Le cinéma français

Сон 8-й. Le cinéma français. Глава I Париж встретил меня мелким дождичком. Таким, когда вроде и зонт открывать несолидно, и в то же время, без ничего одежда постепенно становится сырой и можно на ровном месте подхватить простуду. Остановился всё в том же отеле, в привычном уже номере. Хороший знак. С тех пор, как Дзуки нашла его, мы были здесь не единожды. Мне понравились тишина и спокойная консервативная атмосфера этого места. А кроме того - мы были здесь очень счастливы. Даже несмотря на то, что случилось после... в конце концов, всё же обернулось не так уж плохо? Тогда, правда, был сентябрь - почти лето, а сейчас осень уже вовсю хозяйничала в городе, умывая его прохладным дождём и расцвечивая напоследок всеми оттенками рыжего. Если бы не дела - так бы и бродил тут, впитывая в себя буйство красок от желтовато-зелёного до багряного и винно-красного, на фоне которых бежевые и серые здания казались притихшими и готовыми погрузится в сон. Ничего, что Париж - город влюблённых - иногда тут стоит бывать и одному: так острее чувствуется жизнь, можно подумать обо всём спокойно и радостно будет вернуться домой... Уверен, это вовсе не потому, что стал старше - просто осень, вот и настроение такое... Не знаю, смогу ли я когда-нибудь по-настоящему понимать гайдзинов, их мысли и жесты, выражение лица...а может, это вовсе и не нужно... Мне он показался похожим на большого мокрого пса, который только что вылез из воды, встряхнулся и теперь его лохматая сивая шкура топорщится иголками. Лицо сосредоточенное, но в глазах что-то мелькает такое...вызов пополам с любопытством. Склонив набок лобастую голову смотрит на меня как на непонятную игрушку - прикидывает, небось, сломаюсь ли я, пока он разберётся, что и как во мне устроено... я бы на его месте не слишком на это рассчитывал... Широкий, тяжёлый и какой-то неопрятный в своей растянутой футболке и синей кофте. Но так даже лучше - пускай чувствует себя свободно, он же дома... и он хозяин всего этого съемочного бардака. Это чувствуется по всему и с первых секунд общения. Не страшно: если договоримся - у меня хватит терпения с ним работать. Его английский примерно такой же паршивый как и у меня - с той только разницей, что он больше похож на французский... Разговор состоялся без переводчика и не в офисе, а у меня в отеле, в уединённой библиотеке, куда можно пройти прямо из лобби - довольно неожиданно... впрочем, возможно, он вообще не хотел чтобы о нашей встрече знал кто-либо ещё... Я смотрел на массивную фигуру, заполнившую собой изящное полосатое кресло на гнутых ножках «под старину», и не верилось как-то, что вот этот человек будет определять мою жизнь в недалёком будущем. Видимо, придётся научиться ему доверять... - Видел вас в рекламе, - час от часу не легче, это что... попытка наладить контакт? - такая реклама штанов, знаете...с танцами в метро. Здорово... Заинтересовался и посмотрел некоторые ваши работы. - И что скажете? - решил пока держаться спокойно и не выказывать излишнего любопытства. Забавно - эдакий обоюдный покерфейс при том, что, как мне показалось, ему этот проект нужен даже больше, чем мне. - Мне нужен человек с абсолютным магнетизмом. - темные глаза на мгновение встретились с моими и вновь занялись изучением собственных ногтей на левой руке, - Чтобы такое обезоруживающее обаяние. Этого у вас хоть отбавляй. И вы отличный актер. И музыкант еще к тому же? - Ну, скажете, тоже... - И, кроме того, мы хотим привлечь внимание азиатской аудитории... "Вот так бы сразу и сказал, а то... "магнетизм"... - подумал с усмешкой. - Могу я спросить про сценарий, чтобы лучше представлять себе задачу? - Конечно, но это потом... Сейчас я предпочёл бы просто поговорить на разные темы, почувствовать вас, понять, какой вы в естественной, так сказать, среде обитания. Мне нужно получить чёткое представление обо всех кандидатах на главную роль. Этот проект очень важен для меня. Я сейчас, так же, как и вы, выхожу из зоны комфорта и поэтому хотел бы подобрать все исходные компоненты максимально точно. Надеюсь, вас не обидело это слово... - Нисколько, я понимаю, что мозаика, которая складывается у вас, состоит не только из меня одного. Что ж, задавайте вопросы, надеюсь не разочаровать вас... Спустя три часа разочароваться светило уже мне самому. За всё это время о предстоящей работе и его видении роли не было сказано ни слова. Такое ощущение, что он делает это нарочно, чтобы не дать мне возможности подстроится по ходу дела и произвести на него нужное впечатление. Сейчас я знал обо всём ничуть не больше, чем неделю назад. Должно быть, ждёт, когда я, наконец, спрошу за каким надом пришлось бросать всё и срочно переться в Париж - не дождётся. Я не привык вести переговоры в таком стиле, если вообще это можно назвать переговорами, но буду держаться до упора. Посмотрим, кто из нас расколется первым. Сказал, что хочет посмотреть каков я в обычной жизни... Зачем же так сложно? Какая разница, каким я буду сейчас, главное - кем я смогу стать для него, когда будет нужно. Пока летел в самолёте - просматривал материалы по Бессону, подготовленные для меня менеджером. Фукушима, конечно, человек с солидным набором недостатков и слабостей, но в сборе информации равных ему нет. Как и в обустройстве моего рабочего быта с максимальным комфортом. Вот и теперь всё собрано таким образом, чтобы мне удобно было запоминать и использовать всё, что он нарыл. Устав от светской болтовни, решил заговорить о море. Насколько я понял, море для него, так же, как и для меня - любовь всей жизни, ведь этот человек родился в семье инструкторов по дайвингу и до семнадцати лет не представлял себе иной жизни. Кто знает, если бы не травма - мир не увидел бы стольких интересных фильмов... Поначалу он как будто оживился, однако потом вдруг скис и снова закрылся от меня. Да что ж за напасть такая - вместо взаимного интереса допрос какой-то получается...никогда прежде ни с одним собеседником мне не было так трудно и языковой барьер тут вовсе ни при чём. Ощущение такое, как будто танцуешь со стулом на вытянутых руках. Тяжело, неудобно и выглядит странно. А главное - непонятно, зачем такое нужно? Под конец, когда я уже почти перестал реагировать на внешние раздражители и чуть было не начал зевать, меня обнадёжили скорым знакомством кое с кем ещё из съёмочной группы и, самое главное - с потенциальной партнёршей. Имя Элизабет Дюбуа-Леру мне ни о чём не говорило, но я запомнил и обязательно гляну сегодня вечером в интернете, с кем придётся дело иметь. Он ушёл, оставив меня абсолютно выжатым, хоть я и старался этого не показать. Теперь необходимо пройтись, возможно, выпить чего-нибудь, чтобы отвлечься. Интересно... я где-то читал, что у него в обычае то ли снимать женщин, с кем в данный момент имеет отношения, то ли, наоборот - завязывать отношения с теми, кого он сейчас снимает...эта...э-э-э Элизабет - тоже из их числа? Если приглушить свет в комнате и долго смотреть на угасающий закат - не заметишь, как постепенно темнота подкрадывается к самому порогу, тычется в границу светлого пятна на террасе от застекленной двери, не смея пересечь её. По ту сторону стекла ветер раскачивает ветви деревьев, пытаясь сорвать с них начавшую желтеть листву. Пройдёт ещё немного времени и у него получится сделать это. Но пока деревья не сдаются и шум этой вечной борьбы проникает в комнату, заглушая и без того негромкую музыку из старомодного огромного радиоприемника в углу. Элизабет купила его на блошином рынке в Берлине. Жак тогда чуть с ума не сошёл, пытаясь запихнуть все её "сокровища" в багажник. В какой-то момент ей даже стало казаться что дело кончится разводом - так он ругался себе под нос в очередной раз извлекая всё на свет божий и снова заталкивая обратно. Наконец, после очередной перетасовки, крышка багажника захлопнулась, сопровождаемая особенно неприличным эпитетом и буря утихла так же быстро, как и началась. Зато приёмник, собственноручно починенный Жаком и приведённый в порядок совместными усилиями, радовал глаз полированными боками чёрного дерева и оранжевым светом настроечной шкалы с названиями городов. В некоторых им приходилось бывать, другие ещё только ждали своей очереди. Где-то хлопнула дверь. Жак вернулся в дом через кухню, догадалась Элизабет. Ходил закрепить ветви сирени подпорками, чтобы их опять не переломало, как в прошлом году. Когда, наконец, он устроился в кресле у огня, вытянув ноги, на которые немедленно пристроила голову Чика, она решилась заговорить о сегодняшней встрече. - Я сегодня видела Люка. Тебе привет. - И только? Даже поцеловать не просил? Интересно, как долго ещё эти двое будут мериться "пиписками" и вообще всем что под руку подвернётся? - Мы встречались по делу, не дуйся. Он собирается предложить мне роль в своём новом фильме, - Элизабет, подойдя, взъерошила мужу волосы и чмокнула в макушку. Собака неодобрительно заворчала. - А... ну тогда, скорее всего, будем работать вместе – они часто к нам обращаются. Можешь расслабиться. Если что – по башке получит и по ручонкам тоже. - А чего мне напрягаться-то? Я его знаю ровно столько же, сколько и тебя и уж точно ни один из вас не лучше другого... Работать в одном проекте... она пока ещё не решила, стоит ли радоваться этому или нет. С одной стороны - можно больше времени проводить вместе. Снова появятся общие темы для разговоров. С другой - может и незачем, ведь она давно подозревает, что у него кто-то есть. По здравом размышлении, пришла к выводу, что попробовать всё-таки стоит, вдруг всё наладится само собой? - Уже знаешь, о чём он снимать собирается? - вопрос не праздный: надо же хотя бы примерно представлять к чему готовится. Люк частенько приводил друга в ступор своими идеями. Как правило, он не заморачивался практическими решениями, а просто ставил команду перед фактом: мне нужно вот так! И Жак вместе с художниками, инженерами, вторым режиссёром и ребятами из продюсерской группы до посинения пахали над реализацией очередного "чумового плана". Конечно, все понимали, что зачастую именно эти "находки" и делали фильм по-настоящему интересным и запоминающимся, публика такие штуки любила, но Жаку каждый раз казалось, что вот ещё немного... и либо он окончательно спятит, либо придушит этого фантазёра к чертям собачьим и сядет за умышленное убийство. Хотя, быть может, принимая во внимание состояние аффекта и особенности французской судебной системы... И