы они могли соединить жизни, то не опустились бы до дешевого фарса в пудровом цвете — обручились бы далеко-далеко, в беззвестной глуши, где не узнают и не найдут. И, может, после тысячного «люблю» и клятвы в верности ревнивый Йоханнес позволит одеть ему на палец кольцо и назвать своим не только в постели. — Костюм отличный, — грубоватый голос Ани выдернул из мечтаний. — Он бы оценил. С печальной улыбкой Саша вспомнил любимого. — Йоханнес сказал бы: сексуально, но пуговицы дурацкие. Будешь сам отрывать. Ему никогда не хватало терпения. — Забываешься, — одернула Жеребятьева, сжав его плечо. — Напомнить, почему ты сегодня здесь со мной? Повесив голову, Большунов удрученно вздохнул и убрал руку — ему не нравилось, когда она прикасается. — Помню. Саша постучал в дверь и прислушался. В ресторане, на первом этаже, стоял безудержный хохот. Норвежцы отмечали чемпионат мира: пьяное эхо сочилось сквозь тонкие стены, привлекая внимание нечаянных слушателей. Из номера вышла расстроенная, чем-то озабоченная Аня. — Ты что-то хотел? — вяло улыбнулась она. — Поговорить? — Выйдешь за меня? — Ты ошибся. Номер Клэбо в левом крыле. — Да не ошибся я… Впустишь? Аня принюхалась и, убедившись, что трезв, посторонилась. Саша миновал прихожую и примостился на краю постели, молчаливо хмурясь. Утомленная девушка зевнула и поторопила с объяснениями. — Что за шутки на ночь глядя? Большунов стушевался и ответил вопросом на вопрос. — Разве ты не хочешь замуж? — С чего вдруг? — Но год назад… В девичьих глазах вспыхнул ностальгический огонек, но то была секундная меланхолия: искра угасла скорее, чем разгорелась. Губы искривила печальная, в некотором роде злорадная усмешка. — Все изменилось. У меня больше нет к тебе чувств. Я не собираюсь быть запасным аэродромом. Ты год делал из меня дуру. Было больно, повторить не желаю. — Кого-то встретила? — предположил Саша, изумленный отказом. — Может, и так. — Зачем тогда утешала? — Человеческое сострадание, — Аня пожала плечами. — Жаль, что с марафоном так вышло. Уж я-то знаю, как ты хотел победить. Клэбо не понять. Он берет в расчет только свои желания. — Ты меня понимаешь, — заметил Саша. — Может? — Нет. Ты здесь, потому что поссорился с Клэбо. Завтра остынешь и ужаснешься, какую глупость чуть не совершил. — Дело не в марафоне. Он сказал, что не любит меня. И не любил. — И ты на зло ему решил жениться на бывшей? — Аня неодобрительно хмыкнула. — Поздно спохватился. — Я запутался и растерялся, — в глазах мелькнул страх: не тот, что душил по ночам, — страх финишировать вторым и оставить на лыжне след бледнее, чем Клэбо, а мучительный, сводящий с ума страх одиночества. — Не понимаю, что делаю и говорю. Чувствую себя загнанным в угол. Я расстался с Йоханнесом, но жить без него не умею. — Научишься. Я же смогла без тебя. Думаешь, было легко видеть вас в месте? Никто не пытался мне помочь. Разве что… Сболтнув лишнего, Аня прикусила язык и скосила умытые свежими слезами глаза. Саша поднял голову и догадался: до его прихода кто-то испортил ей настроение. — Кто тебе помог? — Не важно, — она отступила к двери, туда, где царил подумрак. — Саш, у тебя шок. Я никогда не говорила, но ты такой же эгоист, как Клэбо. Издержки максимализма и амбиций. Ты лучше меня знаешь, что ни с одной женщиной не будешь счастлив и ни одну не сможешь сделать счастливой. Ты не принадлежишь себе. Ты принадлежишь ему. Он делится не любит. Сегодня наглядно убедились. Любящая женщина не согласится выйти за человека, который ей не принадлежит. — Но ты не любишь меня! — подловил Саша. — По большому счету, ничего не теряешь. — Зачем тебе жениться да еще так скоро? — Хочу, чтобы Йоханнес пришел в себя и спустился с небес на землю. Он должен запомнить: каждый поступок имеет последствия. Ты не можешь плюнуть в лицо, а после с невинным видом протянуть платок. Даже у любви есть предел. Он погряз в зависти ко мне и жалости к себе. Я больше не могу ему доверять. Нет доверия — нет отношений. — Показательная женитьба, значит… — Аня многозначительно улыбнулась: в голове заработали противоречивые шестеренки. — Если он не любит тебя, усилия напрасны. — Но, если любит — может, одумается. — Возможно. Но ты разобьешь ему сердце. Саша испуганно сглотнул, задумавшись о последствиях. Позвоночный столб обвил навязчивый холодок. — Знаю. Но я не вижу другого выхода. Он не слушает, не слышит, врет. Мы перестали разговаривать друг с другом. Час назад