_______________
Оставив Мису одну, Лайт бездумно направился вниз, наугад, не скрываясь от ливня, который начинал набирать силу. Он должен был сделать ещё звонок: Третий Кира был мёртв; Второй не имел ни тетради, ни воспоминаний; Миками по-прежнему действовал точно и эффективно, стирая, уничтожая ненавидимые имена своих жертв. Очевидно, Лайту требовалось оставить инструкции и ему. — Мой господин, — как всегда, тот ответил без промедления. — Вам необходимы ещё листы? — У меня ещё достаточно страниц, — Лайт невидяще смотрел перед собой. — Дело не в этом. Я просто хотел сказать тебе продолжать карать зло, даже если вдруг что-то изменится. Помни о нашей миссии, Миками. Секундная пауза скоро сменилась взволнованным: — Что-то случилось, мой господин? Почему вы… — Я всё ещё веду борьбу против Эл. Полагаю, что скоро я вынужден буду скрываться в такой степени, что ни единой душе не удастся связаться со мной. Пришло время действовать в сотню раз осторожнее прежнего, чтобы сохранить наш новый мир. — Я могу увидеть его имя для вас, — голос Миками исполнился твёрдой решительности. — План, по случайности не сработавший три дня назад, ещё может быть приведён в исполнение. Я увижу его и лично запишу имя на обрывке тетради, который затем сожгу, мой господин, чтобы вы оказались не причастны к его смерти и доказать вашу вину не удалось. — Думаешь, расправиться с ним вот так легко? Ты уже показался в гостинице, и теперь он установил за тобой наблюдение и ни за что не окажется в одном пространстве с тобой. Любой твой шаг в его сторону может стать равносилен его доказательству твоей вины. — Но тогда как… — Я покончу с ним сам. Только я смогу переиграть его, и никто иной не поможет мне в этом. Твоя цель — при любых обстоятельствах оставаться моей правой рукой. Если я буду отсутствовать достаточно долго, если он всё же поймает меня, если что-то пойдёт не так, Кира как бог, правосудие, как идея свободы, спокойствия и справедливости должен продолжить существовать. — Я… всё будет исполнено, — чуть сбивчиво проговорил Миками. — Можете не сомневаться в моей верности вам. Лайт сбросил вызов, прежде чем он успел сказать что-то ещё. В отдалении слышались первые раскаты грозы. Ливень, обрушившийся на город, усиливался, разгоняя десятки и сотни людей, и сам Лайт скоро вымок до нитки, но холод практически не ощущался. Дождь перечерчивал небо прозрачными стрелами, неумолимо стирая остатки тепла, проникая в сознание колоколом неизбежности. Лайт будто стоял здесь последние несколько дней; всё, что он знал, что он чувствовал, что он предвидел, сходилось к черте его смерти, и до неё оставалось полшага — всего один день, один вдох, один миг. — Ты победил, Эл, — прошептал Лайт в пустоту. Алые отсветы грозового огня, вспыхивая и распаляясь, один за одним исчезали, рассеиваясь, выгорая дотла._______________
Лайт не мог не предчувствовать неотвратимости, настигающей его, словно лавина. Когда немногим менее суток назад Рюк, бросив на него последний насмешливый взгляд, наконец улетел прочь, его поиск несуществующего решения достиг своего предела: наверное, Лайт готов был поверить в любую судьбу или силу, которая бы предоставила право остаться живым. В какой-то миг он обнаружил себя цепляющимся за пустоту и остервенело ползущим по крыше куда-то вперёд, как будто чуть впереди существовала какая-то цель, а всё пространство вокруг пожирал огонь. Огонь раскалённой субстанцией проникал под кожу и ядом пробирался по венам, огонь охватывал волосы и лицо, огонь уносил с собой всё, что когда-то имело значение, — иллюзия смерти едва не лишила его рассудка. С большой долей вероятности Лайт, обессилев, уснул, потерял сознание или саму способность мыслить рационально; очнувшись, он смог видеть очертания города, теряющего чёткость линий в ночной темноте. До финала осталось около полутора