***
Германская Империя проснулся с неприятной головной болью. С удивлением осмотрев свой кабинет, немец задумался. — Я здесь ночевал? Чем мне свои же покои-то не понравились? — нахмурился Император, а затем сердце замерло, вспомнив вчерашний вечер с отцом, наконец-то вспомнив, что произошло, от чего немец резко встал из-за стола и шикнул, схватившись одной рукой за голову, почувствовав резкую боль в затылке. — Надо и правда с этим завязывать… Чёрт, попадёт же от отца, — смирившись со своей дальнейшей судьбой, немец вздохнул и подошёл к зеркалу, что висело около тумбы, недалеко от письменного стола Германской Империи. Оглядев себя, Империя недовольно поджал губы и принялся более-менее приводить себя в порядок перед разговором с Пруссией. Поправив волнистые, непослушные волосы, мужчина разгладил складки на чёрном мундире, после чего всё же вышел из кабинета и направился в сторону гостиной, где, он предполагал, мог быть его отец. По пути в гостиную Германская Империя ловил на себе непонимающе взгляды служанок, которые, видимо, подметили уставшее выражение лица немца, да и его растрёпанный вид, но сейчас его мало интересовало это. Главное побыстрей послушать раздражённые реплики Пруссии, который будет говорить, какой сын жалкий и никчёмный, а младший немец лишь будет кивать и не провоцировать ни себя, ни отца на конфликт. И правда, Пруссия был в гостиной, уже ожидающе смотря на наследника, который показался в дверях. Отложив какую-то светскую газету, старший немец кашлянул и холодно посмотрел на сына, ожидая его слов, но, всё же видя, что Германская Империя не собирается ничего говорить, начал сам: — Итак, мне надоело видеть тебя каждый вечер с бутылкой вина. Ты Император, а не подзаборный пьяница, Германская Империя. — Это не значит, что я обязан переживать подобные инциденты, словно всё нормально, — не сдержавшись, фыркнул Империя. — Вообще-то, так всё и должно быть, — спокойно ответил Пруссия, на что получил хмурый взгляд сына. — У правителей практически никогда не было правильной любви, всегда они ставили политику и благополучие своей страны выше, нежели интересы отношений, — как-то необычно грустно для себя завершил бывший правитель, чуть прищурившись. — Разве ты ставил политику выше Российской Империи? — фыркнул Германская Империя. — Если по-настоящему любишь человека, значит, ты готов пожертвовать чем угодно ради него, даже политикой. — Нет, — холодно оборвал его Пруссия. — Мы никогда с Российской Империей не могли стать нормальной парой, потому что ставили интересы собственных стран выше наших чувств, мы принижали друг друга, потому что хотели показать, что каждый из нас лучше другого. Поэтому я никогда не жертвовал ради него политикой, как и он ради меня, для нас это были разные вещи. И сейчас ты понял, что будет, если не разделять понятия политики и любви. Германская Империя внимательно слушал его, отведя взгляд в сторону, а затем посмотрел на окно, около которого кружились мелкие птички, что-то радостно щебеча. Император чуть сощурился, гневно поджав губы между собой. Отец был прав, нельзя просто быть одним и тем же человеком и в политике, и в любви, нельзя это перемешать между собой. Он сблизился с Австро-Венгрией невольно, не собираясь идти ради него на что-то, но судьба решила иначе. «Теперь я не повторю своих ошибок», — пронеслось в голове немца. — «Австро-Венгрия должен был играть роль марионетки, я влюбился в него, забыв свой главный долг — продвижения идей своего государства, поэтому теперь стоит полностью погрузиться в политику, попытаться забыться не в алкоголе, а в делах. Он меня уже не простит, никогда не простит, отстраниться окончательно, возможно станем врагами. Может получится не думать о нём за политикой?» — мысли придавали болезненный оттенок, но стоило сейчас думать головой, а не прислушиваться к сердцу, это Империя понимал прекрасно. Видя задумчиво лицо сына, Пруссия хмыкнул, не улыбаясь, после чего спросил, наклонив голову на бок: — Что надумал? — Я не буду бегать за Австро-Венгрией, и так понятно, что он никогда мне этого не простит, поэтому стоит отвлечься и полностью вложить силы в политику, — хмуро ответил Германская Империя, посмотрев на Пруссию. — Нужно будет разобрать бумаги, накопилось их достаточно, даже с учётом того, что некую часть выполнил Берлин, — отпив чай из второй чашки, что стояла для него, продолжил младший немец. Немного помолчав, Королевство удовлетворённо кивнул и хитро блеснул глазами, сказав: — Знаешь, Франция желает реванша, нужно ведь что-то с этим делать, так? — ухмыльнулся Пруссия, на что Германская Империя расширил глаза и удивлённо взглянул на отца, после чего его осенила мысль, которую пытался таким коротким вопросом донести до него бывший правитель. — Стоит тогда им ещё раз показать, что будет, если пойти против сильнейшей страны Европы, — усмехнулся Император, поставив чашку с негромким стуком.***
