***
В городе довольно многолюдно и шумно, императорский отряд, опешив, под оханье и перешёптывания направляется через него, в оба слушая людскую молву. Принц во главе выглядит грозно, внушая страх одним своим видом, как перед ним вдруг возникает в девяносто градусов склонившийся господин, лорд, заведующий этим местом. — Ох, ваше светлейшее величество, какая честь видеть вас в на… — начинает было никому не нужную почесть и приветственную речь тот, всё ещё кланяясь и держа в руках поднос с выпивкой, указывая на стоящих рядом девиц, держащих различные закуски. Вот только Мин Юнги бесцеремонно отпихивает этот поднос вместе с мужчиной, потерявшим равновесие и плюхнувшись на колени перед ним и задрожав. — Оставьте при себе ваше пойло, — сурово проговаривает он, нависая над сжавшимся в страхе лордом. — Я слышал, что здесь был замечен странствующий служитель Храма Поднебесья, что спрашивал местных жителей о бродяге-воине. — Я… я не знаю, — округляет глаза мужчина, падая ниц, лбом прислоняясь к земле перед принцем. — И как это городничий не знает о том, что происходит в его же городе? — выразительно изгибает бровь, внезапно доставая катану из ножен. — Прошу, пощадите! — отчаянно кричит тот, сжимаясь от ужаса. — Ваше высочество, я правда ничего не знаю, пощадите! — Тогда зачем, если вы столь бесполезны? — острие рвёт дорогую ткань и царапает плечо. Он криво ухмыляется от жалкого образа плачущего мужчины, как внезапно к тому подлетает встревоженный юноша, закрывая его руками, присев рядышком. У Тэхена самого ужас на лице от того, что творит юный господин, сердце колотится, как не своё. Он сглатывает, всем своим видом, укрывающим захлебывающимся слезами лорда, показывая, что защищает. — Не лезь, — строго приказывает Юнги, испепеляя взглядом бойкого служителя святилищ. «Молю, не убивайте его — вы ведь будущий правитель, опора и защита этого народа…» — нервно жестикулирует, сглатывая противный ком, наспех облизнув пересохшие губы. «Пожалуйста, мой повелитель, пощадите его»… И тут его резко хватает за шкирку подбежавший самурай из отряда, отлепляя от городничего и откидывая в грязь дороги. — Да как смеет грязная шавка мешать принцу?! Господин, убить его? — уже обхватывает рукоять, ненавистно глядя на бойко смотрящего в ответ Тэхена, ещё больше раздражая этим. — К чёрту это представление, — жёстко произносит нахмурившийся Юнги, громко возвращая меч в ножны. — Мы останемся на ночь на местном постоялом дворе. Вставайте, лорд, и приготовьте нам лучшие комнаты. — Д-д-да, будет сделано, благодарю, благодарю вас, ваше святейшество, — вытирает рукавами лицо тот, на дрожащих ногах отползая и оказываясь подхваченным прислугой. — Кенса, отведи отряд и лошадей ко двору, — велит стоящему над духовнослужителем самураю, что, скрипнув зубами, выполняет приказ, в последний раз бросив презренный взгляд на даже не дрогнувшего юношу. Местные прохожие, зеваки, что остановились с замиранием сердцем посмотреть на великого свирепого тигра, поспешно по своим делам расходятся, стараясь не смотреть на так и оставшегося стоять там принца. А тот же разворачивается, подходя к только сейчас медленно и шатко встающему из-за безумной усталости Киму. Но его протянутую руку брезгливо отбивают от себя, злостно глаза скосив и зубы стиснув. Юнги кулаки сжимает, вдруг резко всё равно хватает его за острый локоть, рывком поднимая на слабые ножки. — Ты жалок и беспомощен: хватит вести себя иначе, будто это не так, — хрипит он, встряхнув прикусившего язык парня, грубо за собой волоча в другую от постоялого двора сторону. Тэхен даже попыток высвободиться не предпринимает — знает, что бессмысленно. А в словах принца — правдивость. Он