О человеке

Лайт расплатился с таксистом, оказавшись у незнакомого склада. Слишком въедливый и проницательный, Эл наверняка каким-то образом разгадал его замысел привести в штаб расследования Миками, обладающего глазами бога смерти. Лайт выдохнул, примиряясь с мыслью, что окончательная победа снова откладывается, и пускай ненадолго. Он слишком многим пожертвовал, чтобы теперь отступить. Его новый мир был так близко — он станет самой справедливостью, а Миками и Миса помогут ему воплотить эту мечту. Если бы Эл мог позволить ему показать этот мир, если бы Эл мог принять его, Лайт никогда не помыслил бы с ним расставаться; объединившись, они могли бы совершить ещё большее, чем вдали друг от друга, только Эл никогда не сменит сторону в этой борьбе — это значит, он стоит на пути, как бы ни было жаль с ним прощаться. И, в конце концов, Эл не сможет вечно скрываться здесь; когда-нибудь он вернётся, и тогда Миками осуществит ещё одно вторжение в штаб, подобрав подходящее объяснение. Он осторожен, и, кажется, он не оставлял никаких следов, как когда-то Миса, и официально он не знаком с Лайтом, чтобы Эл начал его подозревать. До получения Миками тетради они виделись всего раз: когда тот так необдуманно схватил Мису прямо на улице, выпытывая что-то о Кире, а Лайт, в тот момент лишённый воспоминаний, сразу его прогнал. Но тому не было свидетелей, работающих на Эл. Эл мог зацепиться только-то за сегодняшний визит, но, во-первых, тогда его подозреваемыми окажутся сразу полтора десятка человек, во-вторых, у них есть более чем весомая причина появиться в штабе расследования, а в-третьих, Эл просто не успеет подобраться к самой сути, когда окажется мёртв. Да, усмехнулся Лайт, всё неизбежно и неотвратимо, сколько бы Эл ни пытался играть с ним. Эл вышел навстречу, когда лицо Лайта вновь было безупречно безвинным. В его руках находилась… тетрадь? Он забрал её из штаба, где она всё это время хранилась? Чего он хотел? — Рюга, — поприветствовал Лайт, не отрывая от неё глаз. — Прости, что вызвал вот так внезапно, — только и сказал он в ответ. Лайт подумал, что, вероятно, здесь повсюду расставлены камеры и жучки. Намерен ли Эл как-то его спровоцировать, оставшись с ним один на один? Зачем принёс с собой тетрадь? — Что ты творишь? Зачем сбежал? — лицо Эл — наконец Лайт всмотрелся в него — оставалось привычно невыразительным. — Давай вернёмся, пока не поздно. С другой стороны, теперь тетрадь находилась в поле зрения Лайта — если бы только он мог завладеть ей… Эл поднял её на уровень глаз. — Не хочешь сначала выслушать мои выводы по тетради смерти? — спросил он, таким образом убеждая в том, что всё, что происходит, без сомнения, тщательно спланировано. Но ведь они могли поговорить с глазу на глаз в пределах гостиницы, подумал Лайт. На крыше ли, в комнатах, где угодно… Это доказывало, что каким-то необъяснимым образом Эл учитывал вероятность появления сторонних лиц и максимально отдалил их от себя. — Твои выводы? — Так хочешь знать? — Эл был настойчив, и Лайт не имел никаких сомнений, что в конечном счёте всё снова сведётся к его подозрениям. Как и всегда. — В тетради написаны все её правила. Это было не так, потому что на самом деле нюансов было гораздо больше… — Я говорю о негласных возможностях тетради смерти. …и, конечно, Эл вычислил это. Эл подбирался всё ближе, как паук, оплетающий жертву нитями уловок и подозрений. Что именно ему удалось понять? — Можно ли убить, воспользовавшись её обрывком? — проговорил он как будто задумчиво. — Интересно, правда? Если Эл говорил таким образом, то — Лайт это знал — на самом деле он пребывал в полной уверенности, что хоть и малейший клочок тетради обладает такой же силой. Это приближало