Настоящий

— Что это значит — тебе рассказал об этом Роберт Баратеон? — переспросила Кейтилин. — И что именно ты узнал? И… почему ты вернулся без предупреждения? — Я мчался почти без остановки так быстро, как только смог — Эддард быстро прикоснулся к ее руке в знак приветствия, не имея времени на что-то большее. — Некогда было предупреждать, к тому же, я верно догадался, что письма могут быть перехвачены. Впрочем, я надеялся… надеялся, что успею вовремя. Что успею все предотвратить. К большому сожалению, путь из столицы на Север слишком длинен. Он подошел к Джону и положил ладонь на его мокрый от пота лоб; тот застонал и повернул голову, но не открыл глаз. — Отец, мейстер сказал, что Джон умрет, — сказал Робб, будучи не в силах держать это в себе. Частью души он все еще надеялся, что отец сможет предотвратить неминуемое, исправить все своим неожиданным появлением. Тот нахмурился и вопросительно посмотрел в ответ: — Неужели нет никакой надежды? Я не могу в это поверить. Джон никогда не был слаб. Я уверен, что ни ядом, ни ранами его не так уж просто заставить уйти. — Я знаю, что Джон Сноу силен, — согласился мейстер. — Но также я знаю, что от этого яда погибали почти все, и выживали лишь те, кто получал совсем небольшую дозу, не сравнимую с той, которая досталась Джону, который, к тому же, был ослаблен болезнью, — при упоминании об этом Эддард недоверчиво покачал головой: — Болезнь в такое время… кажется слишком подозрительной. Едва ли это было совпадением. — Конечно, не было! — с готовностью воскликнул Робб. — Сейчас это очевидно, но тогда… хоть я думал так поначалу, но потом… это показалось таким легко объяснимым, и… — он вдруг понял, что отец почти ничего не знал о том, что случилось, и слова потекли из него быстрее, чем он мог успеть их хоть сколько-нибудь обдумать: — Это моя вина! Мейстер Лювин говорил с самого начала! Я должен был поверить… Но я ни за что бы не подумал… я не понимаю… не понимаю… И все равно я виноват больше, чем кто-либо другой!.. — в последний отчаянный крик он, казалось, вложил все свои мучения, и страх за жизнь Джона, и его так и не услышанные вовремя слова Робб, не оставляй меня здесь. Он был уверен, что эти слова будут преследовать его до конца жизни. Однако Эддард покачал головой. — Даже не знай я правды, я был бы уверен, Робб, что во всем случившемся нет твоей вины. Но, если хочешь знать, больше всего, пожалуй, виновен я. — Ты? — переспросил Робб, чувствуя, как почва окончательно уходила у него из-под ног. — При чем здесь ты, отец? Ты был далеко, и ты сам сказал… что даже наши письма не достигли тебя. Что такого ты мог узнать от короля Роберта? — Конечно, он ничего не рассказал мне сам. Я узнал обо всем случайно, когда после очередного своего пира Роберт забыл, что отослал меня в соседнюю комнату с какой-то глупой просьбой. Я слышал, как он отдал кому-то приказ «убить моего бастарда». Наверняка это был уже не первый приказ, — он невесело усмехнулся. — Так поневоле начнешь жалеть Серсею! Представь, что ты придумал самый зловещий в мире план, а твой глупый муж, напившись до потери разума, случайно раскрывает это последнему человеку в мире, которому следовало об этом знать, — он перевел дыхание, пока его рука продолжала рассеянно гладить Джона по голове — но тот больше не отзывался на прикосновение. — Я тоже пытался отправить воронов, но, очевидно, их истребили всех до единого, как и ваших. Тогда я понял, что единственным выходом станет сбежать из столицы под покровом ночи. Поразительно, что меня беспрепятственно выпустили за ворота. Конечно, Роберт никак не ожидал, что я могу исчезнуть так внезапно. Но сейчас он, разумеется, уже понял, что я все знаю, так что… — Что? — прервал его Робб, чье терпение уже достигло своего предела. — Что такого ты знаешь? — Они собирались убить Джона Сноу? — вмешалась Кейтилин, все еще недоверчивая, почти раздраженная этими нелепыми предположениями. — Но зачем, с какой целью? Я понимаю, что он твой сын, — кажется, даже сам ее голос противился этим словам. — Но все-таки он бас… — Он не мой сын, Кэт, — сказал Эддард, и в комнате воцарилась глубокое долгое молчание, только чужие дыхания сплелись в этой тишине: три учащенных, пораженных неожиданной новостью, одно выжидательное и еще одно слабое, едва различимое на их фоне, слабо цеплявшееся за жизнь. — Я вижу в его лице черты Севера едва ли не явственнее, чем на твоем собственном, — медленно