действительно жалок. Жалок до того, что каким-то закоулочком доброй души надеется на какое-то иное отношение к себе со стороны самого опасного тигра. До последнего не видит, куда его приводят, пока не чувствует, как хватка ослабевает, а дух насыщается священной энергией. Перед ними маленький, но аккуратный и ухоженный храм, от которого исходит сильная энергия земли. — Помолись и сразу возвращайся, — сухо бросает Юнги, тут же отворачиваясь, собираясь было уйти. Однако его неуверенно, легонько задерживают за широкие рукава имперских чёрно-золотых тканей. И он на мгновение теряется при виде такой редкой, но драгоценной, доброй улыбки, пускай и слабой, на лице Тэхена, глядящего на него с благодарностью, очевидной и без слов. — От твоей доброты тошнит, — только и сипит принц, вырывая руку и оставляя юношу одного, но резко останавливается на ступенях, через плечо добавляя: — Хватит разбрасываться состраданием и добродетельностью — однажды ты поплатишься за это, или думаешь, что кто-то так же ринется тебе на помощь? «В мире не без добрых людей — сделав раз хорошее, получишь в той же степени». — Нихрена подобного, — фыркает Юнги. — Это слова таких же дураков-праведников, как и ты, что сидят в храмах и настоящего мира не видят, где все решается мечом и боем. «Но…!» — Будешь жалким слизнем, и мир раздавит тебя, — отмахивается тот, даже не смотря на пытающегося жестикулировать бедного юношу, выходя из святилища.***
Ким Тэхен отправляет предупреждающую весточку своему товарищу из Храма Поднебесья, за кем и охотится в отряде принца, написав письмо на большом листочке дерева у святилища и зачаровав, чтобы то нашло того, кому предназначено. Внутри осадок от так и не состоявшего диалога с Юнги, а физическая усталость даёт о себе знать, пусть и духовная аура впитала силу храма. Он еле плетётся до постоялого двора, откуда чередой звуков доносится шум веселья, грохот, пьяные разговоры и хихиканья девиц, к которым пристают выпившие самураи. Тэхен голову в плечи вжимает и, на цыпочках, прижимаясь к стене, стараясь оставаться незамеченным. На пьяные издевательства или гнусные слова со стороны мужчин из отряда совсем не было сил. Но не успевает и на лестницу ступить, как тот самый Кенса обхватывает его за пояс, противно к себе притягивая. — Это же наша безмолвная шавка! — гогочет, вливая в себя ещё алкоголь. — Эй, а он ничего так, — хмыкает один из местных, подмечая красивые юношеские черты лица. — Это точно не девушка с таким-то миловидным личиком? Кенса смеётся, шлепает по бедру юношу, раскрывшего рот в возмущении и пытающегося высвободиться, и на свои колени усаживает. — Сейчас проверим, — воодушевлено улыбается под пьяный гомон, удерживая брыкающегося Тэхёна и, буквально, срывая его одеяние, обнажая грудь и острые плечи: — Смотрите: даже пискнуть не может, вот потеха! Зато ударить по зубам затылком ещё как может. Но за это его с силой на стол кидают, развернув к себе спиной. — Ах ты ж немая тварь! Посмотрим, как ты будешь умолять остановиться: с такой фигурой и лицом не важно, кого иметь…! Договорить не получается — он захлёбывается своей же кровью, во все расширенные глаза глядя на пронзившее тело лезвие перед тем, как замертво упасть на пол. В помещении нависает гробовое молчание, перемешанное со скрипом стульев, охами или мелкими шорохами. — Я не потерплю безмозглый скот в своём отряде, — твёрдо отчеканивает Мин Юнги, вытирая кровь с катаны о брюки. — Что за отвратное веселье вы тут устроили, тупые разгильдяи? Его голос вот-вот готов на злобный рык сорваться, как он сильно бьет одного самурая в челюсть, другого кидает в стену, а ещё одному ногой заряжает в грудную клетку. — Тупицы, повеселиться