уж точно - каждый новый "раз" обещал стать последним. Жак Дюбуа не без оснований считал себя очень терпеливым человеком. Сидя на полу в гостиной своей парижской квартиры, Люк Бессон озадаченно уставился невидящим взглядом в разбросанные вокруг журналы и тетрадки со сценарием, испещренные пометками и рисунками. Во время работы он привык все свои мысли и наблюдения распределять тонким слоем по полям, а то и прямо поверх текста. Последняя запись, сделанная сегодня в начале четвёртого утра, касалась вчерашней встрече в отеле. Рядом с наброском ухмыляющегося лица с чуть раскосыми злыми глазами и хвостом волос на затылке небрежной рукой было накарябано: "Непонятно. Может быть сложно. Выяснить, как им управлять..." Когда понадобилось найти азиата на главную роль, ему неожиданно вспомнился рекламный ролик, который сто лет назад крутили по телевизору во время его поездки в Токио. Движения танцора на экране были простыми и в то же время по-звериному ловкими и стремительными и это притягивало взгляд. Местные сразу поняли о ком идёт речь, когда он спросил и сходу назвали с десяток сериалов и фильмов, где можно было бы посмотреть "что он может ещё". Увиденное не впечатлило. Возможно оттого, что всё это была продукция для внутреннего рынка, а специфическая манера японцев снимать ужасно раздражала. Хотя, справедливости ради - конкретно к Кимуре вопросов не было - работал он на совесть и выкладывался даже там, где в этом не было особой необходимости. С трудом смог осилить половину записи какого-то концерта начала двухтысячных... сделал довольно интересный вывод: ему нравится, когда на него смотрят, да что там "нравится" - для него это и есть смысл жизни, подлинное реальное счастье. Глаза человека, обитавшего на сцене огромного стадиона в далёком Токио двадцатилетней давности, сияли и сам он, впитывая взгляды десятков тысяч людей, находясь в непрерывном движении, становился сгустком чистого пламени, вспыхивая снова и снова. Толпа боготворила его, послушная его воле, а он любил их в ответ, наполняя своим светом и радостью. Смотреть на это было очень любопытно. "Что, если бы мне пришлось вот так оказаться с кучей народу наедине?" - мысль промелькнула и исчезла, оставив неприятное послевкусие неуверенности и страха. А потом ему подсунули посмотреть "Нобунагу". Яростный задор во взгляде и хищная зубастая ухмылка, резкие повадки и агрессивная речь - такое не скоро забудется. Этот человек способен на эксперименты, да ещё как! В профайле, подготовленном для него Николь, содержалась информация, способная поразить кого угодно. Если он и вправду умеет хотя бы половину из того, что там написано... Сразу же захотелось использовать все его возможности и неважно, каким образом - не вызывало сомнений, что он сможет всё, что режиссёру только в голову взбредёт и после этого останется только принимать поздравления и топтаться под прицелом журналистов на красных ковровых дорожках, не забывая делать умное лицо. От всего этого запросто можно было бы заработать комплекс неполноценности если бы на это нашлось свободное время... И ещё одна вещь, которая никак не опускала Бессона: судя по всему, японец был отчаянно смел и независим, как бы странно это ни звучало по отношению к продукту тамошнего шоубизнеса. Это притягивало как магнитом, но и сулило очевидные проблемы: как с ним общаться, чтобы понимать друг друга абсолютно и как вытащить из него "Нобунагу" в нужный момент? Учитывая, сколько времени прошло с тех пор - не факт, что это вообще получится... Как бы то ни было - не попытаться было бы просто глупо. В том, что удастся заполучить его в свой проект особых сомнений не было, но как заставить этого непонятного человека сделать всё так как задумано?.. Сидевший, скрестив ноги, в кресле напротив вчера был совсем другим. Сдержанный. Закрытый. Нарочито спокойный. То, что надо для роли... но уж очень хотелось вновь посмотреть на того, другого, с азартным блеском в глазах и бесшабашной мальчишеской улыбкой. Разумеется, ожидать что человек совершенно не изменится за двадцать лет было бы слишком наивным, и всё же...хоть одним глазком... "Наверное, так вот люди и влюбляются с первого взгляда - кошмар какой!" - подумалось Бессону с почти суеверным ужасом, прежде чем голова его коснулась подушки. - Привет, Жаки! - И тебе не хворать... Пузырь... - Жак-Франсуа-Батист Дюбуа, похоже, только что восстал ото сна и, как обычно с ним это бывало - не с той ноги... - Сколько раз тебе говорить – не называй меня "Пузырь"! Нам всё-таки не по пять лет, и ты давно уже не мочишься в постель... - Как был поганцем - так и остался! Сволочь! – вот почему одна из тапочек обязательно ускользает из-под ноги и норовит забиться поглубже к стене вместо того, чтобы послушно принять в своё меховое нутро теплую из под одеяла ступню... Жак ненавидел касаться холодных досок пола босыми ногами спросонья. Теплое марево сна мгновенно и почти болезненно сменялось опостылевшей реальностью и это было...жестоко. Вопрос покупки ковра в спальню не стоял: Элизабет ни за что не согласиться - ей, видите ли, нравятся эти старые доски, в них есть характер и своё очарование. Она, понимаете ли, устранила проблему, подарив мужу на очередное Рождество тапки из овчины. И ведь не возразишь... Жену Жак любил, а ссориться и потом чувствовать себя виноватым - не очень. Поэтому, кряхтя и ругаясь прямо в телефонную трубку он нашарил непослушную обувку и потянулся за сигаретами. Сейчас Люк тихо радовался тому, что они разговаривают по телефону и ему не светит получить по мозгам, как это частенько случалось в детстве. Детство у них было одно на двоих и ни один из приятелей ни разу об этом не пожалел, хоть и дрались они насмерть по любому поводу и девчонок друг у друга отбивали не раз, но... девчонки приходят и уходят, а дружба остаётся... - Я заткнусь, когда ты перестанешь звать меня "ЖакИ", так что заткнись первым! Короче... чего хотел-то, Пузыыыырррь? - Помощь мне твоя нужна, дорогуша... - Открыть тебе кредит или перед бабой отмазать? Я ради тебя на всё готов, - перед глазами всплыла небритая горбоносая физиономия Жака с ухмылкой наискосок: "сгинь, рожа!" - Будешь издеваться - не получишь работы. Сам прекрасно знаешь, если моя «Les Films dе Loups» от тебя откажется - поедешь к себе в деревню порей сажать! - Ой, страшно-то как! Напугал ежа... рискни, давай, а я посмеюсь над тем, как твои недотроги гражданские будут гореть и кувыркаться вместо моих парней. - на самом деле месье Дюбуа отлично понимал, что именно обеспечивает безбедное существование его крошечному бизнесу: режиссёрская чуйка приятеля и дружба с детсадовских соплей...хорошо, что крепче этого клея в природе не существует... - Ладно, не томи, "работодатель", какого хрена ты моим будильником заделался? - хмуро вопросил Жак и приготовился слушать очередные словоизвержения патрона - уж что-что, а поговорить Пузырь всегда был горазд... - Ты видел? В нём что-то есть... Он как раз такой как мне надо. Осторожный, внимательный. Внешне, вроде бы, не опасный, но в случае необходимости сможет хладнокровно убить. Хочу его попробовать, но сомневаюсь, будет ли это полезно для проекта? - Не мог бы ты как-то поконкретнее, солнышко? Я, видишь ли, мысли твои читать пока ещё не наловчился... - Кимура. Наша главная мужская роль. По-моему, он из тех людей кто открыто не сопротивляется, но делает все по-своему. Всегда. - А что, если это не так уж плохо? Может от этого будет только польза? Что толку истерить до начала драки? Ввяжемся, а там посмотрим... - Даже если в итоге дело выиграет - я этого не хочу... Это мой фильм, чёрт подери! Ещё не хватало мне зависеть от актёров... Я бы отказался, но знаешь, что... Николь пару недель назад буквально заставила меня посмотреть фильм с ним про одного средневекового мужика, которого они почитают великим воином и правителем и всё в таком духе. Потом покажу тебе – это видеть надо. Он там просто рвёт всех на куски. Во всех смыслах. В общем, посмотрел я это... четыре раза. И ещё пару фильмов на ту же тему: ему на диво удаются самурайские роли, даже меня пробрало. Думаю, этот Кимура, возможно, стоит того, чтобы потерпеть. - Ого... заинтриговал! Давненько я не слышал от тебя этого слова! А можно взглянуть на предмет твоих страданий? - окончательно проснувшийся Жак Дюбуа, стоя перед холодильником в трусах и майке с сигаретой в зубах, безуспешно пытался обнаружить в его чреве яйца. Не иначе, как они от него попрятались все, хотя вчера еще были тут. Штук шесть, не меньше... - Он сейчас в Париже. Приехал вчера. Сразу, как только получил письмо, да... я говорил с ним, и он показался мне совершенно другим человеком. Ничего общего. Совсем... Конечно, это было давно, но... короче, тот, молодой, меня просто очаровал. Такая пластика... бешеный темперамент... интересно, сохранилось ли в нём хоть что-нибудь с тех пор? И ещё: кажется, он делает всё сам. Ты не ослышался, у тебя, хмурая ты морда, появился конкурент. Такой же чёртов старый хрен... хочу поглядеть как вы с ним цапаться будете. - Тогда, может, понырять сгоняем? У тебя найдётся денёк? Там и посмотрим, кто из нас старый, а кто – хрен! - Хорошая идея. Давай завтра - я скажу, чтобы подготовили лодку, давно хотел её проведать. "Лодкой" именовалась здоровенная моторная яхта, до отказа напичканная всяким глубоководным оборудованием, стоявшая сейчас в марине Сен-Валери. Ла-Манш, конечно, не может похвастаться разнообразием животного мира, зато здесь можно наткнуться на останки затонувших кораблей и даже подводных лодок. Не важно, что хозяин лодки никогда больше не сможет нырять: врачи запретили ещё в юности, когда из-за баротравмы он едва не ослеп – никто не может помешать человеку выходить в море, когда ему захочется и тратить на своё увлечение сколько понадобится. Ему нравилось, прихватив кого-нибудь из старых друзей - любителей дайвинга, вон, хоть того же Жаки, например, сбежать на пару дней от людской суеты и бесконечных дел и просто плыть к намеченной цели, останавливаясь только лишь для погружений или рыбалки. Даже смотреть как ныряют другие было здорово...