исплевался ядом… Впрочем, я не лучше. На десять лет вперед хватит. Он думает, мне не больно. Если я сдерживаюсь, не значит, что не могу ответить на его оскорбления и подлость на лыжне. В двадцать четыре года пора научиться разделять соперничество и отношения. Он тащит личное на лыжню, борьбу за лидерство — в нашу постель. Все хватит, надоело! Считаю, жизнь порознь пойдет нам на пользу. Большое видется на расстоянии. Пусть решит, чего хочет на самом деле. Аня скептически сдвинула брови и предостерегла: — С огнем играешь. По твоему, резонно бросить ревнивого, обиженного на весь мир собственника и жениться на другой, хоть бы и понарошку? Он тебя не простит и возненавидит. — Оно и к лучшему, — не сдавался Саша. — Я знаю, он никогда меня не отпустит. Я помогу ему: отпущу сам. Йоханнесу будет лучше с тем, кто не бросает тень на его заслуги. — Ты решаешь за него. Хочешь, чтобы добыча стала охотником? Он сдерет шкуру с любой, на ком женишься. Мало, кто захочет перейти ему дорогу. Да и поверит ли? — Поэтому мне и нужна ты! — подхватил Большунов. — Ты его не боишься. Да и свадьба с тобой выглядит правдоподобнее, чем с малознакомой девушкой. — Издеваешься? Он меня на дух не переносит. Только новых угроз не хватало. — Йоханнес тебе угрожал? Он не упоминал об этом. Аня чертыхнулась. К чему только вспомнила? — Дважды, — отмахнулась она. — Вы тогда еще не встречались. Первый раз в Квебеке, второй — на Тур де Ски, перед твоим днем рождения. Оскорблял, кричал, если не отстану от тебя, сборной мне не видать… Не очень-то и хотелось. У меня от него мороз по коже. Настоящий псих. Саша смущенно почесал затылок. С ним Йоханнес был капризным, ласковым и невероятно ранимым, за что и получил прозвище «Принцесса». — Ты совсем его не знаешь, — вступился он за любимого. — Йоханнес очень нежный… Уверен, он не со зла. Просто немного ревнует… — Немного? — Аня постучала по голове. — Он мне инвалидную коляску пообещал. По его мнению, у тебя любовников больше, чем болельщиков. Чокнутый он. Сомневаюсь, что адекватности прибавится после фиктивного брака. Без обид, Саш, но помогать я тебе не буду. Не вижу выгоды для себя. Большунов привел пару-тройку жизнеспособных аргументов, но девушка отказала. Смирившись, он поднялся на ноги. — Ты права. Зря я это затеял… Я пойду. Извини, что побеспокоил. — Все в порядке, Саш, — открыв дверь, Аня выпустила его и застыла на пороге. По коридору, гогоча и спотыкаясь, волочился Иверсен в обнимку с хихикающими сестренками Венг. Покачнувшись, он впечатался в дверной косяк, выругался и уставился перед собой. — О, русские! — издевательски-восторженно поприветствовал он. — А мы отмечаем мою победу. Эмиль Иверсен — чемпион мира в марафоне. Звучит! — он горделиво потряс медалью на шее, пошатнулся и крепче обнял норвежек. — Дист… дистанционщик просрал спринтеру марафон. Как есть лузер. И что он в тебе нашел? — Ты когда-нибудь пасть закроешь?! — Саша вырвал его из рук девушек и схватил за грудки. Но Иверсен о нем уже забыл. Полуосмысленный взгляд, как мог, концентрировался на фигуре позади Большунова. — Отпусти его, — потребовала Аня. — Он пьян. Хватит на сегодня разборок. Саша нехотя разжал пальцы. В очередной раз нашелся человек, который помешал ему врезать Иверсену. Вновь очутившись в объятиях норвежек, Эмиль дурашливо усмехнулся. — Трахаешь ее, да? Развлекаешься, пока Йоханнес под одеялом рыдает? Пошел ты. И ты тоже, шлюха! Ошпаренная грубостью, Аня эмоционально выругалась на норвежском и скрылась в номере с Большуновым. — Язык бы ему отрезать! — воскликнула она, прижав руку к клокочущему сердцебиению. — И яйца, — добавил раздосадованный Саша. — Зря остановила. Вдарить разок, и язык прикусит. Уставшая Аня больше не выглядела безжизненной и равнодушной. Напряженно обжевывая губы, она вслушивалась в долгоиграющие вопли и некрасиво бледнела. — Не бери в голову, — как мог поддержал Большунов. — Он и трезвый хуйню городит. — Я помогу тебе, но у меня условие. Со дня на день я объявлю о завершении карьеры. Сделай так, чтобы в следующем году я вошла в состав специалистов, работающих со сборной. Любая должность, лишь бы я и дальше путешествовала по миру. Сделаешь, и по рукам. Любящая жена прямо перед тобой. Рассеянно кивнув, Саша прикрыл глаза. Когда же бесконечный, худший в карьере день закончится? — Чего вдруг передумала? — Так надо, — загадочно улыбнулась девушка. — Мы будем мудрее. Не только твоему Клэбо пора вправить