О человеке

Четвёртый день с того момента, как Эл записал имя Лайта в тетради, наконец ускользал, рассеиваясь в темноте ночного города. Эл стоял у окна, погружённый в недавние воспоминания, и, хотя всё окончилось, сердце стучало в висках, а дыхание не было сколько-нибудь размеренным, чего он не наблюдал за собой множество лет. Когда больше не требовалось вести игру на острие лезвия, боясь неосторожно сорваться, эмоции переполняли его сознание, вытеснив холодный расчёт. Ниа невидимой тенью скользнула внутрь комнаты — его личной комнаты на одном из этажей над землёй, — но Эл услышал её шаги. Пожалуй, им правда следовало поговорить обо всём, и она это знала — и знала, что знал и он; Ниа присела на край дивана, всё ещё наблюдая за ним. — Что ты к нему чувствуешь, Эл? Эл ощутил некий толчок внутри — что-то, чему он не мог дать названия, только росло, как горячий ком, и становилось сложнее не позволять ему вырваться. Эл хотел бы услышать другой вопрос, на который он незамедлительно дал бы ответ, только Ниа прицельно попала в саму суть — по той причине, что её обучали Ватари и позже сам Эл, это было вполне объяснимо. Эл обернулся, столкнувшись с её взглядом; выдохнул: — Разве ты не догадалась? — и на её губах появилась слабая чуть удивлённая улыбка, как будто фрагмент пазла правильно встал на место, хоть это и виделось невероятным. — Он Кира, — сказала она, будто думая, что Эл мог об этом забыть. Кажется, практически с самого начала расследования мысли Эл вращались лишь вокруг этой теории, справедливо принятой за аксиому. Однако теперь она навсегда утратила силу. — Он был Кирой, — возразил ей Эл: уточнение определяло текущий порядок вещей и не могло быть отброшено как бесконечно малая величина. — Я не уверена, что… — Первый Кира не сделает более ни одной записи, — проговорил Эл, не дав ей закончить, и его голос исполнился твёрдости. — Его больше не существует. Мы не можем отождествлять его с личностью Лайта. — Его неспособность оставаться Кирой не снимает с него доказанной тобой вины, это ведь очевидно, Эл, — Ниа вздохнула. — Тетрадь?.. — Мы её уничтожим; я дам это распоряжение Ягами-сану и прослежу лично. Теперь мы точно знаем, что оба правила, в своё время обелившие Лайта и Аманэ Мису, поддельны, и, следственно, нам ничего не грозит. Что касается Четвёртого Киры, чья личность всё ещё не установлена, то… — У меня есть догадка, — призналась Ниа, — позволь мне заняться ей. Ты выглядишь… не вполне способным продолжить расследование эффективно. Эл бросил на неё взгляд, в котором промелькнуло чуть больше видимого раздражения, чем он бы того хотел. Ниа, конечно, была права, если судить объективно: расследование ещё не было завершено, и по воле Четвёртого Киры преступники продолжали умирать; требовалось подойти к этому, исключив любые неточности в предпринимаемых действиях, чтобы вычислить одного среди пятнадцати (Эл был в этом уверен) и, что важнее, покончить с тетрадями шинигами в человеческом мире. Необходимо было уделить всё внимание и время оперативной группе и совместной работе в штабе, тогда как сейчас Эл должен был позаботиться о другом. — Я познакомлю тебя с остальными членами группы, — кивнул Эл. Ниа уже была представлена Ягами на тот случай, если Эл внезапно умрёт, чтобы тот мог доверять ей в расследовании дела Киры. — Официально я буду вести расследование от имени L? — уточнила Ниа; в её глазах что-то блеснуло, и Эл идентифицировал это как удовлетворение сложившейся ситуацией. Что же, теперь Ниа выпала роль преемника, а не только помощника и наблюдателя, и, без сомнения, она должна была справиться с ней, в точности как она справилась бы, если бы Кира убил Эл. — Ты заменишь меня, верно, — Эл, шагнув ближе, с ногами забрался на диван. Его взгляд