хоть и нелегко. Смириться до конца он так и не смог. Утренний туман не спешил расползаться, клочками вися в застывшем воздухе, оседая сыростью на волосах и одежде. Они встретились пораньше специально, чтобы провести какое-то время без посторонних, выпить по глотку кофе с бутербродами, заботливо приготовленными Элизабет. Совсем как в студенчестве. Люку всегда нравились эти намазанные острым соусом половинки свежего багета, между которыми уютно устроились ломтики ветчины с курчавыми салатными листьями и маринованным луком. Хрустящая корочка царапала нёбо, если есть слишком быстро, но жевать медленно никак не получалось - очень уж вкусно. Можно прожить целую жизнь, заработать славу и кучу денег, но чёртовы бутерброды по-прежнему достаются Жаку... Не надо было тогда её отпускать... настроение стремительно портилось и Люк, чтобы отвлечься, стал возиться с Чикой. Бельгийская овчарка Жака, обрадованная внезапным интересом к своей персоне, бодро сновала по кустам, неизменно возвращаясь в репьях и с мячиком, и тыкалась человеку в колени, заставляя его бросать снова и снова. - Ну и нафига ты приволок эту вонючку! - Дурак ты, Пузырь! Это не вонючка, а индикатор. Если человек – дерьмо, она его в два счета вычислит. Ещё спасибо мне скажешь. - Ещё раз услышу "Пузырь" - будешь до берега вплавь добираться. - Сперва неплохо было бы отчалить... где там твоё "восходящее солнце"? А, вон он! Смотри-ка, вовремя прискакал - ни раньше, ни позже, - по дорожке, ведущей от ворот яхтклуба к ним быстро приближался невысокий худощавый мужчина в джинсах и чёрной футболке. Тёмные волосы взъерошены, будто спросонья. Жак оценил стремительную легкую походку и жилистую фигуру. Сразу видно – человек без дела не сидит, не раздолбай какой-нибудь... Чика, в очередной раз выбравшаяся из кустов с мячиком в зубах, застыла на мгновение, чтобы затем с лаем кинуться чужаку навстречу – нечего ему здесь делать, пусть убирается, пока цел. К немалому удивлению всей компании пришелец остановился, снял солнечные очки, зацепив за ворот, и преспокойно уселся на корточки перед собакой, показывая ей открытые ладони. Он терпеливо ждал, пока она успокоится, подойдёт и обнюхает его, молчал, улыбаясь каким-то своим мыслям. Потом, спросив непонятно у кого: "Можно?" – медленно протянул руку и потрепал лохматую, песочного оттенка, шкуру на загривке. Люк смотрел на происходящее едва сдерживаясь от смеха: неизвестно ещё, кто выглядел забавнее, Чика или её хозяин. У обоих глаза сейчас были раза в три больше обычного. Если бы Кимура попытался погладить Жака - и то он не был бы так удивлён. Тем временем гость добрался-таки до яхты и, обменявшись рукопожатиями, стал с интересом её разглядывать. Казалось, ничто не интересует его больше. - Месье Кимура, представлю вам моего друга и товарища по съёмочной площадке: Жак Дюбуа – вся трюковая работа на нём, уверен, вы поладите. Месье Дюбуа классный специалист и его компания – наш постоянный партнёр. Японец коротко поклонился и в лицо Жаку уставились карие, абсолютно непроницаемые, внимательные глаза. Ему стало не по себе, захотелось отвести взгляд, но тут чужак улыбнулся неожиданно тепло и безмятежно и напряжение ушло куда-то, будто и не было. "Дерьмовые восточные штучки!" Сюрпризов "классный специалист" не любил. На этом официальную часть решено было свернуть и заняться, наконец, делом, ради которого всё они припёрлись сюда в такую несусветную рань. - Родной мой, даже не начинай про трудности бытия. Опять пахать от зари до зари и давиться сэндвичами? - Жак в свойственной ему наступательной манере, пытался вести "деловые переговоры", используя для этого любой подходящий момент, выбивая для своих парней лишнюю монетку, опцию в страховке, да хотя бы тарелку с горячей едой или ещё что-нибудь полезное. Торговаться с лучшим другом было совсем не просто. Люк издевался над ним, обзывая скрягой и неженкой, но тот не отступал, вцепившись в патрона клещом – легче руку отрезать, чем такого вытащить. - Не ной, радость моя, и не пытайся натравить на меня профсоюз, получишь ты свой шукрут, раз уж на то пошло. Заметив удивленный взгляд японца, рассмеялся: "Вы, наверное, просто не сталкивались с французскими профсоюзными деятелями - чистые звери!" - Да у нас как-то не принято... - Ну ещё бы! Даже мне, убогому, знакомо слово "гамбаримас", но, уверяю вас, по каждому пункту контракта, если надумаете его подписать, с месье Леду, нашим продюсером, вполне можно договориться. Он более чем вменяемый человек... с поправкой на профессиональный вывих мозга, конечно. Мне не очень понятны были рассуждения на тему деталей контракта. Оба француза вели себя так, как будто всё уже давно решено и осталось только подмахнуть пару страниц текста. На деле же - сплошные белые пятна. Интересно, когда мне всё-таки расскажут о чём снимать собрались? О том, чтобы увидеть сценарий я уже и думать забыл. А может его просто не существует? Сами-то они в курсе, на что собираются ухлопать чёртову кучу бабла? Насколько можно было судить из досье Фукушимы, аппетиты у Бессона сотоварищи далеко не средние. Нам в Японии о таких бюджетах даже помечтать не дадут. Решено было идти в точку, обозначенную на карте как место гибели английской подводной лодки М-2 в 1932 году. Кроме неё в этом районе находилось ещё несколько интересных объектов для осмотра. Припекало, от утренней прохлады не осталось и следа. Организм требовал холодного пива, но это потом. Жаку уже порядком надоело бездействовать, глядя на Чику, которая положила ушастую голову на колени к чужаку и блаженно жмурилась, пока тот тихонько перебирал её шерсть, почёсывал за ушами. Оба выглядели до обидного довольными. Ревновать собаку - глупее ничего не придумаешь, однако, разве это не то, что сейчас происходит? Вот так просто взял и завладел собачьей душой! Только что не мурлычет... И кто - Чика, которой вообще не угодить! До сих пор она признавала только хозяина, да и то потому, что тот возился с ней со щенячьего возраста. Гулял, играл, кормил и всё такое. А тут – на тебе! Печёнкой от него пахнет, что ли? Больше всего на свете она любит паштет. И Жака. Но сначала, всё же, паштет. В животе поселилось неприятное чувство надвигающейся беды. Что, если он так может притягивать не только собак? Люк собирался предложить роль Элизабет в этом проекте. Пока ничего конкретного, он бы сначала у Жака разрешения спросил...наверное... Судя по тому, что новых романов у приятеля на горизонте пока не возникало, "роль" может оказаться чем угодно, вплоть до главной. И тогда... перспектива наблюдать приручение собственной жены не радовала. "Вот ещё не хватало – накручивать себя из-за того, что кто-то погладил собаку! В конце концов, просто набью ему морду и сразу полегчает!" - мудро рассудил месье Дюбуа и полез в сумку за бутербродами. На сей раз они были с козьим сыром, рукколой и ломтиком груши. "Элизабет, несомненно, прекраснейшая женщина на всём белом свете – может, позвонить, сказать ей об этом, пока не забыл?" Вздохнув, счастливый владелец сумки с бутербродами облизал испачканный маслом палец и пошёл делиться с остальными. Они же не виноваты, что всё самое лучшее досталось Жаку. Пусть и у них будет повод для радости. Солнце было уже в зените, когда, наконец, они бросили якорь в точке погружения. Гидрокостюмы и снаряжение для дайвинга было уже готово и вскоре две пары ног в ластах почти синхронно мелькнули в воздухе, когда ныряльщики сиганули с платформы. Люк усмехнулся и достал из холодильника очередную бутылку минералки. От холодной воды и пузырьков стало легче. По крайней мере не так обидно. В бутылочно-зеленоватом сумраке среди колышащихся теней лежащий на дне немецкий торпедный катер выглядел жутковато. Жак еле сумел сориентироваться и вспомнить, где расположен торпедный отсек и как туда добраться. Этот корабль он видел не впервые. Так называемый шнелльбот серии S-14 времен начала Второй Мировой войны. Сегодня утром им вдруг пришло в голову отправиться на "кладбище погибших кораблей" и устроить на одном из них «проверку на вшивость» для непонятного японца. Торпедный катер подходил для этого лучше всего. Затонувший на глубине двадцати пяти метров и отлично сохранившийся, если не считать многочисленных ракушек и водорослей, облепивших рубку и пулемётную турель, он возбуждал любопытство беспечных ныряльщиков пробоинами, голодными ртами скалящимися в бортах – так и тянуло забраться внутрь и посмотреть как всё устроено. Они не стали отказывать себе в удовольствии, и, разделившись, исчезли внутри корпуса. Он был красивым. Даже теперь. Даже если осознавать его былое предназначение. Всё равно - те, кто создавали его, сделали это, имея в виду свои понятия о красоте. В лежащей на боку беспомощной ржавой туше до сих пор угадывалась стремительная сила. Орудия убийства нередко наделены своеобразной красотой, будь то стрела или военный самолёт. Каждый раз, отмечая это, я чувствую где-то глубоко внутри облегчение и радость от того, что живу сейчас, когда не надо принимать ничью сторону, потому как, есть ощущение, что мне не было бы позволено остаться свободным. Впервые я почувствовал это на съемках «Kimi wo wasurenai», стоя в одиночестве на взлётной полосе и разглядывая самолёты, и теперь, находясь рядом с давно уже мёртвым кораблём, оно накрыло меня с новой силой, заставив сердце замереть, а пальцы сжаться до боли. Тогда, в лучах мягкого закатного солнца, всё выглядело хрупким и ненадёжным, но живым. Трава, по которой прокатывались волны тёплого ветра, кузнечики, торопливо поющие свои последние вечерние песни... За это стоило цепляться изо всех сил. А здесь жизни не было и в помине. Только время, разорванное в клочья взрывом восемьдесят с лишним лет назад и теперь потихоньку латающее прореху, переваривая останки корабля. Печальный ход мыслей неожиданно прервал глухой стук, донесшийся откуда-то изнутри катера. Жак? Должно быть, что-то случилось и лучше бы мне добраться туда как можно скорее... Я нашёл его заблокированным в каком-то длинном помещении, понятия не имею, как там оно называется, в темноте не разберешь, наверняка, отсек какой-нибудь... Видимо, он собирался пройти его насквозь, но выход с той стороны оказался слишком узким, а с этой его перегородило куском ржавого железа, который он задел, протискиваясь внутрь. "Ну и зачем тебе это понадобилось, дурачина?" - обругав его мысленно, попробовал сдвинуть железяку с места, но она держалась накрепко, как будто всегда тут была. Вдобавок, оказалось, что у него повреждён акваланг и воздуха почти уже не осталось. Выглядел он очень встревоженным, хоть и пытался казаться спокойным. Глянул на компьютер - времени в обрез. "Сейчас, погоди немного, отдам тебе свой, только продержись пока мы что-нибудь придумаем!" - опыта подъема с такой