хотите?! — все же рычит на повышенном тоне, пугая до икоты не только своих воинов, но и местных жителей, побледневших от ужаса свирепого принца, что одного шатающегося самурая вновь ударяет коленом. — Так я вам устрою веселье, собаки — будете спать в лошадином дерьме и жрать свою блевотину от выпитого сегодня. Тэхен, затаивший от испуга и полученного шока дыхание, сполз со стола, как его только из схватки выпустили. И сейчас облокачивается о него дрожащими ножками, что точно ватные. В голове как-то заторможено всё происходящее вокруг прокручивается, и он просто придерживает трясущейся ладошкой свои одеяния, чтобы те не спали с него. — За мной, — так же раздраженно вдруг бросает ему остановившийся на секунду рядом принц, после вновь продолжая идти и уже грубо, несдержанно добавляя: — Я сказал: за мной, ты ещё и глухой? Болезненной стрелой этот вопрос пронзает и так порядком израненную, растоптанную душу Тэхёна, к ужасному сожалению привыкшему к тому, к чему никто не должен привыкать. К тому, что о него всю жизнь ноги вытирают сильные, а такие же слабые, как он сам — смотрят с ещё больше удручающей жалостью. На втором этаже просторные покои с растопленным камином и столом, полным различной еды — конечно, это комната предназначена специально для влиятельной особы. И Тэхён съёживается от этого осознания, обхватив себя руками. — Ешь, — сухо кидает Юнги, скидывая с себя накидку, оставаясь в одном боевом комплекте одежды. Другой же отрицательно головой машет, взгляд давно уперев в деревянную половицу. Как вдруг его подбородок фиксируют пальцами, резко поднимая выше, заставляя на себя посмотреть. Напротив в опасной близости оказывается вечно суровое лицо с устрашающим, и, как кажется Мину: уродливым, шрамом, проходящим на одной половине через глаз. Они смотрят друг на друга в полной тишине, и Юнги в который раз пытается что-то разглядеть в единственных карамельных глазах, что видит не мельком, как все остальные напуганные его видом, а так долго. — Плевать, что ты не хочешь — ешь. В последний раз бросает принц, грубо разжав пальцы таким образом, что лицо юноши по инерции вбок отворачивается, и его слегка пошатывает, в то время как сам Юнги дорожный плащ хватает, спеша выйти из комнаты, в которую уж точно зайти никто не посмеет. От этого становится немного спокойнее робкому Тэхёну, севшему за стол и только сейчас осознавшему, что чуть сознание не теряет от изнеможения и голода.***
Наследный принц, решив взять всё в свои руки, быстро находит нужную ему информацию, выйдя на след разбойников-неудачников, которые уже было поймали лиса, но некий странник, сильный воин, разнёс их всех и высвободил «добычу». То было около двух недель назад — большая разбежка совсем не радует. Но это уже меньше, чем было до этого. Они постепенно догоняют служителя Храма Поднебесья, и Юнги приблизительно догадывается о следующем месте назначения лиса, которому от него не скрыться. В отведенной ему комнате на постоялом дворе душно от растопленного камина, где уже тлеют угли в кромешной темноте, еды еле-еле заметно убавилось, а вот скудного едока ни на кровати, ни за столом не оказывается. Юнги недовольный скрип зубами издаёт, раздражённо взмахнув одеяниями, и тут натыкается взглядом на свернувшееся калачиком тело в углу у камина, постелив небольшой плед там, непроизвольно к источнику тепла тянувшись. У Тэхёна губы подрагивают, зрачки мечутся под закрытыми веками, и эстетичные длинные пальцы стискивают синюю ткань своей верхней одежды, в которую больше кутается. Как так выходит, что хладнокровный убийца, безжалостный воин на самом деле так часто испытывает прожигающую грудь жалость к этому мальчишке? Рука непроизвольно тянется к нему, застыв в сантиметрах от тёмных растрепавшихся волос, упавших на лицо неспокойно спящего Тэхёна. Дрогнувшие пальцы сжимаются в кулак, и Юнги губы в полоску поджимает, обходя юношу к стороне камина, чтобы подбросить ещё веток и брёвен, не дав огню погаснуть.***