всё ещё не был в достаточной степени сконцентрирован. — Я полагаю, что вскорости сам вернусь, но сейчас не могу загадать наперёд, сколько времени будет необходимо. Ниа коснулась руки Эл, опущенной вниз, привлекая его внимание. — Времени, чтобы быть с ним, а не позаботиться о себе, ведь так? — в её тоне не слышалось осуждения, но эта мягкость была обманчива: Эл прекрасно знал, насколько сейчас Ниа не разделяла его потребности и не поддерживала его действия во всём, что касалось Первого Киры, пускай и бесследно исчезнувшего. — Это две стороны одного, Ниа, и первое порождает второе, — проговорил он убеждённо. — Теперь расскажи мне, — попросила она, не отводя глаз; может быть, отступая от неотвратимой дискуссии, какая непременно бы началась и ни к чему не привела. — Расскажи, как ты заставил тетрадь не исполнить написанное. Не пытайся сказать, что тетрадь не была настоящей: тогда сам Кира уж как-нибудь убедился бы в этом, раскрыв твой обман. Эл улыбнулся одним краем губ: стало быть, Ниа сама догадалась, как он и предполагал. Может быть, при других обстоятельствах он предложил бы ей решить эту задачу самой, однако сейчас, когда Лайт, обессиленный, спал в той комнате, что была предоставлена ему на время расследования на случай необходимости, а сам Эл едва мог прийти в состояние прежней неколебимости и отстранённости, рациональнее было раскрыть карты, не пытаясь играть. — Я хотел показать Лайту, что, как и все, он уязвим и отнюдь не всесилен, — начал Эл несколько издалека. Возвращаясь к тому дню, когда замысел только формировался в его голове, а звон колоколов в сознании лишь нарастал, Эл теперь понимал: всё удалось лишь потому, что он знал Лайта почти в совершенстве — и тот ещё мог обернуться, на что Эл надеялся. — Я хотел просто столкнуть его с неотвратимостью смерти, дав время всё переосмыслить. Тетрадь стала для этого идеальным средством, к тому же предельно знакомым ему самому. Его зафиксированное признание, нить, ведущая к Мисе или Четвёртому Кире, — сопутствующие цели, однако ни одна из них не была ключевой. — Даже уверившись в том, что умрёт, он мог действовать совершенно иначе, — возразила Ниа не раздумывая. — Ты настолько ходил по краю, что… — …хватило бы малейшей неосторожности или ошибки, — продолжил Эл, — но, чтобы оказаться убитым Кирой, всегда достаточно любого просчёта. — Итак, ты… Что ты сделал, Эл? — Ниа не стала как-либо комментировать выбранную Эл конечную цель; Эл и без этого знал, что на его месте она продолжала бы искать доказательства, а зайдя в тупик, действовала бы не в пример радикальнее и на самом деле использовала тетрадь, ничуть не задумываясь о спасении, возвращении, искуплении главного подозреваемого во многих сотнях убийств. — Конечно, вначале я думал о единственной поддельной странице внутри тетради, изъятой у Хигути, но в таком случае Лайту достаточно было бы её обрывка, чтобы выявить подмену; уж в том, что Лайт постарается проверить тетрадь, не могло быть сомнений. Таким образом, вся тетрадь до одного листа должна была быть настоящей. Единственный способ оставить в ней запись так, чтобы она не сработала или чтобы сработала по-другому… — Несовпадение видимого с реальным? — проговорила Ниа, нахмурившись: Эл максимальным образом подтолкнул её к ключу, который на самом деле был очень простым. — Разумеется, — Эл улыбнулся ей, как и всегда, когда Ниа была проницательна, но сейчас она только корила себя, что догадалась так поздно. — Я только боялся, что Лайт и сам придёт к этой мысли. Тогда как Кира он лишь разозлился бы и никогда не открылся. Мне повезло, что на складе в тот день я услышал слова, равносильные его признанию, однако на стадии планирования я ещё не мог знать, будут ли они сказаны. — Выходит, на самом