Команда из двух

      Что тут сказать… Я и предположить не могла, что моя новая жизнь начнётся с чего-то подобного.       У тёти Петунии и дяди Вернона был собственный ребёнок, наш с Гарри кузен, Дадли. И этот Дадли чрезвычайно не любил нас с братом. Мы росли вместе, манеж у нас был общий и кормили нас одним и тем же, но Дадли отчего-то думал, что наша с Гарри еда отлична от той, что дают ему, и всячески пытался забрать себе наши порции. А когда не получалось – чему я всячески способствовала – он начинал реветь. Тётя была домохозяйкой, в то время как дядя работал и дома отсутствовал, потому именно Петунии приходилось успокаивать сына после очередной провальной попытки забрать наше с братом пропитание.       Пока мы были маленькими, это был рай. Ешь, купайся, спи, играй и веди себя в пределах допустимого; то есть шалить можно, но не перебарщивая. Сложнее стало, когда мы научились твёрдо стоять на ногах и уверенно ходить. Дадли обожал дёргать Гарри за волосы, щипаться и пинаться. Я пинала его в отместку, но только когда тётя этого не видела – мы маленькие, но это не значит, что нас не могут шлёпнуть.       Я первой потянулась не к игрушкам, а к кубикам. Буквы были знакомыми и тётя, увидев, что я пытаюсь читать и писать, когда нам давали мелки, начала учить меня читать. За мной потянулся Гарри, а вот Дадли в развитии от нас явно отставал. Он бросал кубики и так и норовил разбить собранную мной комбинацию, за что его очень хотелось просто, без затей, треснуть по голове. Тётя, как ни странно, заняла нашу сторону и переключила внимание чада на другую игру. Дадли доволен, как и мы, ведь он нам не мешает.       После чтения нас научили немного писать, а после оставили в покое. Петуния явно не хотела, чтобы её Дадличек – я едва не заржала, когда услышала «позывной» кузена – выглядел хуже нас с Гарри. Мы с братом не возражали, разглядывая детские книжки и читая. Медленно и немного картавя, но это лучше, чем бессвязно лепетать.       Когда нас отдали в садик, начался тихий ужас. Дадли невзлюбил нас, видимо, с самого нашего появления на его территории, а потому так и норовил толкнуть, обозвать, ущипнуть или подставить подножку. Ел кузен за нас двоих, а потому становился всё более округлым. Колобок на ножках, блин. Он не ходил, он перекатывался, а потому худенькие и подвижные мы уходили от него и прятались так, что у него не получалось нас найти.       Чем ближе была начальная школа, тем сильнее я тревожилась. Дадли оказался медлительным и, не побоюсь этого слова, тормозным, но каким-то образом умудрился подружиться с детьми с нашей улицы и теми ребятами, которых было предостаточно в парке, куда Петуния водила нас в выходной. Потому кузен стал как бы командиром, а его друзья исполнителями. И от них уже было сложнее убегать и прятаться.       Поступив в начальную школу, большую часть времени я изнывала от скуки. У Дурслей дома оказался весьма богатый книгами шкаф и там было много интересного. Петуния, когда в первый раз увидела меня у книжного шкафа – я зачиталась и не заметила её приближения – отняла у меня книгу и унесла в гостиную. Но я не сдалась так просто; едва тётушка отворачивалась, я, мелкими перебежками, возвращалась к шкафу. В конце концов, тётя отступила, но предупредила – если пострадает хоть одна страничка, меня посадят в комнате на втором этаже и не выпустят до обеда.       Я вняла предупреждению и бережно обращалась с книгами. Гарри первое время было скучно сидеть рядом со мной – когда мы вместе, Дадли старается не приближаться – он был очень подвижным и шебутным, но я подловила его на том, что, если он будет прочитывать по одной-две главы, мы будем играть в новую интересную игру. Поначалу он просто делал вид, что читает, а после и в самом деле начал читать.       Помню удивление дяди, когда он, придя с работы, застал нас за чтением. Сперва хотел разразиться тирадой – почему дети сидят на полу, да ещё у шкафа – но после поговорил с Петунией и призадумался. Как ни странно, запрещать читать нам не стали, даже попытались навязать нам в компанию Дадли, но ему это было неинтересно – ведь не во всех книгах есть картинки.       Однако Дадли рос, и учился ябедничать. Теперь, стоило нам с Гарри спрятаться от него так, что найти не получалось, как он начинал кричать; на крик прибегала Петуния и он ей жаловался, мол, мы с Гарри выбежали на улицу, хотя на деле мы были в соседней комнате.       Чем старше мы становились, тем капризнее становился Дадли. Он понял, что родители сделают для него всё, и всячески этим пользовался. Ему покупали подарки и вообще всё, что он хотел. Гарри смотрел на тётю и дядю с обидой – ведь для нас ничего такого не делали. Я была рядом и как могла поддерживать брата, но, если по совести, мне не приходилось сталкиваться с подобным. Взрослея, я постепенно забывала своё прошлое, появлялись провалы в памяти, которые заполнялись незнакомыми лицами и именами. Это безмерно пугало меня; я боялась забыть себя.       