дней, думал Лайт почему-то почти отрешённо, и время нельзя было остановить. Лайт впервые пришёл к осознанию, что его собственный жуткий, панический страх умереть мог толкнуть к гибели раньше назначенного срока или подвести к безумию, где забываешь себя. Вот сейчас он как будто сгорал в огне — мог ли он, потерявшись в пространстве, шагнуть вниз, подобравшись к самому краю? Мог ли, забыв обо всём, совершить это падение, приняв его за взлёт? Лайт какое-то время стоял один в абсолютном беззвучии, осознавая, как мир будет существовать без него, поглотив его смерть, словно упавшую в землю песчинку. Пройдя через ступени злости, апатии, непримиримости и жалких попыток воззвать к шинигами или кому-то иному, сейчас Лайт, очевидно, достиг понимания, что ничего не исправить даже в том случае, если каким-то немыслимым образом смерть не наступит. Он открыто говорил о себе как о Кире в присутствии Эл — и Эл давно принял это константой, Эл передал эту информацию если не членам группы расследования, то не менее чем одному человеку, с которым был близок (Ватари отнюдь не был только безмолвным помощником, исполнителем, и Лайт давно это понял). Эл, разумеется, предусмотрел и свою смерть — Лайт был в этом убеждён. А значит, финал для него самого будет смертью от записи в настоящей тетради или повторным арестом, судом и пожизненным заключением или казнью, если Эл или Рэм, подтвердившая подлинность тетради смерти, в чём-то его обманули. Даже если сбежать на другой конец мира, переждать оставшийся день в ожидании чуда и обрести его, он будет объявлен в международный розыск, и скоро его найдут. Эл вновь задумает предоставлять разным странам и регионам разные сведения о преступниках, быстро сузит круг поиска территории и окружит её вооружёнными силами, чтобы Кира не смог вырваться из неё. Эл будет ждать, когда Кира снова проявит активность, если Лайт затаится, и почерк и стиль его возобновившихся убийств, даже если Лайт выстроит схему обмана и ложных выводов, не спутает ни с одним другим. А может быть, всякое перемещение Лайта давно контролировалось, и тогда для Эл всё оказалось бы куда проще. Это значит, Лайт должен был выстроить план своих будущих действий, пока ещё был на свободе, пока — хоть условно — был жив. Он оказался дома практически перед рассветом, но вдруг натолкнулся на Саю. — А ты… почему не спишь? Саю коснулась его руки и без слов провела в их гостиную. Отец просто сидел, сняв пиджак и очки, и невидящим взглядом, как будто застывшая кукла, смотрел перед собой. — Что такое? — помедлив, Лайт шагнул ближе. — Отец? — Ты пришёл, — к удивлению Саю, тот словно ожил, только Лайт появился здесь. — Слишком поздно, Лайт. Правила нашей семьи не допускают подобного поведения. Его голос как будто звучал механически. В глазах не было жизни — что-то, чего Лайт не знал, сковывало их непроницаемостью и пустотой. — Прости, отец, — проговорил он, — я просто… — Но всякое правило можно безбоязненно нарушить в том случае, если оно поддельно. — Что? — Саю непонимающе глянула на него. — О чём ты говоришь, папа? «Ты хочешь сказать совершенно другое. Речь ведь о правиле тринадцати дней, верно?» Наконец примирившийся с фактом своей скорой смерти, Лайт смотрел на отца почти без опасений, но что-то внутри подступало к самому горлу, мешая дышать. Какой-то больной застарелый страх существовал в подсознании всё это время, и Лайт, даже будучи Кирой, не мог просто вырвать его с корнем. Возможно, он всё ещё был… человеком? — пускай и давно шагнув к бесчеловечности. «Я Кира — теперь тебе это известно. Казни, расстреляй, убей, исполни свой приговор, как ты совершил бы его тогда, у машины, по приказу Эл испытывая меня». Лайт был связан с отцом слишком многим. В его раннем детстве папа был для него, кажется, самым родным человеком и непререкаемым авторитетом: Лайт часто