его к цели, только она всё равно оставалась недостижимой, сколько бы Эл ни стремился к ней. — Слушай, Рюга… — Лайт знал, что Эл планомерно подводил его к чему-то, но всё равно попробовал всё закончить. — Если годятся и вырванные листы, — бесстрастно продолжил Эл, — тогда это… как будто простая бумага, на которой жертва сама напишет своё имя. Перед глазами предстало лицо Рея Пенбера, практически сумевшего остановить Киру ещё в самом начале. Возвращаясь к тому дню, когда Миса впервые проявила себя и тем самым спасла его, Лайт понимал, что его план, очевидно, не был продуманным до конца. Но теперь у его противников, не исключая Эл, не было ни единого шанса. — Кроме того, можно создать себе алиби, — отстранённо услышал Лайт, возвращаясь к реальности. — Алиби? — Да. Например, находясь под наблюдением, Кира мог незаметно устранять людей. Теперь Эл говорил об убийстве Хигути, верно? Он действительно собрал всё воедино — но он всё ещё был безоружен. Исход игры становился предельно ясен с каждой секундой пути к нему. — Легко сказать… — начал Лайт, усмехнувшись. — Если это так, при должной подготовке можно убивать где и когда угодно. К примеру, на глазах у всех. Голос Эл звучал монотонно и почти механически. Лайта интересовал вопрос, был ли он слепо уверен в победе или, может быть, допускал вероятность иного финала. Ему было практически жаль заканчивать всё вот так. — Если использовать тетрадь с умом, её возможности станут почти безграничными. — Это и есть твои выводы? — с едва заметным снисхождением полюбопытствовал Лайт. Знай Эл истину сколько угодно, он не сможет поймать его. Эл с нечитаемым выражением всматривался в его лицо. — Плата за способность узнавать имя, глядя на лицо человека, довольно высока. Видимо, поэтому Первый Кира не рискнул заключать такую сделку, да и Хигути пошёл на это, только будучи загнанным в угол. Он и это определил? Ему не могла сказать Рэм, этих сведений не было в своде правил, а значит, Эл догадался сам, как и всегда, и, как и всегда, попал в точку. Лайт был почти восхищён. Лайт терпеливо ждал основной мысли, к которой они до сих пор приближались. В этот раз слова Эл звучали логично и обоснованно, потому что он приводил все свои заключения, но иной раз он приписывал Лайту сотни убийств, видя в нём Киру, просто потому что ему так хотелось. Лайт давно вернулся к своей истинной роли, обретя утраченные воспоминания, но не мог забыть, как остро он реагировал на обвинения, искренне полагая их несправедливыми. Тогда ему очень хотелось, чтобы Рюга поверил ему. Чтобы за образом чудовища, монстра, уничтожающего людей очень легко и свободно, за образом, который ему не принадлежал, Рюга видел в нём человека. И пусть подсознательно разделяющего идеи Киры касательно кары преступников, но никогда не способного… — Я долго думал, как использовал бы тетрадь на месте Киры. При этом перед глазами всегда всплывало одно лицо. Как бы я ни молил о непричастности этого человека, каждое последующее открытие касательно тетради в итоге указывало на него. Лайт, вздрогнув, поднял глаза с какой-то очень не свойственной ему… он не мог дать названия этой эмоции. Да Эл только мечтал, чтобы Лайт оказался Кирой, а он оказался прав! Следовательно, эти его слова снова были ловушкой? Вероятнее всего, так и было. — На кого? — просто чтобы что-то ответить. Они оба отчётливо понимали, о ком Эл сейчас говорил, не называя. — Но у меня нет доказательств. «Поэтому ты умрёшь, Эл». — Если владелец тетради не сделает запись в течение тринадцати дней — он умрёт, — процитировал он. — Всё упирается в это правило. «Потому что оно, несомненно, фальшивое. Конечно же, ты догадался, но у тебя снова нет этому подтверждения». — Кира — это кто-то из твоего окружения? — всё ещё продолжая разыгрывать непонимание — в этот раз скорее на камеры. Ничего не знающий о подозрениях человек спросил бы именно так. — Так я заключил. Скажи, Лайт-кун… — Тогда мы вместе найдём другой способ. Мы ведь вычислили Хигути! — воскликнул Лайт с жаром. Точно так сказал бы он сам до восстановления воспоминаний. — И этого поймаем. — Лайт-кун… — снова проговорил Эл. — Ну же, отдай мне тетрадь, — Лайт протянул руку. — Даже тебя поймают, если сбежишь с уликой. Эл сжал тетрадь только сильнее, задержав на ней взгляд. Эл вновь обратил его к Лайту, их глаза встретились, и Лайту не понравилась затаённая тоска вперемешку с каким-то особенным знанием. Будто Эл точно знал, что уже победил, но какая-то его часть исполнялась невысказанной горечи. На мгновение Лайту показалось, словно он что-то упускает. Упускает он сам, а не Эл, который почти проиграл. — Что ты задумал? — нахмурившись. Эл шагнул ближе. — Меня никогда не волновала личность преступника, — его голос сорвался на шёпот, а затем зазвучал ещё резче. — Больше всего меня привлекала идея раскрыть дело без единой зацепки. Но, встретив тебя, я впервые заинтересовался самим человеком. Лайт просто смотрел на него, всё ещё не понимая. Лишённый воспоминаний, он искренне считал Рюгу своим единственным другом. Расследование оторвало его от университета, подработки, всякого общения с приятелями, от концертов, которые он посещал, расследование дела Киры проникло куда-то под кожу, и, кроме семьи, кроме следственной группы, в большей степени относящейся к нему по-отечески, кроме Рюги, у него не было никого, кто был ему сколько-то близок. Может быть, и сам Эл действительно хотел бы стать ему другом… как-нибудь при иных обстоятельствах. В этой реальности всё было предрешено. — Как ты впервые воспользовался ею? — он больше не приводил никакой статистики, он был уверен, он знал личность Киры в той же степени, как и свою. Он знал Лайта лучше, чем кто-либо, несоизмеримо лучше его последователей, Мисы с Миками, суммарно, и в этом заключалась ирония, почему-то отчётливо отдающая острой горечью. — Поддался искушению? Вот Лайт вписывает имя Сакоты, причинившего вред его лучшему другу со школы. Лайт едва осознаёт последствия этой записи — он утоляет интерес к тетради и вспыхнувшую в подсознании жажду возмездия и справедливости. Спустя миг осознание накатывает сбивающей с ног волной, и Лайт сотню раз пытается стереть, уничтожить, исправить, перечеркнуть, только оглашённый им приговор уже приведён к исполнению. — Убивая первого человека, ты ещё не верил в силу тетради? А затем испугался и попытался избавиться. Лайт говорит себе, что этой вещью никого не убить, но где-то внутри прорастает пугающее понимание всей её силы. Лайт просто опускает её в пакет с мусором, но уже спустя пару часов ему приходится вернуться к ней вновь. — Но тебе пришлось воспользоваться ею снова, — как будто читая мысли. — Когда Ягами Соитиро-сан оказался в заложниках. Второе записанное имя — Отохарада Куро, сорокашестилетний преступник, захвативший в заложники мать и ребёнка. Прибыв к этому дому, отец обменял девочку на себя. Если бы Лайт не использовал тетрадь вновь, его отец умер бы. Разве не попытался бы сам Эл спасти очень близкого человека, свою семью? Разве не сделал бы это же самое кто угодно, стремящийся защитить? — Ошибаешься, — как бы то ни было, Лайт не мог ничего признать. Кажется, его глаза блестели от слёз — и это нисколько не было притворством или ещё одной маской. — Тогда Ягами Лайт стал Кирой. Нет! — Эл словно чего-то ждал. Эл всё ещё приближался, бросая слова Лайту в лицо с искренней горечью, с едва скрываемой яростью. — Голоса жертв преступлений