Создайте надпись с именем моим

"14 апреля 1471 года – Кровопролитие" Мэттью Льюис Отрывок из книги «Верность» Поблескивающие от росы вершины холмов плотно окутал туман, отражая теплую тягу величественно стоящего на горизонте ясного весеннего неба солнца. Хотя тень не касалась светила, холодок в воздухе все равно пробивался, щекоча оборотную сторону шеи одиноко сидящего и выглядевшего почти призраком в густой ползущей дымке всадника на темном, демонического вида, коне. Скакун с глухим отзвуком машинально бил передним копытом по влажной траве, разбрызгивая капли почти до половины своей ноги, тогда как наездник потягивал его за узду, сдерживая тем самым волнение животного. Было понятно, что конь знает о предстоящем, даже если всадник мог этого лишь желать. «Как оно выглядит, братец?» Голос заставил наездника подпрыгнуть в седле, но тревога длилась только доли секунды, пока он не понял, что тембр хорошо ему знаком. «Холодно, сыро и неясно, сэр». Ответ прозвучал некоторым образом торжественно, заставив лицо короля Эдварда глубоко нахмуриться. «Ты нервничаешь, Ричард». Фраза воспринималась более приказом, нежели уточнением. Ричард, герцог Глостер, метнул через плечо тяжелый взгляд на брата, чей конь встал рядом с его скакуном, и коротко произнес: «Нет, сэр. Я явился сюда сегодня выполнить мой долг – перед страной, королем и братом». Взор герцога обратился на расстилающуюся впереди мглу. «В этот день – здесь, при Барнете, вы предъявите права на трон, и ваше изгнание завершится». Ричард сказал это серьезно и тихо, считая данную манеру лучшим способом спрятать испытываемый им в действительности в сердце ужас. «Наше изгнание, Ричард, должно завершиться. Мы разделили его пополам, поэтому и вернуться в Лондон с победой должны вместе». Эдвард на мгновение задумался. Он позабыл, что брату всего восемнадцать лет, и сегодня Ричард впервые пригубит вкус грязи поля битвы. «Не полагай», - продолжил король понизившимся тоном, - «что доказанная верность в течение этих долгих месяцев не была замечена. Оказанная тобой поддержка явилась фундаментом, на котором я выстроил свое возвращение, и там где кровь нашего брата вскормила свойственное ему тщеславное честолюбие, твоя – укрепила неотделимую от тебя верность». Может статься, Эдвард переоценил степень значения брата, но, может статься, - он был прав. Иначе говоря, король чувствовал, что это укрепит решимость Ричарда. «Благодарю вас, сэр», - ответствовал герцог, снова вернувшись взглядом к брату. «Но я не нуждаюсь в поощрениях за правые поступки, Эдвард. Я пройду с вами сквозь тысячу изгнаний и не поколеблюсь». Ричард улыбнулся. Впервые после того, как брат застал его врасплох. Герцог позволил себе лишь слабый изгиб тонких губ. Узкий нос втянул холодный воздух. Молодой человек мало походил на высокого и широкоплечего короля, будучи стройнее в кости и легче. «Бога ради, нет!» - громко проревел Эдвард. «С меня на сто жизней вперед довольно изгнания!» Подняв коня на дыбы, он от души расхохотался и завернул за склон позади, где ряды солдат, выстроенных, словно фигурки на полу в детской комнате, скрывались под плотной пеленой тумана. «Вытянуть строй!» - рыкнул монарх. Его приказ отозвался эхом дюжины менее слышимых голосов, и, с прибавлением к общему хору каждой новой готовящейся к движению когорты, вокруг принялся возрастать невообразимый шум. Гам крепчал, напоминая одеревеневшее из-за недостатка использования колесо, пока не начал плавно подниматься по холму, выстраиваясь по разные стороны от командира. «Не закрывай глаза на свой страх, Ричард», - пока войско внимало его словам, Эдвард снова заговорил тихо. «Я не боюсь, мой король», - оборонительно возразил юноша. Он не хотел, чтобы брат знал о снедавшем его желудок ужасе, сравнимом с пожираемой болезнью крысой, попавшейся в ловушку ветхой веревки. Более чего-либо еще молодой герцог желал уважения к себе брата – как к человеку, и как к воину. Эдвард был на десять лет старше, и Ричард постоянно помнил о его высоте – монаршей и физической, ведь король на целый фут обгонял младшего, хотя тот не славился низким ростом. Поэтому Глостер давно отказался от надежды