мозги. — Амнезии нет? — голос, окунувший в воспоминание, вернул в реальность, где Аня кокетничала перед зеркалом. — А мы отлично смотримся вместе. Саша молчал. Не говорить же, что в отражении вместо нежеланной невесты он видит любимого соперника. Йоханнес въелся под кожу, навечно остался вместе с воспоминаниями где-то внутри. — Я ему все простил, — сознался Саша, мучая атласную бабочку. — Гребаная удавка! Протянув руку, Аня поколдовала и облегчила дыхание. — Спасибо. — Он не такой отходчивый. Смотрел ролик на канале? Большунов вспомнил серию кадров, элегантно озаглавленных: «Худший день в карьере». — Он злится. Будет злится еще долго. Может, целую жизнь. — Пока он не примет правду, вы не сможете быть вместе, — озвучила Аня его мысли. — Увидимся на церемонии, если не сбежишь. — Не сбегу, — буркнул Саша. Спектакль осточертел, но после стольких репетиций глупо не выйти на сцену и не сыграть роль. — Ты так и не ответила, почему передумала. Покружившись в дверях, Аня дала туманный ответ: — О, не переживай. Мстить Клэбо не собираюсь. Мне нужно, чтобы один дурак кое-что понял. По-другому до него не дойдет. — Какой дурак? — После расскажу. Может быть… — Стой, — окликнул Саша. — У меня три условия. — Слушаю. — Только публичные поцелуи, никакого интима и развод по первому требованию. — Принято, — Аня понимающе усмехнулась. — За верность в браке, значит, не пьем.***
Саша ожидал невесту под золоченой, украшенной бледно-розовыми цветами аркой. Гости расселись по обе стороны. По правую руку Большунов поймал три взгляда: ласковый, хитрый и задумчивый и поочередно кивнул маме, сестре и отцу. Мысли умчались далеко: на временной отрезок, проведенный с Йоханнесом. Самый красивый лыжник был его. Ласковые руки попеременно обнимали и душили, глаза цвета толщи океана следили за каждым шагом, обманчиво мягкий голос требовал быть рядом до конца времен. Искушенный в постели Йоханнес не позволил овладеть его телом раньше, чем сердцем и душой. Ни одна женщина так довольно не щурилась, не оставляла вдоль лопаток кровавые автографы, не стонала, упрашивая в зависимости от настроения быть нежнее или жестче, не отдавалась, словно вот он миг — единственный и неповторимый, бери и не отдавай. Он сказал, что не любит. Ловкие, нежные пальцы скользили, где вздумается, прижимали к себе, перебирали струны виолончели и страницы разговорника. Перед гонками Йоханнес подолгу не отпускал, просил прикоснуться, побыть с ним несколько последних минут. Он ревновал ко всему, что видел: движимому и недвижимому, людям и животным, далеким звездам и первому снегу. Строптивый и гордый норвежец не желал его слушать, но порой признавал ошибки, находил слова поддержки и утешения. Он сказал, что не любит. Йоханнес полоснул по сердцу, ранил смертельно и неизлечимо, обглодал до костей, избороздил душу, оставив шрамы и страх никогда не разлюбить. Защипали, нестерпимо заныли на спине, под рубашкой, белесые, словно клыки, царапины: памятный сувенир из Оберстдорфа. Йоханнес ненавидел делиться и уступать, мечтал быть единственным, раз не успел стать первым. Он сказал, что не любит. Как он мог не любить? Под марш Мендельсона на суд зрителей предстала невеста. Аня справилась с ролью куда лучше Саши: без труда втиснулась в некогда желанную обертку, приветственно махнула свадебным букетом и зашагала навстречу судьбе. Платье, которое полчаса назад облагородило хозяйку, раздулось парусом на ветру. В сияющем зале в слоях полупрозрачной, живущей своей жизнью ткани Аня выглядела полнее и неопрятнее, чем перед зеркалом. Как в мешке из-под картошки, подумал Саша, натужно улыбнувшись. Гостям ни к чему знать, что жених с невестой играют в спектакле. Он собрал толпу и вышел на сцену в дорогом костюме ради человека, с которым его разлучили сто пятьдесят метров финишной прямой, а она… так и не раскрыла, почему согласилась на роль. Натянув безмятежную личину, Саша подал невесте руку. Маленькая, холодная ладошка, отполированная кремом и опрысканная приторно-сладкими духами, утонула в крупной ладони. Сердце пребольно стукнуло под одеждой, требуя бежать без оглядки. Носки ботинок непроизвольно развернулись к выходу из зала. Среди разукрашенных, витиеватых фраз Саша расслышал избитое: — Александр Александрович, согласны ли вы взять в жены Анну Валерьевну? Улыбка невесты не ободрила. С минуты на минуту распахнется дверь, и запыхавшийся, разгневанный Йоханнес ворвется в зал с криком: «Протестую, Большунов мой!» Сбежал бы он с любимым? Не задумываясь. Вечность, поделенная на три секунды. Невеста, напомнив о себе, тронула за плечо. Растерянный Большунов опустил взгляд на носки ее жемчужных туфель и намертво затянул галстук-бабочку. Нечем дышать. Никто не избавит его от выбранной участи. Обеспокоенные паузой гости заерзали на золотых стульях и зашептались. Аня призрачно шевельнула губами: — Давай же. Очнувшись, Саша отыскал глазами родных. Отец хмурился, мама молила взглядом, Настя поглядывала на дверь, заподозрив неладное. Прости меня. — Да, — с кровью отхаркнулось из легких. Невеста ответила взаимностью, и гости зааплодировали. Принесли кольца. Взяв одно с бархатной подушечки, Саша торопливо одел его на палец жене и подавился проделками памяти. Если так хочется, можешь одеть кольцо на палец какой-нибудь дуре. Хоть бывшей. Ничего не изменится. С ним или без него ты мой. Всегда будешь моим. Обруч легко миновал сустав и воцарился на законном месте. Аня последовала примеру, сгладив суетливость и безразличие миловидным взглядом и неловким касанием. В негодовании Саша отдернул руку и незаметно повернул кольцо другой стороной: золото жгло сильнее огня. — Объявляю вас мужем и женой. Из зала крикнули: «Горько!». — Сделай счастливый вид что ли… — фыркнула Аня. — Впереди еще фотосессия. Губы клюнули друг друга и, к разочарованию гостей, разомкнулись в пугливом замешательстве. Большунов отстранился первым, чуть не сплюнув на зеркальный пол. Хотелось вытереть рот. Все было кончено. Только что он отказался от Йоханнеса перед всем миром.***
Злющий Ула без предупреждения вломился в дом и, грязно выругавшись, скинул с плеч не угодившее апрельскому ливню пальто. Из-за маминой истерики пришлось отменить запись в студии и вызвать такси. Тип, который вез его из центра, половину поездки справлялся о личной жизни Йоханнеса Клэбо и выпрашивал номер телефона, разумеется, из лучших побуждений. Под конец маршрута Ула обозвал его старым извращенцем. С гипсом он распрощался, но реабилитация затянулась — ногу нужно было расхаживать. По дороге парень попал под дождь, забрел в супермаркет и сцепился с кассиром, не продавшим ему пиво без паспорта. «Не знаю, как Йо, а я точно скоро свихнусь», — подумал Ула. Миновав просторный коридор, он на цыпочках ступил в залу и оторопел. Йоханнес скукожился на диване в жемчужно-белой рубашке и темных, отутюженных по стрелкам брюках. По телевизору шел выпуск новостей: корреспондент обозревал свадьбу Большунова. Нахваливая кадры с регистрации и откровенной фотосессии в номере, он сетовал на непредвиденные обстоятельства, не позволившие Йоханнесу Клэбо присутствовать на мероприятии. — Уверен, наш лыжник передает звездной паре из России самые теплые поздравления. В экран плазмы прилетел плевок. Слюна скатилась по щеке девушки, обезобразив кадр из номера для новобрачных, где она, полуобнаженная, позировала в постели с бокалом шампанского. Йоханнес залился пьяным, слезным хохотом и глотнул вина из бутылки. — Так-то лучше… — Я переключу, — Ула грубо отнял у брата пульт. — Нет. Хочу посмотреть. — Нахрена? Еще не настрадался? Отмалчиваясь, Йоханнес глазел на любимого, который охотно подставлялся под ласкающую руку жены. — Вот мудак… Как можно быть такой мразью? Влюбить в себя, запудрить мозги и бросить! — Ему так идет костюм… Сексуально, но пуговицы дурацкие. А эта бабочка? С ума меня сводит… — вздыхал Клэбо, расстегивая верхние пуговки на рубашке. — Душно тут, не могу… Второй раз вижу его в костюме. Первый был в Квебеке, на банкете в честь окончания сезона. Он тогда прижал меня к стеклу, оторвал половину пуговиц… Чуть в коридоре не взял… Закатив глаза, Ула плюхнулся рядом и отнял бутылку. На донышке розовели последние капли. — Тебе нельзя пить. Больше двух бокалов, и тебя несет. Как на вечеринке в честь совершеннолетия. — Это была твоя идея, — Клэбо всучил брату вторую бутылку с требованием открыть. — Я не просил устраивать вечеринку. — Да ладно тебе, было весело… Йоханнес безразлично пошерудил тлеющие в печи жизни угольки-воспоминания и уткнулся в братское плечо, чуть морщась от сырости шеи и волос. Окажись он чуть трезвее, было бы стыдно. Глотнув вина, Ула в сотый раз пожалел, что забыл дома паспорт. — Кислятина… Еще и дорогущее. — Вкусное. В Мерокере Саша заказал такое же, когда устроил романтический ужин, — витал в облаках Йоханнес. — Мы потом разлили его и занялись любовью на