30 дней в одной комнате. Между любовью и смертью.

Кровавым сумраком разлился страх: Всё предвещало беды и несчастье, Приходит близкий друг во снах Замотанный в тряпьё ненастья. Он стоном, скрежетом по стенам, Я от него, он догоняет. Он ласковым воспоминаньем нежным Страх мне гвоздями в кожу загоняет. Страх, что свихнулся, Страх, что сгинул, Что не сберёг от чужих лап. Страх, что доверие я предал, И что ещё придёт во снах. Елейными словами хает, С улыбкой нежной убивает, любуясь на мой труп. Не слышу скорбь, не слышу хохот, Я слышу только плач его. Но не того, кто убивает, Того, кого я и не звал. Его я и не знал когда-то, Когда таблетками всю сущность убивал. А плач навзрыд, такой высокий, тонкий, Под кожу забираю сам, Стараюсь на подкорку мозга чужие записать слова. Но не помогут откровенья, Когда кладут небрежно в гроб. Когда любовник мой в забвении забыл, что он для всех лишь друг. И тот, мне раньше неизвестный, глядит с отчаяньем на нас: И на того, кто даже телу предан, И на того, кто близкого предал. Его оттаскивают, гроб горстями сыплют, А незнакомый рядом всё стоит, Он взять земли в ладони не решится, он верит, что ещё я жив. Стоят лишь двое: знамый и незнамый, Когда затихли гости похорон. Когда ушли отец уже и мама, Сквозь плёнку смерти слышу разговор: — Зачем ты отпустил его? — Чтоб было легче. — Зачем сам нож над головой вознёс? — Чтобы не мучился, как жалобная псина. Чтобы тебя не мучал, верный пёс. Стихом балую я свой мозг, Лёжа в палате бледно-жёлтой Любовник правда ножик надо мной занёс Не смертоносный, правда, лишь столовый. С чего решил меня не убивать? Не знаю, может ещё любит. Но вот судьба, как редкостная блядь, Его же этим чувством и погубит. Плевать мне на него, На откровенья. Мне не нужны совсем они. В моих глазах одно презренье, В его — безумия черты. Он волком воет по палатам, Хоть делать это должен я, Но на безумие я падкий И путаюсь в чужих кудрях. Нет, не любовь, Убогое влеченье. Не плотское, но пробуждает интерес, И если даже Бога нету, то этой ночью он воскрес. Как хорошо, что Женя лингвист. Как хорошо, что в рюкзаке удачно спрятана старая ашка ещё со времён свободы, когда Волков вычитал, что курение способствует похудению. Как плохо, что Антон не умеет держать язык за зубами и свои чувства в себе. Как плохо, что в Жене нихуя святого. Как итог: Антон, распластанный на кровати и пытающийся отдышаться, и Женя, красной ручкой пишущий что-то в блокноте, периодически с тяжким вздохом выдыхая ароматный пар. Ещё раз тихое «спокойной ночи». Волков на удивление быстро засыпает в кромешном мраке давно наступившей ночи. Видимо совесть его покинула вместе со святостью. Даже не хочется думать о том, как это произошло. Хочется только не прокручивать написанные строки как сон. Не получается. Весь следующий день красуется в блокноте чёрной ручкой: День суматошный, взбалмошный, ебаный. Незнамый раньше вроде ближе стал, Но нет, не духом и не телом даже, Он просто утром близко над душой стоял. И для него всё это что-то значит, От этого не легче на душе, Прости, воспользовался я тобою, мальчик, Надеюсь, не оставлю шрамы на руке. Мне тоже больно, но физически по большей части — Своя рука саднит, теряя былой шарм. Врачи допытывают, каждый озадачен, Но показушно лишь, для галочки в мозгах. Смочили чем-то и перевязали, А я опять иду к тому, кто разодрал. Твоя зелёно-красная там, с нами: Молчит, дыхание переводя. Старалась доказать, что я того не стою. Он не поверил, захотел скандал, Нож угрожающе блеснул под рукавом. Откуда он его достал? Девчонка косится: «Останови его!» А мне что толк от этой остановки? Я не стоп-кран, я пламя лишь зажгу, Впечатавшееся ему под корку. Он глянул на меня и замер: Не ожидал, надеялся тогда уйду, Но от меня отделается вряд ли, Пока живой встаёт он поутру; Она уходит, забирает нож, Молчим. Я не могу так долго тут стоять, Он жмётся к бледному, зелёному углу И хочет, кажется, мне о любви кричать опять. Но это тоже не любовь — Тупое увлеченье. И у него я тоже попрошу прощенья, И он простит, не станет гнать истерик: Второй уж год пошёл, как всё забыл. Простить простил, да отпустить не может, И правильно — я тоже не могу. Как два безмозглые вельможи, Бескомпромиссно преданные королю; Но кто король, а кто слуга не знаю, Он вроде мне бразды правленья отдаёт, А я, покорнейшим живя вассалом, Всё в ту же стену загнанно туплю. Ты появляешься так невпопад, но слава Богу. Утаскиваешь от него. Он всё стоит. Бубнишь про время, я часов не наблюдаю. Но не счастливый, просто их забыл. Ты говоришь «люблю», А я — «давай попозже», Валю всё на усталость, недосып. Ты понимающе киваешь и ложишься. Моё же сердце со «спокойной ночи» вниз летит.

Записки сумасшедшего. Антону и немного ситуации. Написано во мраке.

И жирная, агрессивная точка, с истерическим, но тихим психозом вырывающаяся наружу. Женя надеется, что затяжек в электронке хватит на сегодняшнюю ночь.