Здесь всегда идет снег

      Густо-сиреневые брызги от края до края окатили небосвод, очистив от звездной шелухи.       Веки встрепенулись, потревоженные солнечным светом, и сонные синие глаза встретились с люстрой под белым потолком. Измотанный Йоханнес с тихой руганью прогнал наваждение и выпустил из рук рваную простынь. Перевернувшись на спину, он досадливо пнул одеяло, будто оно было виновато в пикантном сне на Мальдивском мосту.        Дверь распахнулась, и вошел Ула. Йоханнес притворился спящим, но его бесцеремонно ущипнули за румяную щеку и прокричали на ухо:        — Доброе утро! Как спалось?        Взбудораженный, рассерженный ранним визитом Клэбо кое-как разгладил простынь и спрятал под одеяло поджавшиеся в истоме пальцы ног.        — Отвратительно. Сколько раз я просил стучаться?        За ночь постель превратилась в разоренное гнездо. Оглядевшись, Ула недоверчиво хмыкнул:        — По тебе не скажешь. Что-то эротическое снилось?        Смущенный Йоханнес швырнул в брата подушку.        — Очередной кошмар, — солгал он с огромным раздражением. — Я что-нибудь говорил?        — Не-а. Только стонал как раненый и звал… его.        — Кого?        — Как будто последние три года ты кричишь в постели чье-то имя, кроме…        — Заткнись! Мне приснился кошмар, ясно?        — Тебе виднее.        Разоблаченный Йоханнес уселся на постели и скрестил руки на груди, ругая себя за бессилие. Перед сном он заглядывал в Инстаграм Большуновой, травил душу и, задыхаясь от ревности и зависти, представлял себя на ее месте.        Из-под подушки выпал телефон. Клэбо торопливо смахнул фотографию, но глазастый Ула разглядел профиль и парочку на белом песке, что не давала брату покоя.        — Выгони его из головы, — нахмурился юноша. — Ты не мне врешь, а себе. Я-то знаю, о ком твои сны. У тебя пять минут встать с постели и свалить на пробежку.        — Чего раскомандовался? Я не собираюсь слушать малолетку. Пошел вон!        — Я обещал позвонить деду, если не возьмешься за ум, — напомнил Ула. — Я не шутил. Сегодня он приедет и разберется с твоей ленью. Ты время видел? Раньше в пять утра вставал! Поднимай задницу! Отпуск окончен. Сборы на носу.        — Меня не касается, — зевнул Йоханнес, сладко потягиваясь. — С лыжными гонками покончено. Дай поспать.        — Ну, все! Ты напросился, чертов нытик!        — Отвали по-хорошему.        — По-хорошему ремня бы тебе всыпать, чтобы хуйней не страдал!        — Что-то в этом духе нес мой бывший, когда я донимал его ревностью и подозрениями… — усмехнулся Клэбо. — У него понабрался? Не удивлюсь, если малодушный ублюдок за моей спиной трахал не только сердобольную корову, но и болтливую малолетку!        Вспыхнув, как спичка, Ула сжал кулаки.        — Малолетку? А ничего, что я всего на четыре года младше тебя? Дать бы тебе по шее, придурок! Что ты, нахуй, несешь? Я твой брат! Да я бы никогда… Большунову памятник надо поставить за терпение. Долго же он продержался… Другой на его месте пнул бы тебя под зад после первой истерики! Сдается мне, марафон — повод избавиться от тебя, эгоистичный болтун. Я пытаюсь помочь, но тебе не нужна помощь, вечная жертва. Тебе в кайф быть слабым, несчастным, недооцененным, давить на жалость и выносить окружающим мозг! Делай, что хочешь. Дрыхни и трахайся во сне дальше. Если бы не дурацкая, никому не нужная свадьба, я был бы на стороне Большунова. И плевать, что ты мой брат, а он русский, который оставил тебя без золота в марафоне!        Хлопнула дверь, и Йоханнес остался один на один с зубастой совестью. Апатия и раздражительность превратили в циника и параноика. Брат утешал и поддерживал, а он упражнялся в хамстве и безделии не в состоянии прикусить язык, вернуться к тренировкам и смириться с поражением по всем фронтам: Иверсен украл золотую медаль, а бесстыжая блондинка прибрала к рукам любимого мужчину и Мальдивы.       С должной предусмотрительностью Йоханнес смаковал фотографии загорелого Большунова в черных, обтягивающих плавках и, начитавшись ванильных постов его жены, срывался на брате, пинал мебель и бил посуду. Приступы бешенства сменялись то безразличием, то шизоидным смехом, но подлинные мучения поджидали в сновидениях. В кошмарах он возвращался в объятия к тому, кто выбросил за борт жизни.        Ночь за ночью Йоханнес таял в сильных руках, позволял срывать одежду и брать свое, прощал марафон и свадьбу, а на утро ненавидел, осыпал проклятиями, рвал простынь и царапал себя, разбуженный не его губами, а норвежским солнцем и воплями Улы.        Во сне они снова были вместе, снова принадлежали друг другу, но с первыми лучами рушились воздушные замки, и сердце охватывала неутолимая, крепнущая день ото дня тоска.        — У него чердак течет, — раздался за дверью приглушенный, рассерженный голос. — В пору санитаров вызывать.        Долгое время ничего не было слышно. Наконец, второй голос, мелодичный и проницательный, прошептал:        — Ула, выбирай выражения и будь, пожалуйста, тише.        — Да ничего он не слышит. Дрыхнет, будь здоров! Мне надоело! Я отказываюсь жить в его доме и терпеть нападки. Большунов избаловал, а нам огребать. Выпори его!        Повисла пауза, до того мучительная, что юноша забеспокоился.        — Я что-то не то сказал?        — Ула, я вроде понятно объяснил: у Йоханнеса сложный период в жизни. Дисквалификация в марафоне, болезненное расставание… Он как оголенный провод. Ему нужны поддержка и забота. Я понимаю, что ты устал, но криками и упреками брату не поможешь. От тебя я такого не ожидал. Вы с Йоханнесом всегда были очень близки.        Лежащий ничком Клэбо перевернулся на бок и навострил уши.        — Разумеется, ты встал на его сторону! Родители носятся с ним, как курица с яйцом, хотя он старший в семье! Йоханнес Клэбо — гордость и звезда лыжных гонок, а мы с Ани — запасной аэродром. Так что ли? Второй месяц я и за няньку, и за психолога, и за повара, и за прачку. Щеки не треснут от величия?! Он, может, не в курсе, но мир не вращается вокруг его персоны, какой бы значительной она не была. Я из-за него отменяю записи в студии. Никому до этого дела нет.        — Ты сгущаешь краски. У Йоханнеса на носу Олимпиада. Я работаю не покладая рук. Видишь, как все осложнилось.        — С тебя — тренировки, с папы — переговоры о контракте, с мамы — реклама его личика. Пойми, наконец: он хочет завершить карьеру. Если не поговоришь с ним в ближайшее время, ни тренировочный план, ни рекламная кампания, ни спонсоры ему не понадобятся. Он с койки встать не может. Говорю же, чердак течет.        — Я поговорю, а ты, пожалуйста, успокойся и наберись терпения. Для Йоханнеса много значит грядущий сезон. Я всем сердцем желаю, чтобы он исполнил мечту.        — То, чем занимаюсь я, менее важно?        — Ула, откуда такие мысли? Хотя не отрицаю, что с твоими физическими данными ты бы блистал в лыжных гонках.        Наплевав на приличия, юноша расхохотался.        — И стал бы его соперником на лыжне? Обогнал бы его, чтобы он ненавидел меня, как ненавидит Большунова? Я что, по-твоему, совсем отбитый?        Голоса смолкли. Пристыженный Йоханнес с носом зарылся в одеяло и горько вздохнул. Деликатный стук в дверь спугнул шевельнувшееся в груди раскаяние. Коре бесшумно ступил в спальню, присел на постель и погладил по голове как больного.        — Не спится? — он наклонился к лицу и ласковым движением убрал со лба челку. — Можно с тобой поговорить?        Йоханнес взглянул на дедушку и заскрежетал зубами.        — Ула нажаловался? Мелкий гаденыш!        — В последнее время вы только и делаете, что ссоритесь.        — Ничего удивительного. Он хуже курицы-наседки. Еще и за Большунова заступается! Тоже мне брат!        — Ула устал. Ты, как мне кажется, ревнуешь.        — С чего вдруг?        — Может, потому что Саша тебе не безразличен?        — Не Саша, а Большунов! — упрямо поправил гордый парень. — Я облажался — упустил и любовь, и золото. Ты был прав: не пара он мне. Читай нотации, я заслужил.        — Как всегда самокритичен и требователен к себе, — Коре лукаво улыбнулся. — Похвально, но так ли уж все плохо?        — Лучше некуда, — саркастично ответил Йоханнес. — Я спринтер. Мой парень женился на Кикиморе. Дисквалификация в марафоне, расставание, свадьба… Большунов без меня отдыхает на Мальдивах. Полюбуйся, как ему хорошо! — озлобленный, он протянул дедушке телефон. — Для полного счастья осталось заделать ребенка. Одна радость: на старт я больше не выйду.        — Отказываешься от лыжных гонок? Это ж твоя жизнь!        — Не делай удивленное лицо. Ула все тебе рассказал. Слышал я ваши откровения.        — Всегда есть причина. Надеюсь, ты мне ее скажешь, — Коре приобнял внука за плечи и ободряюще улыбнулся. — Мы же с тобой доверяем друг другу?        Оттаяв под заботливым взглядом, Йоханнес сжал ладонь и неуверенно произнес:        — Да… Мне больно даже думать о встречи с ним. Как мне теперь к нему относиться?        — Как к сопернику. Начни с начала.        — Сделать вид, что ничего не было? Я не ударился головой. После всего, что было, я отказываюсь бегать с ним!        — Ты зациклился. Саша Большунов — талантливый, но далеко не единственный лыжник, — резонно заметил Коре. — Смести фокус внимания на кого-то другого, и проблема решится.        — Легко сказать, — приуныл Клэбо. — На кого? Он единственный не сдается. Остальные не могут того, что может он, не дают того, что мне нужно. Нет, это слишком сложно: заменить Большунова. Я не могу соревноваться как прежде. Это не сработает. При всем желании я не вижу в нем только соперника. Он был моим, а я его упустил! Слишком много личного! Вот, что меня беспокоит.        — Эмоции преходящи. Я не утверждал бы: «все пройдет», если бы не знал наверняка. Два года назад тебе было ничуть не легче, но мы справились. Нам под силу любить и два, и три раза в жизни. Тебе больно. Но боль — не причина бросать дело на полпути.        — Тогда, два года назад… — Йоханнес неопределенно махнул рукой, — ты знал, что из-за него я готов бросить лыжи?        — Догадывался. С Олимпиады ты смотрел на него по-особенному. Недоступные мужчины так притягательны? — Коре не сдержал улыбки при виде пылающих щек. — Сколько себя помню, мой внук всегда любил получать все и сразу.        Безобидная шутка пристыдила Йоханнеса. Чуткое сердце помнило каждый миг напряженной борьбы за Большунова: разжигающие страсть отказы, отчаянное сопротивление на лыжне и за финишной чертой и, наконец, сокрушительная, опьяняющая победа — неприступная русская крепость сдалась.        — Послушай меня: не время опускать руки. Мы не достигли поставленных целей.        — Оберстдорф был моим единственным шансом, — пессимистично вздохнул Клэбо.        — Не глупи. Шансов впереди предостаточно. Но, если лежать на диване и себя жалеть, прыти в разы поубавится. Я не давлю, — теплая, сухая ладонь потрепала затылок. — Я лишь прошу не отказываться от мечты.        — Я не могу выкинуть его из головы, не контролирую себя рядом с ним. Нам двоим тесно на лыжне. Кому-то пора сойти с дистанции, — Йоханнес безрадостно хмыкнул. — Видимо, мне.        — Давай не будем спешить и горячиться. Мое предложение: заключим контракт на год и посмотрим по обстоятельствам. Захочешь — продолжишь карьеру, нет — поставишь красивую точку на Олимпиаде. Следующей весной я приму любое твое решение. Что скажешь?        Йоханнес скептически фыркнул.        — Вряд ли что-то изменится за год. Он по-прежнему мой главный соперник.        — Твой главный соперник в отражении. Тебе не нужен Большунов, чтобы показывать высокие результаты. Хочешь совет? Стань сильнее и быстрее. Больше, чем уверен: ты потеряешь к нему интерес, как только оставишь позади и перестанешь видеть в нем раздражителя. Возможно, ты очарован его успехами? Нам легко любить успешных людей: блестящего лыжника, сильного соперника. Как бы ты относился к Большунову, если бы он не смог навязать борьбу?        — Никогда об этом не думал, — признался Йоханнес. — А смысл? Он каждый год в первых рядах. Один-два этапа не в форме.        — Это важно, — настаивал Коре. — Все однажды теряли голову из-за тех, кого не смогли покорить и разгадать. Если бы на лыжне Большунов не представлял для тебя угрозы, любил бы ты его также сильно? Не перепутал ли ты страсть и азарт с настоящими чувствами? Подумай на досуге, если не найдешь занятие пополезнее. Свободного времени у тебя предостаточно.        — Хватит уже! — одернул Йоханнес. — Так ты говоришь, год? Убедил, бегаю до Олимпиады. Но потом… Если он не уйдет — уйду я. Ни ты, ни Ула, ни отец меня не остановят!        — Рад, что одумался.        — Не начинай. Я брошу, если не найду мотивации. Неприлично занимать места ниже первого.        — Нет, дорогой мой, так не пойдет. У нас уговор. До Олимпиады я беру тебя под свое крыло. На время тренировок телефон я конфискую, — Йоханнес насупился, когда отняли гаджет. — Нечего отвлекаться на глупости. Отбой в девять вечера, подъем в пять утра. Бегом в душ. Пошевеливайся, Йо! У нас много работы. Наверстывать и наверстывать.        Полчаса спустя Ула застал брата в прихожей и злорадно захохотал. Обжевывая губы, парень завязывал шнурки на кроссовках. Отросшие волосы мешали, но держать шевелюру было некому.        — Обошлось без ремня?        — Как видишь, — Коре украдкой подмигнул юноше. — Кнут и пряник — не его метод.        Кое-что вспомнив, Ула пошло ухмыльнулся.        — Кое-кто бы с тобой поспорил… Теперь все наладится? Шарики в коробчонке встали на место?        — Первое время глаз да глаз нужен, может сорваться. Недельки две поживу у вас, понаблюдаю.        Смекнув, что заказывать доставку придется на троих, Ула страдальчески вздохнул.        — По-моему, ремень справился бы лучше. Глядишь, он и готовить бы начал…        — Ты же знаешь нашего Йо. Три золотых правила общения: не давить, не кричать, не заставлять.        Задумчиво кивнув, юноша отдал дедушке розовую резинку для волос.        — Для Рапунцель, — буркнул он. — Патлами скоро пол подметать будет.