***
***
Загадочный женский голос, гудящий в голове, и холодные пальцы, оставляющие чёрные полосы на коже, где прикасаются. Вспышка яркого света — возникает образ кричащей девушки, чьи красные волосы развиваются от потока исходящей от неё сильной магии. Смутно знакомый воин оказывается с ней рядом, размахивая чёрной катаной и рассекая приспешников мира Теней за её спиной, пока подле них образуются ещё восемь воинственных фигур. Чимин шальные глаза распахивает, подскакивая и принимая сидячее положение, громко и часто хватая ртом воздух, точно вынырнув из-под толщи воды. Сердце бешено колотится, в ногах зуд и его охватывает полная дезориентация, отчего он голову в разные стороны крутит, пытаясь понять, где он и что происходит. Последнее, что помнит Чимин перед тем, как потерять сознание — это ощущение собственной невероятной силы, пробудившейся где-то глубоко в нём, пугающие создания из Бездны и… — Чонгук… — хрипит от пересохшего горла он, судорожно вздыхая и пытаясь найти хоть что-то, указывающее на присутствие мужчины у кострища. — Чонгук?! Никто не отзывается, а на земле и следа нет, отчего кумихо жалобно ломает брови и по земле ударяет кулачком от злости, что тот снова бросил его, хотя сам же просил поговорить. Странный сон, от которого он и очнулся, оставил осадок внутри, от которого всё нутро волнительно трепещет. Десять силуэтов. Десять отважных воинов. Десятка Преданных, среди которых мрачная фигура в саткате с катаной и красной кисточкой на рукоятке. — Чон…Чон? — отрешённо шепчет юноша с приходящим ему осознанием, в пустоту ночи глядя незряче перед собой. — Чон Чонгук. Ну конечно — имя легендарного воина, выгравированное древними иероглифами на рукояти священного оружия. Имя самой истории, что свершилась триста лет назад. Имя призрака, что давным-давно должен был кануть в небытие. — Догадался, значит? — совсем рядом звучит глубокий голос, и юноша вздрагивает, поднимая голову на вышедшего из глубины леса воина, несущего в руках убитую тушку увесистого зайца. — Т-ты! Это правда ты! — аж подскакивает на ноги Чимин, роняя челюсть и пальцем в него тыкая. — Я нашёл тебя, великий воин из Преданных! — Великий воин, а разве не варвар? — задумывается тот, усаживаясь у огня. — П-ф, противный, — фырчит, но хватаясь за голову от накатившего осознания. — Как… как это вообще возможно? Триста лет прошло после войны — неужели, это правда, что говорят: ты стал божеством? Бессмертным? — Скорее проклятым, — как-то слишком горестно хмыкает Чонгук, нахмурившись и принимаясь разделывать поздний ужин. Девятихвостый лис сдерживает распирающее чувство восторга и любопытства, каждое движение мужчины взглядом сопровождая, спокойно ожидая, когда тот сам начнёт разговор. Но вот мясо уже золотистой корочкой покрывается, терпение юноши, искусавшего губы в кровь, заканчивается, а Чонгук всё с тем же мрачным выражением лица сидит. — Почему проклятым? Ты на самом деле тот самый воин, лидер десятки героев-защитников? Как ты можешь быть ещё жив? Где твой артефакт? — на одном дыхании выпаливает задыхающийся от волнения кумихо, поддаваясь вперёд, во все восторженные глаза глядя на мужчину. — Какой же ты нетерпеливый и шумный лис, — выдыхает тот, встречаясь с немного расстроившимся юношей своим опечаленным взглядом. — Извини, я слишком долго был в одиночестве — меня сбивает с толку твоя настойчивость. Чимин вскидывает брови, тихонько охает и