соответствовать родственнику и господину. Он отличался гибкостью, тогда как брат – широким охватом и представительностью. Эдвард доказал храбрость в бою, заслужив тем самым всеобщее уважение, и Ричард отчаянно стремился быть достойным властелина, которому служит. «Если не боишься, братец, тогда ты дурак», - выпалил Эдвард, и Глостер усмехнулся фразе, пусть это было и не то, чего желал старший. Молодой человек почувствовал, как вспыхнул от смущения, и вознес небесам хвалу за прохладный воздух, скрывший худшие проявления краски. В гневе на видимое неодобрение брата и собственную неспособность контролировать реакцию он сильно закусил губу. Не в силах ответить Ричард просто смотрел Эдварду в глаза, и был удивлен обнаружить в них исключительно заботу и беспокойство, а не насмешку. «Страх – это разум, оберегающий тебя от опасности. Отвернись от него и утратишь защиту. Прислушайся к нему - останешься цел. Господь не пылает желанием увидеть кого-либо из нас мертвыми, поэтому, дабы спасти, дарует нам страх». Братья задержали друг на друге долгий взгляд, не тот, которым обмениваются король и его знатный поданный, а обычный для объединенных перешагивающей феодальные взаимоотношения любовью людей. Почти одновременно они кивнули так, словно молча пришли к загадочному и только им понятному соглашению. «Господь с тобой, Ричард». Монарх повернул скакуна, - занять положение во главе армии, что, как он надеялся, поможет ему начать возвращение утраченного трона. «И пусть Он ускорит вашу полноправную победу, сэр». Наблюдая исчезновение брата в стелющимся слева от себя тумане, Ричард возложил ладонь на рукоять меча, тяжело сглотнул и попросил Всевышнего без значительного ущерба вывести его с поля боя. Казалось, что пока стена из закованных в металл людей неподвижно стояла на вершине холма, прошло столетие. Единственным доносившимся звуком являлся глухой стук копыт ощущающих нарастающее напряжение возбужденных коней. Где-то впереди во мгле можно было разобрать потусторонний звон и удары, подразумевающие местонахождение войска противника впереди и не так далеко от склона. Сидя на скакуне, Ричард окинул взглядом поле, на котором в любой миг ожидалось начало сражения. В сгустившемся и низко стелющемся тумане потерялся даже намек на траву. Кто знает, вдруг это задержит лицезрение исхода наступившего дня? Испуская внушительные клубы теплого и смешивающегося с обступающей мглой дыхания, под ним заерзал и сделал несколько шагов конь. Что бы ни произошло сегодня на этой земле, Ричард полагал, Господу не следует хотеть видеть случившееся. Мысль тревожила. В желудке поднимался страх, и молодой человек чувствовал, как он движется к горлу, будто стараясь вырваться и крикнуть целому миру, что Ричард Глостер беспокоится о сохранении своей жизни. Препятствуя подобному освобождению, герцог плотно сжал губы и оглянулся на свиту. Он задал себе вопрос, что в эту секунду ощущают сопровождающие. Знают ли о терзаниях господина, выдает ли его выражение лица гнездящийся в душе ужас? Стоило на краткий миг опуститься на обе стороны поля тишине, как Ричард почувствовал себя больным. «Заряд!» Голос короля Эдварда IV прорвался сквозь туман, будто раскат грома по спокойному ночному небу. Звук тысячи несущихся вниз по холму и шумно бряцающих вытаскиваемыми мечами людей отозвался у Ричарда в ушах, и, больно вбивая шпоры в бока скакуну, он на время позабыл о себе. В процессе набирания конем скорости и перехода на пологом склоне холма в галоп предвосхищаемая свалка стала неизбежной. Животное намеревалось принести наездника в самую гущу, и Ричард обнаружил, что данная идея отчасти успокоила неприятные ощущения в его горле. Он вытащил меч и пришпорил скакуна, надеясь скорее встретиться с врагом. Внезапно все окружающее молодого человека показалось замедлившимся, словно некая странная театральная пьеса. Обступивший шум заглушился биением его собственного сердца, больше напоминающего барабанную дробь и ударяющую бешеным потоком в голову кровь. Вскоре, не удалось и моргнуть заполненными поднятой ветром пылью глазами, гам вернулся, усилившись ясно различимым теперь приблизившимся строем