***

       Май выдался не из легких. Йоханнес боролся с ленью, зависимостью от телефона и желанием послать подальше дедушку с его режимом, спортивным питанием и адскими тренировками. Разбудить силу воли оказалось сложнее, чем усыпить. Теплая постель, ток-шоу, Инстаграм, вредная еда, ежедневные стенания — запретные плоды манили, но личный тренер держал в тонусе — ни соблазниться, ни расслабиться. Следуя четкому плану, тандем «дедушка и внук» шажками продвигался вперед.        Удрученный результатами, в конце первой недели Йоханнес сорвался, и потребовался не один разговор, чтобы вселить в приунывшую звезду уверенность в себе. Были и позитивные сдвиги, которых парень при всем своем скептицизме отрицать не мог. После тренировок он спал как убитый — ночного гостя в лице Большунова удалось отвадить на неопределенный срок. Как только телефон возвращался в руки, Йоханнес без зазрения совести читал новости, но усталость и плотный график делали свое дело: семейная жизнь соперника трогала так же мало, как таяние ледников в Антарктиде.        В очередной раз дедушка бросил ему спасательный круг. Боль в мышцах уступала боли в груди, но физические нагрузки лечили лучше мучительного секса после Квебека. Было время, когда Йоханнес тренировался, чтобы стать лучшим спринтером, позже — лучшим лыжником. Двумя годами ранее он сражался за лидерство на мировой арене, в прошлое межсезонье — мечтал победить Большунова на дистанции, а нынче… Он жаждал, похоже, невозможного: стереть прошлый год из памяти. Под вечер болела каждая клеточка тела, но не было лучше награды за старания, чем крепкий сон.        В последних числах мая Йоханнеса снисходительно похвали.       — Неплохо, но есть, над чем работать, — равнодушный кивок озадачил Коре. — Ты совсем не улыбаешься… Кондиции возвращаются. Не рад?        — Рад.        — Родной мой, не нужно себя обманывать. Что-то болит?        — Все болит. Ты представить себе не можешь, сколько всего у меня болит. Но, если бы не твои тренировки, мне было бы намного хуже, — Йоханнес грустно улыбнулся. — Хорошо, что ты рядом.        — Значит, не бросишь? — просиял Коре.        — Не брошу.        — Я тобой горжусь.        Контракт был заключен. За семейным ужином в роскошном коттедже Хокун и Элизабет обсуждали рекламу, в которой сыну предстояло сняться на неделе, шоу и очередную встречу со спонсорами.        Изможденный Йоханнес слушал, как жизнь разбирают по косточкам. Он нужен всем по определению: выигрышная карта в колоде, заполучить которую жаждет каждый игрок. Оберстдорф, дисквалификация, Большунов… Личная катастрофа сына интересовала родителей меньше предстоящих съемок и гонораров. За два с лишним месяца они не задались вопросом, не больно ли ему тренироваться, видеть сны, вставать с постели, бриться, дышать… С седьмого марта он не живет, но они будто не замечают или делают вид.        Йоханнес искал поддержку у безучастных Улы и Ани. Непривычно задумчивая сестра болтала по телефону, а брат, уставший от домашних хлопот, и вовсе избегал взгляда. Только дедушка время от времени отвлекал шутками.        — Зря не ешь шашлык, — пробился сквозь душные мысли веселый голос отца.       Парень отрезал кусок и нанизал на вилку. В нос ударил запах специй, гранатового сока и древесного угля среди зимы. Сердце екнуло. Захотелось немедленно порыться в голове: отыскать в бесконечных днях тот, что сохранился в памяти лучше, чем на фотографиях.        Цепкие пальцы игриво пощекотали пресс, и последний кусок свинины вышел из-под ножа тоньше, чем хотелось.        — Йоханнес!        — Какой же ты недотрога…        — Еще раз так назовешь!        — И что же будет?        — Без ужина оставлю.        — Напугал. Доставка работает круглосуточно, — шею неторопливо, коварно расцеловали. — Люблю, когда ты готовишь. Так сексуально…        Руки легли на талию, и упрямец с кокетливым видом нырнул в объятия.        — Попа не слипнется, провокатор? За эклеры я рассчитался дважды.        — Кто-то мне обещал марафон любви! — Йоханнес стукнул по плечу и шутливо царапнул обнаженную грудь. — Где твоя хваленая дистанционная выносливость?        Саша с улыбкой отпустил норвежца и потянулся за луковицей и зубчиком чеснока.        — Дай мясо замариновать. Между прочим, ты захотел шашлыка после… — улыбка стала и шире, и ехиднее, — промежуточной отсечки.        — Если бы я знал, что шашлык лишит нас третьего забега, держал бы рот на замке, — канючил Йоханнес. — Давай закажем?        — Еще чего. Сам приготовлю. Куда вкуснее.        — Мангала нет.        — Твой братец предупредил, что ты соврешь. Мангал я нашел. Шампуры и уголь тоже.        — Ула… Вот идиот, — чуть слышно прошипел Йоханнес и отнял неочищенную луковицу. — Вместо того, чтобы заниматься со мной любовью, ты возишься с мясом! Ты еще нож наточи! Я соскучился… Вот тебе твой шашлык!        Шелуха полетела в лицо и в кастрюлю. Выругавшись, Саша отложил нож и изловил беспокойного норвежца.        — Хочешь внимания? Иди-ка сюда! — он притиснул любимого к столешнице. — Нарежь лук, посоли, добавь специи, гранатовый сок и перемешай. Сделаешь, и я весь твой. Нормальная мотивация?        Йоханнес скуксился, без энтузиазма взялся за нож и пискнул, почувствовав голодное, неизменно желанное прикосновение к бедру. — Саш, что ты делаешь?..       — Усложняю тебе жизнь, — губы чувственно прихватили шею вместе с золотой цепочкой. — Как на лыжне. Не нравится? Хочешь ласк в более нежном месте?        — Не надо! Быстро учишься… — похвалил Йоханнес и осторожно заскользил лезвием по слоям лука. К неудовольствию, тактику обернули против него.        — У меня хороший учитель. Не мельчи!        — Он горький! Нравится видеть мои слезы, садист?        Умолчав о холодной воде, Саша развернул к себе жалобное личико и поцеловал.        — Ну, все, все, — вытер он сухие глаза. — Не хнычь, принцесса.        — Хватит дразнить!        — Глаза б мои не видели, как ты режешь лук.        С детства привыкшей к похвале, восхищению и обожанию Йоханнес болезненно воспринимал критику, и только недовольство любимого без явных причин вызывало трепет, тепло и возбуждение. Он не на шутку завелся, когда Саша заключил в жаркие объятия и строго отсчитал за неаккуратное обращение с ножом.       — Ты глаза-то открой, палец отрежешь, — насмешливо шепнули на ухо. — Знаешь, на лыжне ты куда решительнее…        Задохнувшись от возмущения, Йоханнес невольно прогнулся в пояснице и с невероятным смущением склонился над истерзанной луковицей. Он держался из последних сил, чтобы не накинуться на Сашу с поцелуями.        — Даже не думай, принцесса. Ты плохо себя ведешь и совсем не слушаешься.        Млеющий Йоханнес приберег ответ для интимной обстановки и незаметно бросил в кастрюлю комочек соли. В домашних делах он был откровенно плох, но незавидное положение дел не смущало. Серьезный, бархатный голос ласкал ухо горячими словами: «не те специи», «больше сока», «мало солишь», «плохо мешаешь», и хладнокровный норвежец, не знающий просчетов на трассе, таял, как сахар в кипятке, путал баночки и бутылочки и ошибался тем больше, чем чаще чувствовал обжигающие прикосновения под короткими шортами. Никогда еще он так плохо себя не контролировал и так отвратительно не справлялся. Каждое замечание поднимало бурю в ранимой душе, и впечатлительного, эмоционального Йоханнеса иногда посещала непристойная мысль о легком эротическом наказании. Хотелось побыть слабым, капризным и непослушным, облажаться, испортить свинину, чтобы его нежный, заботливый мужчина вышел из себя и обернулся диким зверем, беспощадным, неукротимым и голодным, как на лыжне. Рассказать о желании Йоханнес стеснялся, в душе надеясь, что любимый догадается: не просто же так он дразнит, пристает и провоцирует!        — Какой же ты стеснительный… — Саша будто прочел его мысли и поцеловал в румяную щечку. — Обожаю, когда ты краснеешь как на гонках.        Клэбо раздулся от похвалы и по неосторожности опрокинул баночку с солью, которую Большунов успешно поймал.        — Тяжелый случай.        — Давай приготовим холодную закуску. Ты будешь говорить, а я делать.        Йоханнес рассчитывал натворить еще что-нибудь, но у любимого были другие планы.        — Успеется, — Саша почесал кончик носа о сладкую, изящную шею. — Мясо маринуется не меньше суток.        — Чего? Я не хочу столько ждать!        — Куда ты денешься.        — Большунов, не выводи меня! Ты лишил меня секса, заставил работать и оставил без ужина! Знаешь, кто ты после этого?!        Утомленный болтовней Саша сгреб его в охапку, прижал к столешнице и не слишком нежно поцеловал.        — Это единственный способ закрыть тебе рот? — поинтересовался он и укусил за губу, недовольный молчанием.        — Может, и нет, — смутился Йоханнес.        Горячая, сильная ладонь с однозначным намеком легла на ягодицу. Раскрасневшись от удовольствия, Клэбо прильнул к любимому и застенчиво взглянул из-под пушистых ресниц в ожидании жара и жжения.        — Пойдем в спальню? — Саша нахально шлепнул его, и бедный норвежец растерялся и покраснел еще больше. — А на ужин — в ресторан?        Йоханнес страшно обиделся и оскорбился на ровном месте.        — Большунов, да ты… Зачем ты шлепнул меня по попе?        — Я думал, ты хочешь.        — Хочу, но не так!        — А как?        — Ну, не знаю… Догадайся!        Саша незаметно закатил глаза и ласково прошептал:        — Как разберешься в желаниях, дай знать, Снежная Королева.        — Почему это я Королева?        — Потому что Король Лыж все-таки я! — донесся из глубин подсознания издевательский шепот.        Три коротких, веселых дня в Тронхейме… Ни до, ни после он не чувствовал себя более живым и счастливым.        Рука дрогнула. Кусочек свинины скатился с вилки на стол, и вопрошающие взгляды обратились к Йоханнесу.        — Уснул что ли? — пошутил Хокун.        — Обжегся.        Честность досталась Саше по наследству. Кто знает: достанься она Йоханнесу, может, они бы… Впрочем, вряд ли. Судьба все равно настигла бы их.