столе среди лепестков пионов… Красавчик, который его привез, просил автограф и звал на свидание. Стоило взять у него номер телефона. — Не страдай хуйней, — огрызнулся Ула. — Ты не будешь ему звонить. Тебе нужен Большунов. Проговорился уже не единожды. — Мне нужно золото на дистанции. — Тогда какого хрена вместо тренировок глазеешь на чужую свадьбу? Приди в себя. Олимпиада через десять месяцев. — Помню. — Что-то не похоже… Тренировался сегодня? Йоханнес проблеял нечленораздельную ересь. Его тошнило от вина на голодный желудок, картинки в телевизоре и отсутствия в коллекции золотой медали на дистанции. — Нахуй лыжные гонки… Пусть соревнуется со слабаками. Общение с Большуновым не прошло бесследно, подумал Ула, подавившись вином. — Ясно. Скажу дедушке, чтобы вправил тебе мозги. — Ябеда. Ничего тебе больше не расскажу. Сдал меня родителям. — Для твоего же блага. Присматриваем за тобой по очереди, а все шишки достаются мне. Несправедливо. — Так тебе и надо, трепач. Полуобнаженный Большунов завладел вниманием Йоханнеса в считанные секунды. Парень тихо пискнул и совсем расстегнул рубашку, украдкой любуясь серьезным взглядом, улыбкой и торсом. — Красивый… Такое тело… — Найди себе кого-нибудь, — одернул Ула. Пальцы вплелись в светлые волосы, легко массируя кожу головы. — Никого не хочу. — Узнаю заскоки. Тебе всегда никто не нужен, когда ты не можешь заполучить одного-конкретного. Ты не приручишь русского, не заставишь плясать под свою дудку. Отпусти его. — Нет. — После марафона желающих осчастливить Йоханнеса Клэбо стало неприлично много, — не отставал Ула. — Хрыч в такси лип, друзья интересовались, можно ли к тебе подкатить или еще рано? — Нельзя. — К несчастью, мир в курсе, что ты свободен. Хотеть и глазеть не запретишь. От всех не отделаешься. Придется кому-то дать. Бок со стороны татуировки предупредительно заныл. Тело, как и душа, противилось, влюбленное в прикосновения женатого русского. Йоханнес обреченно взглянул на экран. Черная бабочка гипнотизировала и манила, словно в переливах атласа скрывался афродизиак. — Я не хочу без чувств. Иверсен был прав насчет секса с любимым. — Он-то что про это знает? — презрительно фыркнул Ула. — Еблан пустоголовый. Вот что: тебе нужно забыть Большунова и начать новую жизнь. Раз он вернулся к бывшей, то и ты найди себе кого-нибудь… Желательно, полную противоположность: воспитанного, дисциплинированного, хилого тихоню. Такого, чтобы на дистанциях звезд с неба не хватал. Расслабленный, нетрезвый Йоханнес неожиданно оскорбился. — Думаешь, я позволю себе быть с кем-то, кто хуже него?! Ула, прошло полтора месяца! До тебя не доходит, что мне больно и я не хочу отношений?! Заткнись и дай свадьбу посмотреть в тишине. Излив пьяную душу, Клэбо приложился к бутылке и под жадные глотки пережил обмен кольцами и свадебный поцелуй. Исподлобья Ула смотрел церемонию в надежде, что брата не вывернет на диван. Йоханнес и вправду не умел пить. — Мама мозг вынесла из-за того, что я оставил тебя на пару часов. Я несусь с другого конца города, а ты, оказывается, бухаешь, страдаешь по Большунову и растишь ужасные патлы! Отрежь ты ужас этот! Если уж на то пошло, у меня другие дела есть. Его не слышали. Йоханнес как зомби выпучился на кривляющуюся у окна девушку, мысленно расчленяя на куски. — Облезлая курица. Его приодела, а сама… Еще бы в штору завернулась. Ни груди, ни задницы. Сумасшедшая шалава. Несогласная с критикой Аня повернулась спиной, соблазнительно выгнулась, ухватившись за облитые солнцем перила. — Вообще, бедра и задница у нее ничего… — оценил Ула женскую фигуру. — Да и весит она меньше тебя. Вон как он ее кружит… — Что ты сказал? По-твоему, жена Большунова красивее меня? — Не обижайся, но выглядишь ты не очень… Наташка Непряева у них самая симпатичная… — причмокнул Ула. — Он мой. — Он женат, — возразили в ответ. — Чужой муж уже как два дня. — Как будто меня это остановит… — мрачно усмехнулся Йоханнес. — Большунов дурак, если думает, что я отступлю. Шлюхе придется подвинуться. — Ты чокнулся! Я звоню маме, пусть она с тобой разговаривает. Ула потянулся к телефону, но брат проворно схватил за руку и взмолился. — Нет, пожалуйста. Я успокоюсь, честно. — Когда? — рявкнул юноша. — Ты говорил, неделя. Прошел месяц. Подыскивая слова, Йоханнес беспомощно теребил отросшие волосы и воротник рубашки. В кадре молодые супруги пили шампанское и целовались, насмехались над ним, отрывая от сердца