закрывает рот руками, чтобы сдержать свой словестный порыв. — Я скитался десятки лет по равнинам, лесам и горам, и был абсолютно один… — Ах, не удивительно, что ты такой нелюдимый и грубый, — тихонько бурчит себе под нос служитель Храма, подползая к нему вперёд и помогая порезать мясо, случайно соприкасаясь кончиками пальцев к его сухой коже тыльной стороны ладони. Чонгук вздрагивает от этого прикосновения, пустившего дрожь по всему телу, и немного отдаляется от ничего не заметившего кумихо, еле сдерживающегося от череды вопросов, прокручивающихся в голове. — Я не герой войны, — вдруг начинает мужчина, обращая пустой взгляд в горящие языки пламени. — И это, — кивает на свою катану в потрёпанных ножнах, обвёрнутых тканью, — не священная реликвия. Историю переписывают, слагают свои легенды, не зная всей страшной правды. У Чимина мурашки по коже от его слов, леденящих душу, и не по себе становится. Пальцы перестают слушаться, и он откладывает ножик, полностью поворачиваясь к силуэту, действительно сейчас казавшемуся самым одиноким и тоскливым. — Нас не просто так прозвали Преданными, ведь «преданный» может означать и верность, и предательство, — задумчиво смотрит уже на звёздное небо, утопая в красоте рассыпного небосклона. — И… что это значит? — в недоумении сводит брови юноша, ещё больше к нему приблизившись, вблизи рассматривая мужественно красивые черты лица, лёгкую щетину и его глаза. Необычайные глаза, повидавшие нечто, что не передать словами. Но от них сложно оторваться, в них хочется ещё больше окунуться и раскрыть все-все тайны, погребенные там. — Слишком много вопросов, болтливый лис, — приподнимает уголки губ Чонгук, поворачивая голову к возмущённо пыхнувшему юноше. — Сила моего артефакта дала мне возможность жить столько лет, чтобы найти… Он вдруг осекается, растерянно отводит заметавшиеся глаза, неловко поведя плечами. А для любопытного Чимина это подобно тому, что махнуть красным платком перед быком. И мужчина сам это понимает, потому тяжело вздыхает, прожигая взглядом своё оружие. — Не знаю. Я не знаю, кого ищу, — тяжело вздыхает, будто бы скидывая с себя ношу непостижимого груза, что носил на себе все эти триста лет. — Вернее, не помню. — Кого?.. — переспрашивает кумихо, перейдя на шёпот, поражаясь тому, что он имеет в виду человека. И от некой кольнувшей жалости к нему опускает руку на болезненно сжавшееся сердце: бродить сотни лет в полном одиночестве в тщетных поисках кого-то, кого не помнишь — для Чимина это кажется безумно грустно и тяжело. — Я обещал, что выживу в той войне и найду его, — хрипит Чонгук, не моргая и не отрываясь от подвески, красной кисточки на рукоятке оружия. — Я всё ещё помню его тихое «прощай… прощай на триста лет» — после войны я был сильно ранен в голову — его лик стёрт из воспоминаний, но я не могу нарушить данное ему обещание. Он — причина, по которой я существую в этом бренном мире. — Чонгук, — тихонько и несмело зовёт сглотнувший кумихо, аккуратно опуская ладошку на его плечо, — помоги мне с моей миссией, и я обязательно помогу тебе найти его. — Нет, — даже не раздумывая, попросту отвечает тот. Лицо другого же вытягивается за секунды, рот раскрывается и глупо закрывается обратно, не подобрав разумных слов. — А?! Почему это?! — Я не связываюсь с хитрыми пронырами — да и к тому же, от тебя у меня голова раскалывается, — серьёзно произносит Чон, возвращаясь к позднему ужину посреди ночи. — Тогда почему так настойчиво просил поговорить со мной и удивился, узнав, кто я?! — всё ещё на повышенных тонах чуть ли не визжит Чимин, перебарывая своё желание ударить его. — В моём отряде была кумихо, — в голосе, на удивление, мягкость, а на губах тень