превратили его в Киру. Лайт стоит на крыше, где-то рядом парит Рюк, и впервые приходит понимание избранной миссии. Он сможет изменить мир — нет, создать новый счастливый мир. Мир без страха, опасностей, несправедливости. Если понадобятся жертвы, то он принесёт их, потому что цена за его новый мир, цена за право сотворить его и нести в него свет будет невысока. Лайт просматривает фан-сайты о Спасителе Кире — его ценят, благодарят, его просят о помощи. Мир признал и принял его, мир нуждается в нём — и Лайт ни за что не остановится, не отступит, даже если его миссия обернётся смертельной опасностью. — Но это просто оправдание, — Эл вновь говорил едва различимо. — Я хочу остановить тебя! На то мы и друзья. «Стань моим другом — вот о чём я попросил бы, победив в этой игре», — говорит ему Рюга, когда после теннисного матча на глазах у всех они остаются наедине. «Рюга, поверь мне! Ладно? Мы ведь друзья», — просит Лайт, готовый заверить, поклясться, доказать ему, что он никогда не был Кирой. Датчики, подключённые к полиграфу, не фиксируют изменений. «Мы… не друзья, Рюга. Прости, но я уже выбрал свой путь, и я не предам свою мечту и своё предназначение». — Поэтому признай поражение. Признай, что ты Кира. — Я не Кира, — кажется, за время знакомства с Эл Лайт повторил это сотню раз. — Здесь нет камер! — Эл окинул взглядом всё пространство вокруг. — Я планировал установить их, но решил действовать по-другому. Я говорил тебе то, что никак не относится к расследованию, то, что я не сказал бы тебе, будь здесь хотя бы одно записывающее устройство. Только я могу слышать тебя. Если Эл и не планировал записывать их разговор — всё равно. Это абсолютно ничего не меняло. Может быть, Эл нуждался в иных доказательствах, а может, хотел от него чего-то ещё. Признать поражение? Лайт едва не рассмеялся в ответ на эти слова. Он стоял в шаге от безоговорочного триумфа. Даже если он перешагнул грань… Это требовалось для всего мира. — Будь я Кирой, я бы сейчас был мёртв! Правило тринадцати дней это доказывает! — Если только оно настоящее, — с едва ощутимой грустью ответил Эл, развернувшись. Лайт шагнул вслед за ним, словно что-то почувствовав. Сердце билось с удвоенной частотой, зрение стало нечётким — что-то должно было случиться сейчас, понимал Лайт, и это ощущение, которое он был не в силах контролировать, усилилось тысячекратно, когда Эл достал тетрадь и открыл её. — Ты зашёл слишком далеко, Лайт-кун, — Эл поднял на него глаза, словно бы… извиняясь? — Я предчувствовал это. Я должен был остановить тебя, чтобы помочь тебе, чтобы спасти тысячи жизней, которыми ты пожертвуешь на пути лишь к иллюзии. — Что ты… Эл листал страницу за страницей, пока не дошёл до последней заполненной. Лайт оставался на месте, не пытаясь выбить тетрадь из его рук лишь потому, что Эл не имел при себе никакого письменного прибора и, кажется, и не стремился ничего вписывать. — Ты мой друг, и я должен предотвратить твоё превращение в бесчеловечного монстра. Я должен найти в тебе человека, и, если он не может существовать, пока живёт Кира, я должен остановить вас двоих. Прости, Лайт, — Эл повернул тетрадь так, чтобы Лайт мог увидеть последние написанные в ней строки. — Я не имел никакого выбора, чтобы поступить по-другому. Лайт подался вперёд, наконец выхватив тетрадь, и его сердце всё равно что остановилось. Он только глотал воздух, цеплялся руками за пустоту, но это не имело значения, больше ничто не имело смысла, и Лайт упал на колени, задыхаясь, почти умирая сейчас — вопреки предначертанному. Без сомнения, почерком самого Эл (за время совместной работы с ним Лайт не раз видел его) было определено: Ягами Лайт умрёт от сердечного приступа через четыре дня.