деле в тетради было записано не то, что увидел Лайт, — Ниа немного сощурилась, обобщив то, что узнала. — Какой-то фрагмент записи должен был стать незначимым или добавиться, изменив суть. Только… что бы ты ни добавлял, его имя уже было записано, — Ниа подняла на него глаза. — И притом записано твоей рукой, чтобы Лайт не усомнился в том, что это сделал именно ты. Как ты?.. — Если записать в тетради, скажем, имя преступника и в качестве обстоятельств его смерти указать, что за миг до сердечного приступа он напишет на любой доступной поверхности… — …имя Лайта и отведённые ему четыре дня… — …тогда умрёт только преступник, — утвердительно кивнул Эл. — По крайней мере, было наиболее логичным предположить, что те слова, что являются предсмертным действием, установкой, пускай и содержащие другое имя, останутся лишь установкой. Однако, остерегаясь того, что тетрадь всё равно распознает имя Лайта даже взятым в кавычки и убьёт и его, я вставил между его фамилией и именем несколько ничего не значащих иероглифов. Таким образом, на самом деле в тетради значилось, что заключённый Исихара Тэкеши (этот самый преступник, серийный убийца) умрёт в течение нескольких минут, а перед смертью напишет: «Ягами-пара случайных символов-Лайт умрёт от сердечного приступа через четыре дня, в такой-то срок». Сразу после я связался с местом его заключения и потребовал незамедлительно предоставить сведения о новых жертвах Киры, если такие случились. К данным о гибели Исихары прилагалось фото, где своей кровью на стене он сделал запись, в которой четыре дня и время «смерти» Лайта были указаны верно, а вот его имя — с ошибками, видимо, потому что Исихара не мог знать, как оно пишется правильно. Вследствие всей этой комбинации Лайт остался жив, как ты можешь понять. Ниа смотрела на Эл немигающим взглядом с немного расширившимися зрачками. В конце концов она моргнула и подтянула колени к груди (очень напомнив этим самого Эл), обдумывая услышанную информацию; спросила: — Насколько я понимаю, та часть записи, которую не должен был увидеть Лайт, была сделана чем-то вроде… исчезающих чернил? — Наоборот, — поправил Эл, — хотя вначале я действительно опробовал именно их: так было бы максимально надёжно. Однако написанное никак не менялось со временем; вероятно, неизвестный науке материал, из которого изготовлена тетрадь, нейтрализовал главную особенность их действия, что, впрочем, в сравнении с самим существованием шинигами вовсе не удивительно. Поэтому я использовал изначально неразличимые, которые можно увидеть при определённых условиях (в данном случае — обработав бумагу проявителем). К моему облегчению, тетрадь не проявила их самовольно в тот самый миг, когда они были нанесены, а сделанная ими часть записи не оказалась недействительной (иначе тетрадь просто убила бы Лайта, посчитав значимыми только видимые слова). Я последовательно вписал в тетрадь имя Исихары, назначил ему условие смерти и затем обычными чернилами записал фамилию Лайта, затем невидимыми — исказил её, затем снова обычными — имя и срок. Я подумал, что, пусть Лайт и догадается, у него не будет столько времени наедине с тетрадью, чтобы исследовать ту самую страницу и подобрать средство, которое проявит скрытую запись. — И это… сработало идеально? — негромко произнесла Ниа, будто не совсем веря в это предположение. — Как ты мог точно знать, что предмет из иного мира подействует по твоему плану: один из записанных умрёт, а другой выживет; что не умрёт другой или они оба? Здесь недостаточно одной только логики, Эл. Всё могло пойти совершенно не так. Эл едва различимо выдохнул, опустив глаза. Ниа вновь говорила о самом существенном. Разумеется, без подтверждения на практике все построенные Эл теории касательно влияния