глубины без снаряжения у меня ещё не было. Теперь будет. Надеюсь, всё обойдется... Мне показалось - он был, мягко говоря, удивлён, когда я, наконец, освободился от баллона и протянул ему. Не поверил, что ли? Ну да не время сейчас... Оттолкнулся от корпуса что есть мочи и пошёл вверх, туда, где было солнце и солёный прохладный воздух, молясь, чтобы всё получилось. Краем глаза заметил контуры люка на корпусе как раз в нужном месте. Можно попробовать открыть, только инструмент возьму... Слишком быстро нельзя! Вспомнил про десять метров в минуту и тормознул. Чуть не забыл смотреть на компьютер, растяпа! Человек, в одиночестве сидевший на корме яхты, отчаянно скучал. Зевал, поглядывая то на часы, то на воду. От солнечных бликов, дробившихся при мелкой волне на бессчётные грани, рябило в глазах. Ужасно хотелось выпить. Всё равно чего, лишь бы убраться в тенёк и обнять ладонями тумблер, в котором нежно позвякивают прозрачные кубики льда. Он уже и сам был не рад, что затеял эту возню. Время было на исходе. Неровен час – и впрямь что-нибудь случится. Конечно, любопытно было посмотреть, как себя поведёт японец. Кинется за помощью, будет пытаться помочь или начнёт паниковать. Такая проверка могла сразу расставить всё по местам, но всё же... Люк обалдел, когда увидел его. Без снаряжения. Черная, мокрая фигура в гидрокостюме выбралась на платформу. Было видно, что он устал и взволнован. Поначалу даже не мог объяснить, что ему нужно. Слова забыл. Заметив, лежащий в тени, чтобы не грелся баллон, собранный запасной акваланг, просто поднял его, и стал влезать в жилет. Спросил, проверена ли система и нет ли какого-нибудь инструмента, чтобы отжать люк. Схватил протянутую монтировку и кинулся обратно в воду. "Ну и как это понимать?" - Бессон уже и сам начинал волноваться, когда на поверхности воды появились, наконец две головы. Что ж, теперь и выпить можно. Если никто никого не придушит, конечно... Мне почти удалось расковырять чёртов люк, и я уже прикидывал, где может находиться невезучий месье Дюбуа, которого не было на прежнем месте – вероятно он пробует выбраться с другой стороны, когда спиной почувствовал какое-то шевеление позади себя, мелькнуло что-то тёмное и, обернувшись, я упёрся взглядом в него. Даже не особо удивился, поняв, что меня разыграли. Попросту развели, как сопливого новичка. В принципе, увидев запасной акваланг наготове, можно было догадаться... да и вели они себя уж больно спокойно. Гадёныши. Да ладно, чего уж теперь, просто буду знать, с кем дела иметь нельзя. В конце концов, все живы – это главное. Но я запомню... Жаку нестерпимо стыдно было смотреть в прищуренные тёмные глаза. Он и не смотрел. Извинился коротко за дурацкую выходку - японец столь же коротко кивнул. И отвернулся. - А вы молодец, месье Кимура, не растерялись... похоже, вы хороший ныряльщик - подал голос Пузырь. Он уже успел накатить по маленькой и теперь выглядел заметно бодрее. Да ему-то что? Всё как с гуся вода, обычное дело. - Когда вчера вы спросили, есть ли у меня дайверская лицензия и страховка, я ответил, что есть. Вторая ступень. С тех пор ничего не изменилось. Кимура был холоден и продолжать разговор не собирался. И Жак его понимал. В детстве он постоянно удивлялся, как это Пузырю удаётся каждый раз подбить его на всякие глупости? Вот и сейчас... ничего не изменилось. Но, судя по всему, у главной мужской роли будет теперь другое лицо. И фамилия. Разве что, кое-кто проявит недюжинные дипломатические способности... Люк не заставил себя долго упрашивать - ушёл в каюту и вернулся с кипой тетрадок в чёрных шершавых обложках. Плюхнул их на сиденье рядом с насупленным японцем и жизнерадостно ухмыльнулся, как будто ничего и не произошло. - Нет смысла сейчас говорить о причинах нашего поступка. Точнее, моего. Жак просто не смог мне отказать, вы понимаете... Короче, как бы то ни было – проверка удалась на славу. Вам, несомненно, можно доверять. И даже нужно. Помолчав, он ткнул пальцем: "Вы хотели видеть сценарий - voilà. Как только доберусь до офиса - у вас будет своя копия. Ну, что скажете?" Никакой реакции. Только дёрнул плечом и уставился в пену и брызги кильватерной струи неподвижным взглядом. Интересно, долго он дуться собирается? Пузырь не сдавался. Выудив из холодильника под сиденьем запотевшую банку пива он небрежно кинул её на колени упрямому "спасателю" и, неизвестно к кому обращаясь, вопросил: "Мне, вот сейчас прямо, что сделать: за борт его скинуть и забыть обо всём или в задницу целовать и уговаривать сниматься? В принципе, я уже на всё готов!" Сработало. Пиво было с лёгким щелчком открыто и выпито, а стопка тетрадок со сценарием придвинулась поближе. - Ну вот и славненько! – возвестил Люк и потянул приятеля за рукав. – Пойдем, Жаки, пока автопилот нас куда-нибудь в Африку не закатал. Надеюсь, твоя псина не нагадила в моём кресле? Не будем мешать человеку. И, кстати, мы не случайно тащились сюда битый час – стоило глянуть на корабли из тех времён, возбуждает воображение, не правда ли? Сценарий мне понравился сразу. Бегло пролистав материал и не успев пока вникнуть в детали, я уже понимал, что это – моё. Своеобразный шарм того времени, ретро-автомобили, авантюрный, полный динамики, сюжет, сама атмосфера – у нас такого не снимают. Не смогу спокойно в зеркало смотреть, если откажусь от такой возможности. Но что делать с теми, кто плывёт сейчас со мной в одной лодке? Ни один из них не вызвал у меня уважения. А ведь эти люди должны стать для меня главными на долгое время. Ни о каком доверии не может быть и речи. Понимать их я, может быть, как-то и научусь, но этого мало. Стоя за спинкой капитанского кресла, Жак смотрел на стриженый затылок и покрасневшую на солнце шею патрона и понимал, что, судя по всему, первая победа осталась за Кимурой. Пузырь, наверняка думает, что это он манипулирует всеми, но на деле, Жак был абсолютно уверен: пройдёт совсем немного времени и режиссёр будет есть у исполнителя главной мужской роли с руки. Что ж... любопытно будет поглядеть. До сих пор это мало кому удавалось. Одна из таких счастливчиков – его жена Элизабет. Наверное, потому они и расстались – Пузырь просто испугался попасть в зависимость от женщины. Дурак. В зависимость он всё равно попал, а вот женщину... женщину получил Жак, который никогда не боялся того, чего бояться не следует. Уже садясь в арендованную машину, услышал за спиной: "Эй, месье Кимура, погодите!" Он бежал ко мне вприпрыжку, размахивая своими длинными руками, смешной и нелепый, похожий на огромного голенастого кузнечика. Добежав, сунулся в открытое окно почти по пояс, вынудив меня отстраниться. Вот никак не могу привыкнуть к этой странной манере французов сокращать дистанцию. У испанцев с итальянцами, правда, с этим ещё хуже, но по мне – так и это слишком уж близко. - Послушайте… не обижайтесь. Не важно, что там мы с Люком начудили сегодня, мне, правда, очень неловко... я оценил ваш поступок и думаю – нам стоит узнать друг друга получше, не только для пользы дела. Я хотел бы понять кое-что, возможно – вы тоже... Если сможете, приходите к нам завтра вечером, познакомитесь с Элизабет – она будет рада. - Смогу. И вот ещё... можете звать меня «Так» – для вас это будет проще. - А ваша самурайская гордость не пострадает? В тесном пространстве автомобиля я вдруг заметил, какой здоровенный у него нос, да еще с характерной горбинкой. Оказывается, может быть такое, что у кого-то нос ещё больше моего... интересно, что сам он по этому поводу думает? - Уверяю вас – она давно уже не реагирует на подобные мелочи. По дороге вспомнил вдруг про вчерашнее пари. Поспорили с Коши: кто больше "лайков" за сутки срубит, выставив в сети селфи из тех, что "погорячей". В разумных пределах, само собой, чтобы нас не растерзали потом родители перевозбуждённых девиц младшего школьного возраста. Не надо было делать этого, наверное, да ещё после изрядной порции виски, да что уж теперь... Пока ехал - извёлся весь от любопытства. Оказалось, этот математик недоделанный, всё-таки сфоткал свою нижнюю половину и не прогадал. Тоже мне, маркетинговый ход. Что ж я-то не додумался? Хотя... То, что я увидел в зеркале перед сном, меня вполне устроило. Этим и поделился с народом. А сверкать кормой в надежде, что тебя вдруг полюбят те, кому ещё вчера было глубоко плевать... спасибо, обойдусь, пожалуй. Кстати, готов спорить на что угодно - уже через несколько часов это войдёт в моду и инстаграм рухнет под натиском не слишком тщательно одетых японцев. От смеха, а может, от уличной прохлады после тепла машины, начал икать и, ответивший на звонок Инаба долго не мог врубиться, с какой стати я хватаю ртом воздух, держась за живот и не реагирую на его присутствие. - Хорош уже ржать! Сейчас мне надоест смотреть как ты угораешь, и я пойду смотреть футбол. - Извини, Коши, ой... живот болит – представилось вдруг, как все будут тебя копировать... толпы людей с телефонами и без порток...ох... - Зато я выиграл. С тебя ужин. Хочу лобстера с чесночным маслом. Как вернёшься – пойдём к Ишизаке, – приятель был настроен серьёзно. Чувствую, несдобровать моему кошельку... в это тощее тело влезает такая прорва еды, что у меня каждый раз возникает подозрение, нет ли у него там какой-нибудь чёрной дыры внутри... - Ну, не знаю, в прошлый раз я там чуть с голоду не помер, пока ждал своего угря... - Уймись, нытик... признайся честно - оно того стоит. В конце концов, я победил – мне и выбирать! - Как скажешь, – поднял я руки, сдаваясь, - кстати, а нафига оно вообще было нужно? Что-то мы вчера немного перебрали с тобой, кажется... - Да просто хотел развести тебя на полноценное ню. Жалко, что не купился. Вот бы поржали: Кимутаку вспомнил молодость! Даже обидно стало: я, между прочим, в отличной форме сейчас и могу "молодость вспоминать" сколько влезет, в отличие от некоторых... нет, Инаба тоже еще вполне себе огурец, но сравнение будет не в его пользу, однозначно. Проговорили допоздна. Ему было интересно, как я тут среди гайдзинов кручусь, что за проект наклёвывается и вообще всё, а мне хотелось рассказать кому-нибудь подходящему о своих сомнениях. Коши как раз самый что ни на есть подходящий в таких делах – взрывной и безбашенный на сцене, в жизни это удивительно спокойный и рассудительный человек. К тому же большой оптимист: когда мне кажется, что всё летит под откос, жизнь рушится и не видать мне белой полосы как своих собственных ушей – всегда успокоит и поможет взглянуть на мир под другим углом. Вот и сейчас, на мои стенания: "...