печальной улыбки, что после сменяется разочарованным выдохом: — Но ты полная её противоположность в плохом смысле. К тому же ты неотёсанный неумеха, не знающий, как пользоваться силами, и вспыльчивый… — Г-р-р, вредный грубиян! — на голове выскакивают стойкие ушки, недовольно дёрнувшись. — Я не такой! — О, мило, — с таким же непринуждённым лицом добавляет Чонгук, вынуждая девятихвостого лиса ещё громче запыхтеть. Чимин забирает себе половину мяса, агрессивно жуя, до этого демонстративно отсев от мужчины на другую сторону их маленького пристанища, прокручивая в голове все его слова. Как так, что он утверждает про переписанную историю? Неужели, всё было совсем не так, как передавали из уст в уста и как сохранилось на древних рукописях? Почему их прозвали Преданными и что же случилось с остальными во время и после войны? Треск сухих веток в кострище отвлекает от череды мыслей, возвращая в реальность. Он украдкой поглядывает на молчаливого мужчину, скользя взглядом по его широкому стану и лежащих рядом ножнах, взгляд задерживая на аксессуаре особого оружия. — Что бы ты не говорил, Чон Чонгук, но ты — герой, — вдруг произносит юноша, добавляя твёрдость в слова и серьёзность намерений в глаза. — Не знаю, как для истории, но для меня — да. Хотя бы потому, что ты спас меня. Уже три раза, да, — не забыв про тот случай, быстро добавляет. — И ты нужен этому шумному лису, Храму Поднебесья и всему миру, Чонгук, чтобы предотвратить нечто страшное, высвобождающееся из Бездны. — Больше пяти слов, где ты бы не оскорбил меня — я польщён, — ухмыляется мужчина, исподлобья внимательно глядя на него. Друг на друга смотрят неотрывно, у каждого своё на уме, и Чимин чувствует охватывающее волнение насчёт дальнейшего ответа. Сразу же прорисовываются несколько вариантов плана, как заставить воина пойти за собой. Он может попытаться вырубить его и связать, после, забрав артефакт, потащить за собой. Думает, мужчина бы оттаял, простил и принял предложение. Или же надавить на жалость и совесть: расплакаться и сказать, что судьба всего мира на его хрупких плечиках. Пока кумихо активно размышляет над вариантами в случае отказа, Чонгук уже лениво встаёт и к нему подходит, останавливаясь в метре от него через догорающие слабые языки пламени. — Не в моих принципах бросать на произвол судьбы лисёнка, нуждающегося в помощи, в такое тёмное время, когда твари из Бездны снова ступили на землю, — бархатный тихий голос доносится с дуновением прохладного ветра до выпрямившего спину юноши с глазами, полным надежды. И эта надежда полыхает новой яркой искрой, когда мужчина аккуратно достаёт катану, чёрное лезвие вонзает в почву, отчего красивая кисточка покачивается, мелькая огоньком в темноте и тусклом свете костра. Он на одно колено припадает, держась за рукоять меча и склоняя голову. — Мой клинок, моя сила Преданного, кровавого воина из десятки хранителей древних артефактов, отныне будут служить тебе и Храму Поднебесья. Чимин правда теряется наравне с сжавшимся сердцем, слыша такие слова от великого воина, кто был героем сказок его детства, легенды о котором часто рассказывала мама, приговаривая, что Чон Чонгук был благородным человеком, всегда сдерживающим своё слово. Девятихвостый лис рос с такими же мыслями, и сейчас лишь убеждается в этом, всё больше узнавая его, героя своих любимых сказов и историй. — Пусть ты и вредный прямолинейный сухарь, но ты хороший, Чон Чонгук, очень хороший человек, — приподнимает уголки губ Чимин, в ответ вежливо кланяясь в благодарности. Им вместе предстоит пройти долгий и опасный пусть, узнать пугающие тайны прошлого, так тесно связанного с настоящем и от которого зависит будущее всего мира.