Постепенно страх уходил, вытесняемый заботой о Гарри. Смутные воспоминания о том, как мы оказались в доме тётки по матери, хриплый и словно бы лающий смех из детства, яркий зелёный свет, оранжевые игрушки и обои. Это блекло в памяти, стиралось под влиянием настоящего. Беготня от Дадли и собак тётки Мардж, боль от сломанных костей и ушибов, сбитые колени у нас обоих; не важно, кто из нас упал – ранки появлялись у обоих.       Это было очень странно, но почему-то воспринималось как само собой разумеющееся. Мы чувствовали друг друга и это было нормально. Одинаково разбитые коленки, ушибы, синяки, боль от пореза. У нас даже шрамы были идентичные – слева под рёбрами мы заработали после падения в парке на разбитую кем-то бутылку. Помню как Петуния перепугалась, увидев нас в крови. Её удивило, что рана у обоих на одном и том же месте, а мы решили не говорить, что всегда так и бывает.       Однако если до этого тётя и дядя ещё более-менее терпимо относились к нам, то после того, как мы сдали экзамены за пройденные два года в школе, всё стало хуже некуда; так казалось на тот момент.       Наши с Гарри результаты были лучше, чем у Дадли, и это стало причиной для очередного недовольства. Точнее даже не результаты за экзамен, а то, что мы сделали после того, как Петуния начала причитать, мол, учителя ничего не понимают и её Дадличек на самом деле самый умный.       Этот разговор происходил на кухне, во время ужина. Гарри случайно столкнул тарелку с края мойки и очень испугался, ведь знал, что за это его по голове не погладят. Разбитая на несколько кусков тарелка подлетела в воздух, склеилась, а после опустилась на стол. Мы с братом замерли, с ужасом наблюдая за краснеющим лицом Верноном, бледнеющую Петунию и икающего Дадли, что с непониманием смотрел на родителей – мол, как это так? Тарелка же была разбита.       Петуния пила успокаивающие капли, Вернон недовольно и даже зло поглядывал на нас, а мы с Гарри стояли, опустив глаза в пол. Мы держались за руки, и я ощущала, как дрожит брат, когда Вернон повысил голос, твердя что-то о наших родителях. Что-то весьма нелицеприятное – о том, что наши чокнутые отец-алкоголик и мать-шлюха не могли произвести на свет нормальных детей – и от того, чтобы вцепиться мужику в морду или хотя бы пнуть в пах меня удерживала ладошка Гарри.       Если я поступлю импульсивно, не возьму над эмоциями верх, это выльется в ещё более неприятные последствия. Нас запрут, лишат еды – воды и хлеба дадут если только – и всё станет хуже некуда. Однако и молча выслушивать речи о родителях от тех, кто их не знал, мне не нравилось. И только ладошка Гарри удерживала меня на месте. Он дарил мне успокоение и находил его же во мне.       Поэтому когда с треском разлетелся графин с соком, лишь чудом не задев никого осколками, я и сама успокоилась. Словно весь негатив вышел, оставив после себя недовольство, к счастью, контролируемое.       Это был самый грандиозный скандал из всех тех, что были в этом доме.       Нас заперли в нашей комнате – изначально её готовили как игровую для Дадли, но наше появление заставило Дурслей пересмотреть свои планы – и оставили без сладкого. Когда дверь захлопнулась, а шаги Вернона затихли на первом этаже, Гарри разревелся. Я кусала губу и зажмуривалась, сдерживая невольные слёзы; я же старше, мне нельзя плакать. Но детская физиология... даже понимая, что слезами горю не поможешь, было очень сложно не дать солёным ручейкам заскользить по щекам.       Обнимая всхлипывающего брата, я хмурилась – до этого я сомневалась, но теперь всё встало на свои места. После произошедшего становились понятными все эти взгляды Вернона, некоторая холодность тётки и вседозволенность Дадли. А так же то, как на все его проступки закрывают глаза. Понятно, что он их сын, но это делалось словно бы напоказ нам. Потому как сделай мы хоть что-то из того, что делал Дадли, не смогли бы спокойно сидеть не меньше недели.       Пока мы были маленькими, я видела, что Петуния относится к нам почти как к родным. Конечно, своего сына она любила многим больше, но и с нами она улыбалась, смеялась, пела колыбельные и укачивала, если мы плакали. Однако с каждым месяцем, с каждым годом она словно отдалялась от нас.       Пропасть между нами увеличилась после того, как мы с Гарри оживили засохшие цветы на клумбе. Нам было лет семь, мы сделали это не специально, просто видели, как расстроилась тётя. Хотели её порадовать, но она не обрадовалась – побледнела, а после заперла в маленьком чулане под лестницей. Там одному ребёнку было мало места, а нас двое. Но как бы мы ни просили прощения, как ни заверяли, что больше не будем, нас не слышали. И выпустили только после ужина.       