ланкастерцев. Ричард бросил косой взгляд на наплывающий на него сгущающийся туман, из которого начинали появляться легкие, похожие на призраков с того света, солдаты. Подняв меч на уровень плеча, всадник позволил мелькнуть на губах улыбке. Он подумал, что вырисовывающиеся тени послужат точкой отсчета для неповторимой пробы его искусства мечника. Когда тени постепенно обрели четкую форму, молодой человек плотно сжал зубы и обрушил оружие вниз. Оба строя встретились, словно разбивающиеся о непоколебимые скалы Дувра тяжелые волны, и рука Ричарда больно завибрировала. Посмотрев вниз, юноша заметил падающую навзничь закованную в доспехи фигуру. Ее знаки принадлежности к лагерю и нагрудник из мелких колец были рассечены от точки пупка до груди и залиты яркой алой кровью, вытекающей наружу и забрызгивающей область предплечья. В конечном итоге, Ричард отведал щекочущее нервы возбуждение сражения, и оно ему сейчас понравилось. Снова замахнувшись, герцог наметил себе следующую мишень, и его меч опять ловко вонзился в цель с удостоверяющим результат глухим стуком и повторной отдающейся в плече вибрацией. С другой стороны Ричард слышал звуки соприкосновений стальных лезвий и стоны не сумевших увернуться от предназначавшегося им удара оружием. Не дожидаясь ни одного из полководцев, туман вынудил противостоящие друг другу ряды отделиться от центра. Тогда как правое крыло йоркистов оказывало посильное сопротивление, левое терпело заметное поражение. Битва тяжело разворачивалась вокруг лязга и ропота ожесточенной свалки в центре. По мере перестраивания ланкастерского правого крыла, собирающегося двинуться налево, дабы втянуть в сражение йоркистский центр, туман разве что не слепил солдат, пока они не оказались напротив своих врагов. Только в этот миг бойцы обнаружили точные соответствия между собственной формой и камзолами тех, на кого поднялись их мечи. На минуту в первых рядах ланкастерского правого крыла, осознавших, кто стоит перед ними, и что их центр подвергся нападению собственного фланга, воцарилось мрачное молчание. Второй ряд не способных видеть происходящее воинов уже не мог приостановить напора С леденящими кровь воплями они проталкивались сквозь строй товарищей, намереваясь внушить врагу страх, но вместо него вызвав в армии ланкастерцев моментально последовавший крик об измене. Тем временем, оставив позади дюжину окровавленных тел. через ряды противника пробился Ричард. Чтобы угнаться за ним, свита также влилась в общий бой, и некоторые ее члены уже пали. Услышав долетающие с левой стороны возгласы о предательстве, герцог остановился и, в беспомощности, - что же следует предпринять, развернул скакуна. Не понимая даже, исходят ли крики об измене от йоркистов или же от их врагов, молодой человек вдруг почувствовал оторопь, его уверенность исчезла, испарившись в коварном тумане. Верная королю Генриху ланкастерская армия начала отступать с места боя, перемещаясь справа налево, и в рядах йоркистов какое-то время продолжалось ее преследование, в течение которого, до полного завершения возвращения на прежнюю позицию, было сражено несколько отставших солдат. Ричард восседал на коне, находясь в центре, как лишенных жизни тел, так и еще дышащих, шумно сражающихся за сохранение своего существования. Он так крепко схватил правой ладонью рукоять меча, что суставы побелели, и юноша более не мог чувствовать пальцев. Словно зачарованный, он обозревал картину недавно произошедшего, напоминая прохожего, оказавшегося застигнутым видом придорожного нападения и глядящего на убитых с грустью по их страданиям и отвращением к учинившим подобное жуткое преступление. Несмотря на собственное вовлечение в случившиеся, Ричард ощущал странное обособление от окружающего. Опустив взгляд, юноша смог разглядеть лица убитых своей собственной рукой. В недавнем прошлом они являлись лишенными индивидуальных черт объектами, но в текущее мгновение Ричарду привелось увидеть их пустые зрачки, впившиеся в полные облаков небеса, будто в надежде на последний проблеск уже покинувшего смертную плоть духа. Закрыв веки, герцог попытался избавиться от чувства вины, что, по ощущениям, постепенно