куда я лезу на старости лет, да не будет ли это смешно и не хватит ли мне уже пинков со всех сторон..." он коротко сказал: "Заткнись и сделай. Либо забей и возвращайся". Легко сказать... меня постоянно преследует страх, что когда-нибудь, а может быть и совсем скоро, могут наступить такие времена, когда каждый второй не поленится спросить: "Ой, а что это вас больше не видно?" И что тогда смогу я ответить? "Я больше не нужен, поэтому меня не купили?" Всё во мне протестует против того, чтобы уходить сейчас, пока ещё всё хорошо. Я не готов пока отказаться ни от одной, пусть даже самой крохотной частички моей жизни. Можно сколько угодно твердить себе: "Надоела вся эта возня до смерти. Вот брошу всё и поселюсь на Гавайях навечно! Буду экономить на налогах, бензине и зимних ботинках. Только море, семья, друзья и собаки..." Бесполезно. Все мы прекрасно знаем, что ни у кого ещё толком не вышло сбежать от своей судьбы... Коши смеётся надо мной. Мои опасения кажутся ему наивными и глупыми. Как будто с ним этого никогда не случится... И, если уж на то пошло, у него и самого есть слабое местечко. До сих пор боится сцены. Берёт микрофон и боится забыть слова. Скачет по колонкам и боится навернуться оттуда. Каждый раз идёт на сцену как в бой. А мне зал всегда представлялся бескрайним морем, волны которого подхватывают тебя и несут и, если не боишься – ни за что не позволят утонуть. Страшно только решиться, но, когда уже всё готово – страха нет. Иди и делай. Вот если вдруг они не придут, не захотят видеть меня – это конец... Но пока я вижу глаза, устремлённые на меня – все в порядке. Можно сколько угодно забывать текст и придумывать новый, можно падать и делать это частью хореографии... Это и сейчас происходит: пока тебя зовут – надо идти вперёд и ни о чём не думать. Рассказал про вылазку в море. Не знаю, что и думать теперь: сценарий мне нравится, а тот, кто написал его – совсем нет. Коши делает круглые глаза: "А ты точно уверен, что это и был Бессон? Уж больно странный поступок..." В том-то и дело. И абсолютно уверен, что для него это нормально. Это-то и бесит больше всего. Потом, отмокая в ванне, снова и снова пытался представить себе, как оно будет: весна 1939 года – Швейцария, до отказа нашпигованная иностранными разведками всех мастей. Он – японский резидент. Организует сеть промышленного шпионажа. Готовятся переговоры о покупке у немцев тяжёлых бомбардировщиков. Она – жена французского дипломата. Французы уже понимают, что войны не миновать и хотят выяснить, как скоро всё начнётся... Надо понять ещё, с кого делать "физику": походку, привычки, мимику, жесты. Иногда это приходит само как бы из ниоткуда, будто внутри зреет что-то и в определённый момент рождается на свет, а иногда, особенно если нет времени "выносить" – прикидываешь, где бы разжиться подходящим материалом. В ход идут сотни, тысячи подсмотренных образов. Уже много лет взгляд машинально цепляется за всё мало-мальски интересное, "вкусное", а память услужливо и тщательно упаковывает каждую находку до своего часа. Будет ли "он" на этот раз усталым, разочарованным циником или азартным охотником, авантюристом, не обременённым моральными ценностями? От режиссёра, само собой, многое зависеть будет, но жить-то "ему" придётся во мне... Зачем я сейчас забиваю себе голову всякой ерундой? Всё равно, пока не увижу партнёршу, пока не изучу сценарий от корки до корки решать, каким будет этот мой шпион, бесполезно. Чёрные тетрадки, одолженные мне "почитать", томились в сумке, того и гляди – дыру прожгут. Завтра же заеду в офис, заберу обещанную копию, пока Бессон не передумал. Небось, раскаивается уже, что расстался со своим сокровищем, отдал в чужие японские руки. Можно было бы и не брать, конечно, но... раз уж доверие оказано – надо ценить. Опять же: не будет в следующий раз выделываться, чтобы не пришлось заглаживать вину широкими жестами. Всё-таки, после тяжёлого дня, лежать в полумраке, разбавленном лишь парой свечей да светом от экрана телефона, в горячей воде, по самые ноздри бегемотом погрузившись в пахнущую малиновым вареньем пену – очень здорово. Не буду, пожалуй, вылезать пока не остынет... Сигнал вызова. Дзуки. Как же я рад слышать её голос! У них там раннее утро. В окно виден краешек хмурого неба. Думаю, скоро начнётся дождь – вон как потемнело! Она только что проснулась и вот – решила со мной поболтать. Заспанная мордашка среди смятых подушек, чуть растрёпанная и такая тёплая и сладкая, что сразу же засосало под ложечкой. Гадство! Исчезнуть на несколько месяцев... надеюсь, она приедет ко мне, иначе кой-кому хреново придётся. - Привет, красотка! Не спится? - Как ты? Я скучаю... - Дайджёбу, почти всё закончил, скоро приеду. Что тебе привезти? - на самом деле я знаю, что: обязательно надо заскочить на Рю де Гренель – жена будет рада фирменной коробочке в тонкую золотисто-бежевую полоску от Carine Gilson. Что это будет на сей раз? Может быть, что-то невесомо-прозрачное с рюшками и бантиками? Или лучше атлас и чёрное кружево ручной работы? Воображение не доведёт меня до добра... определюсь на месте... блин, пропустил...она что-то сказала? Дзуки хихикает, глядя на мою озадаченную физиономию: "Чем ты там занят, Торчащее Ухо? Я разговариваю с тобой, а ты молча уходишь под воду, как "Титаник"... Привези мне бумагу для пастели – мы заходили в лавочку рядом с отелем. Да, с резной дверью. Там была бумага "Аcadémie", сделанная вручную, такая "кожаная" на ощупь, помнишь? Она мне ужасно понравилась, хочу ещё. И девочкам что-нибудь, конечно..." Да уж... про девчонок-то я точно не забуду. Вроде и выросли уже, а всё как маленькие: "Папа, а что ты нам привёз?" И не важно даже, что именно я достану из сумки, главное, что это будет сюрприз и для каждой – свой. - Таку, ты опять тонешь! – возмущенный голос в телефоне не даёт расслабиться... Во второй раз за сегодняшний вечер рассказываю о встрече с Бессоном. Про дурацкий розыгрыш говорить не стал – чего доброго примчится отомстить за меня "бессловесного". Санма прав: иногда пережить цунами проще, чем выдержать волну праведного гнева моей "скво". Расспрашивает про сценарий и планы на съёмки – ей интересно всё, что касается меня. Так всегда было, ведь у нас одна жизнь на двоих... Дзуки согласна – надо сниматься, может получиться интересно. Если даже и не выйдет – не беда, будут и другие возможности, но попробовать стоит. И да, разумеется, она не бросит меня погибать на чужбине во цвете лет. Нет, не постоянно, у неё полно и своих дел, но навещать будет. И то хлеб. И даже с маслом... - Завтра иду на званый ужин к одному занятному человеку… - Там будут женщины? – а моя Дзуки не промах: держит поводок натянутым. Мне вдруг стало весело – как она сразу навострила ушки. Того и гляди, коготки выпустит. - Жена хозяина. Это будет совсем небольшой ужин. Мы втроём и собака. Кстати, как там наши? - Вполне, если не считать того, что мелкая объела всю зелень на грядках. Коза какая-то, а не собака! А ты веди себя хорошо, локти на стол не клади и не говори с набитым ртом. Дзуки верна себе. Даже во время урагана и землетрясения мы с девочками должны вести себя прилично. Это не обсуждается. - Покажи-ка мне, как ты там в ванне лежишь...один, - поднимаю камеру повыше, чтобы продемонстрировать своей ненаглядной бескрайнее пенное море с торчащей из него волосатой ногой. Шевелю пальцами. - Хм-м... Ну, ладно... Она садится на постели, явно собираясь заканчивать разговор и идти готовить завтрак. Эй! В мои планы это как-то не входит... - А ты тогда мне тоже что-нибудь покажи...чтобы не скучно было одному в ванне, - хватаюсь за соломинку... Не хочу, чтобы она уходила. – Ну-ка, что это у тебя там за ленточки? Для чего? Их можно развязать? - А тебе зачем? – глупый вопрос: если на женщине что-то завязано бантиком, значит и развязать можно... - Чисто академический интерес – понять хочу, есть ли там ещё что-нибудь? Смотрит на меня, как на придурка, но послушно тянет за поясок тёмно-фиалкового халатика. Узкая полоска ткани скользит меж тонких пальцев с перламутровыми ноготками и беззвучно падает на пол. Этого явно недостаточно и мне хочется продолжения... - А дальше? Мне же отсюда не видно! - она фыркает и вскакивает с кровати, отбросив телефон. Мир в нём переворачивается с ног на голову, захваченный вихрем фиолетового шёлка. Вот мелькнули кружевные оборочки...какое разочарование! Дзуки, ты что же это, отгородилась от собственного мужа панталонами? - И ты во всём этом спишь? Утеплилась, как на северный полюс! - Ничего такого, чего нельзя было бы снять, – прозвучало в ответ. - Давай! – требую я. Надо ловить момент, пока она не решила, что с меня хватит и халатика. – Хочу на тебя посмотреть! - Вот приедешь и насмотришься! - А мне надо прямо сейчас, – не уступаю я, – иначе не усну! - Ну что за человек такой, – вздыхает она и возвращается. Крутит телефон так и эдак, пытаясь добиться устойчивой картинки. Пробует пристроить его на полке для книг в изголовье. Мелькает потолок, лицо с закушенной, от усердия, губой, снова потолок, ворох подушек и одеял, пятка... Пятка мне, в принципе, нравится, она маленькая, круглая и розовая, однако в данный момент я предпочёл бы что-нибудь более завлекательное. Наконец, пятка исчезла и теперь я вижу её всю. Она снова сидит на кровати вполоброта среди живописно разбросанных подушек, подобрав под себя босые ноги. Смотрит в упор, и улыбка едва заметно крадётся по её губам. Оказывается, у неё там музыка какая-то, а я и не заметил... Едва различимые гитарные риффы легонько касаются сознания, вызывая смутные воспоминания. Где она откопала это? Мы тогда были совсем детьми... Закинутые за голову, руки зарываются в распущенные волосы. Лица теперь почти не видно, лишь улыбка все ещё продолжает жить на приоткрытых влажных губах. Теперь, когда на ней только коротенькая, почти несуществующая пижамка, мне позволено насладиться крутым изгибом бёдер, едва прикрытых кружевом, загорелыми коленками и ямочкой на животе. Нежные пальчики задерживаются на узкой атласной бретельке. Короткий взгляд из-под ресниц – наверное, моё лицо на экране выражает крайнюю заинтересованность и нетерпение, потому что она вдруг, передумав, одним плавным движением избавляется от пижамного топика, задев вершинки сосков, отчего они подпрыгивают и, кажется, заостряются ещё больше. У меня от