С родными и любимыми – а любимыми ли? – племянниками так себя не ведут. Значит ли это, что они с матерью… были в ссоре? Или же она злится на нас за то, что оказались на пороге её дома? В таком случае кто мешал ей сбагрить нас в приют? Она беспокоилась за свою репутацию? Но никто бы не узнал, что она избавилась от нас. Или узнал бы? Воспоминания детства стёрлись из памяти, их потеснило то, что происходило с нами сейчас. - Дана, – всхлипнул братец и я вернула своё внимание ему. – Наши мама и папа… они плохие? - Нет конечно. Что за глупости? – фыркнув, я провела ладонью по его непослушным волосам и продолжила: – Они вовсе не плохие. Просто так получилось, что они покинули нас куда раньше, чем хотели. Их вины в этом нет. Они очень любили нас, Гарри. Очень.       Как бы то ни было, теперь я Даниэла Поттер, сестра Гарри Поттера, дочь Лили и Джеймса. Однако даже признав это, я не могла назвать их мамой и папой. Детская память оказалась очень капризной и в ней мало что отпечаталось. Но с двух лет для меня не было ничего важнее благополучия Гарри, моего брата, частички моей новой жизни. После скандала я приняла действительность и определила для себя приоритеты. Для меня важен лишь Гарри. Больше никто.       То происшествие стало началом конца. Когда мы не в школе, то обязаны выполнять работу по дому – пылесосить, мыть полы и посуду, протирать пыль, убираться, стричь кусты, поливать цветы и следить за лужайкой. Поначалу я воспринимала это как помощь, всё же Петунии наверняка непросто приходилось, пока мы были маленькими.       Однако чем дальше, тем сложнее было так считать. Тётка придиралась на ровном месте. Бить никогда не била, но могла замахнуться полотенцем или даже рукой, с намерением отвесить подзатыльник. Вернон приказывал мыть его машину и если мы, не приведи небо, пропускали пятнышко или оставляли разводы – ну не получалось их все убрать, руки-то коротки, не залезать же на капот – нас лишали полноценного ужина и гнали прочь с кухни.       До самого вечера мы были заняты, а после скудного ужина и мойки посуды, когда мы садились за уроки, нам выключали свет. Мы делали задания и читали при свете одного фонарика на двоих.       К восьми годам у нас у обоих село зрение и тётка, брезгливо поджимая губы, купила нам подержанные очки-велосипеды, которые мало того, что были нам не по размеру, так ещё и дужки были расшатанными. Я готова была материться и плеваться, так как в первый же день, после уроков, нас выловил Дадли со своей гоп-компанией и сломал Гарри очки. Тётка поверила, разумеется, Дадли – этот свин сказал тётке, что Гарри сам сломал очки. Шёл, споткнулся, упал, очки упали и сломались. Сами, ага.       За то, что сломал "новые" купленные очки, Гарри отругали, отвесили подзатыльник, когда он попытался оправдаться, лишили еды на день и отправили работать, озвучив такой список дел, что едва ли брат справится один. О чём я сообщила тётке, но та завизжала, что я ей перечу – хотя говорила я спокойно, прося позволить помочь Гарри – и отправила меня мыть второй этаж. Полностью. И в гостевой спальне меня ожидал «приятный» сюрприз – бульдоги тётки Мардж не успели в лоток и нагадили под кроватью.       Я не была бы собой, если бы не отомстила этому зарвавшемуся пацану. Не соври он, у меня не болело бы всё что можно и нельзя.       Мы с Гарри связаны и ущерб, полученный одним, делится на двоих. Братец уронил тяжёлый мешок с компостом и не успел убрать, как на него со всем размахом наступил Вернон. В итоге Гарри достался пинок, подзатыльник, от которого в ушах зазвенело и получасовая лекция о том, какой он косорукий маленький засранец, который ничего не может сделать так, как надо.       Пинок и подзатыльник застали меня во время уборки ванной комнаты. Дёрнувшись, я перевернула корзину с порошком и ополаскивателями, за что мне тут же досталось от пришедшей проверить качество уборки тётки. В итоге спать мы с братом ушли голодными.       Месть — это блюдо, которое подают холодным. Я не торопилась, тщательно разрабатывала план действий. И это было не обычное избиение, о нет, я до подобного опускаться не собиралась. Да и силёнок у меня не хватит. Нет, план был иной. Нужно было опозорить эту свинью.       План был прост, но довольно сложен в исполнении. Нам задали сочинение на тему: «Моя семья это…», и я намеревалась отыграться за сломанные очки брата и за наказание, которое нам пришлось вынести. Вечером, перед сроком сдачи сочинения, пока Дурсли ужинали – нас с Гарри снова наказали за засохшие цветы, а потому ужин нам не полагался – я влезла в комнату кузена. Брат стоял на стрёме, пока я производила подмен листа с написанным сочинением. Мне удалось подделать почерк Дадли, что оказалось не так-то просто – он писал, как пьяный моряк во время шторма.       В своём сочинении – которое Дадли писал под диктовку матери – он рассказывал о том, как гордится отцом, ведь тот управляет компанией по производству дрелей, как любит мать-домохозяйку, как ценит свою тётушку Мардж. Конечно о нас не было ни слова, ведь для него и его родителей мы тут на правах прислуги и вроде как семьёй не считаемся.       В том сочинении, которое я поменяла с его писаниной был шедевр. Без лишней скромности я считаю это своим достойным творением. Всё же прочитанные книги окупаются. Даже то, что у меня вышло куда грамотнее, чем мог накарябать Дадли, не заставляло меня жалеть о провёрнутой махинации.       