начинало подниматься в глубине желудка. Разумеется, это было совсем не то, что предполагалось испытывать на поле одержавшему победу солдату. Брату не полагается переживать подобную слабость, значит, не следует и ему. Крепко зажмурившись, Ричард трансформировал свое волнение в свежий обжигающий жар битвы и принял решение удерживать его под спудом, распространяющимся и на все остальные чувства. Открыв глаза, Ричард повернул коня и загарцевал по устланному трупами пути к обратно – к палаточному лагерю. Больше он назад не оборачивался, пока не вернулся к душевному убежищу своего шатра. Отдернув в сторону ткань у входа, молодой герцог издал давно бьющийся в груди и просящийся наружу вздох, а затем неосознанно ослабил удерживавшую обагренный еще свежей кровью меч хватку. При ударе о землю оружие клацнуло. Ричард немедленно погрузил руки в находящийся рядом таз с ледяной водой, не обращая ни малейшего внимания на кусающий пальцы холод. Он неподвижно стоял и, нахмурив лоб, смотрел, как тонкие струйки насыщенного вишневого оттенка сходят с его ладоней на поверхность будто бы забирающей их воды. Это заставило юношу ощутить дурноту. Быстро, прежде чем вся чистая гладь оказалась утрачена, Ричард собрал ладони и брызнул горсть влаги себе в лицо, смывая глубоко въевшуюся после сражения грязь, а, может статься, и испытываемую вину. От озноба он вздрогнул. Конечности скрутило странное потрясывание. Устроившись на широком дубовом табурете в левом углу палатки, герцог стащил заляпанные чудовищной смесью грязи и крови доспехи вместе с надетой под ними также в равной степени испачканной одеждой. Ричард упал на сиденье, инстинктивно потянувшись за переплетенным в кожу молитвенником на близстоящем столе, являвшимся для него почти постоянным спутником. Вопреки желанию не чувствовать в книге необходимости, он раскрыл ее и принялся за чтение в одиночестве, растянувшееся, в целом, более, чем на два часа. Отбрасывая при выходе тяжелую ткань, служившую палатке дверью, Ричард обвел окрестности косым взглядом. Пока он прогулочным шагом устремлялся по сочной зеленой траве к пышному королевскому красно-синему шатру, полуденное солнце ласкало своим теплом его щеки. При вступлении внутрь молодого человека, словно еще одна требующая откинуть ее завеса, встретил аромат жареного мяса. Запах до предела насыщал воздух, тяжело оседая в ноздрях и заставляя выделяться во рту слюну, так как на вкусовые рецепторы оказывало непреодолимое влияние обоняние сладковатого привкуса. Стоило собравшимся вокруг монарха понять, что к ним присоединился герцог, шум внутри стих. Когда из-за стола брат позвал Ричарда с присущей ему властностью, полагаемой младшим поистине необходимой королям, тихо стоявший юноша ощутил нечто странное в ногах. «О, братец!» Ричард посмотрел на властителя, и на его губах промелькнула тревожная улыбка. «Мы уже начали беспокоиться, что ты растворился в утреннем тумане». При льстивом и хриплом смехе обступивших стол суверена шумевших в шатре лордов молодой герцог вздрогнул. Их было около дюжины, - скинувших недавние доспехи в пользу богатой пышности придворного наряда. Вельможи сидели вдоль длинного водруженного в монаршей палатке стола и поглощали несколько успевших подвергнуться поджарке кабанов. «Подойди и сядь со мной рядом, Ричард». Эдвард широким жестом указал на пустующее по правую руку место. Молодой человек неуклюже двинулся широким шагом, вытирая влажные ладони о бедра и обходя стол по направлению к предназначенному ему месту. Честь сохраненного для него положения ни в коем случае не умалилась герцогом, но он не разделял пристрастия брата к более осязаемым капканам демонстрации власти. Заискивающие старцы и чрезмерно самонадеянные юные лорды вызывали у Ричарда раздражение. Эти господа видели целью не иначе, как раздуть эгоцентризм любого, способного обеспечить им сегодня самое теплое укрытие. При первом же дуновении сквозняка они немедленно задумывались об условиях поудобнее и постоянно, прежде чем покинуть ради него старое, удостоверялись в предоставлении новым убежищем гарантий и доказательств его безопасности. «Гончие предложат вам значительно