кусок за куском. Неподвижные глаза заволокла пелена слез, и он, наконец, дрожаще вымолвил. — А я знаю? Горевать месяц слишком эгоистично? Как, по-твоему, за неделю забыть человека, за которым бегал больше года? Поделись опытом, раз такой умный! Если до тебя не дошло, Большунов похерил мою лучшую гонку и разбил мне сердце. Я не могу дышать. Больно. Сегодня еще больнее, чем вчера и неделю назад. Думаешь, мне есть дело до кого-то другого? Он не просто ушел. Он ушел от меня к ней. Пятого марта признался в любви, а четырнадцатого — позвал на свадьбу с другой. У меня не было сил на дискуссии. Я не ел и не спал накануне, издерганный юристами. Он знал, что я не в состоянии смириться с решением FIS и перешагнуть через марафон. Он решил не ждать и перешагнул через меня. Я до последнего надеялся, что он отменит свадьбу и позвонит. К чему показуха? Он же знает: я увижу, не пройду мимо, не взглянув… Зачем он так… Улыбается, берет ее за руку, целует… Он же знает, как сильно я его люблю и ревную… — Йоханнес… — обеспокоенный Ула потряс брата за плечо. — Отстань, кому говорят! Зачем жениться напоказ, лапать ее и участвовать в безвкусной фотосессии? Он не любит притворство. Он уже сделал больно на лыжне! Зачем делать еще больнее?! Я пошевелиться не могу. — Скоро Олимпиада! — Ула, я не могу думать ни о какой Олимпиаде, потому что постоянно думаю о Большунове! Я не знаю, сколько нужно времени. Неделя, месяц, год… Я, твою мать, не знаю! Я вообще не уверен, что когда-нибудь его отпущу! Не в силах смотреть первый танец молодых зареванный Йоханнес уместил макушку на плече брата и до боли зажмурился. Убавив звук, Ула прижал его к себе. «Странная свадьба, — подумал он. — Большунов ни о чем, девчонка тащит все на себе. И танец… скованный. Будто не репетировали. Что-то не чисто…» Юноша всмотрелся в движения и лица. «А, может?» — озарила догадка. Говорить он, впрочем, не стал. — Зря не поехал на свадьбу, — вздохнул Йоханнес. — Перерезать ей горло, и нет проблемы. Ула попытался отнять у брата вино, но тот не отдал. — Нечего тебе там делать. Большунов свой выбор сделал. — Взгляд упал на разлет ключиц, между которых поблескивала золотая цепочка. — Какого черта? Почему алмазная побрякушка до сих пор не в мусорке? Встрепенувшись, Йоханнес пугливо запахнул рубашку. Медвежонок и бриллианты не пострадали, но после скандала цепочку пришлось заменить. Ювелир вернул подвеске первозданный вид, и теперь он оберегал ее еще более ревностно. — Она дорогая. — Ты дурак? Если он увидит? — Не увидит, — Йоханнес сжал подвеску через тонкую ткань. — Придется меня раздеть. — Выброси, — безжалостно рявкнул Ула. — И татуировку сведи. Как говорят русские: с глаз долой, из сердца вон. Не перебивай, я не закончил! Завтра же начнешь тренировки, а на следующей неделе пойдешь на свидание. Это не обсуждается. Я устал вытирать слезы и сопли. Расселся он тут! Через полмесяца первый сбор, а ты с дивана не можешь встать. Да это что такое? Хочешь провалиться на главном старте? Ты посмотри на себя! Совсем как тряпка! Большунов отнял у тебя медаль, бросил и женился на другой. У тебя нет гордости? Ты должен злиться и думать о золоте! Вот же гад… Смотри! Йо, смотри же скорее! Плачущий Йоханнес поднял голову и обомлел. На большом экране, как в давнем сне, защелкали кадры с марафона. Кадры катастрофы. Их общая боль, над которой Большунов безжаластно надругался. — Убедился? Он смеется над тобой, смеется тебе в лицо! Ему нисколечки не жаль. Почему ты молчишь? Расправив плечи, Йоханнес недобро улыбнулся и зашевелил губами. — У меня тоже есть чувство юмора. Разве мог я не извиниться за невежество и оставить любимого… соперника без свадебного подарка? Надеюсь, он оценил. — Ты меня пугаешь. Что ты ему прислал? — Я не позволю ему о нас забыть. Нам было хорошо вместе, пока он все не испортил. Кажется, я повторяюсь… — Йоханнес бледно усмехнулся и пригубил вино. — За верность в браке, как говорится! Бутылка полетела в стеллаж, освободив томившееся в темнице золото. Шокированный Ула заткнул уши и в ужасе покосился на брата. Тот мурлыкал себе под нос и слушал стеклянный перезвон.***