на тетрадь симпатических чернил (как и самой тетради на них) оставались только непроверенными гипотезами. — Эксперимент дал необходимый мне результат. Я записывал имя Исихары Тэкеши, точно зная, что это никак не коснётся Лайта. При всей проницательности Ниа и её остром уме ей понадобилось время, чтобы понять. — Ты экспериментировал с тетрадью, проверяя её на преступниках, как… как Кира?! Мягкий и тихий голос стал грубым и резким, как будто принадлежал совершенно другому человеку. Над Эл возвысилась тень, но ему не требовалось смотреть на неё, чтобы определить суть неожиданных перемен. — Скольких же ты убил, уподобившись обезумевшему маньяку? Всё-таки не сумел устоять перед искушением самому использовать тетрадь смерти? — Прекрати, Мелло, — холодно оборвал он. С силой надавил ей на плечо, заставляя сесть, и поднялся сам, контролируя каждое её движение, каждый взгляд. Личность Мелло вырвалась, поскольку Ниа не справилась с собственными эмоциями, и в этом отчасти была вина Эл, в котором она прежде видела наставника, гения, авторитет, а не копию Киры; теперь Эл требовалось дождаться возвращения Ниа, потому что действия её альтер эго всегда были непредсказуемыми и нередко — безжалостными (хотя такой могла быть и сама Ниа, её холодный ум превосходил порывистость Мелло и неудержимый огонь её глаз). — Скажи мне, — она прожигала Эл озлобленным взглядом, и пускай была практически придавлена им и вжималась в спинку дивана. — Я делал это вынужденно, Мелло. — Скажи мне! — она попыталась освободиться, но Эл не позволил ей. — Если так хочешь. Двое преступников требовались, чтобы проделать с ними всё то же, что я задумал касательно Исихары и Лайта. Я написал первую часть невидимыми чернилами, а другую (с вкраплением невидимых между фамилией и именем) — обычными. Первый преступник умер, а второй выжил, что подтвердило истинность моих рассуждений. Если бы вместо первого умер второй, это значило бы, что запись в тетради обязательно должна быть видима невооружённому человеческому глазу, что всё усложнило бы; смерть двоих одновременно не имела смысла. Чтобы проверить контакт самих чернил с тетрадью, достаточно было на предварительно вырванном листе написать что угодно, так что в этом случае не было жертв. — Ты мог бы записать невидимыми чернилами лишь лишние символы в имени Лайта, — отрезала Мелло, едва выслушав объяснение. — Тогда тетрадь никого не убила бы. — Играть с шинигами, используя их тетради не по назначению, небезопасно, — Эл чуть качнул головой. — Я почти сразу исключил такую мысль. В данной записи, не призванной кого-либо убить, содержалась бы умышленная ошибка, допущенная другим средством, и кто знает, не исполнила ли бы тетрадь «приближение» к Лайту, отбросив её. В любом случае, остановись я на таком варианте, также потребовалась бы предварительная проверка. Мелло вдруг некрасиво, холодно рассмеялась. Эл просто ждал, пока она прекратит. — Честно сказать, я не знаю, как это сработало; как твой несчастный Лайт, ещё оставаясь Кирой, покорно принял свою судьбу и ждал истечения последних секунд, а не пытался перерезать тебе горло просто из мести — ну, знаешь, око за око? Ты должен был просто убить его, записав в тетрадь по-настоящему, и твоими усилиями Кира бы правда исчез. Вместо этого ты принёс в жертву двух человек, ты использовал тетрадь смерти, защищая чудовище, против которого всё это время сражался, и ты отстраняешься от дальнейшего расследования и поисков Четвёртого Киры, чтобы заботиться о его безопасности. Кира может вернуться вновь, когда ты потеряешь остаток рассудка, охваченный чувствами, — я никогда не поверила бы, что нечто подобное в самом деле когда-нибудь осуществится. — Ты скрывалась на складе и слышала весь разговор, Ниа, — Эл умышленно