В сочинении было сказано о том, что его отец — это ленивый неповоротливый тюлень, который пьёт виски и ходит на работу подшофе. Мать же он считает хорошей домработницей, ведь та готовит ему еду, убирается, заправляет кровать и подтирает ему задницу. Тётку Мардж Дадличек считает разожравшейся коровой, которая ненавидит людей и терпит рядом с собой псов только потому, что они кобели. С суками у тёти разговор короткий.       Это была сенсация. Мы должны были зачитывать свои сочинения перед классом. О, как краснел, бледнел и синел Дадли, прочитав первый абзац своего сочинения. Как же трудно было сдержать улыбку, когда он попросился выйти и не вернулся до конца урока. Это был самый лучший день в моей жизни. До чего же приятно было слушать ругань учителя, когда Дадли всё же вернулся в класс.       Да, мелочно, и какая же я взрослая, если издеваюсь над ребёнком, но теперь я Даниэла Поттер – девятилетняя девочка, для которой нет никого дороже и важнее брата. Мне было не стыдно позорить Дадли на весь класс. Он заслужил небольшую пакость, особенно с учётом того, что нам с братом приходится терпеть от него.       После уроков Дадли со своими подпевалами попытались «поиграть» с нами, но у них ничего не получилось. Мы с Гарри приноровились быстро бегать и хорошо прятаться. У нас было полно мест, где Дадли и его товарищи не могли нас найти. Так что пока хулиганы обшаривали наши намеренно засвеченные убежища, мы с братом окольными путями вернулись домой, где сразу принялись за работу.       Даже то, что тётка, после того как Дадли ей пожаловался, приказала мне драить всю кухню, а брата отправила работать на улицу под палящим солнцем, не испортило нашего триумфа. Я думала Гарри может возмутиться, ведь он-то не при чём, всё сделала я, но брат был счастлив, что Дадли пережил такой позор. В целом мы оба были довольны, пусть к вечеру у меня отваливались руки и дрожали, подгибаясь, ноги, а у брата болела спина и исколотые пальцы.       Я работала в доме, Гарри же поручали заботу о розах, кустах, газоне и изгороди. Если мне удавалось закончить раньше, я шла на подмогу брату. Или же шла мыть машину. Я искренне не понимала, где Вернон умудряется так пачкать машину. Всюду асфальт, нигде нет грязи, но каждый раз, когда я мыла машину, чего на этой машине только не было.       После того сочинения Дадли стал нас задирать чуть меньше, но затишье – если его можно так назвать – не продлилось долго. Мы с Гарри отсиживались в библиотеке на больших переменах, а после, когда наше убежище раскрыли, прятались на улице, на территории школы. Карманных денег нам никто не давал, так что вид того, как Дадли хомячит чипсы после школы в парке, подтолкнул меня к мысли, что мне надоело бесплатно терпеть общество этого свинтуса, который своих ног уже не видит, стоя прямо и опустив глаза.       Так я пришла к тому, что стоит посадить Дадли на сухой паёк. Родители давали ему деньги на карманные расходы и кузен тратит фунты на всякий мусор. У него есть шестёрки, которые взялись отжимать у малявок деньги, вот они пусть ему и покупают всякое неполезное дерьмо. Нам же с Гарри эти деньги были нужнее. Жизненно-необходимы я бы даже сказала.       Конечно я забирала не всё – заметит ещё, что деньги пропадают с завидной регулярностью – и откладывала для лучших времён. В конце концов, мы сможем есть, покупая что-нибудь после школы. После всех этих вынужденных голодовок, которые тётка называет «наказанием», мы с Гарри стали напоминать обтянутые кожей скелеты. В кабинете биологии я видела макет человеческого скелета, так мы с Гарри интереса ради встали рядом. Результаты разочаровали и, чего греха таить, напугали.       Тётке по какой-то причине не нравились наши шевелюры, и она таскала нас в парикмахерскую едва ли не каждую неделю. Однако это было совершенно безнадёжное дело. Гарри она так и вовсе обкорнала практически под ноль, но волосы отросли за ночь. У меня волосы отрастали так же быстро, но я сама ножницами ровняла их и возвращала им прежнюю длину.       Мы с Гарри были близнецами, но всё же немного отличались. У него волосы были тёмно-каштановыми, близкими к чёрному, а у меня по-настоящему чёрными. Но Гарри не понравилось, что мы отличаемся и он на следующее утро встал с постели жгучим брюнетом. И это стало причиной, что тётка выгнала нас на улицу, заботиться о клумбах и лужайке.       Что у нас изначально было общим, так это цвет глаз, очки-велосипеды – после того, как у нас село зрение – и непослушность волос. У нас у обоих они топорщились на макушке и не поддавались расчёске. В конце концов брат признал, что мне удобнее с волосами до плеч и тоже решил отращивать.       Когда Дурсли куда-нибудь уезжали всем семейством – к тётке Мардж, или же в Лондон ради празднования дня рождения кого-то из них – нас с Гарри сбагривали старой кошатнице, миссис Фигг, живущей по соседству, которая совершенно не умеет готовить и, судя по всему, тронулась по фазе. Немного, но достаточно для того, чтобы предложить нам кошачьи консервы. Там виднелось мясо и пахло даже неплохо, но есть мы не стали, сказав, что не голодны.       