играл с подаренным им детским оружием и «вычислял» его, когда тот притворялся опасным убийцей, а может быть, действовал с ним сообща, если папа играл роль союзника. Лайт хотел идти по его стопам: стать полицейским, защитником, чтобы всегда оберегать безопасность мамы, Саю, своей семьи. Лайт верил, что, как говорил отец, справедливость возьмёт своё. Что быть честным и смелым, судьёй самому себе, иметь неколебимый дух, хранить верность, закон и порядок — вот кодекс их рода, семьи, кодекс каждого, кто не теряет себя. А потом мама оказалась в критическом состоянии — она давно находилась в больнице, и папа с Лайтом и Саю накануне приехали к ней, а затем его в срочном порядке вызвали на работу. Маме вдруг стало ещё хуже; мама бредила, мама тянула к ним слабые руки, долго звала папу, только тот не отвечал, не брал трубку, и врач передал просьбу срочно приехать на место его службы. Лайт до сих пор чётко помнил, как она умерла. Кроме них с Саю, рядом с ней не было никого. Кроме них с Саю, никто не мог слышать её последних слов и держать её за руку. Служба, закон, справедливость стали отцу неодолимым препятствием к ней. Обличая зло, отец не защитил, не услышал, не спас её. Он пришёл слишком поздно — и Лайт так и не смог ему это простить. Время шло. Лайт стал старше, и мир перестал разделяться на справедливость и беззаконие без каких-либо полутонов. Сотни тысяч преступников оставались безнаказанными, и их имена ежедневно освещались по телевидению. Бездушный убийца мог получить недостаточный или условный срок и впоследствии освободиться, чтобы продолжить свои преступления. Того, что делал отец и его коллеги, всегда было ничтожно мало. Отец не мог изменить этот мир — и не смог оказаться рядом с самым близким ему человеком, когда тот умирал. Лайт больше не видел его примером и ориентиром и не хотел продолжать его путь. Его папа остался забытым воспоминанием далёкого детства. И всё-таки где-то внутри ещё существовала потребность видеть его одобрение: как бы то ни было, его идеи оставались неким моральным компасом, даже если когда-то указали неверный путь. Лайт был разочарован в работе полиции и в том отцовском поступке, когда он выбрал свой долг, а не свою семью, но всё же украдкой принимал его за человека, который сформировал его личность и на которого он когда-то равнялся. По-своему Лайт пытался быть — или выглядеть — тем, кого отец не осудил бы. Поэтому, даже став Кирой, Лайт до сих пор ощущал иррациональный страх ненависти, презрения, разочарования в его глазах. Может быть, Лайт предпочёл бы, чтобы, сражённый Кирой, отец погиб, но и в самый последний миг всё ещё верил, что его сын невиновен. Для бога нового мира, каким он являлся, всё это, конечно же, было немыслимой глупостью. Сцена, когда отец снова взводил курок и стрелял, стрелял, стрелял, вгоняя в него всю обойму, а следом выстреливал и в себя, иногда приходила в кошмарах. …теперь Лайт стоял перед ним безоружный, едва представляющий, что говорить; в глазах против воли мелькнули слёзы, что-то скатилось вниз по виску, и Лайт правда не понимал, виной тому стало напряжение этой немой сцены, горечь нахлынувших воспоминаний, осознание неумолимости смерти или, может быть, всё это вместе. — Отец… — Доброй ночи, Лайт, — тот, сказав это без единой эмоции, направился в комнату, и его спина сгорбилась, будто изнутри выдернули хребет. Лайт стоял здесь ещё только мгновение, а затем тоже ушёл к себе, не до конца осознав, что на этот раз отец не пытался ни убить, ни арестовать его. Может быть, Эл сказал ему, что Лайт вскорости будет мёртв? В голове и сознании всё смешалось в одно: его рухнувший мир, несчастливый финал, неизбежность, бессилие; горечь и боль на отцовском лице, перепуганность Саю, холодное равнодушие Рэм и грохочущий смех Рюка; «а ещё ты был моим единственным другом», «если бы мы