***

       Коттедж опустел ближе к полуночи. Коре сдержал обещание и уехал с дочерью и зятем, не преминув напомнить звездному внуку о контрольной тренировке через два дня.        Братья остались одни. После ссоры Ула не шутил и не приставал с расспросами, разговаривал сквозь зубы, и Йоханнес не знал, как к нему подступиться. Грязные тарелки перекочевали в раковину, и спустя десять минут, сидя за пустым обеденным столом, он, наконец, предложил помощь.        — Давай я вымою посуду, а ты отдохнешь.        — Не утруждайся.        — Я хочу помочь.        — С чего вдруг? Мозги на место встали, параноик несчастный?        — Зачем ты так?        Выдвинув отсеки, Ула злобно кивнул на стеклянную гору.        — Мой! И таблетку не забудь!        Загрузив посудомоечную машину, Йоханнес включил интенсивный режим и отправился на поиски брата. Ула сидел в зале на первом этаже и смотрел музыкальный фестиваль. Примостившись на подлокотнике, Клэбо послушал двух исполнителей и не в тему заговорил:        — Ты стал бы одним из сильнейших в мире, если бы выбрал лыжные гонки. Я никогда не говорил, но, тренеруясь меньше, ты бежал быстрее, чем я в твоем возрасте. Если бы ты захотел…        — Мне неинтересно торговать лицом и топтать снег ради блестяшек, — Ула взглянул на брата с непривычной озлобленностью. — Соревноваться с тобой — удовольствие ниже среднего. Я смотрю концерт и радуюсь, ужасно радуюсь, что три года назад выбрал музыку и наши пути разошлись. Плохо, что Ани не отговорил. Через пару лет сестренка завершит карьеру. Ее результаты будут сравнивать с результатами великого Йоханнеса Клэбо. От фамилии больше вреда, чем пользы.        — У Ани не ладится на лыжне? Почему же она мне ничего не сказала? Я всегда могу помочь и подсказать!        Не оценив участия, юноша оторвался от экрана и раздраженно фыркнул.        — Ты зациклен только на своих проблемах. Остальные тебе по барабану. Дедушка сделал из тебя великого лыжника, а общественность слепила мировую звезду. Ты себе помоги, придурок! Сколько же мусора в твоей голове, раз ты брата подложил под любимого мужика! Блять, мы с ним виделись раз в жизни!        — Ула, мы можем поговорить спокойно? Я хочу извиниться.        — Хрен ли молчал две недели? Деда стеснялся? Конечно, разочаруешь еще и его!        Беспомощный Йоханнес опустил голову, подбирая слова, — извиняться он не умел. Разговоры в целом не были его сильной стороной.        — Прости, — пролепетал он. — В последнее время я не соображаю, что говорю. Я пойду к себе. Еще раз извини.        Подлокотник опустел. Понурив голову парень поплелся к двери, но Ула, в сознании которого щелкнуло: «не давить, не кричать, не заставлять», задержал его.        — Сядь на место! Поскакал он… Я привык, что координация между языком и извилинами у тебя отсутствует, но ты сам-то понял, что высрал две недели назад?        — Ты общался с ним у меня за спиной, — упрекнул Йоханнес. — Не отпирайся, я точно знаю!        — И что? Я не виноват, что каждый ваш разговор заканчивался койкой! Если хочешь знать, мы в основном о тебе говорили.        — Он жаловался на меня?        — Никто на тебя не жаловался, — зарычал Ула. — Успокойся.        — Почему ты его защищаещь?        — Сказал, что думаю. В твой ужасный характер влюбится либо терпеливый, либо недалекий. Объясняю для ревнивых и недогадливых: мы общались и переписывались, но никто никого не трахал и трахать не собирался. Я его не защищаю. Он сделал моему брату больно, но ты повел себя еще хуже, наговорив гадостей. Знаешь, в чем разница между тобой и Большуновым? Он знал, где заканчивается финишная прямая. Ему бы не пришло на ум делить человека на части, чтобы половину любить, а половину ненавидеть.        — Покажи переписку! — настаивал Йоханнес. — Хочу быть уверенным.        Прицепился, ревнивый черт, мысленно обругал Ула. Открой он сообщения, и брат никогда не забудет русского.        — Ты мне настолько не доверяешь? Йох, я помогаю с блогом, поддерживаю тебя на трибунах, пишу и звоню, смотрю каждую гонку, а сколько раз ты был у меня в студии? Знаешь, сколько записей я отменил за последние два месяца, чтобы быть рядом? Блять, не спал я с твоим Большуновым!        — Прости, я ужасный брат, — Йоханнес с виноватым видом уткнулся в плечо.        — Не спорю.        — Ула, мне правда стыдно. Без твоей поддержки я бы ничего не добился. Мое самое большое желание — увидеть тебя на сцене. Только представь: ты играешь собственную музыку на крутом фестивале, а я стою в толпе, твой главный фанат.        Усмехнувшись, Ула приобнял брата за плечи: тот всегда ластился и заискивал, когда извинений было недостаточно.        — Не подлизывайся! Фанаты плюнут на концерт и побегут к Йоханнесу Клэбо за автографами. Ты прощен, но еще раз ляпнешь что-нибудь подобное, я тебе устрою!        — Прости. Все разом навалилось. Я пытаюсь собрать себя по частям. Ни формы, ни аппетита, то бессонница, то кошмары.        — У тебя бессоница из-за недотраха, — охотно перевел тему Ула. — Мужика хочется, вот и снится хуйня. Последний раз хоть в этом году был?        Запылали и сердце, и щеки. Нежному, избалованному Йоханнесу, конечно, не хватало внимания и ласки, но налаживать личную жизнь он не спешил.        — В Оберстдорфе, — скрепя сердце выдавил он, — перед марафоном.        — Да вы рисковые… Почти три месяца прошло. С твоим темпераментом норма два раза в день, а у тебя что? Обет безбрачия? Потрахайся, и все пройдет.        — Ула!        — Что Ула? Сходи в клуб и сними кого-нибудь.        — Ты же знаешь, какой там контингент… — отнекивался Клэбо. — К тому же у меня есть потребности, удовлетворить которые…        — Да, да, слышал, может только Большунов, — Ула закатил глаза. — Сам-то в это веришь? На Земле восемь миллиардов человек. По-твоему, не один не справится лучше русского из Подывотья? Зуб даю: он так хорош в постели, потому что единственный, с кем ты его сравнил, — блядский Иверсен. Вообще не аргумент.        — Я же не могу с первым встречным…        — Конечно, можешь. Пора выйти на охоту и подцепить красавчика. Парни прилипнут, только глазами стрельни и губу оближи. Могу показать мастер-класс.        Йоханнес азарта не разделял. Бессмысленной ночи в клубе он предпочел бы уютный вечер на диване, танцам в кичливой толпе — разговор с братом по душам, легкой добыче за барной стойкой — неприступного русского.        — Не поеду никуда! — заистерил Клэбо. — Кого я там найду? Мальчика на одну ночь, престарелого извращенца или меркантильного придурка? Мне нужен человек своего круга, который занимается тем же самым, такой, которому не придется объяснять, почему между днем рождения его мамы и высотным сбором я выбрал сбор!        — Не вопрос, — Ула порылся в интернете и с гордостью предложил альтернативу: — Я нашел список свободных мужиков на Кубке Мира. Их дохуя! Иверсена не предлагаю, Рете тоже… Как насчет Вальнеса? Твой ровесник.        — Мы на одно лицо, и это лицо не в моем вкусе. Я что, по-твоему, нарцисс?        Еще какой, подумал Ула и предложил следующую кандидатуру:        — Голберг?        — Лысый и старый.        — Нисканен?        — Проявляет нездоровый интерес к Большунову!       — Поромаа?        — У него девушка есть.        — Я тебя умоляю! — Ула пихнул брата в плечо. — У Большунова тоже была. Тебя этот факт только возбудил! Кстати, из русских свободен Терентьев и… — под ребро заехал локоть, и юноша, поперхнувшись, растер ушибленный бок. — Понял, русских не рассматриваем. Немцы? Итальянцы?        — Они мне не соперники.        — Результаты тоже берем в расчет? Черт, тебе не угодишь. Предлагаю сузить круг претендентов. Какой у тебя типаж?        — Высокий, короткие темные волосы, светлая кожа, серо-зеленые глаза.        — Я не просил описывать Большунова, — одернул Ула. — Две третьих из списка вычеркиваем. Какой нужен-то? Характер, интим, привычки… Хотя бы примерно.        — Ну, не знаю… — Йоханнес заерзал на диване. — Добрый и честный, целеустремленный и обаятельный, внимательный и терпеливый, дерзкий и неуступчивый. С виду спокойный, а внутри огонь… В постели нежный и, когда мне хочется, страстный, чтобы чувствовал меня, как лыжа чувствует лыжу соперника, исполнял любой каприз, но делал по-своему, относился по-собственнически, но давал столько свободы, сколько я захочу, принадлежал мне, но на своих условиях.        Ула округлил глаза и деликатно кашлянул.        — Пиздец, запросы. Сплошные противоречия… Лично я таких людей не встречал. Так мы далеко не уедем. Пойдем от противного. Что общего у Иверсена и Большунова? Молчи, я знаю. Оба не дали тебе по первому требованию. У одного ты выпрашивал любовь, у второго — то самое. С обоими не срослось. Вот и ответ! Прекрати бегать за мужиками и построишь здоровые отношения. Ты посмотри на себя! Гора комплексов с такими внешними данными, — Ула окинул зажатого, растрепанного брата критичным взглядом. — Йох, ты очень красивый. С патлами выглядишь не ахти, но ножницы все исправят. Начни уже ценить себя. Не к лицу лучшему лыжнику планеты бегать за придурками.        — Отношения — тот же спорт, — вяло отозвался Йоханнес. — Он преследует меня, я — его, и так по кругу, до бесконечности, пока не выясним, кто охотник, кто добыча, кто кому больше принадлежит.       — Так вот, что ты любишь, маленький извращенец! — Ула неприлично заржал. — Даже спрашивать не буду, как ты пришел к такому выводу.       — Мне плевать на спринты, я выигрываю каждый забег. Слишком просто. Я перестаю гореть, если не прикладываю усилий. Мне хочется догонять и преследовать. Получив желаемое, я ставлю новую цель. Психология победителя.        — По логике, ты должен был потерять интерес к Большунову после первого секса. Почему с лыжными гонками схема работает, а с Большуновым — нет? Ты завоевал его сердце! Кстати, не вижу его на полке среди трофеев. Где-то ты просчитался, братец. Программа дала сбой.        Недовольный собой Йоханнес покосился на стеллаж, где за новеньким стеклом красовались золотые медали, хрустальные глобусы и пирамидки. Сердца Большунова в коллекции не было.        — Если брать в расчет внешние данные, характер и результаты, этот вариант, — Ула развернул телефон, — наиболее перспективный.        — Шанава?        — Ну, а что? Свободных немного. Высоких, темноволосых и конкурентоспособных и того меньше. Густая, темно-русая шевелюра, схожая с Большуновым комплекция. Гора мышц, как ты любишь. Ослепительная улыбка. Глаза, правда, карие, но не беда. При искусственном освещении прищуришься и нафантазируешь изумрудный блик. Он симпатичнее Большунова. Топовый спринтер. Бедный француз страдает по тебе с того дня, как впервые увидел. Дай ему шанс.        — Не знаю… — с брезгливым недоумением Йоханнес рассмотрел смуглого, подтянутого красавца. — Какой-то он лощеный… К тому же, спринтер.        — Так это же ахуенно! — воскликнул Ула. — Цель на сезон — выиграть золото на дистанции. Нахуй лишние конкуренты? Тебе нужен мужик, с которым после гонки можно расслабиться и придаться утехам. Под Шанавой ты не будешь думать, на сколько минут отстал в скиатлоне.        — Ни о чем таком я не думаю, занимаясь любовью, — рассердился Йоханнес. — Послушай, я…        Но Улу было не удержать. Ухватившись за идею, он раскручивал ее как волчок.        — С какой стороны не взгляни, отличный вариант. Красивый, богатый, влюбленный. В призы попадает редко. Будете ходить по ресторанам и кататься по Европе. Он нежный. Вылижет с головы до пят и разрешит себя трахнуть. Намахни перед сексом, остальное сделает инстинкт. Ты не останешься один в Олимпийский сезон и проучишь Большунова! Пусть знает, упырь, что на нем свет клином не сошелся.        Йоханнес пожал плечами. Он не представлял себя с французом, не желал сближаться, хотя доводы были убедительны.        — Но я не люблю его. Этот аргумент, надеюсь, не оспоришь?        — Еще лучше. Холодная голова. Нет чувств — нет ревности и загонов. Откровенно говоря, ближайшие полгода тебе нужен секс и ничего больше. Пообщайся с человеком. Ты его знать не знаешь, а уже нос воротишь.        — Мне бы не хотелось его использовать.        — Напиши ему, — потребовал Ула. — Расспроси про тренировки, отпуск, сборы, пригласи потрениваться в Тронхейм. Зря что ли границы открыли.        — Не знаю, — мямлил и выкручивался Йоханнес. — Я вовсе не уверен, что он мне нужен…        — Хорошо, есть еще вариант. Женщина. Может, неспроста у тебя с мужиками не клеится. Природа подсказывает, а ты игнорируешь знаки.        — Ты серьезно?        Нет, конечно, ты гейский гей, подумал Ула, но вслух авторитетно заявил:        — В твоем случае надо пробовать все! Есть у меня на примете особа… Темненькая, характер ух! Быстро тебя построит.        — Ула, нет! — в отчаянии вскрикнул Йоханнес. — Прости, я не готов.        В недоумении юноша поднял голову, поймал отрешенный, виноватый взгляд и неодобрительно покачал головой.        — Марафон, расставание, свадьба, Мальдивы… У тебя тысяча причин забыть Большунова, но ты ищешь причины не забывать. Йо, я схожу с тобой в клуб или бар, помогу познакомиться, напишу, кому надо, но сделать за тебя шаг не смогу.        — Я понимаю, — Йоханнес отвел взгляд и обронил: — Наверное, еще рано.        — Сообщи, как решишь разлюбить.        — Я ненавижу его всем сердцем!        — Что ж… Говорят, ненависть даже более сильное чувство.        — У меня все под контролем. Тренировки помогают не думать о нем.        — Ты под нагрузкой. Как только организм привыкнет к объемам, кросс, велик и роллеры тебя не спасут. Однажды ты не устанешь настолько, чтобы не вспомнить, — Ула выключил концерт и помрачнел. — На Кубок Мира он приедет с женой. Будете видеться чаще, чем выходить на старт. Если не найдешь мужика за полгода, на Тур де Ски, самое позднее в Пекине, ты не справишься со своими чувствами.        — Она больше не лыжница, — оспорил Йоханнес. — Ей не место на Кубке Мира!        — Невнимательно новости читаешь.        Пискнула посудомоечная машина, но старший из братьев не обратил внимания, поглощенный серфингом в интернете. Ула поплелся на кухню и разразился бранью: тарелки в отсеках выглядели ничуть не чище, чем полтора часа назад.        — Блять, Йоханнес! Я тебя убью!        — Что такое? — донесся из залы усталый голос.        — Ты таблетку забыл! О чем только думал?        Клэбо измученно выдохнул. Думал он о том, отчего брат настойчиво лечил его уже второй месяц.