О человеке

— Что… что ты… — Лайт хватался за тетрадь, словно она оставалась его спасением, но только он знал, что даже сожги он её — ничто не изменит этих нескольких холодных уверенных строк, как молния, пронзивших его насквозь, вырвавших сердце, отнявших способность существовать. Лайт вглядывался в последнюю запись, будто надеясь, что это только фантом: размашистая и твёрдая, она пересекала практически целый лист. На обратной его стороне тянулась череда имён, когда-то записанных Хигути. — Что ты наделал?! Лайт кричал, чувствуя только боль — раскалённый металл клинка, ударившего в спину необратимым предательством, хотя он подготовил для Эл эту же самую участь. Всё было окончено, только начавшись. Лайт посчитал себя богом, Лайт чувствовал неуязвимость — но Эл безжалостно напомнил ему, что он смертен, он всё ещё человек, сколько бы ни стремился стать воплощением Фемиды, наместником шинигами на земле. Эл никогда не был лишь жертвой — они двое всегда оставались разными гранями одного целого, они двое склонялись к серой морали своих решений, и вот Эл, не сомневаясь, вписал имя Лайта в тетрадь собственноручно, даже зная о возможности собственной смерти, если бы правило тринадцати дней было истинным. Его подозрения о фальшивых правилах ещё не могли стать уверенностью. — Ты убил меня, — прошептав, бросив ему в лицо словно в полубреду. Лайт чувствовал отчаяние и бессилие, острую злость, почти ослепившую ненависть — он не мог остановить слёз, беззвучно искажающих лицо низвергнутого божества, перечерчивая, низводя к рангу обыкновенных людей. Эл незаметно шагнул к нему, опустился, обнял — Лайт смеялся, почти обезумев. Лайт не пытался остановить его: всё было кончено, хоть ему было отведено ещё несколько дней. Его призрачный новый мир разрушался. Дождь смывал его очертания, и мечта, миссия, цель ускользали сквозь пальцы песком. Было высшей несправедливостью исчезать… вот так просто, исчезать ещё одной жертвой тетради, вписанной в неё рядом с именами бесчеловечных убийц, исчезать, оставляя сотни тысяч преступников на свободе, оставляя мир в хаосе, страхе и темноте. Если бы… если бы он мог выиграть ещё только день… — Я с самого начала был прав — ещё когда использовал Линда Л. Тейлора, — отстранённо возвестил Эл. — Правосудие всегда побеждает. Лайт впервые вписывает имя безвинного человека, с экрана обещающего вычислить и поймать его, потому что тот становится у него на пути. Если бы он действовал иначе, если бы он не был способен на жертвы во имя создания нового мира, он проиграл бы, не успев записать и первой сотни имён! — Нет, не всегда, — он обязан был это сказать, даже если сейчас каждое его слово и каждое действие было бессмысленно. — Поэтому и появился Кира! Лайт больше не видел необходимости что-либо отрицать. Если бы Эл допускал хоть один процент его невиновности… может быть, всё было бы по-другому. Эл удерживал его за плечи — объятия подобравшейся смерти напоминали умело расставленную сеть, те самые цепи, сковавшие его навсегда. Лайт предпринял попытку его оттолкнуть, но сейчас Эл был несопоставимо сильнее. — Но я разрушил его детские планы, — наверняка упиваясь триумфом, наверняка нисколько не сожалея. Лайт… будто чувствовал, что умирает уже сейчас. Четыре дня ничего не значили, стоя немногим больше четырёх ничтожных секунд. Лайт всеми силами хотел сорвать все существующие маски, чтобы сказать ему… чтобы хоть сколько-то донести… — Разве полиция способна дать людям защиту? — практически задыхаясь. — Неужели ты думал, что в тебе кто-то нуждается? — совершенно осознанно Эл фактически повторял ту самую речь, что когда-то звучала с экранов. Её и составил он сам, Лайт в этом не сомневался. Только в Кире нуждались все те, кого он мог защитить и кого мог спасти. — Кира многим помогал, делал то, на что другие не были способны! Кира мог спасти человеческую жизнь, Кира мог позволить почувствовать безопасность — в этом нуждается целый мир! — Лайт вывернулся из цепких рук, мелко дрожа, едва контролируя то, что теперь говорил. Но он говорил это искренне, может, впервые предельно открыто — Эл должен был это понять. — Невозможно искоренить несправедливость, невозможно её уничтожить, не став ещё большим чудовищем. Ты был просто убийцей, потерявшим счёт своим жертвам. — Я карал зло! — впервые Лайт открыто отождествил Киру с самим собой. Спасения от записи в тетради смерти не могло существовать — тогда пускай почти угаснувшая иллюзия его невиновности будет