Кошки миссис Фигг это отдельная песня. Странные коты и кошки были непонятными. Они слушали и понимали человеческую речь, но только когда мы были одни. Стоило Дурслям вернуться, как это были обычные комки меха, которым не нужно ничего кроме еды, солнышка и поглаживаний. Я искренне недоумевала и старалась держаться от этих кошек – и их хозяйки при возможности – как можно дальше.       Когда приезжала сестра Вернона, начиналась война. Марджори Дурсль приезжала со своими питомцами, которые жрали и гадили, гадили и жрали. Убирать за ними приходилось именно нам с Гарри. Был велик соблазн собрать собачьи экскременты в совок и вывалить на голову злобной тётке, которая хлестала бренди как воду и тявкала на нас с Гарри. Я не думала, что может появиться кто-то, кто бесил бы меня сильнее Дадли.       Марджори Дурсль стала нашим персональным Гитлером. Первым помощником у вражины был её любимый кобель Злыдень. Эта псина загоняла нас с Гарри на дерево под гогот хозяйки и повизгивания Дадли, норовила укусить, когда мы копались в саду, а вдарить ей было нельзя, так как тётка Мардж следила за своим кобелём. Тронь я его хоть пальцем, мало не показалось бы.       Благо они надолго не задерживались и не проходило недели, как они уезжали. День их отъезда был праздником для всей семьи. Ну почти; Вернон свою сестру искренне любил. С тёткой Мардж не ладила, так как Петуния боялась собак. Дадли же ждал, когда ему можно будет пойти гулять с друзьями, а не торчать дома из-за приезда "любимой" тётушки; приезжая, эта собачница привозит племяннику подарки, за что он и терпит проявления телячьих нежностей.       С Гарри случались странности, которые вызывали недоумение напополам с опасением; слишком уж неоднозначной была реакция родственников. Помимо случаев с «оживлением» цветов, отрастающими до прежней длины за ночь волосами и смены их цвета, было ещё несколько происшествий, которые вводили меня в ступор. Ведь и со мной случалось нечто подобное. И объяснений, почему это происходит и что это вообще такое, у нас не было.       Как-то раз, когда Дадли объявил на нас охоту, мы оказались в тупике, но, когда послышался топот хулиганов, произошло нечто. Вот мы стояли в тупике, потом мгновение – и мы уже на крыше столовой. За это нам сделали выговор, ведь нельзя лазать по крышам, деревьям и прочим возвышениям.       За выговор нам влетело от Дурслей и Вернон впервые поднял на нас руку. Головы он не тронул, но ударил ремнём пониже спины по пять раз каждому. Ремень был тяжёлым и было больно. А ещё очень обидно, ведь экзекуция происходила на глазах у тётки и кузена, который смеялся и тыкал в нас пальцем.       Со мной такое произошло во время мойки машины Вернона. Причём помимо поверхностей он приказал вычистить салон. Я сначала не понимала, чем вызвано такое "доверие" – до этого он не позволял даже окна изнутри протереть – но стоило мне открыть дверь... в голове тут же пронеслись воспоминания о том, какой сюрприз я убирала из-под кровати в гостевой спальне. Фекалии и моча бульдогов Мардж – вот чем вызвано "доверие".       В какой-то момент я просто пожелала, чтоб эта мерзость испарилась, не оставив после себя и следа. Так что когда я полезла убирать первую партию сюрпризов, оказалось, что ничего там уже нет. Ни пятен, ни запаха. Ничего.       Странностей было хоть отбавляй, но случались они, к счастью, за пределами дома Дурслей или же в тайне от них. Мы с Гарри читали книги по истории и знали о колдунах и ведьмах, так что сидя в парке, среди деревьев и кустарников, воображали себя ведунами. Это было что-то вроде детской фантазии. А ещё, сидя под прикрытием пушистых кустов, мы закрывали глаза и фантазировали о том, что вот-вот придёт наш родственник и заберёт к себе. Там обязательно будет тепло, чисто, и мы будем там нужны.       Наконец настал один из нелюбимых нами дней – день рождения Дадли. В этот день Дурсли поголовно сходили с ума. Моя бы воля, этот день просто исчез из календаря. Но увы это невозможно.       С самого утра началось Это. Петуния третировала нас ещё больше чем обычно, Вернон, который брал выходной – а как иначе, праздник же – рявкал на нас куда сильнее, Дадли же всё больше напоминал мне ходячую ветчину. Огромные щёки, заплывшие жиром злые глазки, округлый живот, про всё остальное и говорить нечего. Иногда вещи так обтягивают его тушку, что на язык так и просится фраза – свинка выросла, пора делать тушёнку. - Пригляди за беконом! Да смотри чтоб ничего не подгорело – сегодня у Дадлички день рождения, всё должно быть идеально! - Мясо кормят мясом, дожили, – буркнула я и Гарри хихикнул. – Думается мне, они откармливают его для одной цели. Сделать его аварийным запасом продовольствия. Чтобы если настанет конец света было чем питаться. - Дана! – прыснул братец, давя смех.       