больше верности, нежели эти господа», - подумал Ричард, присаживаясь и бросая взгляд на трех огромных охотничьих собак брата. «И во время еды они тоже ведут себя поприличнее». При наблюдении и сравнении грызни за столом и на окружающем его полу по губам молодого человека скользнула улыбка. Ричард внезапно осознал, что брат на него смотрит, и чуть ли не подскочил от мысли о способности короля прочесть и совсем не одобрить мелькающие в его голове мысли. Под тяжелым взглядом Эдварда он передернулся. Даже сидя, тот превращал младшего в силуэт стройного юного гнома. Неизменно повторяющиеся детские воспоминания герцога относились к проявляемым братом росте и силе. Ричард был убежден, что одно лишь телосложение Эдварда могло служить доказательством его призвания править Англией. Разочаровавшись в шансах более походить на их отца, герцог знал, что никогда не утратит уважения и благоговения перед своим братом и королем. «Господин мой?» - отреагировал он тихо на напряженный взор Эдварда. Сколь глубокий почет не внушал бы ему монарх, брат никогда не заставлял чувствовать себя иначе, чем нежно возлюбленным младшим родственником. Вероятно, Ричард всегда считал, что десятилетняя разница между ними увеличивает покровительственные и заботливые чувства, которые, как он надеялся, Эдвард к нему испытывал. «Я беспокоился о тебе, Ричард». Эдвард говорил тихо, и чтобы копировать тон брата, и чтобы помешать услышать их беседу другим членам застолья. «Куда ты подевался?» - спросил он полным участия голосом. Король прекрасно знал, что младший впервые вкусил жар сражения, ясно помня поток способных выйти наружу от подобного опыта противоречащих друг другу чувств. «Мне потребовалось некоторое количество времени, чтобы побыть одному, Ваша Милость». Ричард попытался не выдать интонацией слабости, но, догадываясь, что признание легко может прочитаться, как подавленность, невольно опустил в процессе ответа голову. Последовало продолжительное молчание, даже на фоне шума пира ощутившееся герцогом глухой тишиной. «Наверняка, ты чувствуешь себя еще неопытным», - тон Эдварда не изменился. Его сочувствие явилось для Ричарда, пусть и приятной, но неожиданностью. Монарх заметил на лице брата хмурую гримасу. Он внимательно рассмотрел свежее и юное создание напротив. В свои восемнадцать Ричард оказался его самым преданным подданным, превзойдя в этом даже сидевшего по другую руку лорда Гастингса. Младший брат относился к тем немногим людям, чья верность еще ни разу не подверглась старшим сомнению. Они разделили два долгих и тяжелых периода изгнания, и Ричард никогда не продемонстрировал ни намека на желание находиться где-либо еще, кроме как рядом с Эдвардом. Герцог по праву рождения достиг высокого положения до предшествовавшего сейчас искореняемому бунту времени. Тем не менее, только сейчас пробила минута, когда он на деле мог проявить себя, как мужчина и воин. Для короля в характере юноши таилась некая головоломка. К нему было сложно близко подступиться, однако Ричард до последнего был готов защищать свою семью. В дни разжигания в прошлом году их кузеном, графом Уорвиком, восстания, именно от герцога Эдвард остро ждал заявления о выборе стороны. Когда Ричард, не колеблясь, поддержал брата, король испытал глубокое раскаяние за задаваемые внутри в его адрес вопросы. Он находил успокоение в том, что слепая вера не та роскошь, которая позволительна монархам. А вот Уорвик привлек к себе другого брата, Джорджа, герцога Кларенса. Произошедшее не помешало Ричарду в промозглый день 2 октября прошлого года подняться вместе с Эдвардом на борт корабля порту городка Кингс-Линн. Дата вынужденного бегства не забылась сувереном. Как король Англии он надеялся в далекий и более радостный миг отблагодарить брата, отпраздновав иначе его восемнадцатый день рождения. А Ричард так об этом совпадении и не вспомнил. «Битва», - Эдвард подчеркнуто наклонился к брату, - «на всех солдат воздействует по-разному. Мне доводилось видеть похваляющихся удалью, но при приближении противника пускающих струю». Король пригнулся вперед и поднял кружку по направлению к широкоплечему мужчине средних лет, сидящему