сброшена. — Возомнил себя богом? — губы Эл растянулись в холодной насмешке. — Но ты лишь человек, Лайт-кун. — Кира мог стать им! Наконец Эл поднялся, мягко разжимая одеревеневшие пальцы Лайта, чтобы забрать тетрадь. Лайт оставался сгорбленным у его ног — всё ещё не понимая, как ему действовать, чтобы… чтобы всё, что он выстроил, что он сделал для мира и общества, было уничтожено не напрасно. — А ещё ты был моим единственным другом, — в голос Эл, прежде монотонный и резкий, проникла печаль, словно… словно он действительно что-то терял. Словно на самом деле нуждался в том человеке, которым Лайт когда-то являлся. — Если бы мы встретились при других обстоятельствах… Но… могли ли они? Если бы Лайт не поднял тетрадь, лучший детектив мира никогда не узнал бы о нём, никогда не открыл бы своё лицо, они никогда не смогли бы работать вместе — Эл никогда не записал бы его имя, рискуя собственной жизнью. Всё было так, как должно было случиться. — Наши пути не могли пересечься иначе. В голосе почему-то звенели слёзы. На миг воцарилось молчание. Что чувствовал человек, приговорённый к неминуемой смерти? Что чувствовали осуждённые на смертную казнь или смертельно больные, что чувствовали все до одной его жертвы, когда умирали почти мгновенно? Лайт никогда не пытался понять. Человек всегда боялся смерти по самой своей сути и всю жизнь проводил в этом страхе, а если существовали угрозы насильственной смерти, его страх увеличивался стократ. Человек не знал, сколько ему было отведено, и подчас практически внушал себе самому, что смерти как таковой не существует. Смерть не имеет к нам никакого отношения; когда мы есть, то смерти ещё нет, а когда смерть наступает, то нас уже нет. Именно так, помнил Лайт, утверждал древнегреческий философ Эпикур. Люди верили в это, оставаясь закованы в цепи пусть и подсознательного страха исчезнуть. Может быть, только зная точный срок своей гибели, можно было по-настоящему стать свободным — ведь страх умереть раньше, умереть внезапно для себя самого просто рассеивался. Но что являла собой эта свобода, заключённая в четырёх днях? Лайт хотел бы прожить ещё много десятков лет. Его новый мир не мог быть рождён в одночасье. Да и кто среди всех людей, исключая разве только утративших всякий смысл существования, не хотел бы того же? — Уже ничего не исправить, Лайт-кун. Я бы хотел до последнего верить в лучший исход, но я не мог позволить этой вере себя ослепить. Я должен был остановить тебя. — Но правило… — На девяносто пять процентов оно фальшиво. Если это не так — очень скоро мы снова встретимся, — Эл криво усмехнулся, протягивая ему ладонь. — А теперь нам нужно вернуться в штаб. Ватари и группа расследования извещены о нашем отсутствии, но они могут начать нас искать, если мы не появимся. Всё действительно было так просто. Даже записанное в тетради имя не отменяло необходимости разыгрывать жизнь перед своим окружением — Лайту хотелось сумасшедше смеяться и бесконечно крушить всё вокруг. На что он совершенно точно оставался способен — следом поднявшись, ударить того, кто стоял перед ним, чтобы и он потерял всякую точку опоры хоть на мгновение. Кровь окрасила подбородок Эл уродливо-алым, стекая вниз, на рубашку, — он только поморщился, оглядев запятнанный воротник. — Лайт-кун в полном праве чувствовать злость и обиду. — Ты… ты ведь и сам не лучше, ты вовсе не справедливость и не правосудие! Ты действовал так же, как Кира! Лично приговорил к смерти того, кого посчитал злом, точно так же, как Кира, использовал тетрадь смерти. Использовал Линда Л. Тейлора в качестве смертника, был намерен рискнуть жизнями собственных коллег, чтобы больше узнать о тетради, во время поимки Хигути, и сколькими ещё ты пожертвовал? Отличие между нами с тобой только в том, что ты бы не смог создать мир без теней и без страха. — Не ценой бесконечных убийств. Мне тоже приходится действовать жестоко, Лайт-кун, но всегда существует какая-то грань, отделяющая человека от… — Ты… ты ведь знал, что умрёшь, — Лайт, прервав, отшатнувшись, всё-таки рассмеялся вновь: до боли в груди, слишком хрипло, неудержимо, но в глазах разгорался огонь. Незримые чёрные тени наползали сильнее, пронизывая сознание, перекрывая дыхание. — Ты же чувствовал это, я знаю! Ты снова мне лгал. Ты бы так и продолжил меня вычислять и вести игру, прекрасно зная личность Киры и не допуская сомнений, если бы только не понял, что вот-вот умрёшь. Ты убил меня ради собственного спасения, и найди хоть одно