не использовал имя Мелло при обращении к ней, чего она, Эл знал, не переносила. — Тебе прекрасно известно, что, осознав, что его смерти всё-таки не предвидится, Лайт отказался от владения тетрадью. Он больше не Кира, и, если когда-нибудь тетрадь и попадёт к нему в руки, он к этому не вернётся. — Кира — убийца, и на его руках кровь сотен жертв, слёзы тысяч людей, потерявших родных или себя самих, только ты больше не можешь судить о нём здраво, — проговорила Мелло хрипло, запрокинув голову вверх. — И это настолько невероятно для тебя, Эл, насколько же тривиально для всех остальных. Знаешь, в погоне за проверкой тетради, в которой ты записал его имя, он мог убить и отца. Он пытался убить тебя с помощью силы Четвёртого Киры, в то время как ты разрабатывал свой гениальный план по спасению его души. Это так безрассудно и глупо. — Если бы Ягами-сан был убит Кирой в течение этих четырёх дней, я действительно был бы ответственен за эту смерть. И ещё я боялся, что бог смерти, в то утро присутствовавший в штабе и наблюдавший за мной, мог сказать Лайту о моих действиях; но, по всей видимости, это не было в интересах Рэм. Шинигами лишь оберегала Аманэ Мису, а в Лайте-Кире могла видеть для неё даже угрозу. — Послушай, Эл… — проговорила Мелло спокойнее, тише, уже не пронизывая его насмешливым, почти снисходительным взглядом. — Хватит. Сейчас ты отыщешь Четвёртого Киру или выйдешь на его след — и, конечно, позволишь Ниа вернуться. Хотя, я уверен, она сама с лёгкостью сделает это… — Я здесь, Эл, — откликнулась Ниа, открыто взглянув на него. Эл отступил, позволяя ей свободно передвигаться. — Прости, — она, верно, имела в виду передачу контроля над собственными действиями и сознанием Мелло и попыталась объяснить: — Тот факт, что ты сам записывал в тетради имена преступников, ещё и не получив на это согласия, а просто списывая эти смерти на Киру… — Это было вынужденной мерой, Ниа, — повторил Эл вновь. — Если следовать твоему плану, — кивнула она задумчиво. — Какой он теперь? — Полагаю, что ты сейчас не о расследовании, — Эл прошёл от дивана к окну, до входной двери, а затем вернулся обратно. — Я не знаю. Не знаю, как именно это реализую, — добавил он, ловя в глазах Ниа понимание: она догадалась, о чём он сейчас говорил. — Но я никуда его не отпущу. Речь, очевидно, велась о Ягами Лайте, и они оба понимали это со всей ясностью. …Лайт просто ждал назначенного ему, уронив голову на сложенные на коленях руки и ничего больше не говоря Эл. Имело ли смысл цепляться за последние две, три секунды? Тишина погружала сознание словно бы в сон — Эл и сам ощущал это. Эл не мог первым её прервать, Эл не мог ничего разрушить и потому и сам не шевелился — только чувствовал всё ещё исходящее от плеча Лайта живое тепло, пусть и слабое, как огонёк на ветру. Иррациональный страх, что вот-вот всё закончится, почему-то преследовал и его, хотя это было совсем не логично. Хотелось покончить со всем этим, чтобы начать что-то новое, только Эл не представлял, что сейчас почувствует Лайт и как он пожелает распорядиться своей вновь обретённой жизнью. Эл осознанно не думал о тех вариантах, где Первый Кира снова скрывался, уничтожая бесчисленные сотни людей, или снова стремился расправиться с ним навсегда. Может быть, это было побегом от наиболее вероятной реальности, но Эл ощущал его рядом и больше всего не хотел возвращаться к смертельной игре. Лайт поднял голову медленно, будто очнувшись от долгого сна. Обернулся; Эл ждал его слов или действий, реакции, чего угодно, почему-то задержав дыхание. Лайт просто всматривался в лицо замершего перед ним, а затем протянул одну ладонь, чтобы коснуться всклокоченных чёрных волос, будто ища подтверждения, что они оба не умерли, оказавшись теперь в