Мы прошли гостиную, где стоял стол, заваленный подарками Дадли. Кузен пересчитывал коробки, а я скользнула взглядом по гоночному велику и фыркнула, чтобы услышал только брат: - Как только он сядет на велосипед, ось тут же погнётся. А то и колёса лопнут. - Ты что-то сказала? – практически взвизгнула Петуния, с подозрением посмотрев на меня и на дрожащие плечи Гарри. - Ничего, тётушка. Чем прикажете заняться мне? – и ресничками хлоп-хлоп. - Достань тарелки и молоко.       Когда Гарри заканчивал с беконом, на кухню вошёл глава семейства. При взгляде на него становилось понятно, в кого пошёл Дадли – раздутый, как шар, а уж когда он злился, то морда у него становилась насыщенно-свекольного цвета. Это было бы смешно, не будь всё плохо для нас с братом. Ведь каждый раз, когда этот морж – да простят меня зверушки за столь чудовищное сравнение – злился, попадало нам с Гарри. - Причешись!       Уточнения, кому именно это было сказано, не последовало, так что можно считать, что норма выполнена. Вернон говорит это слово почти каждый день, так что мы привыкли пропускать это мимо ушей. Тётка брезгливо поджимала губы и пренебрежительно смотрела на наши причёски, но к парикмахеру больше не водила, обходясь тем, что мы убирали свои волосы в хвостики.       Гарри с волосами было сложнее, но я делала ему косую чёлку, как и себе, чтобы закрыть росчерк шрама над правой бровью. Когда мы спросили у тётки, откуда у нас этот шрам – как и всегда, у нас одни и те же шрамы – она ответила: - Этот шрам у вас остался после автокатастрофы, в которой погибли ваши родители. И больше не приставайте ко мне с вопросами.       Основное правило для нас в этом доме – не приставайте с вопросами.       В конце концов, я смирилась с этим и стала приставать с вопросами к окружающим; преимущественно, к учителям и медсестре. Гарри посмотрел-посмотрел… и подхватил моё начинание. Мы задавали свои «почему? Зачем? Когда? Откуда? Где? Из-за чего?» в школе, не приставая к Дурслям со своими расспросами.       После того выговора за оценки лучше, чем у Дадли, я долго думала, что можно сделать, чтобы тётка и Вернон не приставали к нам с тем, что их сын тупее нас. Хотя там скорее не тупее, а ленивее. Используй он голову по назначению... впрочем, это не моё дело.       В конце концов удалось договориться с учителями, чтобы на нас с Гарри завели по два табеля – в первый писали наши настоящие оценки, для дальнейшей учёбы, а во второй писали низкие оценки, ниже, чем у Дадли, но ненамного. И чтобы в классе не афишировали наши успехи.       К счастью, нам пошли навстречу и больше скандалов на тему успеваемости не было. Учителя ведь тоже не слепые и не глупые; соотнесли наши синяки с отметками, выше чем у Дадли. Да и у медсестры мы периодически бывали; ушибы и царапины куда не шло, а вот когда руки и ноги… в школе мы заработали перелом на левой ноги. Одновременно упав с лестницы и неудачно приземлившись. На деле так «повезло» только мне, но у Гарри перелом появился тоже.       Дадли дразнил Гарри девчонкой, за что нередко получал. Если изначально кузену доставалось только от меня, то теперь и братец поднаторел в пакостях, с помощью которых нам удавалось мстить. Как-то раз мне удалось сделать так, чтобы с кузена сползли штаны, когда он стоял у доски. Кто-то может сказать, что это низко и подло, но мы защищаемся, как можем.       Если сравнивать нас с Дадли, то он больше и сильнее. Однако нас двое, и мы умнее, хитрее и, как ни странно, быстрее. За всё то время, пока кузен пытается позабавиться за наш счёт, мы поднаторели в беге, прятках и фокусах, которые помогали нам скрыться из виду. Я не знала, как это выходит, но итог всегда один – банда нашего неповоротливого кузена в упор не видит нас с Гарри, даже если мы замерли в паре шагов от них.       Нам не покупают одежду и приходится донашивать за Дадли. Хотя не скажу, что мне было противно. Нигде не жмёт, не натирает и не стесняет движений. Однако когда одежда висит на нас мешком из-под картошки, а штаны не сваливаются только за счёт старых потёртых ремней, дважды обёрнутых вокруг талии, тоже не есть хорошо.       У меня есть нитки и иголки, купленные на конфискованные деньги Дадли и я как могу штопаю, зашиваю и делаю заплатки. Подшивать брюки я уже приноровилась, как и делать из брюк бриджи; летом бывает неудобно в брюках, так что бриджи, а то и шорты – хотя они больше похожи на бермуды – незаменимы.       Дадли пришёл из гостиной, пихнул меня локтем и сел за стол, недовольно проронив: - Только тридцать шесть подарков. На два меньше, чем в прошлом году. - Дорогой, ты забыл о подарке от тётушки Мардж! Он здесь, под большим подарочком от мамы и папы, – засюсюкала тётка, с умилением глядя на сына. - Ладно, но получается только тридцать семь, – лицо Дадли стремительно краснело, и он поднялся на ноги, словно бы пытаясь выглядеть весомее.       Переглянувшись с братом, я принялась наворачивать еду – не успею и всё, кузен-болван перевернёт стол к хренам, опрокидывая еду. Гарри смекнул что к чему и тоже ускорился, проглатывая бекон и яичницу. - Мы купим тебе ещё два подарочка в городе, – спешно заметила Петуния, поняв, чем всё может закончиться. – Что скажешь, малыш? Ещё два подарочка. Ты доволен?       