напряжения сводит пальцы на ногах и губы пересохли, хотя вокруг полно воды. Так хочется домой. Или её сюда... Да неважно, лишь бы сейчас! Зарыться уже лицом в теплую нежную кожу на шее, где бьётся жилка, целовать и ласкать до изнеможения, смотреть в расширенные от возбуждения зрачки родных глаз, ловить губами каждый стон, каждый вздох... Дзуки, Дзуки-и не-е-ет! Хотел же завтра рано встать, то есть, уже сегодня. И мне нужна будет ясная голова. Чёртовы переговоры. Её, похоже, забавляют звуки, которые я издаю в своём идиотском Париже – она наклоняется ближе, спрашивает чуть слышно: "Когда вернёшься?" Длинные пряди волос, струящиеся по плечам и груди, мешают ей, и она нетерпеливо отбрасывает их рукой. Какие же хрупкие у неё запястья... я могу перехватить её руки и удерживать их обе над головой, сжав одной своей ладонью. Так она сразу чувствует себя в моей власти и затихает, покорно принимая всё, что я могу ей дать. Но только не сегодня... Лизнув палец, проводит по ключице, потом спускается в ложбинку и дальше, вниз, к атласной ленте пояса, завязанной бантиком. Тело её сладко выгибается навстречу этим прикосновениям, покрытое испариной лицо как-то по-особому мерцает в скупом утреннем свете... - Послезавтра, – отвечаю чужим хриплым голосом. С усмешкой пожимает плечами и, встав с кровати, медленно идёт к дверям спальни, покачивая бёдрами, заставляя меня наблюдать, как последний лоскуток шёлка и кружев покидает её тело, стекая по стройным ногам и оставаясь лежать на полу фиолетовой лужицей. - Послезавтра... - шепчу сам себе, зажмурившись от досады и пребольно стукаясь затылком о край ванны… Понял, что вода давно остыла только когда связь отключилась и экран погас. Спать что-то расхотелось, зато возникло непреодолимое желание выпить и закурить. Интересно, как я буду смотреться с утра, если уступлю сейчас? А, ерунда, залезу под холодный душ и всех делов-то... "Подумаешь, трусишки-маечки... было бы из-за чего так заводиться..." – бурчал про себя, позвякивая кубиками льда в янтарной глубине стакана. Сидеть одному на террасе в пушистом белоснежном халате с виски и сигаретой было тоже очень неплохо. "Приеду домой – все эти ленточки с завязками пообрываю к чертям собачьим!" – а самого уже так и распирает от смеха: Дзуки опять подловила меня как прыщавого школьника, вот ведь зараза! А, кстати, я как-то раньше об этом не думал: какая она, когда меня нет рядом? Это случается чаще, чем мне бы хотелось... Возвращаясь домой я вижу жену на кухне, готовящей ужин, мы болтаем о всякой всячине, обо всём, что случилось за день. Мне нравится щекотать и тормошить её, затащив к себе на диван – Дзуки обычно пищит и вырывается, а иногда, наоборот задумчиво ерошит мне волосы или целует в макушку. Тогда я чувствую себя удивительно легко и спокойно. Если же застать её за работой в саду или в студии – будет смущаться, пытаясь поскорее вытолкать меня за дверь, перепачканными краской руками. Ужасно похожа на ребёнка в такой момент – беззащитная, трогательная и часто отчего-то печальная. Может быть, это из-за музыки, которую она слушает у себя наверху, настраиваясь на рабочий лад. Я совсем не разбираюсь в фортепианной музыке, но иногда это бывает красиво... Совсем другая она в постели – часто нетерпеливая, дерзкая, может сделать больно... даже укусить, и это приводит меня в восторг. Но, если бы меня не было... была бы она по-прежнему "моей Дзуки"? Она разделяет мои вкусы и увлечения, но без меня – каким был бы её выбор? Возможно ли, что я не знаю, что она любит на самом деле? Не уверен, что смогу легко ответить на этот вопрос... На репетициях, вероятно, можно увидеть ещё какую-нибудь Сидзуку: я был у неё на записи раз или два, и то совсем недолго – не успел разглядеть... мне показалось, что она стесняется, что ли, показывать мне сырой материал. Для неё это абсолютно интимный процесс, в котором мне участвовать не обязательно. Кое-кто считает, что Дзуки вертит мной как хочет. Не знаю... я бы заметил, наверное. Во всяком случае, даже если и так – делает она это ни капельки не больно. По-моему, когда она жалуется, что я веду себя как ребёнок, на самом деле это означает "вот и чудненько – не мешай мне устраивать всё как надо". Сама же и поощряет меня расслабиться и не вникать в домашние дела. Ну, раз моя женщина хочет – я не против сосредоточиться исключительно на "добыче мамонтов"... Когда я гляжу на неё – сколько бы времени ни прошло с нашего самого первого дня – вижу свою маленькую "скво", девочку, которую надо обнимать и баловать, вытирать ей слёзы если заплачет вдруг, держать за руку чтобы ничего не боялась, в глаза смотреть и отражаться в них... Что бы она ни сделала со мной... люблю. Никаких сомнений Есть вещи, решить которые не могут никакие агенты и менеджеры. Если не хочешь однажды оказаться у разбитого корыта – будь любезен разобраться во всём сам. Само собой, потом контракт будет отправлен для проверки юристу, и я смогу его подписать. Если сочту нужным. Поэтому с утра пораньше я был уже на ногах, весь в мурашках от холодной воды как молодой огурец. Моя бы воля – обходил бы комнаты для совещаний за тридевять земель – ничто не способно так изгадить хороший день, как всякие там "переговоры". Но раз кратчайший путь на съёмочную площадку пролегает через кабинеты продюсеров – наберёмся терпения и не забудем про свои интересы. Раз всё равно время тратить – почему бы не поторговаться? Оказалось, правда, что интересы мои никто особо ущемлять и не собирается... уж не знаю, как по европейским меркам, но по нашим всё выглядело более чем пристойно, включая моё размещение с учётом моих же требований, предоставление личного водителя и гримёра. Я бы, конечно, с большим удовольствием, сел за руль сам, но только не в шесть утра в Париже, когда приходится стоять в пробке. Гораздо лучше потратить это время на завтрак или ещё разок глянуть сценарий. На худой конец, вздремнуть... День тянулся как резиновый: еле-еле дожил до обеда, потом бродил по магазинам в поисках гостинцев девчонкам. Выбрал для Кокоми акварель с видом на остров Сите. Когда-то она пыталась фотографировать с этой точки, но получилось неважно. Думаю, ей будет приятно, если её замысел реализуется таким образом. Мицу получит ещё одну шляпу в коллекцию. На этот раз хулиганскую. Будем надеяться – у неё хватит смелости её надеть... Наконец, выбрался в La Tour D'Argent – этому ресторану больше четырёхсот лет. У нас такое сплошь и рядом, а здесь – достопримечательность. Пока ждал свою утку, фаршированную чесноком и травами, разглядывал всё вокруг, подмечая детали кипучей ресторанной жизни. Вот появились новые посетители – парочка с совсем маленьким ребёнком. Забавно: в моё время новорождённых не водили по ресторанам, а сейчас – сколько угодно. Официант рванул к ним навстречу, не теряя при этом профессиональной выправки. Если бы сейчас у него на голове оказался поднос со стаканом воды – не расплескал ни капли. В таком месте мог бы работать Обана – подумалось вдруг... Возможно, виной тому были съеденные утка и вишнёвый пирог, украшенный снежно-белым с желтоватыми сливочными прожилками шариком мороженого, а может, что-нибудь ещё, но только я окончательно расслабился, потерял контроль над ситуацией и ... заблудился. Навигатор, вначале бодро проложив маршрут до Обервилье, вдруг сник, усомнившись то ли в своих умственных способностях, то ли в существовании искомого места и начал противным женским голосом настойчиво уговаривать меня развернуться. Минут через пять мне осточертело бороться с собой и глупой тёткой одновременно, и я решительно вырубил звук. Теперь приходилось постоянно таращиться на экран, боясь пропустить поворот. Дорожные указатели явно были настроены против иностранцев... Ну до чего кошмарный язык! Зачем столько лишних букв? Я уж было совсем потерял надежду поужинать сегодня в человеческом обществе, когда заметил на обочине, криво приделанную к столбу, табличку, обещавшую нужный мне поворот через триста метров. Дюньи оказался не то деревушкой, не то маленьким городком, удивительно безлюдным и тихим, с невысокими, в один-два этажа, старыми постройками из серого известняка под черепичными крышами, в центре и несколькими современными домами подальше. Пробираясь чуть ли не ползком по кривым и узким мощёным улочкам, я пытался опознать дом четы Дюбуа, но нашёл его лишь спустя полчаса на самой окраине, где и жилья-то уже почти не было. Участок был, по моим представлениям, просто огромным, больше похожим на неухоженный парк. Даже полуразрушенные каменные ворота имелись. "Родовое гнездо", - подумал я, подъезжая к двухэтажному светло-серому дому с большими окнами и террасой, построенному, вероятно, лет двадцать назад или около того. Странно это всё же: старинные ворота охраняют вполне себе современное жилище... Глядя на запущенный сад с корявыми яблонями и кустами сирени, я гадал, почему так получилось. То ли хозяевам некогда, то ли нет желания ковыряться в земле. Сразу пришёл в голову маленький садик Дзуки. С какой надеждой и терпением возится она с каждым чахлым прутиком, пока он не окрепнет. "У каждого должен быть шанс..." – приговаривала она, подвязывая тощие веточки невзрачного хурмового деревца, а теперь посмотрите-ка на него: и плоды и листья – всё как надо! Уже вылезая из машины, заметил приближающихся ко мне двоих людей и собаку. Чика подоспела первой и встретила меня, радостно поскуливая и стуча хвостом по ногам. Лицо хозяина при виде того, как она тычется мокрым, скользким как солёный гриб, носом в мои ладони, слегка поубавило гостеприимства, но возражать он не стал. - Соскучился по своим "хвостам", – на всякий случай пояснил я, запуская руки в густую собачью шерсть. Той показалось мало, и она развалилась на мощёной дорожке пузом кверху. Жак нахмурился и зачем-то вцепился в плечо золотоволосой стройной женщины, стоявшей рядом. Элизабет... Спохватившись, начал здороваться и представляться. Вышло, наверное, несколько сумбурно, потому что она сначала удивлённо приподняла брови, а затем неожиданно звонко рассмеялась, закинув голову, отчего пушистые, цвета янтарного нормандского сидра, волосы пришли в беспорядок и окутали лицо нежным облачком. Достал из багажника купленные по дороге, как договаривались, пакеты с вином и фруктами и мы, обмениваясь на ходу дежурными фразами, направились к дому. Она совсем не похожа на фото с какого-то фестиваля, на которые я наткнулся в интернете накануне. Во-первых, выше ростом, чем казалась на фоне других людей. Или это потому, что сейчас она на шпильках? Во-вторых, волосы не уложены в причёску и это делает её моложе. Накинутый на плечи недлинный жакет из собольего меха смотрится с узкими кожаными брюками и короткими сапожками совсем не по-домашнему. Это у них так принято, что ли, одеваться дома как на фотосессию, или ради меня? Не стоило… Может звучит и странно, но в этом сочетании изысканного и дерзкого есть что-то порочное. Откровенная демонстрация себя... такой нарочито небрежный шик. И надо отдать ей должное - выглядит сногсшибательно. Должно быть, очень приятно снимать с женщины такое... чувствовать, как мягкие, цвета горького шоколада, ворсинки, скользя, ласкают кожу... чуть щекотно. Жаль, что Дзуки не носит вещи вроде этой. Максимум – воротник или оторочка капюшона...