небытии. — Лайт… — Эл хотел что-то сказать, но мысль исчезла, оборвалась, как будто и составляла одно только имя. — Я… — кажется, Лайт в какой-то мере разделял его состояние. Эл осторожно подался немного вперёд, боясь и ожидая возвращения безумных слепящих огней в его глазах. В конце концов Лайт первым отвёл взгляд, болезненно-искренне рассмеявшись. Эл мог точно сказать, что никогда не видел его настоящей улыбки, за исключением того времени, когда Лайт не был Кирой; Эл тронул его за плечо, призывая поднять глаза. — Что я упустил? — проговорил Лайт на выдохе, не отстраняясь. — Твою неспособность увидеть истину, — туманно и неоднозначно ответил Эл, но, может быть, Лайту было достаточно и этих нескольких слов, чтобы самому всё понять, пусть и не в этот же миг. — Значит, ты… — Очевидно, что мой план состоял в большем, нежели просто устранить Киру или выйти на его преданного поклонника, — Эл удерживал его рядом с собой или сам цеплялся за ощущение безопасности и желаемого финала, когда Лайт не пытался сбежать, или броситься на него, или воспользоваться своей силой. — Ты правильно это определил, пусть и руководствуясь в большей степени необоснованным отрицанием и на самом деле рассматривая спасение лишь как едва существующую вероятность. — Ты на самом деле мог… — Я хотел услышать тебя, — и вернуть, мысленно продолжил Эл, навсегда оградив от потусторонних существ и предметов. Сейчас они оба достигли черты, где совсем размывались границы между двумя сторонами их противостояния. Всё, что Лайт рассказал Эл перед своей предполагаемой смертью, и всё, что Эл рассказал ему в ответ, позволило им до предела друг друга узнать, проникая в чужое сознание ещё глубже; поражение одного из них в их борьбе было логичным и неотвратимым финалом, но действия Эл привели к тому, что исход игры сохранил жизнь им двоим. Возобновление этой игры со всей её точностью, филигранностью, непримиримостью после всего, что случилось, едва представлялось возможным для Эл, теперь прекрасно знающего, кто скрывается под именем Киры, со слов самого Лайта. Пожелай Лайт расправиться с Эл и исчезнуть, его последующее сражение с Ниа не станет ещё одной интеллектуальной схваткой, а только преследованием конкретного человека и его устранением. Наверное, что-то подобное в эту секунду пришло в голову и самому Лайту, вдруг притянувшему Эл совсем близко и тихо спросившему: — Что теперь, Рюга? — куда-то ему в плечо. Эл просто пытался продлить то, что он ощущал, сколько мог. Очень естественно было коснуться в ответ, и он сомкнул руки за спиной Лайта, как будто между ними никогда не стояло взаимных обещаний скорейшей смерти и казни, как будто они всегда оставались на одной стороне, будто Лайт так и не восстановил воспоминания, а может быть, никогда не имел их, и сам привязался к Эл. Узнав Лайта таким во время поиска Третьего Киры, Эл хотел, чтобы это и было реальностью, хоть понимал, что, конечно же, Лайт не утратил роль Киры без права вернуться к ней. Эл смотрел сквозь пространство, сцепив руки крепче и чувствуя, как напряжение постепенно рассеивалось, как уходящий кошмар. Кажется, Лайт до сих пор ждал ответа, но разве он не был совсем очевиден? — Теперь мы поймаем Четвёртого Киру. Я склонен считать, что уже скоро всё будет кончено. Вторая тетрадь попадёт к нам, и мы уничтожим их обе, а шинигами отправятся в свой мир, и более мы не увидим их — или когда-нибудь всё повторится, но я хочу верить, что второй вариант никогда не наступит. Такое оружие не должно находиться среди людей. Лайт поднял голову, безмолвно пытаясь добиться того, о чём он на самом деле спросил и о чём Эл сознательно умолчал; Эл чуть улыбнулся, поймав его взгляд, исполненный настойчивого нетерпения. — Я бы хотел, чтобы мы встретились