Два дня назад Жестче, чем того требовал танец, Саша развернул молодую жену к себе спиной и, когда тягучая мелодия заиграла в полную силу, шепнул на ухо: — Твоих рук дело? Аня смягчила выпад деликатным покачиванием бедер. — Как грубо… С ним ты не был таким бесцеремонным. Новоиспеченный муж крутанул ее вокруг оси, словно юлу. Большунова запуталась в платье и чудом устояла на высоком каблуке. — С тобой нежничать у меня нет охоты. Говори, что за игры? — Знать бы, о чем ты. — О марафоне. Больше нечего вспомнить на свадьбе? — Мы репетировали лицом к лицу, — возмутилась Аня: без предупреждения супруг перекроил фигуру, обхватив со спины за бедра. — Пошло для первого танца. Не находишь? — Я жду ответ на вопрос, — стиснул Большунов женскую руку. Без Йоханнеса он одичал быстрее, чем Робинзон Крузо на необитаемом острове. — Помнится, ты хотел, чтобы его розовые мозги встали на место. Я делаю все, чтобы озарение снизошло как можно скорее. — Перебор. Ни время и ни место вспоминать марафон. — А тебе его уже жаль… — Аня обернулась с вызовом и укором в довольных глазах. — Травить душу — его выбор. Не захочет — не увидит. — Увидит. Навязчивые щупальца ухватили за шею, но Саша скинул их, будто так и задуманно. — Уязвленная гордость, раздутое эго и невозможность контролировать все на свете вынудят его поглазеть. Фотосессию оценит… горячо получилось. — Вцепившись в мужской жилет, Аня находчиво прильнула к безответному телу и плавно качнулась. — Если любит — настрадается в волю. — А ты и рада. — Мне безразличны его стенания. Я согласилась участвовать по своим причинам. Позлить Клэбо не цель, а приятный бонус. — Как же тошно… — простонал Саша, сминая ладонями бесчисленные цветы и бусины. — Раз решился — иди до конца, — учуяв пьяное дыхание, Аня недовольно повела плечом. — Кончай пить. Здесь родители, Бородавко с Вяльбе, пресса. Неприлично себя ведешь. Хочешь оставить жену без брачной ночи? — Ты мне не жена, — отрезал Большунов. — Кольцо и штамп ничего не меняют. В ответ девушка непринужденно поцеловала его, поставив на последних аккордах несуразную, как танец, точку. Дымка и полумрак утаили холодность и раздражение от захмелевших гостей — те привычно зааплодировали. — Скажи Клэбо, когда он пошлет тебя на три буквы, — оскалившись, Аня торжественно повела его за собой. Держась за руки они лавировали между белоснежными колоннами и круглыми столами с кремовыми скатертями. — Не могла выбрать другой цвет? — досадовал Саша, у которого от изобилия розового слезились глаза. — Ты не пожелал участвовать в подготовке. Довольствуйся тем, что есть. — Не слышала о гуманности? Молодая жена усадила его за стол, взяла за руку и с улыбкой отбрила. — Скажи спасибо, что свадьба не в норвежском стиле. Он бы не пережил. Я его пощадила. Под романтичный щебет ведущих Аня брезгливо ковырялась вилкой в салате. Историю знакомства молодоженов не знал разве что ленивый и глухой. «По словам невесты, Саша покорил ее заботой и вниманием». — Да уж, заботливый, — саркастично сдвинув брови, девушка налила себе шампанское. — Изменил, из жалости позвал замуж, а напоследок вытер ноги. Так обо мне еще никто не заботился. «В свою очередь, Сашу покорили хрупкость и изящность юной спортсменки, большие красивые глаза и самая искренняя улыбка на свете». — У тебя тоже не самые красивые глаза и улыбка, — не остался в долгу Большунов. — Терпеть не могу ковыряться в прошлом. — Я тоже. Блаженный бред. Они поцеловались под осточертевшее «горько». «Надоели, когда уймутся?» — подумал Саша. Стиснув в кулаке нежно-розовую скатерть, он стянул на край часть посуды и приборов. За очередное касание к тонким, безжизненным губам сердце наказало ослепительной болью. От кровавых слез спасли рюмка коньяка и голоса ведущих. «Сашенька рос обаятельным, улыбчивым ребенком, мечтал о собаке, увлекался лыжами…. И лыжами». — А потом встретил его, и все пошло по… — Молча ешь, — осадил Саша языкастую супругу. «Анечка не обращала на него внимания, но, когда Саша рассказал о мечте, выиграть все гонки, сердечко екнуло». — Еще бы, — отыгрался Большунов. — Небось, подсчитала призовые за каждую победу. Женский каблучок безжалостно вонзился в носок ботинка. — Деньги ни при чем. Я любила тебя не за титулы и медали. — Ностальгия по прошлому? — Нет. Но, если бы чертов норвежец тебя не соблазнил, сегодня нам бы не пришлось притворяться и натягивать улыбки. Мы были бы счастливы по-настоящему. — С тобой я никогда не был счастлив, — признался Саша, прямо смотря в глаза. Аня отодвинула стул и, подобрав фату, осипшим голосом произнесла: — Мне надо на воздух. Ведущие взяли паузу. Покинутый супругой Большунов пил коньяк и любовался танцующей парочкой. Непряева с Терентьевым не отлипали друг от друга, шутили