различие с тем, когда я записал имя того приговорённого преступника, что представлялся тобой! Ярость, горящая в венах и прорастающая до сердца, в один миг сменилась упадком сил. Эл победил — это значит, он действовал верно. — Если бы только мы были на одной стороне… — прошептал Лайт одними губами, уверенный, что Эл непременно услышит его, даже если он проговорит это только мысленно, про себя. — Мы же оба хотим справедливости. Мы оба хотим одного. Эл только шагнул назад, прижимая тетрадь к груди, и качнул головой. Они никогда не смогли бы оказаться союзниками. Пространство заполнил неутихающий звук быстрых шагов. — Лайт! Эл! — это был очень встревоженный голос отца. Следом за ним устремлялись Моги, Айдзава, Мацуда, в равной степени готовые оказать помощь или кого-нибудь обезвредить. — Ягами-сан, — Эл двинулся к ним, непроизвольно шатнувшись. Он словно бы шёл по осколкам, или по мёртвому льду, или балансируя на самом краю, переполненный ли эйфорией, или холодной уверенностью, или, может быть, абсолютным опустошением. Они оба выглядели так, словно вели бесконечное изматывающее сражение. Если бы только узнать его имя, узнать его имя до этого дня… Всё обрывалось за одну секунду до финиша. Не попади тетрадь в руки к Эл… но на одном этом событии строился план по спасению Мисы и снятию с них подозрений — а иначе Лайта просто убила бы Рэм, в чьи угрозы верилось безоговорочно. Неужели… это всё с самого начала было замкнутым кругом? Или существовал другой план? Или Лайт упустил шанс опередить Эл, но на самом деле имел его, оступившись за шаг до триумфа? Что толкнуло Эл к использованию тетради — жажда победить какой угодно ценой или простой человеческий страх? — Эл, что случилось? Ты ранен? Что с Лайтом? Отец бегло осмотрел Эл, убедившись, что всё ограничилось только разбитой губой, и это дало ему веру, что повреждения Лайта настолько же незначительны. — С Лайтом-куном всё в полном порядке. Мы несколько не сошлись во взглядах касательно дела Киры. «Да, ну конечно же. Не считая того, что Лайт-кун скоро умрёт от сердечного приступа, всё совсем замечательно, Эл. Так что ты можешь быть совершенно спокоен, отец». — Лайт, Эл прав? — Моги шагнул ещё ближе, спустя миг подтвердив отсутствие какого-либо рода ранений. «Загляните в тетрадь, идиоты! Эл непременно вырвет последний лист, как только окажется с ней наедине». — Рюга принёс с собой эту тетрадь, и я высказал всё, что думал, по поводу мер безопасности по отношению к ней. Исключая это, мы… просто с ним говорили. Отец бросил на них двоих неопределённый взгляд. — Понятно. Мы беспокоились по поводу вашего отсутствия. В штаб ворвались люди из прокуратуры и требовали предоставить вещественные доказательства, полученные при задержании Хигути. Лайт нахмурился, безукоризненно изобразив удивление, и спустя долю секунды его лицо осветилось пониманием, к какому он пришёл бы, даже услышав об этом впервые. — Но доказательством вины Хигути является только тетрадь. Вот почему ты забрал её! Эл не предоставил на это какого-либо ответа. Его взгляд исполнился задумчивости, посещающей его всякий раз на грани очередной гениальной догадки. — Ягами-сан, сколько их было? — Пятнадцать. — Они, верно, хотели видеть меня? Можете не отвечать, — Эл невольно поднёс палец к ещё кровоточившей нижней губе. — Я скажу Ватари, что мы возвращаемся. Если они всё ещё ожидают, ведите с ними переговоры как глава группы по борьбе с Кирой, Ягами-сан. Оповестите их, что в силу давней привычки я не могу встретиться с ними лично. Лайт неотрывно смотрел на тетрадь в руках Эл. Нет, нет, он не мог сказать им всем о случившемся прямо: Эл что-то придумал бы, или не дал бы ему договорить, или он убедил бы их всех в том, что действовал единственно правильно. Да, Лайт должен был поговорить с отцом с глазу на глаз. Может быть… Эл уже сказал ему сам? Но сейчас отец был спокоен, и в его твёрдом, решительном взгляде нельзя было различить переполняющей горечи или непримиримости, как если бы были получены неопровержимые доказательства вины Лайта. Лайт ни на секунду не забывал, что немногим раньше отец был готов воплотить принятое теперь Эл решение убить его и самому отправиться в ад вслед за ним в том случае, если он оказался бы Кирой. Поймёт ли он, что то, что предпринял Эл, не имея иного пути, означает стопроцентную вероятность, что Лайт является Кирой? Или будет до последнего верить в одну сотую долю процента ошибки гениального детектива, верить в своего сына?