при других обстоятельствах, — повторил он собственные слова, сказанные здесь же, на складе, когда, провернув план с неправильной записью, он наконец получил доказательства. — Это нисколько не изменилось, Лайт. — Только я всё ещё Кира — и прошлого не изменить. — Это прошлое можно стереть, — возразил Эл, — и то, что исчезнет с ним, не сможет иметь в настоящем никакой силы. Эл до мгновения помнил, как Лайт негромко окликнул Рэм — и та словно соткалась из воздуха, глядя на них двоих без какой-либо эмоции; как Лайт и не пытался смотреть на неё, а Эл удерживал его взгляд с молчаливой поддержкой; Эл помнил, как Лайт сообщил ей, что это не план Киры и что скоро тетрадь будет уничтожена, а затем отказался от права владения, глядя на Эл как на что-то единственное, что оставалось для него точкой опоры. Эл будто бы заворожённо смотрел, как растерянность, обречённость и крах того, во что Лайт так верил и к чему шёл, его смирение и осознание, что в своей миссии он оступился, принятие им любого решения Эл развеивались, словно горсть тающего песка. Что-то исчезло и что-то переменилось, и горечь осталась лишь тенью в сознании Лайта, который никогда не был Кирой. Он обернулся, пытаясь проследить за взглядом Эл, на секунду устремившимся куда-то в пустое пространство; нахмурился, ничего там не увидев: — Рюга? — Я верю тебе, — Эл сжал его ладони в своих. Лайт, конечно, теперь смотрел совершенно непонимающе: до этой минуты их разговор полностью концентрировался вокруг того, о чём Лайт теперь не имел представления. — Я не должен был искать доказательств таким способом — якобы отмерив тебе только несколько дней и этим самым пытаясь вывести на обиду, злость и признание; близость смерти кого угодно способна свести с ума и толкнуть к краю — но я рад, что мои подозрения не подтвердились. Лайт тяжело дышал, всё стараясь развеять туман в голове, понимал Эл, но у него ничего не выходило. Рэм больше не было здесь, и они оставались вдвоём, не считая Ватари и Ниа, чьё незримое присутствие позволяло Эл быть уверенным, что Лайт, ещё Кира, не предпримет попытки ему навредить. Эл потянулся вперёд, замирая лишь в нескольких сантиметрах от встревоженного лица: — Твоё состояние потери контроля и равновесия — только следствие того, что мои методы были неоправданно жестокими по отношению к тебе как человеку, Лайт. Я видел в тебе Киру и слепо следовал этой теории, не признавая возможность ошибки. Четыре последних дня ты был уверен, что ты умрёшь, и лишь теперь прошёл эту проверку. Я… — Рюга, — прервал его Лайт, обессиленно выдохнув. — Скажи, после этого разговора, когда я открылся тебе до конца и рассказал всё, что знаю, всё, что определяет меня, ты на самом деле не… — Ты не можешь быть Кирой, Лайт, — Эл, больше не вынося недосказанности в собственных действиях, коснулся скулы, щеки, уголка губ, и Лайт удивлённо и… счастливо? — не давая ему отстраниться, сам задержал последнее прикосновение, целуя совсем легко. — Ты тот, кто, как и твой отец, борется против него; ты мой единственный друг и… — И? — переспросил Лайт, одной рукой перебирая мягкие чёрные волосы, весело глядя на Эл: — Знаешь, дружба в твоём понимании несколько… переходит за рамки. — Лайту известно, что я отнюдь не настолько силён в социальном взаимодействии, чтобы знать тонкости… Лайт, осмелев и, наверное, свыкшись со всем этим в достаточной степени, просто прервал Эл очевидным способом, и тот нисколько не возражал. — Сколько мы здесь сидим, Рюга? — спросил он минутой-другой позже. — Стоит вернуться в штаб и сказать всем, что ты наконец снял с меня подозрения, а ещё заняться поисками… или, может быть, он Первый Кира и есть? Знаешь, мне кажется, что теперь даже отец убеждён, что я… — Лайт, как всегда, прав в своих выводах