встретились при других обстоятельствах», «я должен найти в тебе человека», «ты единственный был по-настоящему равен мне, Лайт», «Лайт-кун вне его роли Первого Киры — очень талантливый, честный, удивительный человек», «всё в вашем мире когда-то находит конец». Ночь отступала, сменяясь его предпоследним рассветом. Лайт выдохнул, с силой провёл рукой по глазам, формируя план действий. Он должен поговорить с Мисой, сказав ей спокойно жить. Её сразу поймают, как только она вернёт себе воспоминания и вновь — неизбежно — проявит неосторожность, но, если Лайт так и не даст ей прикоснуться к тетради, он этим спасёт её. Он должен дать Миками распоряжение действовать в точности так, как тот действовал, несмотря ни на что. Таким образом, тот убьёт ещё немало преступников, что только на руку Кире, а затем Эл начнёт работать со своим списком пятнадцати подозреваемых, и, поскольку Миками не прекратит своих записей ни при каких обстоятельствах, не затаится, не попытается вести игру тоньше, найдя другого человека на свою роль, Эл его вычислит и поймает. Таким образом, арест и казнь Четвёртого Киры останутся лишь делом времени. Это единственный вариант, при котором риск смерти для Эл или кого-нибудь из команды, включая отца, минимален. На самом деле идея Киры как высшего правосудия, стоящего над человеком и обществом, в своём воплощении много сложнее, чем просто использование тетради ради своей любви, как это делала Миса, ради собственной выгоды, как убивал Хигути, и даже ради самой справедливости, как Миками безостановочно вписывал имена. Даже имея глаза шинигами, кто угодно один никогда с этим не справится; Кира не должен исчезнуть со смертью одного человека, сейчас понимал Лайт, чтобы построенный новый мир не разрушился в один миг. Может быть, чтобы создать эту преемственность, он должен был встретить кого-то, кто очень похож на него. Прежде всего, Кира не должен был относиться к кому-либо из людей с тем болезненным восхищением, как это делали Миса или Миками; Кира должен был обладать способностью делать шинигами своим союзником в той мере, насколько это вообще представлялось возможным; Кира как бог должен был интеллектуально превосходить всякого человека, как сверхзнаменитость — воздействовать на сознание общества, как правосудие — быть непреклонным и верным себе. Только времени в распоряжении Лайта оставалось ничтожно мало. Своим идеальным союзником и последователем он видел лишь Эл, если бы тот был на его стороне, а Второй и Четвёртый Кира в действительности являли собой только звенья в составе единой системы, но никогда не смогли бы возглавить её. Лайт должен был сделать для собственной миссии то, что ещё мог. Он написал Мисе о встрече, хоть, очевидно, сейчас она ещё спала; затем достал один из листов, хранящихся в комнате, в тайнике, где когда-то находилась тетрадь, и, включив новости в беззвучном режиме, записал пару десятков имён. Ни один процент вероятности не предоставлял шанса Кире построить свой новый мир, когда Лайт умрёт. Что-то внутри словно смотрело глазами отца с тенью бездумной надежды в них. Как Кира Лайт должен был защитить тех, кто нуждался в защите. Если его цель была недостижимой, то все безвинные жертвы на пути к ней становились бессмысленны, не имея какого-либо оправдания. Таким образом, какое-то количество преступников ещё будет убито им и Четвёртым Кирой, а затем группа расследования, возглавляемая отцом и действующая под руководством Эл, окажется победителем в этой борьбе. До встречи с Мисой, а затем разговора с Миками, до подведения этой черты и приведения в действие его последнего плана оставалось немногим более четырёх часов. Лайт, прикрыв глаза, всё-таки попытался уснуть, провалившись в условно реальный кошмар, где широкие чёрные крылья несли его в бесконечность песка и камней, неизменности, праха, безвременья.