— Вы ведь не хотите усиления Германской Империи, — не подавая виду, что волнуется, спокойно и без запинки говорил Париж, стоя рядом с Императором в его кабинете, пока тот, скрестив руки на груди, задумчиво свёл брови. Его необходимо сейчас уговорить перейти на сторону Франции, в крайнем случае, сохранить нейтралитет, сыграть на его амбициях и желаниях не допускать немцев к большему превосходству, коего они достигли во время франко-прусской войны. Столица Франции умел читать людей по глазам. Достаточно было заглянуть в них, и француз часто понимал, что чувствовал и испытывал его собеседник. Такому искусству его обучил Первая Французская Империя, который был мастером в разгадывании людей, часто применяя свои умения на политических партнёрах. Увы, но эти приёмы не работали на этой Империи, но не из-за того, что он умело скрывал свои эмоции и чувства. Его глаза были с недавнего времени закрыты двумя повязками в виде гербов. Из-за долгого молчания, Париж всё же нервно поправил воротник белоснежной рубашки, выжидающе глядя на австрийца. — Я не желаю усиления Германской Империи, уж тем более превращения Третьей Французской Республики в вассала немцев, — спокойно ответил Австро-Венгрия, чуть подняв брови. — Не обещаю, что вступлюсь за вашу страну, если грянет война, но выказывать своё недовольство по поводу сложившейся ситуации намереваюсь. Вы уже обсуждали данный конфликт с Российской Империей? — Я лишь отправил письмо о встрече с Санкт-Петербургом, мы должны встретиться на днях и обсудить данный вопрос, а затем… — начал было Париж, как его прервал Австро-Венгерская Империя: — Я вас понял, — кивнул австриец, после чего крикнул. — Вена! В кабинет тут же зашла уже давно знакомая французу девушка, которая даже не взглянула на него, чуть поклонившись своему Императору, она ровно встала и стала внимательно слушать его. — Напиши письмо Российской Империи, что мне срочно нужно с ним увидеться, — изъявил Австро-Венгрия. — Париж, если на этом всё, то предлагаю закончить, — повернув голову к французу, сказал мужчина. — К-конечно! — сдерживая радость, воскликнул столица. — Прекрасно. Вена, проводи нашего гостя к его карете, пожалуйста, — попросил её Император, на что девушка тут же кивнула и сказала: — Конечно, Ваше Императорское Величество, — после чего столица вышла из кабинета вместе с Парижем. «Я не дам тебе стать сильнейшим государством мира, Германская Империя. Хоть мы и формально союзники, сейчас между нами будет соперничество. Мне будет проще договориться с Российской Империей о тайном соглашении против тебя, нежели договариваться с тобой, предатель», — пронеслось в голове австрийца, от чего тот даже оскалился, со злостью развязав повязки и бросив их на письменный стол. Немного пройдя коридор в неприятной для француза тишине, столица Франции решил заговорить со старой знакомой. — Многое ли изменилось, когда появилась вторая столица в лице Будапешта? — поинтересовался Париж, на что Вена сначала не отвечала около тридцати секунд, и парень уже смирился с тем, что его игнорируют, как девушка ответила: — У меня появилось меньше бумажной работы, а все обязанности разделили между собой, хотя главенство всё же остаётся за мной. А вы сейчас восстанавливаетесь после войны? — в свою очередь спросила столица. — Да… Германская Империя, наконец, вывел свои войска, что позволило нам вздохнуть полной грудью, правда сейчас сложилась вот такая ситуация. — Хочешь знать моё мнение? — спросила Вена, взглянув на француза, после того, как тот кивнул, она продолжила. — Никто сейчас не заинтересован в усилении вашего соседа. Ни мы, ни русские, даже англичане будут препятствовать Германской Империи, поэтому его задумка начать с вами новую войну с самого начала провальная. — Стоит подстраховаться и всё-таки съездить как минимум к Российской Империи, с Великобританией у нас есть некие… трудности, всё же столько веков грызёмся с ними, а Лондон так вообще строит из себя самого важного и кривиться, как только видит меня, — фыркнул француз. Девушка усмехнулась, закатив глаза с ухмылкой на лице: — Как всегда, на балах это выглядело всегда так… Забавно, — хмыкнула столица, выходя с Парижем из дворца. В лицо сразу же ударил приятный тёплый ветер, от которого волнистые волосы Вены сразу же растрепались, от чего девушка недовольно скривилась. — Снова придётся укладывать… — пробубнила себе под нос она. Француз усмехнулся, после чего сел в свою карету, бросив на прощание столице Австро-Венгрии: — До скорого, Вена, надеюсь, скоро увидимся, — улыбнулся Париж своей фирменной улыбкой, на что та лишь закатила глаза и сказала: — Езжай уже! Лыбиться он. Своим француженкам так будешь улыбаться, со мной не надо! — фыркнула девушка, поставив руки на бока. — Понял, понял! — рассмеялся столица Франции. — Мне не нужны проблемы с Будапештом, поэтому оставляю тебя, — подмигнул парень, задёрнув шторки кареты, после чего транспорт дёрнулся и отправился в путь. Вена не сдержалась и прыснула, вновь скрестив руки на груди, как почувствовала, что кто-то положил свои руки ей на плечи, от чего та резко развернулась, но увидела перед собой Будапешта, который смотрел на неё с милой улыбкой. — Как хорошо, что ты не даёшь мне поводов ревновать, — заметил мужчина, намереваясь поцеловать возлюбленную в щёку, на что та резко отошла назад и усмехнулась, также мило улыбнувшись. — Он просто не в моём вкусе, и что вы себе позволяете, Будапешт? Так близко к даме находиться неприлично, — хмыкнула Вена, после чего отправилась во дворец, сложив руки за спину. — Как же мне нравится, когда ты строишь из себя боевую и неприступную! — восхищённо заметил венгр, сразу же побежав за столицей.