по меньшей мере касательно нашего возвращения, — Эл поднялся на ноги, и Лайт последовал его примеру. — Мне нужно связаться с Ватари, и он отвезёт нас. Затем Эл действительно сделал звонок, и они с Лайтом без промедлений добрались до гостиницы; вопреки стремлению Лайта не откладывая включиться в поиски Киры (он знал, что почему-то отсутствовал последние пару дней, а ещё хотел избавиться от ощущения, что упускает и напрочь забыл что-то очень существенное), Эл отвёл его в предназначенный для него номер и уговорил отдохнуть хоть немного. Лайт вскоре уснул, а Эл вернулся к оперативной группе, коротко дав Ягами понять, что сейчас всё в порядке и скоро он даст более детальные инструкции, которым необходимо будет последовать. «Лайт жив», — ответил он одними глазами на очевидный немой вопрос. Предстояло сказать ему ещё то, что его сын не является Кирой, и многое объяснить; предстояло сжечь первую тетрадь и отыскать вторую вместе с её владельцем и шинигами; предстояло закрыть это дело (он склонялся к той мысли, что мог передать это Ниа) и, может быть, попытаться логически обосновать то, что он чувствовал нескольким ранее, что отчётливым осознанием перехлестнуло его. И предстояло решить, каким именно образом по окончании расследования они с Лайтом не расстанутся, — впрочем, на этот счёт уже существовал ряд догадок и мыслей. — Я никуда его не отпущу. — Ты не останешься здесь навсегда, Эл, а Лайта удержат учёба, семья и… — Экономическое направление не принесёт ему никакого удовлетворения и не раскроет его потенциал. Если Лайт согласится, я сам обучу его необходимым вещам, и затем он сможет работать со мной, — голос Эл звучал до той степени твёрдо, что Ниа лишь выдохнула, отступая; на её лице можно было различить напряжение, даже словно бы сопротивление, только Эл не смотрел на неё, погружённый в свои мысли. — Настолько ему доверять, несмотря на… — Иногда этого не объяснить, — проговорил Эл, и сам желая понять что-то, что разрасталось внутри и вело к человеку, с которым он был связан последние несколько месяцев. — Иногда, не имея видимого логического подкрепления, это становится главной потребностью. С больше чем восьмидесятипятипроцентной вероятностью Эл знал, что Ватари не выступит ярым противником его идеи дальнейшей участи Лайта, хотя, без сомнения, скажет ему об опасностях и возможности непредвиденных рисков. Эл знал, что отец Лайта также вряд ли воспримет задуманное положительно и будет настаивать на необходимости для Лайта текущего образования и получении формального документа, что виделось Эл совершенно бессмысленным. Эл знал, что Ниа — и Мелло внутри неё — едва сможет спокойно принять это, но только Эл не мог просто покинуть страну и забыть о том, в кого всё ещё верил, даже когда последний процент вероятности его невиновности рассеялся, словно дым. Эл усмехнулся, подумав, насколько причудливо эта история соединяла в себе бесчеловечность обладателей тетрадей, невообразимое количество совершённых ими убийств и те чувства, которые существенным образом влияли на всё: то, что Миса испытывала к Лайту и ради чего она первоначально нашла и спасла его, ради чего оставалась ему верна; то, что шинигами испытывала к Мисе, во имя чего она угрожала Лайту, что убьёт его, подталкивая выстраивать планы вокруг безопасности Аманэ; то, что чувствовал сам Эл, поняв это только теперь, для чего он вписал в тетрадь имена трёх преступников, двое из которых умерли в установленный срок. Эл не мог точно знать, как сработает этот план целиком, и практически действовал наугад, но в конце концов Лайт сам шагнул к нему, отпуская несозданный мир, Лайт стал тем, кого Эл в нём искал, и теперь Эл оставалось быть рядом с ним. Эл стоял у окна, и на город опускалась глубокая ночь.