Дестиэль в рамках канона

      На улице Дин смеётся, он говорит, что давно не смеялся так сильно, и хоть Кас и не совсем понимает причину этого смеха, он чувствует пузырьки радости, которые вызывает в нём веселье Дина, словно маленькие частички благодати, искрящиеся внутри него. Дин хлопает его по спине, и внутренняя радость отражается на лице Кастиэля в виде улыбки. Это редкая удача — рассмешить Дина Винчестера. Кас садится в машину, и Дин следует за ним, заводя Импалу и начиная излишне долгую поездку обратно в их убежище.       Но спустя несколько минут Дин сворачивает в тёмный переулок. Это не на пути к дому, по крайней мере, если бы ангел летел, поэтому Кас с любопытством наблюдает, как Дин паркует машину и смотрит на него, как будто ему есть что сказать.       — Кас, — начинает Дин, и есть что-то странное в его тоне, что-то… осторожное, возможно? — Ты мне доверяешь?       — Конечно, да.       — Хорошо, — Дин кивает, и его взгляд замирает на лобовом стекле, как-будто мужчина что-то обдумывает. Кас надеется, что Дин не собирается отговаривать его от встречи с Рафаилом.       — Слушай, Кас, — продолжает Дин. — Я собираюсь сделать тебе одно одолжение. Но сначала основные правила.       Одолжение? Основные правила?       — Правило первое: ни слова об этом, слышишь? Никому, ни Сэму, ни даже мне, понял?       О чём, о Небеса, собирался говорить с ним Дин, если он вынуждал Каса принять присягу хранить эту тайну?       — Какое одолжение? — спрашивает Кас, когда Дин больше ничего не объясняет.       Дин закатывает глаза.       — Да ладно тебе, — говорит Дин, открывая дверь. — Заднее сидение.       И Кас следует за ним. Что ещё он может сделать?       Когда они оба оказываются на заднем сидении, Дин серьёзно смотрит на Каса и начинает снимать рубашку.       — Правило второе, — говорит Дин, что-то в его голосе проходит через сосуд Каса подобно электрическому току. — Если ты захочешь, чтобы я остановился, просто скажи, ладно? Я остановлюсь, не проблема.       Кас чувствует, как у него учащается пульс. Словно его сосуд что-то понял, прежде чем разум успел его догнать.       — Дин, что… — начинает спрашивать он, но Дин встаёт коленом на сиденье между ними и приподнимается вверх и вперёд. — Ты…       Лицо Дина опасно близко и потрясающе красиво, и Кас не может закончить вопрос.       — Я же сказал, что не позволю тебе умереть девственником, тупица.       Ох.       Одолжение.       Это одолжение.       От Дина Винчестера?       От этого Дина Винчестера?       Кас хочет спросить что-то типа почему? или как? или ты?, но кажется, он не может вымолвить ни слова. Мужчина наклоняется над ним, и на его щеке остаётся мягкое прикосновение, и Кас с небольшим опозданием понимает, что это губы Дина.       Он не может дышать. Он не может разрушить этот момент. Такое ощущение, что его внезапно окружило стекло, и если он хоть немного двинется или заговорит, оно разобьётся.       Губы Дина отрываются, и на щеке Каса остаётся небольшое пятно холода там, где было немного слюны. По мере того, как Дин вдыхает, становится холоднее, воздух обрушивается на кожу ангела и после попадает обратно в лёгкие Дина, и Кас закрывает глаза. Он в шоке. Губы — губы Дина — снова касаются его, на этот раз на подбородке, несколько раз. Касу хочется приостановить само время, но его окружает это стекло вокруг; он ничего не может сделать. Он сидит неподвижно, как деревянная марионетка в стекольной мастерской, и затем он чувствует царапины щетинистой щеки на своей челюсти, когда губы Дина опускаются ещё ниже, оставляя вопрос своей траекторией, и Кас двигается, впервые за всё это время, что кажется столетием, в ответ: он запрокидывает голову, позволяя Дину получить доступ к своему горлу, чувствуя себя восхитительно уязвимым, благодать кипит от ощущений, а затем губы касаются его там, а затем, мгновение спустя, тепло и влажный язык…       Кас всё.       Внезапно тепло исчезает, оставляя за собой только холод, Дин осматривает его с головы до ног.       — Ты в порядке, Кас? — он спрашивает.       Что за вопрос? Дин смотрит на Каса, как на сумасшедшего. Может быть, он правда сошёл с ума. Конечно, он сошёл с ума. Неужели ему действительно нужно объяснять понятие святотатства Дину Винчестеру? Воспоминания о прикосновении Дина блуждают в благодати Каса, сводя его с ума. Почему это прекратилось? Он злится. Дикий, испуганный, восторженный. Хрупкий. Дин смотрит на него. В порядке ли он?       — Думаю, да, — заставляет себя сказать Кас.       Дин с сомнением качает головой. Нет.       — Ты не в себе, чувак. Нам нужно остановиться.       — Нет, — протестует Кас.       Нет, нет. Не разбивай стекло. Я буду хорошим. Я сделаю всё, что ты хочешь.       — Уверен, что всё хорошо? — спрашивает Дин.       — Да, — Кас изо всех сил старается выглядеть уверенным, опытным, здравомыслящим. Как будто его благодать не сжигает его изнутри.       «Пожалуйста, просто прикоснись ко мне ещё раз», — думает он. — «Пожалуйста».       Его ответ вроде бы удовлетворяет Дина, и тот снова тянется к его шее, ослабляя галстук. Кас вспоминает, что вроде бы должен дышать.       — Дин…       — Не разговаривать, Кас, — обрывает его Дин. — Только если тебе будет что-то нужно. Это будет третьим правилом.       Теперь слишком много правил. Почему нельзя говорить? Кас предполагает, что от этого Дину будет некомфортно.       — Потому что Дин не хочет всего этого, — неожиданно понимает Кас.       Это одолжение. Простое одолжение. Дин не наслаждается этим. Эта мысль значительно снижает настроение Каса, но затем рука мужчины оказывается на его обнажённой груди, гладя и опускаясь вниз, чтобы схватить его за бок, и Касу всё равно. Он примет все условия Дина, какими бы болезненными они ни были. Как бы не было сложно потом. Кас откидывает голову назад, сосредотачивается на ощущении руки Дина и удивляется ощущению тепла на правом соске. У него перехватывает дыхание. Это хорошо. Дин снова целует его там, и Кас задыхается от этого ощущения, не только в соске, а проходящем через весь живот до паха. Он не знал, что такое чувство возможно. Как это было возможно? Губы Дина спускаются вниз по его груди, и Кас наблюдает за ним, красивым, уверенным и человечным, когда он опускается над ним на колени, целует его живот и пупок, а затем, возможно, немного застенчиво, снова смотрит вверх. Выражение лица Дина меняется, когда он встречает взгляд Каса, он снова забирается на сиденье.       — Блядь, Кас, — его дыхание опаляет губы Каса, его лицо снова так близко.       Разве это не считается за разговор? Что вообще это значит?       — Можно теперь говорить? — спрашивает Кас, совершенно запутавшийся. Он хочет спросить, о чём думает Дин, чувствует ли он то же самое, что чувствует сам Кас. Если он хоть что-то чувствует, хоть немного, что угодно.       — Пожалуйста, не надо, — отвечает Дин.       Это пожалуйста настигает его, очень странно слышать его, прошёптанное так мягко и тихо губами Дина Винчестера. Кас может только повиноваться ему, поэтому он молчит и просто наблюдает за Дином, тщетно пытаясь разобрать выражение его лица. В нём есть что-то грустное, и что-то, что, как надеется Кас, похожее на возбуждение, но, возможно, это ничего не значит. Возможно, это просто естественная реакция, чисто физическая. Почему это так сложно? Глаза Дина задумчиво опускаются вниз, и Кас просто хочет схватить его, перевернуть их обоих и поцеловать Дина, вдавливая его в кожаное сиденье, но Дин начинает двигаться до того, как Кас успевает начать строить серьёзные планы. Вскоре эти мягкие губы оказываются снова на его шее, посылая удовольствие через всё тело. Есть одно слово, которое он никогда не понимал раньше, но, кажется, понимает сейчас: удовольствие, излучаемое через его тело, щекочущее его кожу, непрошеное дыхание, поднимающееся вверх и сквозь него, а затем Дин что-то мычит ему в шею. Кас закрывает глаза, чувствуя, как голос мужчины вибрирует внутри него, словно его собственный. Это, по крайней мере, он понимает. Частоты всегда были легче, чем всё остальное. Кас позволяет им танцевать в его благодати, проходя через неё, как волны проходят через океан.       Он настолько расслабляется, что не понимает, что происходит дальше. Внезапно он стонет, его собственная звуковая частота перекрывает частоту Дина и быстро возвращает его к реальности. Он настолько отвлечён этим новым чувством удовольствия, что ему фактически требуется секунда, чтобы понять, откуда оно исходит — рука Дина Винчестера, которая твердо трётся о его пах. И это чувство. Это невозможно. Это слишком много. Но почему-то это продолжается, тепло и удовольствие текут через него от прикосновений Дина, и Кас больше не может помнить правила. Он не может вспомнить, кто он и где находится, всё, что он знает, это Дин, который этому является причиной.       — Дин, — громко выдыхает он, нуждаясь в том, чтобы что-то сказать. Нуждаясь, чтобы кто-то ему ответил.       И Дин отвечает, его лоб снова упирается в лоб Каса. Глаза ангела закрыты, но он может чувствовать дыхание Дина на своих губах, очень близко, недостаточно близко.       — Я здесь. Всё ещё в порядке, Кас?       — Дин… — стонет Кас. Он забыл, как произносить другие слова. Он даже не знает, что пытается сказать. Это ощущается так хорошо. Дин ощущается так хорошо, нежно, уверенно и просто чертовски хорошо.       Голос Дина мягкий, добрый.       — Я спросил, всё ли хорошо, приятель.       Снова это слово. Это не правильно. Это слово звучит оскорбительно по отношению ко всему происходящему, но прямо сейчас Кас не может объяснить абсурдность подобного вопроса. Он потерял способность сделать это, и Дин прямо здесь, и это так глупо, и Дин прямо здесь. И сейчас тело Дина в его руках, прижимается к нему вплотную, он слышит вздох, и губы Дина приоткрыты рядом с его, и Кас никогда прежде никого не целовал, он никогда прежде не брал того, чего так хочет, но оказывается, что это так же легко, как дышать, как держать в своих руках Дина Винчестера. Стекло не разбивается, оно гнётся. Оно изгибается. Язык Дина сталкивается с его языком, как будто он всё это время ждал этого, и Дин стонет в его рот, теперь с новой частотой, и Кас может чувствовать это в своей груди, и тогда Кас чувствует что-то новое, то, что он видел изображённым тысячу раз на Земле, но никогда не чувствовал за миллиард лет на Небесах: экстаз.       Это экстаз: Кас притягивает Дина ближе, и тот подаётся ему навстречу. Может быть, ангел и был отрезан от силы Небес, но в этот момент он могущественен, потому что, когда он требует этого, Дин подчиняется. Дин целует его, это безумие, это сумасшествие, это не может быть реальным, но если это так, то Каса не интересует реальность. Они целуются, и целуются, и целуются, этот процесс настолько поглощает Каса, что тот даже не замечает, когда они перестают, но он чувствует, как губы Дина щекочут его щёку, когда он шепчет его имя снова и снова, и он чувствует жар в области паха, требующий внимания и не получающий никакого ответа в течении слишком долгого времени, и он едва может говорить, но он должен, потому что, если кто-то что-то не сделает, он никогда больше не будет в здравом уме. На самом деле, он в любом случае уже никогда больше не будет в здравом уме.       — Дин, — умоляет Кас. — Пожалуйста.       — Я с тобой, — отвечает Дин, понимая его. — Расслабься, приятель. Я с тобой.       А потом Дин слезает с него, возясь руками с пряжкой ремня ангела, затем с пуговицей, застёжкой-молнией, резинкой. Процесс. Ритуал. Задержка. Касу приходится оторвать бёдра от сиденья, чтобы стянуть штаны и нижнее белье. Затем, без предупреждения, рот Дина оказывается на нём, тёплый, влажный и хороший. Боже, как хорошо. Дин медленно поднимает голову вверх, покрывая член Каса слюной, а затем опускается обратно вниз, эротично, до самого конца, трёт член языком, давясь на долю секунды, затем снова вверх, всасывая, снова покрывая всю его длину слюной, прежде чем войти в размеренный ритм, и Кас практически падает обратно на сиденье в ожидании кульминации, которую он никогда раньше не испытывал, но инстинктивно знает, что она не заставит себя долго ждать.       Воздуха оказывается нужно больше, чем он ожидал — он дышит так быстро, задыхаясь от необходимости. Его сосуд скорее напрягается, чем расслабляется, и его благодать тоже напряжена, высокая и тугая, вибрирующая в неудобном темпе. Это всё ещё доставляет удовольствие, но почему-то, несмотря на это, уже не так хорошо. Слишком много разочарования, ожидания, нужды. Кас подаётся этому, двигает бёдрами, толкается в рот Дина в тот момент, когда Дин опускается на него, и…       Стекло разбивается.       Но это не боль, это удовольствие.       Напряжения нет, есть освобождение.       Оно течёт сквозь него волнами, когда он отчаянно цепляется за машину, одновременно пытаясь не разрушить её, и в то же время невыносимо нуждаясь в том, чтобы схватить что-то как можно сильнее, чтобы вновь привязать себя к реальности. Благодать Каса горит, она пытается освободиться через руки и глаза, но ему удаётся превратить её в безобидные радиоволны. Его сосуд труднее контролировать, и Кас уже без предупреждения кончил в рот Дина, к тому времени, когда он смог снова функционировать. Но сейчас не время извиняться за это — Дин, кажется, совсем не возражает, легко всё проглатывает и через мгновение весело похлопывает Каса по бедру.       — Ты теперь настоящий мальчик, хм, Пиноккио? — спрашивает Дин с улыбкой.       Касу остается только тяжело дышать и смотреть. Он полагает, что ему позволено снова говорить, но он не может собраться с мыслями, пока Дин снова не шлёпает его.       — Мне нужно проветриться. Ты тут пока приберись.       А затем Кас, необратимо преобразованный, изменённый, остаётся один на заднем сидении наедине с осколками своего прошлого «я».