На лице кузена отобразилась тяжёлая работа мысли – мне кажется, я услышала скрежет заржавевших шестерёнок – а потом он медленно произнёс: - Значит их будет тридцать… тридцать… - Тридцать девять, мой сладенький, – поспешила вставить Петуния. - А-а-а.. ну тогда ладно.       Мне стало жаль стул, на который плюхнулся Дадли. Так жалобно скрипнул, я чуть не прослезилась; как же трудно ему сейчас удерживать эту тушу…       Зазвонил телефон, и Петуния поспешила к аппарату. Пока она отсутствовала, Дадли уплетал завтрак. Мы с Гарри уже доели и споласкивали за собой посуду, когда послышались шаги Петунии. Даже не видя её лица я могу сказать, что она чем-то недовольна и раздражена, так как по спине вдруг пробежали мурашки. Словно снега за шиворот сыпанули. - Вернон, плохие новости. Миссис Фигг сломала ногу и не сможет взять к себе этих.       Петуния махнула на нас рукой как раз в тот момент, когда мы обернулись. Нередко о нас говорили так, словно мы где-то в другом месте. Первое время это бесило, но после смирилась. Вот и сейчас я глянула на брата и увидела в глубине его омутов радость. Наша нелюбовь дома миссис Фигг была общей.       Дадли в ужасе раскрыл рот, глядя на нас. Ну ещё бы – каждый год его и его лучшего друга читай подпевалу возят в Лондон на аттракционы, в кафе и кино, а тут всё может быть накрыто медным тазом из-за старухи Фигг. - И что теперь? – злой взгляд тётки упёрся в нас, словно это мы сломали Фигг ногу. - Мы можем позвонить Мардж. - Не говори ерунды, Вернон. Мардж терпеть их не может, – отрезала Петуния, глядя на нас с недовольством. - А что насчёт твоей подруги, как же её… Ах да, Ивонн. - Она отдыхает на Майорке. - Вы можете оставить нас одних, – изображая из себя пай-мальчика, внёс предложение Гарри. Разве что ресничками не похлопал.       Петунию перекосило. - И чтобы мы, вернувшись, обнаружили руины на месте дома? – прорычала она. – Ни за что! - Но мы не собираемся взрывать дом! – вскинулись мы с братом, но на нас уже не обращали внимания. - Может быть… – неуверенно начала тётка, бросив взгляд на нас, а после на мужа. – Мы могли бы взять их с собой… и оставить в машине у зоопарка… - Я не позволю им одним сидеть в моей новой машине!       Тут к балагану присоединился Дадли – он состроил жалобную физиономию и завыл, якобы рыдая. Слёз, конечно, не было, но Петуния тут же бросилась утешать своего сынка. - Дадли, сыночек мой, мой крошка, не плач, пожалуйста! Мамочка не позволит им испортить твой день рождения! - Я не хочу-у-у, чтобы они ехали! Они в-всегда всё по-по-портят! – всхлипывал, причём откровенно фальшивя, кузен, а после, улучив момент, выглянул из-за спины матери и скорчил глумливую рожу, в которую просто нестерпимо захотелось плюнуть.       В этот момент раздался звонок в дверь. - Господи, это они, – засуетилась Петуния, проверяя свой внешний вид, а после спеша к двери.       Мы с Гарри переглянулись, понимая, кто это может быть. Лучший друг, главный подпевала и первый среди подлиз Дадли – Пирс Полкисс. Именно с ним и его матерью Дурсли проводили день рождения из года в год. Этот костлявый крысёныш не единожды дёргал меня за волосы и пытался задрать юбку, но получив в пах – удар вышел рефлекторно – отстал и старался не приближаться.       Через полчаса мы сидели в машине и ехали в Лондон. Хотя прежде чем мы с Гарри сели на заднее сидение, Вернон отвёл нас в сторонку и процедил: - Я предупреждаю вас! Я предупреждаю вас, если вы хоть что-нибудь выкинете, что угодно, то просидите взаперти в своей комнате до самого Рождества! - Мы будем хорошо себя вести! – хором пообещали мы с братом, но Вернон нам, разумеется, не поверил.       В этом семействе нам никто никогда не верит.       Всю дорогу глава семьи Дурсль жаловался – на дорогу, на других водителей с их машинами, на Гарри и меня, на банк, с которым сотрудничает его фирма, снова на нас с братом. Самыми нелюбимыми темами обсуждения были банк и мы с братом. Однако на сей раз жаловался он на мотоциклы. - Носятся как сумасшедшие, мерзкое хулиганьё! – высказался Дурсль, когда машину обогнал мотоцикл.       Гарри открыл рот, чтобы что-то сказать, но я легонько пихнула его локтем в бок и мотнула головой, поджав губы. Он понял меня правильно и промолчал, уставившись в окно. Потом он посмотрел на меня и в его глазах была вина. Он забылся и хотел сказать о своём сне – будто он летел на мопеде по небу – хотя мы договорились не говорить с Дурслями о странностях, которые мы видим или случайно делаем. Причина этого проста – Дурсли странно реагируют даже на наше обсуждение мультфильмов, которые мы мельком видели в магазине, или слышали какую-то сказку о волшебстве.       