или это потому, что он просто не пытался дарить ей ничего подобного? Она обожает шёлк, может спустить целое состояние на роскошное кружевное бельё, но мех?..хммм... Мысли плавно потекли в направлении, перпендикулярном беседе... "Она, наверняка, смутится – ну и пусть. Будет даже здорово, это ей очень идёт. Плевать, что в Токио действительно холодных дней не так уж много – главное, что у неё всегда будет возможность побаловать себя...если захочет. А уж он ей такую радость устроит. Непременно. Если совсем уж начистоту, то большинство его подарков Сидзуке – это, в немалой степени, подарки и ему тоже. Каждый раз, выбирая для "своей скво" что-нибудь особое, он ищет то, на что самому будет приятно смотреть и, что ещё важнее, с удовольствием прикасаться. И пушистый нежный мех, разумеется, это оно самое... Мечтательная улыбка скользнула по губам, затаилась в уголках глаз... ...Существует, конечно, риск что ей не понравится...несчастные животные и всё такое... Надо поговорить с Кокоми, пусть выяснит осторожно, что мама думает по этому поводу. С Мицуки советоваться опасно: вмиг разболтает, а вот старшая – надежный союзник. Они нередко устраивали на пару сюрпризы для мамы и сестрёнки и всякий раз удачно. Настолько ушёл с головой в проработку организационных вопросов, что не заметил, как разговор стих. "Это... они что, спросили меня о чем-то? Чего уставились?" Оказалось, что Элизабет предложила пропустить по бокальчику на застеклённой террасе, пока готовится ужин. А я в прострации... неловко получилось. Кивнул, соглашаясь и все пошли в дом. - Что это? – в гостиной заметил кое-что необычное. Подошёл ближе. На стене, в специальной стеклянной раме висело выцветшее полотно, изображавшее не то сцену из старинного романа, не то реалии средневековой придворной жизни. Из ярких, некогда, красок остались только синяя и голубая. На гобелене были изображены мужчины и женщина в странных одеждах. Прежде я видел подобное только в музеях... На мой вопросительный взгляд хозяйка улыбнулась и, приобняв мужа за плечи, сказала: "Вы, наверное, ещё не в курсе, но Жак у нас из очень древнего рода. Потомок крестоносцев. Он не любит хвастаться, но это действительно так и я ужасно этим горжусь." Оказалось, что вот эта антикварная тряпочка, да клочок невозделанной земли на северной окраине Парижа – всё, что досталось в наследство последнему представителю славного семейства. Последнему – потому что детей у них не случилось... Правда, "тряпочка" шестнадцатого века стоила баснословно дорого, но это не имело никакого значения, поскольку продавать её никто не собирался. Гобелен был произведён на Королевской мануфактуре и пожалован кому-то из Дюбуа одним из многочисленных Людовиков скорее всего за храбрость. В те времена подобные вещи обыкновенно происходили именно так. А земля... от обширных владений остался "совсем небольшой кусок", дом на котором построили на деньги семьи Элизабет. Впрочем, наладить отношения с ними это не помогло. Почтенные буржуа, владельцы большого магазина строительных товаров не хотели видеть своим зятем "паршивого аристократа", да еще киношника, человека без нормальной профессии. Поэтому старинный гобелен висел на почётном месте под стеклом в полутёмной гостиной большого современного дома, а Жак помалкивал и вкалывал как проклятый, пытаясь доказать всем, что и такое ремесло может неплохо прокормить человека. "Даже удивительно, как это он смог выбрать нормальное вино и не заблудиться по дороге?" – вообще-то Жак не надеялся увидеть его у себя во дворе вовремя и был, в принципе, готов отужинать без "драгоценного гостя". Не тут-то было... Этот человек раздражал его всем своим видом, кошмарным акцентом и непонятным поведением. И одновременно притягивал. Люку нравится всякая экзотика, похоже, он в восторге от своего нового "приобретения", вот только что он будет с ним делать? Как будто и без того мало проблем с финансированием и организацией съёмок. Куда ни глянь – нигде конь не валялся, а время, меж тем, поджимает. Если он хочет успеть показаться в Шанхае, начинать надо было ещё позавчера. Сложно сказать, окупится ли вообще очередная сумасшедшая затея Люка, но то, что денег она сожрёт немерено – уже сейчас ясно. А этот тип, похоже, уверен в себе – просто злость берёт. Ведёт себя так, будто они тыщу лет знакомы. Играет с собакой, непринуждённо болтает с Элизабет, улыбается этой своей мерзкой улыбкой... Она смеётся и смотрит на него с явным интересом. Поправляет волосы, склонила голову к плечу, дотронулась до браслета на запястье... Господи, как плохо-то всё! Может, плюнуть на гостеприимство и прихлопнуть его прямо сейчас, пока не успел ничего натворить? Элизабет сегодня расстаралась – тушёный кролик с овощами необыкновенно хорош. Чёртову японцу тоже нравится, вон с каким аппетитом уминает. Стрельнул мимолётной улыбкой в сторону хозяйки и сразу опустил глаза в тарелку. Вроде, как и ни при чём. От возмущения Жак чуть не подавился морковкой. Остатки благодарности за попытку спасти его старую шкуру таяли на глазах как прошлогодний снег. ...Похоже, у нее проблемы с мужем. Хотя и не удивительно – с таким характером у кого угодно будут с ним проблемы. Хмурый неприветливый тип. Странно, что он вообще затеял весь этот ужин. Теперь, поди, уже и сам не рад... Надо было отказаться от приглашения под каким-нибудь благовидным предлогом, да уж больно любопытно стало, с кем придётся работать. Опять же, чем раньше увидишь партнёршу по съёмкам – тем лучше. Надо же мне от чего-то отталкиваться... Хозяин дома явно вознамерился проделать во мне дыру взглядом. Ему кажется, что я слишком много ем? Или слишком много говорю? Ладно, посмотрим и мы на него – чего стесняться-то, я ему ничего плохого не сделал... Как у них там говорят: "и кошка может смотреть на короля"? Кажется, внешность его полностью соответствует характеру. Высокий, худой и нескладный. Руки сильные с крупными кистями и выступающими венами на предплечьях. Чуть кривоватый нос с горбинкой, короткие кудрявые волосы с проседью. Основательный такой дядька. Занятный типаж, надо будет присмотреться получше – глядишь, пригодится ещё. Вот только хозяйство у него в забросе и в машине, насколько я мог судить, проходя мимо, скоро сусуватари заведутся. Это плохо, хуже некуда просто. Ещё подростком, занимаясь в додзё, я усвоил: оружие и снаряжение должны быть в идеальном порядке – это вопрос уважения к своему делу и самодисциплины. Надеюсь, что к работе он относится с большим вниманием – не хотелось бы окочуриться вдали от дома только от того, что кто-нибудь "недосмотрел". - Могу я спросить? – Жак с удовольствием сделал глоток кофе и откинулся в кресле, – Люк показывал мне кое-что из вашего... довольно необычно. Я так понял – вы универсал, умеете почти всё? Признаться, я впервые вижу живьём человека, у которого получается всё, за что ни возьмись. Я не смог бы и половины. Японец пожал плечами и кивнул. Теперь, когда, поужинав, они сидели у огня, болтая о том о сём, стало заметно, как он устал. Всё-таки смена часовых поясов даётся нелегко. Вид у него был совершенно осоловевший. Пожалуй, стоит предложить ему гостевую спальню, а то "до аэродрома" может и не дотянуть. - Хотелось бы знать: всё, что вы вытворяете – трюки там разные, фехтование, прыжки с высоты и сёрфинг, и верховая езда, и стрельба, и танцы тоже – это...вы сами? Вопрос не праздный – мне нужно понимать, что мы можем придумать интересного и как это организовать. - Разумеется. А вы знаете другой способ жить? – сощурился насмешливо, – иначе, зачем огород городить? О, боже, да он обидчив, оказывается. А казалось, что задеть его невозможно. Я заметил, что, беря чашку, месье Дюбуа осторожничает, а пару раз и поморщился... болит у него там, что ли? Присмотрелся – точно: рядом с ногтем на большом пальце кожа покраснела и, кажется, даже опухать начинает. - Жак, простите, что у вас с рукой, вы не повредили себе ничего вчера? - Ерунда, натер, наверное. Завтра уже и говорить будет не о чем. - Не думаю, что пройдёт, скорее наоборот – к утру разнесёт ещё больше и температура поднимется. Это называется абсцесс. Может быть опасно. Вам лучше не тянуть и сходить к доктору. - А вы-то откуда знаете, что это? – в голосе старого упрямца слышалась явная досада и нежелание обсуждать свои пальцы со всякими посторонними японцами. - Мне приходилось играть врача. Хирурга. - Зашибись. А кого ещё вам "приходилось играть"? - Да, Кимура-сан, расскажите! Мне тоже ужасно любопытно, – подала голос Элизабет, которая, поджав ноги, устроилась на диване с журналом. На самом деле, как мне показалось, это был замаскированный наблюдательный пункт. Она как кошка, внимательно смотрела и слушала, ничем не выдавая своего присутствия. Вот только сейчас заинтересовалась настолько, что вступила в разговор. - Нууу... сейчас уже так просто и не вспомнишь, давайте посчитаем, – начал я загибать пальцы, – прокурор, пилот, стилист, телохранитель, пианист, гонщик, повар, архитектор, ещё капитан хоккейной команды... – в этот момент чета Дюбуа дружно хрюкнула в кофейные чашки, – андроида вот, тоже, сыграл...ну и самураев пучок...много разного. Не смейтесь... я на себя в зеркало смотрел, но набрать мышечную массу под роль для меня как раз не проблема, просто "как сейчас" быть гораздо удобнее. Но если надо – отъемся. - И что, сыграв пилота, смогли бы вы посадить самолёт? - Посадить - вряд ли, но как взлетать - помню до сих пор...что-нибудь придумал бы... - А не проще было бы выбрать себе дело по душе и заниматься им как следует, - сделал Жак ударение на последнем слове. - Полагаю, здесь ключевое слово – "выбрать"...