отозвалась Кейтилин. И куда более явственно, чем на моем, невесело подумал Робб. Это не беспокоило его, но… Это не беспокоило его. Просто иногда нужно было договориться об этом с самим собой. — И я вижу в нем твои черты, Нед. Так что не лги мне. — Ты видишь в нем не мои черты, но черты моей сестры, — мягко сказал Эддард, и Робб снова перестал понимать: Лианна умерла, но… оставила сына? Урожденного Старка, Джон был Старком, как и он сам! Но как он мог быть Старком, если фамилии рода наследуются не по женской, линии, а по мужской? В сознании Робба уже брезжила странная догадка, но он все еще не мог ее осознать. Его стремительные думы прервал звонкий щелчок пощечины. Робб удивленно поднял голову и увидел, что Кейтилин уже замахивалась второй раз, и Эддард никак не препятствовал ей. Его щека уже начинала краснеть. Кейтилин еще немного подержала руку занесенной в воздухе и бессильно уронила ее вдоль тела. — Прекрасно, ты не лгал мне сейчас, — холодно сказала она. — Конечно, это оправдывает то, как ты врал мне многие годы до этого. — Признаваться было опасно, и мы только что убедились в этом яснее всего. Я отлично знал, что, как только кто-то прознает об этом, Джону будет грозить смертельная опасность. — Кто-то прознает? — немедленно разъярилась Кейтилин. — Это меня ты так называешь, Эддард? — его полное имя из ее уст не означало совсем ничего хорошего. — Но кто-то ведь прознал, значит, все это было зря? Ты отравил мне жизнь почти на два десятилетия, потому что хранил свою тайну! — Я обещал Лианне, Кэт. Я обещал ей, что защищу его. — Я бы помогла защитить его, знай я правду. Я бы сохранила этот секрет. Неужели ты думал, что не мог на меня положиться? Вместо этого я ненавидела мальчика и страдала оттого, что ненавидела неповинное дитя! Ты в самом деле не знаешь женское сердце, Эддард, и каким оно может быть жестоким. Да что уж там, — она махнула рукой в сторону оторопевшего Робба. — Твой настоящий сын, наш с тобой сын считал, что это я задумала убить его сводного брата. — Что?! — у Робба голова шла кругом. — Я ничего подобного не думал! Что ты такое говоришь? Но в глубине души он уже знал, что именно так и думал — но думал скрытно от себя самого, мгновенно отгоняя даже намек на подобные домыслы; но, как оказалось, невозможно было обмануть материнское сердце. Робб увидел в глазах Кейтилин боль и устыдился того, чего даже не осознавал. — Что ж, теперь твой сын — нет, вернее, твой племянник, — которого ты поклялся защитить, умирает из-за твоих глупых секретов. Пусть на самом деле я не собиралась причинять ему вред, но я позволила другим это сделать, я убедила Робба, что он был целью, потому что никому не нужна жизнь бастарда. Я утверждала это, потому что искренне полагала именно так и потому что за Робба мое сердце болело куда больше. Робб хотел было вмешаться и заявить, что должен был думать своей головой. Но какое это могло иметь значение сейчас? Разве стоило тратить драгоценные минуты, чтобы выяснить, кто из них троих был виноват больше? К тому же ему не хотелось думать о том, что его мнение оказалось возможным так легко переменить, так что со временем он начал верить в противоположное. Он не раз говорил Джону, что его жизнь для него важнее всех других, а тот серьезно отвечал, что так не должно быть, потому что у Робба есть настоящая семья, есть младшие сестры и братья. Но он случайно упустил эту драгоценную жизнь, он упускал ее день за днем; ему казалось, что он заботится о ней, что он делает все возможное, а оказалось, он лишь подкрашивал готовую обвалиться стену. — Почему… — пробормотал он. — Почему… на него охотились? — он обращался к отцу, но неожиданно ему ответила Кейтилин: — Робб, нам всем известна твоя нелюбовь к истории, но попытайся вспомнить хотя бы новейшие времена, а именно то, с кем проводила последние дни жизни сестра твоего отца. И Робб вспомнил, но догадка казалось ему страшной, как прикосновение к холодной темноте. Его Джон… был такой ужасной силой, из-за него могли начаться войны, и все кругом могло перевернуться; и он, может быть, совсем не случайно был сильнее, и добрее, и умнее, и Робб не случайно все время чувствовал, что никак не может до него дотянуться — ведь мироздание порой знает лучше. — Он проснется законным правителем всех королевств, — шепнул он и услышал в ответ странное покашливание мейстера Лювина, и понял, что поторопился, потому что Джон мог и вовсе не проснуться.