за столом дальше и смутно узнаваемому Ричардом. Тот прекратил свой раскатистый смех и с поклоном поднял кубок в честь властелина. Эдвард с дерзкой ухмылкой обернулся к брату. Ясно, что это был один из тех, о ком он говорил. Ричард ухмыльнулся в ответ. «Мне также доводилось видеть и противоположное», - продолжил король, внезапно вернувшись к серьезности. «И я увидел это сегодня в тебе, Ричард». Эдвард опять расплылся в широкой ухмылке. «Спокойнейший и сдержаннейший человек способен стать на поле боя диким животным. Война в силах вывернуть нас наизнанку и даже изрядно удивить в отношении себя». Ричард кивнул, теряясь в догадках, как ответить. Монарх откинулся на спинку стула и заговорил тоном громче, обращаясь теперь ко всем вокруг. «Сегодня мы вновь поднялись, брат». Он засиял от радости, и собравшиеся тут же замолкли, сосредоточив внимание на своем короле. «Сегодня Пасхальное Воскресенье, господин». Ричард ответил еле слышно, чтобы услышать его мог лишь брат. «Действительно». Голос Эдварда прогремел сквозь наполнившую шатер тишину. Он встал со стула и выпрямился в свой полный рост. Великолепный внешний вид служил монарху до невероятности внушительно. Суверен неуклюже схватил со стола кубок с вином. «За Господа и хранимую им Англию!» - провозгласил он, и воззвание немедленно подхватилось всеми собравшимися в палатке лордами. Ричард повторил слова с молчаливым поклоном, и поднял взор, чтобы увидеть возвышающуюся фигуру глядящего прямо на него короля. «За нашего восставшего Спасителя», - объявил Эдвард с большими трезвостью и серьезностью. Тост снова был подхвачен, также с привнесенной в это долей серьезности. Ричард улыбнулся брату, сознавая, - тост оказался произнесен для его прославления. Однако, он заметил, что религиозные чувства взметнули среди пирующих меньше воодушевления, нежели самовосхваление в проявлении патриотизма. Герцог уже заслужил репутацию человека богобоязненного, чем хотел бы гордиться, но понимал, - подобные чувства приравняются к совершению тяжелого прегрешения. Тем не менее, из событий недавней истории Ричард помнил мир требует от мужчины его положения более, чем простой богобоязненности и праведности. Лишь это вынудило родную семью юноши заточить в стены Тауэра короля Генриха. Ричард в полной мере сознавал, дабы удержать власть необходим еще и обширный кругозор. Сегодняшний день – его первый шаг на пути к высокому положению. Следующий час прошел в легкой закуске и чрезмерном злоупотреблении выпивкой, после чего, в разной степени пьяного покачивания, множество лордов отправилось на покой, а немногие оставшиеся, помимо того, что свалились под стол, еще и принялись громко там храпеть. «Ричард», - опять позвал тихо Эдвард, заметив, что брат встал со стула. Пусть он напился в той же мере, что и остальные, но королевская выдержка уже успела войти в легенду, приписываясь большинством значительному размеру его костяка, меньшинством же – долгим тренировочным пирушкам. В любом случае, монаршая голова до сих пор была ясна. «Пожалуйста, присядь еще ненадолго». Герцог, не задумываясь, вновь сел на стул, хотя и задавался вопросом, чего брат мог от него желать. «Есть нечто, что мне следует тебе сообщить», - медленно заговорил Эдвард. «Господин?» Ричард выдержал властный взгляд короля, не дрогнув. «Среди убитых сегодня оказался граф Уорвик». Ожидая ответной реакции, Эдвард произнес это осторожно. «Значит, самую острую колючку из вашей спины вырвали, Ваша Милость», - Ричард не смутился и не моргнул. «Ричард, я знаю, вы были близки. Я не стал бы винить тебя …» «Господин», - перебил его младший. Не слишком ли оборонительно? – вдруг задал он себе вопрос, но, не пропустив и одного удара сердца, продолжил. «Уорвик был для меня, как отец. Это совершенно не тайна. Многим из того, кем я сейчас являюсь, я обязан исключительно ему». Ричард почувствовал, как взгляд Эдварда на нем делается тяжелым и оценивающим. Исследующим. Вопрошающим. Молчащим. «Именно поэтому», - продолжил молодой человек, - « его измена меня ранила также глубоко, как и предательство Джорджа. Как бы то ни было, в миг объявления о выступлении против вас, Уорвик