По-разному

      Невозможно не влюбиться в глаза, если они такие.       Я видел в твоих мир. Я ходил по твоим лесам между твоих деревьев, я дышал их воздухом. Я видел на полянах оленей, они ели мох, такой же бирюзовый, как твои глаза. Я лежал на твоей траве под твоим всегда пасмурным небом, не сбегал, чтобы меня не нашли — поселился там, где всегда висели туманы. Я вдыхал их, потому что это было дыханием твоего леса, это было твоим дыханием.       Хосок значит холод. Я знал, что твои глаза холодные, простуженные бирюзовым до самого дна, знал, что в твоих лесах зябко и сыро из-за вечных туманов, но я снова приходил, и мне не было холодно. Наверное, это моя толстовка меня спасала. Та самая, чёрная, которую ты сжимал в кулаках, намереваясь никогда не отпускать, и за которую ты так цеплялся, когда твои руки начали соскальзывать. Та самая, в капюшоне которой прятался мой страх.       Невозможно не влюбиться в глаза, если они такие, как у тебя.       У меня не было шансов. Я бродил среди твоих туманов, меня не было видно в этой густой дымке над бирюзовым и голубым. Я не знал, куда я иду и когда остановлюсь и отдохну, но продолжал идти. У меня намокала одежда от росы на твоих голубых мхах, но мне не было холодно. Я чувствовал, что пропитываюсь твоим лесом, а он принимает меня.       Наша реальность совсем не вязалась с той, в которой тогда поселился я. Несуразно рядом с дымчатым белым и бирюзовым выглядел серый мокрый асфальт, уродливо — тени под глазами. Уродливые чёрные следы от шин и уродливые пластиковые пакеты после хвойного бледно-зелёного. Уродливые решётки, лужи и уродливые сигареты в твоих пальцах. Всё было несуразным и ненужным. Кроме тебя. Твои руки оставались по-прежнему самыми красивыми даже с этими уродливыми сигаретами, твои глаза были моим миром даже с синяками из-за плохого сна. Твои волосы оказывались самыми яркими даже под серым капюшоном толстовки.       Я чувствовал, как мох под моими ногами всколыхнулся, как будто лес превратился в мягкое бирюзовое море, когда я осмелился предложить вместо сигарет свои руки. Мои ладони постоянно мёрзли и были меньше твоих, но ты сжимал их в своих и прятал в карманах своей толстовки, когда я тебя обнимал.       Хосок. Твоё имя значит «один». Я знал, что в твоём лесу никого нет, но никогда не чувствовал себя там одиноким. Я сливался с твоим туманом и проваливался в твой мох, я исходил твой лес и понял, что он бесконечен, я отдыхал среди твоих оленей и видел твоих птиц — стаю чёрных точек, пролетавших мимо. Я влюбился в твои глаза и знал их цвета так, что стал в твоём лесу видеть себя.       Я говорил, что никогда не заблужусь. Что как бы ни ходил, всегда буду в безопасности в твоих глазах, всегда выйду туда, где смогу отдохнуть. Это твой лес помогал мне. Это мой мир принял меня.       Заблудился. С мокрыми ногами и влажными волосами, с румяными от мороза щеками, всё в той же чёрной толстовке с капюшоном, остановился посреди поляны. Я долго не хотел понимать, что лес всё-таки оказался морем. Знал, что там не потеряюсь, и поверил только тогда, когда над моей головой сомкнулись бирюзовые волны, мягкие и мокрые. Их лакали олени, но я понимал это только по их силуэтам по ту сторону воды.       Моё имя Мин Юнги, и если внутри меня и есть море, то оно откликается только тебе. Я почувствовал его впервые, когда ты назвал меня по имени. Оно ударилось волнами о рёбра и рвалось к тебе, но не смогло вырваться из тела.       Я чувствовал его, когда тебе стало мало моих ладоней, потом моих объятий, потом губ и глаз. Я знаю, что море внутри меня хотело тебе помочь. Оно всегда было тёплым, подозреваю, как раз для тебя, и оно рвалось согреть твои леса и туманы, твоих оленей и птиц. Но оно не могло вылиться и нестись к тебе, оно только плескалось внутри меня, било о грудную клетку штормами до сильной боли, молило о выходе, когда я чувствовал его в горле и в уголках глаз, пока твои олени замерзали, твой мох покрывался инеем, а туманы впитывались в мою одежду. Приближалась зима, и никто не знал, как с ней справляться.       Но я продолжал жить в том мире, упрямо бродил между бирюзовым деревьями, клацая зубами, кутался в толстовку, больше не лежал на траве, но даже не думал уходить, только море внутри меня всё чаще и чаще шумело и почти не успокаивалось.       Я потерялся в твоих глазах, когда стало понятно, что зима не вечная. Утонул в бирюзовом море, потеряв возможность приходить в свой мир. Голубые ели заслонили мне проход, и специально для меня натянулся лёд на твоём бирюзовом море. Я знал, что там, внутри, всё хорошо, что всё налаживается, только меня уже не ждали.       Я видел зрачок и бирюзовую радужку, знал, какая в твоих глазах глубина, но тебя уже не было рядом.       И тогда моё море наконец вырвалось. Таким потоком стремилось к тебе, что покалечило моё тело, а теперь со всей силой топит меня, потому что ты слишком далеко. Теперь я едва-едва держу голову над водой и потихоньку вдыхаю море, только, в отличие то твоего, его цвет не бирюзовый, а самый синий. Самый глубокий.