---

Сидя у огня, Робб смотрел, как длинные тени плясали по стенам. Третий раз — он делал это уже третий раз: сидел у постели Джона и ждал пока тот очнется, но этот день отличался тем, что у него почти не было надежды. Третий раз… и три стрелы, а ведь мейстер Лювин сказал, что небольшая доза яда не убила бы его. Это значило, что если бы Джона задела лишь одна стрела, если бы она задела его на излете — если бы Робб вернулся быстрее или сразу заставил быть рядом с собой… ведь он приказал ему не отходить ни на шаг. Он сам говорил, что не спустит с него глаз! Джон негромко застонал, и Робб отстраненно погладил его по руке. Еще совсем недавно в этой комнате было так много людей, а теперь они остались одни. Эддард и Кейтилин удалились поговорить с глазу на глаз, а мейстеру Лювину давно было пора хотя бы ненадолго прилечь. Робб обещал, что позовет его, как только хоть что-то изменится — в лучшую ли сторону или худшую. Тени становились длиннее. — Джон, — пробормотал Робб. — Возвращайся скорее. Ты даже не представляешь, что тебя ждет. Тот снова коротко застонал; его пересохшие губы приоткрылись, и Робб капнул между ними водой. — Пей, — попросил он. — Пожалуйста, — и Джон запоздало сглотнул. У Робба и самого давно пересохло в горле — с того самого мгновения, как он впервые увидел отца после долгой разлуки. Что сказать ему в следующий раз? Простить ли за то, что так долго тот скрывал эту тайну от собственной семьи? Разумеется, у него были на то веские причины, но Робб все равно чувствовал себя обманутым. Это не печаль обманутого, сказал он сам себе. Это простая зависть. Ты узнал вдруг, что законное положение Джона куда выше твоего, а привык, что дела обстоят совсем иначе. Легко было снисходительно покровительствовать бастарду и легко было даже признавать его умения — впрочем, последнее и то давалось Роббу все труднее с каждым годом. Упорные слова Кейтилин лишь нашли в нем благодарную почву; он мог отторгнуть их, но разрешил им прорасти — он сам, который всегда мысленно упрекал мать за несправедливость к незаконнорожденному сыну Эддарда. Пусть не он выпустил стрелы, не он намазал ядом свой меч и не он столкнул Джона с лестницы, но Робб был уверен теперь, что оставался виновен не меньше. Джон, разумеется, будет убеждать его в обратном… если очнется. Джон никогда не лжет, но иногда он слишком добр к людям. — Робб, — он вздрогнул, когда услышал слабый голос, и его сердце забилось, но он быстро понял, что Джон не был в себе, он звал какого-то другого, далекого Робба; может быть, он прямо сейчас снова видел себя в лесу и молил не оставлять его одного, потому что вдруг понял, что сам был целью. — Все хорошо. Я рядом, — он сказал Джону в самое ухо, надеясь, что это развеет его кошмар, но тот продолжал звать его то отчаянно, то почти кротко, но почему он не слышал его ответов? Мейстер ответил бы, что яд затуманил его разум, но Робб не желал думать об этом. Джон не мог умереть, так ни на мгновение и не придя в себя. Он не мог уйти, не дав Роббу как следует попрощаться. Не мог уйти, так и не узнав, кто он такой на самом деле. Но какое это могло иметь значение? И почему это так сильно беспокоило Робба? Ему казалось, что он до сих пор никак не может прийти в себя, что странная шутка затянулась, и в то же время — разве могло быть более очевидное объяснение? Конечно, все это было правдой, и эта правда тяготила его. Робб закрыл глаза и представил, как берет в руки меч и разносит в клочки все то гнусное в его душе, что заставляло злиться на Джона за его превосходство. Все недостойное Старка, недостойное молодого волка, которым его называли… он с большой радостью уничтожил бы все глупые ожидания, рожденные положением старшего законного сына. Он почувствовал, что весь взмок от этой мысленной борьбы. — Просыпайся скорей, — снова позвал он Джона, чья рука безжизненно лежала в его руке. — Железный трон будет твоим, если ты только этого пожелаешь. Тебя пытались убить, чтобы не допустить к нему, но ты можешь выжить и стать лучшим королем из всех, что когда-либо сидели на нем. Я буду верно служить тебе на Севере, если ты мне позволишь. Робб говорил, будто это казалось легко осуществимым, но кто позволит Джону даже приблизиться к Железному трону? Роберт Баратеон и его жена уже несколько раз едва не убили его, находясь так