и обнимались. На суррогатной свадьбе, в шумном зале ресторана, зарождалось чувство серьезнее и глубже, чем у жениха к невесте. Заглядываясь на ребят, Большунов неотрывно думал о губах и глазах Йоханнеса, не в силах выкинуть ни то, ни другое из памяти. Родители не докучали, но время от времени взгляд обращался к столику молодых. Мама по наивности и незнанию одаривала улыбкой. Отец был неловок, скуп на эмоции, но, очевидно, доволен выбором сына. Что до сестры… Прохладная ладонь прикоснулась к плечу, и Саша, съежившись, обернулся. Ухватившись за спинку стула, рядом стояла красавица Настя. Распущенные русые локоны и романтичное золотистое платье как никогда подчеркивали прелесть лица и фигуры. — Шикарно выглядишь. Не то, что моя жена, — неуклюже пошутил Саша. Без предисловий девушка опустилась на соседний стул и отняла коньяк. — Еще рюмка — и я по башке тебе бутылкой дам! Хороший спектакль. Жаль, актер из тебя никудышный. — Насть, давай не сегодня. Не до нотаций мне. Привстав, Саша задел локтем вазу с искуственными цветами, уронил вилку и опрокинул бокал шампанского. — Ты на ногах не стоишь! — всполошилась Настя. — За пару часов так надраться… Пошли в уборную. Не хватало еще, чтобы родители увидели тебя в таком состоянии. Миновав завесу дыма и диско-огней, брат с сестрой добрались до туалета. Настя закрыла дверь, заботливо подвела парня к раковине и включила воду. — Умойся и больше не пей. — Не могу. Хуево. — Знаю. Еще в загсе догадалась, — несмотря на видимое недовольство девушка бережно наклонила брата к струе. — Тошнит? Голова кружится? Поддерживаемый сестрой, Саша ополоснул лицо ледяной водой, выпрямился с медвежьей грацией и сорвал ненавистную бабочку. Мятый атлас нашел приют на краю фаянса. — Все болит. Сердце в мясорубке прокрутили. — Осмелюсь спросить, зачем женился? — Надо. — Как всегда, содержательно, — не удивилась скрытности Настя. — Папа на радостях бросил пить. Ты хочешь, чтобы снова… — Нет. — Сколько ты собираешься жить во вранье? Пока мама не поймет, что внуков ей не видать? — Сколько смогу, — пожал плечами Большунов. — Пока Йоханнес не решит, чего хочет. — Он за неделю найдет другого, а к началу сезона о тебе и не вспомнит! Ты ошибся на его счет. Себе жизнь усложнил, родителей обманул. Нужно строить новые отношения, а не цепляться за старые в надежде вернуть полуумного норвежца. — Настя! — рявкнул Саша. — Хоть ты не беси меня сегодня! Миловидная девушка развернула брата за плечи и строго отсчитала. — За пределами лыжни ты разучился думать головой? Если правда откроется и папа снова уйдет в запой, я своими руками тебя придушу. Держи рот на замке, если семья для тебя хоть что-то значит. И хватит пить! В конце концов надо меру знать! До конца банкета еще два часа. — Приму к сведению. — Проводить тебя? — смягчилась Настя, коснувшись сгорбленной спины. — Сам. Огорченная, она скрылась за дверью, и Саша остался наедине с помятым отражением. Не успел он собрать пьяные мысли в горсть, как в уборную вошел Юрий Викторович. От его зоркого взгляда не укрылись надорванные струны души. — Сука, вам-то что от меня надо? — прорычал Большунов, в ярости ударив по раковине. — Хоть сегодня можно не ебать мне мозги тренировочным планом и подготовкой к Олимпиаде? Блять, помню, я про сбор, про Пекин, про высотную подготовку! Проигнорировав ругань, Бородавко протянул ему перевязанный кричаще-розовой ленточкой конверт. — Он просил передать. — Кто просил? — чуть дыша сглотнул Саша. — Вам с Аней не помешает отдохнуть. После медового месяца приступим к тренировкам. Юрий Викторович испарился. Трясущимися руками Саша развязал ленточку. В конверте лежали авиабилеты с приложенной запиской. На обороте аккуратными русскими буквами отправитель начертал послание. За верность в браке. Я хотел, чтобы это были мы. Потрясенный Саша прижал конверт к рваному сердцу, бессознательно целуя ленточку, которой касались его нежные руки. Он не в силах пережить еще два часа, не в силах сдержать обещание, которое Насте и не давал, не в силах удержать тоски, рвущийся вместе с ошметками сгоревшего сердца наружу. Его настойчиво тянуло в банкетный зал, к почти опустошенной бутылке коньяка. Выпрямившись, Большунов тряхнул одурманенной головой и шагнул прочь от зеркала, где вновь увидел его. Образ Йоханнеса поблек, растерял краски и наконец вовсе растаял — все охватило мраком и тишиной. Траурная бабочка так и осталась лежать забытой на раковине.