дал понять, что выступает и против вашей семьи. Против меня, разрывая все прежние узы». В желудке у юного герцога вспыхнула внезапная искра ярости. Что я должен делать? – недоумевал он. Сколько раз мне нужно его убеждать? С той же скоростью, что появилась, искра усилием воли погасла. Ричард прекрасно знал, Эдварда предали ближе всех находившиеся к нему люди, поэтому ему жизненно необходимо было оставаться недоверчивым. Однако, неприятные ощущения в животе никуда не делись, словно угольки продолжали тихо тлеть. Повисла долгая и тяжелая тишина. Глаза Эдварда исследовали лицо Ричарда в поисках одному ему понятного признака. Он не обладал уверенностью, чем бы тот мог оказаться. Потрясением? Скорбью? Печалью? Восторгом? Нет, не восторгом. Даже Эдвард не был способен уловить чувства брата. Большую часть лет своего формирования, как личности, Ричард провел в доме Уорвика в качестве одного из членов его семьи. Исключительно поэтому король мучился от сомнений, чью бы сторону занял младший при неблагоприятнейшем повороте событий, и оказался глубоко затронут, когда к Уорвику присоединился Кларенс. Внутренний политик, несмотря ни на что, держался настороже и не ослаблял подозрительности. Попал ли Ричард в лагерь Эдварда, чтобы шпионить за ним? Питал ли он по сей день чувство верности к самому могущественному из противников брата? Эдвард-брат на чем свет стоит поносил политическую предусмотрительность. Эдвард-политик бросал вызов естественному для брата желанию доверять. Эдвард-король сознавал, что, ради сохранения короны, обязан удовлетворить свои дурные политические предчувствия. Следовательно, необходимо было задаться вопросом: как сильно он доверяет Ричарду в реальности? «Я просто подумал, тебе полезнее услышать новость от меня». В конце концов, Эдвард отвел взгляд. Герцог ощутил легкие раздутыми, только сейчас вспомнив, что неосознанно задерживал дыхание в течение всей чересчур затянувшейся паузы. Вопреки, по видимости, искреннему сочувствию Эдварда, Ричард ясно понимал, оно было тщательно спланировано с целью оценить его реакцию на случившееся. В глубину желудка снова вернулась боль. Брат продолжал относиться к нему с подозрением. Поднявшись и выйдя, юноша отказался от пути предательства своей грусти по утрате человека, на которого смотрел, как на отца. Король, без сомнения, истолкует это изменой. Но истина состояла в том, что Ричард любил Уорвика и каждой клеточкой ощущал его вероломство, так же, как воспринимал произошедшее Эдвард. Но даже данный факт мало мог сделать, дабы хоть на мгновение заморозить боль следующей утраты. «Ричард!» Возвращение к брату властного королевского обращения оторвало молодого человека от тяжелых мыслей. Он медленно обернулся. Эдвард мягко улыбался ему в спину. «Завтра мы выступаем на преследование остатков ланкастерских бунтовщиков». «Ланкастерских бунтовщиков?» - задумался Ричард. «Несомненно они к нам относятся, как к йоркистским бунтовщикам. Точка зрения – зеркало могущественное и кривое». «Когда встретим их в следующий раз, вести мои силы придется тебе, Ричард», - изрек Эдвард с непререкаемой властностью оказывающего великую милость властителя. И пожалованное, действительно, являлось великой милостью, но еще, как знал младший брат, и продолжением бесконечной проверки. «Благодарю вас, господин», - уступил он любезно, кланяясь при выходе из шатра и делая долгий медленный и глубокий вдох бодрящего весеннего воздуха. Что бы еще Ричард не чувствовал, он был рад снова вернуться домой. Об авторе Мэттью Льюис родился и вырос в Уэст-Мидлендсе и, окончив юридический факультет, живет сейчас с женой и детьми в прекрасном пригороде Шропшира. Писательский труд и история, в особенности период войн Роз, всегда являлись его страстью, и на их объединении возникли такие произведения, как «Верность» и «Честь». Недавно Мэттью начал деятельность автора научной литературы, в частности, его перу принадлежат востребованная сегодня биография короля Ричарда III – «Ричард: Верность связывает меня» и «Спасение принцев из Тауэра», имеющие шанс обеспечить широкую и дополненную экспертизу самой занимательной загадки в английской истории.