далеко… что будет, если они схлестнутся в схватке с такими неравными силами? Конечно, Робб будет на его стороне, но все же… Он встряхнул головой. Мысли увели его слишком далеко. Зачем он грезил о будущем, которого и вовсе могло не случиться? Джон больше не звал его, и биение крови на его запястье, до сих пор зажатом между пальцами Робба, казалось слабее, чем несколько минут назад. Робб прижал его руку к своему лбу. — Не знаю, как правильно называть тебя теперь, но я люблю тебя больше жизни, кем бы ты ни был, — произнес он. — Знаю, я уже говорил тебе это. И не помню, чтобы ты отвечал мне теми же словами. Однако я точно знаю, что ты любишь меня, но не уверен, что ты был убежден в моей правдивости. И как такое могло получиться? Он вздрогнул, когда за его спиной скрипнула дверь. Почти неслышно ступая, вошла Кейтилин, и Робб смутно подумал, слышала ли она его последние слова. Если да — так было даже лучше, поскольку сняло бы последнюю пелену тумана и тайн. Но Кейтилин ничем не выдала себя. Подойдя поближе к изголовью, она всмотрелась в лицо, лишенное всякого цвета, кроме двух красных пятен на щеках. — Как он? Что говорит мейстер Лювин? — спросила она. — Я слышала, он почти потерял надежду. — В былые времена я поинтересовался бы, причиняет ли это тебе удовлетворение, — невесело отозвался Робб, не особенно задумываясь о грубости своих слов. — Но, полагаю, сейчас твоя ненависть вдруг развеялась? Для этого достаточно было лишь пары слов. Что ж, я понимаю твою злость на отца. Как оказалось, его скрытность в итоге не принесла своих плодов. — В твоих словах есть истина, но я пришла сюда не оправдываться. Я покаюсь перед Семерыми за свою ревность, когда придет время. Однако я хочу попросить у тебя прощения за то, что убеждала тебя в ложном, пусть сама того не зная, — но на это Робб лишь пожал плечами: — Я уже понял, что в этом виноват сам. Моя гордость была задета… Мне казалось, что я постоянно думал о Джоне, но, как оказалось, на деле думал только лишь о себе. — Но все же никак нельзя было подумать… — Нельзя было закрывать глаза на очевидное! — Ты прав, — Робб был почти удивлен тому, как легко Кейтилин согласилась с ним. — Надеюсь, уже не слишком поздно, — она замолчала, думая о чем-то своем, и на ее лицо набежала тень. Дыхание Джона, до сих пор слабое, но равномерное, вдруг сбилось и почти прервалось, губы посинели, но Кейтилин все никак не могла перестать смотреть, выйти из оцепенения, как если бы она пыталась впитать в себя то, во что долгое время не желала верить. — Матушка! Ты меня слышишь? Позови мейстера Лювина, скорее! — Роббу пришлось прикрикнуть на нее, прежде чем она опомнилась и быстро вышла прочь. Робб немедленно занял ее место обхватил Джона за шею и осторожно приподнял его голову. Он точно не знал, чего пытался добиться, ведь Джон задыхался не потому, что что-то попало ему в горло, — это действовал яд, и вот-вот он собирался остановить его сердце. — Прости меня, — сказал Робб, его голос прерывался от рыданий. — Я не знаю, что мне делать, — кажется, даже сейчас он ждал, что Джон вот-вот откроет глаза и даст ему совет. Но тот по-прежнему не отвечал; Робб затаил дыхание в надежде услышать шаги мейстера, приближавшегося на помощь, но за дверью было тихо. — Что мне делать? — в отчаянии повторил он. — Что мне делать?.. — и страшный внутренний голос говорил ему, что лучшее, что он мог сделать — это остаться рядом, пока Джон не испустит свой последний вздох. Забытый потомок Валирии умрет далеко на Севере. Но Джон всегда любил Север. Впрочем, это не значит, что нужно было здесь умирать. Хотя бы назло тем, кто пришел по его душу, этого не должно было случиться. Робб лег рядом и прижал затылок Джона к своей груди — пусть хоть тысяча свидетелей найдет его в таком положении. Мейстер Лювин перепробовал уже все средства, имевшиеся в его многочисленном арсенале, так что, очевидно, больше не стоило надеяться на это. Робб прикрыл глаза, продолжая вслушиваться — но не только в окружавшую их тишину; ему казалось, что, если постараться достаточно хорошо, он все-таки сможет еще раз услышать голос Джона, даже если тот не будет говорить вслух. Однажды он уже заснул и пропустил что-то дурное, но в этот раз Робб твердо не собирался не допустить ничего подобного, хотя у него уже давным-давно отчаянно слипались глаза.