в том-то все и дело... конечно, я мог бы выбрать – и оказаться на всю жизнь прикованным к своему "выбору". А так у меня есть возможность пробовать всё, что мне интересно и выбирать множество раз... это не значит, впрочем, что каждый раз это будет кое-как. В этом - моя ответственность...у вас же тоже есть своя? Ну вот... я к своему делу отношусь не менее серьёзно. Судя по снисходительной ухмылке и заломленной брови хозяина – я его не убедил. Постричь этого придурка, что ли, или для начала палец отчекрыжить без наркоза, чтобы проникся? Понял, что засиделся, уже когда мне предложили переночевать в одной из гостевых комнат, но, несмотря на усталость, решил ехать к себе в отель – я лучше всего сплю дома и привык возвращаться, даже если ехать приходилось по нескольку часов. А здесь у меня другого дома нет. Я уже привык к этому номеру. Наверное, это глупость – но там пахнет Сидзукой и там мне будет хорошо. Жак решил проводить меня до машины и заодно выгулять собаку. Снаружи было темно и неуютно. Ветер такой сильный – того и гляди, яблоки с веток попадают. Интересно, они из них сидр сделают или что? Вон их как много в этом году... Неожиданно, мой спутник остановился и в упор посмотрел на меня. Оранжевый огонёк сигареты отражался в глазах, отчего взгляд казался колючим и жёстким. А может, так оно и было на самом деле... "Послушайте моего совета, я их так просто не раздаю кому попало... вы бросились мне на выручку вчера, поэтому... Уезжайте, пока не встряли тут по полной. Я думаю, скорее всего у нас ничего не получится, это правда... у Люка с этим проектом большие проблемы уже сейчас и дальше их может нарасти ещё больше. Я понимаю, как это выглядит, но... раз я, как ни крути, обязан вам – скажу, как есть: если для вас это важно – уезжайте к себе в Японию и не тратьте здесь время понапрасну. Наверняка у вас там куча предложений, а здесь съемки могут и вовсе не начаться, потому что денег до сих пор нет. В настоящий момент у Люка нет ничего, кроме нас троих. Не знаю, на что он рассчитывает?" Жак закончил говорить, а у меня едва хватило самообладания сохранить лицо спокойным. Ничего себе, откровения... За этим, стало быть, он позвал меня к себе сегодня? Становится всё интереснее. Я-то думал, что они друзья... или, может быть, проблема во мне? Странный он всё же человек, этот "потомок крестоносцев"... в любом случае всё это надо обдумать и не здесь. Захлопнул дверцу, повернул ключ в замке зажигания и сразу почувствовал себя лучше. В машине тепло и почти уютно. По радио мурлычет что-то незнакомая французская женщина. Пока ехал – порядок в голове так и не наступил, решение, что со всем этим делать дальше, не пришло. Утром подумаю ещё раз. Послезавтра, хотя нет, уже завтра у меня самолёт, очень хочется домой, но до обеда придётся ещё раз побывать в офисе Бессона. А пока – горячий душ и спать... всё равно ничего лучше я сейчас придумать не могу. Сидя в машине на парковке перед офисом Gaumont в Нёйи-сюр-Сен я размышлял обо всём что увидел за эти четыре дня. Может так случиться, что от этого проекта придётся отказаться... Надо ли связывать себя обязательствами с людьми, которые врут и которых я откровенно раздражаю? У меня и дома достаточно работы. Дзуки считает, что необходимо экспериментировать, чтобы не утратить свежести восприятия, да я и сам, по большому счету, того же мнения. Мне нравится быть "на острие атаки", пробовать новое, неизведанное. Но еще более необходимо для меня быть частью команды, ощущать дух товарищества, а здесь пока ничего такого и в помине нет. Без этого работа перестанет приносить радость и вконец утратит смысл. С другой стороны, отказаться сниматься у Бессона – это надо быть совсем уж идиотом... Столько мечтать о подобном предложении, и на тебе! Что с того, что они не бросились целовать мне ноги сразу же с порога? Как будто я этого ждал... Глупое настроение...хочу – не хочу... как можно бросаться такими шансами, что за ребячество, в самом-то деле? Какого чёрта я сижу тут, и уговариваю себя вместо того, чтобы пойти и на деле доказать им, что они были абсолютно правы, остановив свой выбор на мне. Хоть и противно, всё же, сталкиваться с таким отношением... наверное, я все-таки идиот... От мыслей о возможном дезертирстве меня отвлёк звук торопливых шагов. Цоканье каблучков по асфальту. Она направлялась прямиком в мою сторону. "Ну вот же, принесла нелёгкая..." – подумал с досадой. Объясняться прямо сейчас не хотелось – я ещё не принял окончательного решения. - Кимура-сан! Зачем она пытается звать меня на японский манер? Это лишь подчёркивает, насколько я здесь чужой... - Доброе утро, Элизабет... искали меня? - Да нет, просто заметила вашу машину. Решила поздороваться. Что делаете сегодня? - У меня встреча с месье Леду. Нужно подписать контракт, если я в деле. (Или, что более вероятно – не подписывать... но об этом я буду говорить с продюсером лично после того, как разберусь в себе и взвешу все "за" и "против") - Его сегодня не будет. Я слышала, ему пришлось срочно уехать. Там что-то не так с Дирекцией железнодорожных перевозок... думаю, вам скоро позвонят с извинениями... Вы же верхом ездите? – неожиданный вопрос застал меня врасплох. - Я? А...да, могу... - Хочу пригласить вас прогуляться, составите компанию? – она выглядела чуть смущенной и оттого гораздо более красивой, чем даже в вечернем платье и дорогих мехах. По-девчоночьи раскрасневшиеся щеки, блестящие глаза внимательно смотрят из-под ресниц... Подышала на озябшие пальцы – с утра уже довольно прохладно, до лета теперь далеко. - Ну так что же? Поедем или будете дожидаться звонка от секретаря? - Хорошо... только давайте завернём куда-нибудь по дороге, а то я позавтракать не успел. Удивительные у неё глаза: нефритово-зелёные, прозрачные... когда она вот так сидит за столиком напротив окна – они наполняются светом, как будто солнце просвечивает сквозь толщу воды если нырнуть поглубже и посмотреть вверх. Ни у кого таких не видел... - Кимура-сан? Чему Вы так улыбаетесь? - Такуя, пожалуйста, если не хотите, чтобы я начал звать вас "мадам Дюбуа"... - И всё же? - Радуюсь, что погода хорошая и солнышко пригревает (про глаза ей знать совсем не обязательно – ни к чему осложнять ситуацию...) Разглядывать её исподтишка довольно любопытно. Она, интересным образом, похожа на мальчика – подростка и, одновременно, очень женственна. Черты лица нежные и тонкие, пушистые волосы как у ребёнка, и при этом – порывистые жесты и вздернутый нос. Я не слишком-то разбираюсь в иностранных женщинах, но думаю, она красива и очень. Мог бы я нарисовать её? Возможно... если проявить терпение. Небольшая конюшня на окраине – очень удобно, совсем рядом с запущенным парком... или это лес у них такой? Элизабет держит здесь лошадь. Такая славная вороная кобылка, смышлёная и покладистая. Заметила её – тут же потянулась губами, выпрашивая морковку. Изящная всадница приковывает к себе взгляды окружающих – мужики, разгружающие сено из прицепа трактора, моментально перестают работать и пялятся на мою спутницу с явным удовольствием. Я их отлично понимаю... Доставшаяся мне гнедая совершенно не желает идти за ворота, дичится трактора и не слушается поводьев. Она слопала уже две морковки и хоть бы хны – небось, рассчитывает выцыганить ещё. - Она плохо понимает ваш французский, – смеётся Элизабет, – попробуйте говорить чётче! - Да щас тебе, вражина, хватит с тебя и японского, – бурчу себе под нос и, усиленно работая шенкелем, выпихиваю лошадь в манеж. Пара кругов рысью, и она уже смирилась с моим присутствием – можно ехать. Прогулка оказалась чудесной. Мы не торопясь двигались шагом бок о бок, болтая о всякой всячине и смеясь. Элизабет с задорной улыбкой рассказывала о своей учёбе в актёрской школе давным-давно и о том, как ей сообщили, кто будет её партнёром в нынешнем проекте. Она подумала тогда: "Ну вот: приедет занудный тощий пожиратель сырой рыбы в очках и костюме и начнутся бесконечные церемонии" - Не очень-то вы хорошо о нас думаете... на самом деле мы довольно симпатичные ребята, – ухмыльнулся в ответ. - Уже вижу, – неожиданно выхватив у меня изо рта стебелек травы, сорванный по дороге, она рванула вперёд, с криком: "Догоняйте!" Я не заставил себя ждать. Ветер ударил в лицо, наполнив меня весёлым восторгом. Это почти как лететь – мы неслись по заросшему травой лугу и зелёные волны ложились под копыта лошадей, а небо с набухшими сизыми облаками казалось таким близким – только руку протяни... Гонка закончилась, когда хлынувший вдруг проливной дождь загнал нас под кроны огромных дубов на краю поляны. Мы немного опоздали, и Элизабет, спешившись, потянула с плеч куртку, чтобы стряхнуть воду. Мокрая рубашка обрисовала её фигурку, заставив меня сглотнуть и отвернуться. - Вы не смотрите, Такуя...почему? Это так некрасиво? - Да нет, напротив... Прежде чем я успел понять что-либо, она взяла мою руку и накрыла пальцами грудь. Твёрдая от холода острая вершинка соска упёрлась в ладонь. Что такое? Скривился, словно ему сделали больно. Выдернул руку. Сердитый какой... насупился, как мальчишка... Почему? Элизабет гадала, что пошло вдруг не так... ей показалось, да нет, она была абсолютно уверена, что нравится ему. Он так смотрел на её губы за завтраком... и улыбался. Такая уж улыбка у этого человека: все сразу становится хорошо и не важно, что происходит вокруг. Внутри пространства, освещённого этой улыбкой – всё хорошо. Пару раз за сегодняшнее утро он дотронулся до неё, словно бы невзначай, и прикосновения эти были ей радостны и приятны. И вот теперь сердится зачем-то... может, на себя? Поди разбери этих японцев, что у них на уме... Наклонила голову, уставив на меня удивлённый вопросительный взгляд. Потемневшая мокрая прядка волос прилипла к виску. А что я скажу ей? Что хочу прижать её хоть вон к этому дереву, впечатать в него? Впиться губами в её полураскрытые губы и прикусить до стона? Зачем вообще нужна эта вишнёвая помада...как будто кровь – я бы стёр её... Всё так, да только добра от этого не будет. Ни ей ни мне. Внезапно отпрянул и, вскинувшись в седло, рывком развернул обалдевшую от такой наглости лошадь и умчался прочь: комья грязи так и летели из-под копыт. Она смотрела вслед, недоумевая, заинтригованная этим бегством. Однако, как, интересно, найдет он дорогу назад? Пожалуй, надо поторапливаться – не заблудился бы... предстоящая работа нравилась ей всё больше...