Улыбнувшись, я чуть сжала его пальцы, и брат улыбнулся в ответ. Последнее время я редко вижу улыбку Гарри; Дадли становился всё смелее, всё чаще его прихлебателям удавалось загнать нас в угол в безлюдном месте. Пару раз нас зажали и побили. Это было больно, даже очень. Получать ушибы и синяки нам нельзя – из-за боли мы не сможем сделать то, что нам поручают и будем наказаны, отлучены от еды, чего допускать нельзя. У нас и так уже рёбра пересчитывать можно, как и позвонки, впрочем.       После того, как ушибы зажили и сошли синяки, мы стали ещё осторожнее. Нас всё так же загоняли в угол, пытаясь повторить избиение. Лишь в последний момент нам удаётся ускользнуть, но думается мне, эта удача продлится недолго.       В это воскресенье посетителей зоопарка было очень много, и мы переглянулись с братом. Это отличная возможность попрактиковаться в уклонении. Затеряться в толпе нам нельзя, получим ещё за то, что сбежали, но вот уходить от столкновения с прохожими…       Было очень жарко, поэтому Дурсли купили Дадли и его приятелю мороженное. Нам с Гарри купили тоже; Дурсли замешкались, и мороженщица уже спросила у нас: - А вы чего желаете?       И пусть нам купили просто фруктовый лёд со вкусом лимона, счастью нашему не было предела. Мы с интересом крутили головами – и я, и Гарри впервые оказались в Лондонском зоопарке, да и в зоопарке в принципе – стараясь не отставать от Дурслей и крысёныша. Это было несложно – достаточно было ориентироваться на Вернона, который медленно, но верно краснел от жары. - Глянь, там Дадли, – фыркнул Гарри, кивнув в сторону вольера с гориллой. – Вылитый он, разве что тёмненький.       Я посмотрела на гориллу и засмеялась, только чудом не подавившись мороженным. Брат хихикал рядом, в два счёта проглотив остатки своего фруктового льда.       В зоопарке было интересно, и всё же мы старались держаться в стороне от Дадли и его друга. К обеду этим двоим вполне может наскучить пялиться на разомлевших на жарком солнце животных, а значит им захочется заняться своей любимой забавой – охотой на Поттеров. Их сейчас всего двое, да и кругом полно людей, но всё же расслабляться нельзя.       Обедать решили в ресторанчике, и мы с Гарри тоже не остались голодными. Когда Дадли заныл на тему, что у него мало мороженного в стакане – на деле же оно просто чутка подтаяло – Вернон заказал кузену новую порцию, а остатки первого отдал нам. Мы с Гарри одолели его в два счёта, с трудом давя довольные улыбки. Нам так же перепал маленький – по мнению Дадли – кусок шоколадного торта, что не могло не радовать. Было вкусно.       После обеда мы пошли в террариум. Прохладное помещение привлекало многих посетителей; некоторые даже не смотрели на вольеры, наслаждаясь прохладой. Приятный полумрак, оптимальная температура и покой… будь я змеёй, осталась бы тут жить. К тому же тут наверняка кормят регулярно, по часам скорее всего.       В отгороженных от посетителей стёклами вольерах ползали, скользили и спали всевозможные рептилии; от ящериц до змей. Больше всего посетителей было у вольера с питоном, но так как тот не двигался и даже не смотрел на людей, толпа рассосалась.       Мы с Гарри замерли у вольера с чёрной ящерицей, а после брат потянул меня к питону. Прежде мы дождались, пока Дадли, разочарованно протянув, что питон не шевелится, отойдёт к своему приятелю, а после подошли к вольеру. Удивительное дело, но питон, стоило нам приблизиться, открыл глаза и приподнял голову.       Глазки-бусинки смотрели на нас с интересом, а юркий язычок показался и тут же скрылся, как его и не было. Питон подался ещё чуть вперёд, но после замер, ожидая… чего-то. - Добрый день, – как и полагается вежливым детям поприветствовал её Гарри. Я доброжелательно улыбнулась, глядя на рептилию.       Питон кивнул! Потом он мотнул головой на Вернона и Дадли, возвёл глаза к потолку и посмотрел на нас. Мы с сочувствием вздохнули: - Понимаю. Это, должно быть, ужасно раздражает, – кивнула я и поморщилась, услышав, как очередной капризный ребёнок стучит по стеклу, приказывая ящерице ползти. - Ходят, смотрят, по стеклу стучат, – мы как всегда разделяли эмоции и смотрели на рептилию с сочувствием.       Змей энергично закивал. - А откуда вы родом? – спросил Гарри, пока я поражалась тому, какой умный питон; он превзошёл Дадли в развитии, это точно.       Рептилия кончиком хвоста указала на небольшой плакат, стоящий на подставке рядом с вольером. На плакате было написано: «Боа констриктор, Бразилия». - Там наверняка было лучше, чем здесь. - Гарри, он появился на свет уже в зоопарке, – вздохнула я, показав на плакат.       Питон замотал головой, подтверждая мои слова. Гарри погрустнел, а после мы с ним едва не подпрыгнули, когда раздался крик крысёныша в непосредственной близости от нас: - Дадли! Мистер Дурсль, идите сюда! Только поглядите, что эта змея вытворяет!       Уже через пару ударов сердца к вольеру, пыхтя и отдуваясь, прибежал кузен. За ним следовали Вернон и Петуния. - Поди отсюда, ты.       Дадли толкнул Гарри и брат, не устояв – не то от неожиданности, не то толчок оказался сильнее обычного – повалился на пол. Я вскинулась, ощутив последствия столь внезапной «встречи» с полом, а после не мигая уставилась на кузена. Да чтоб ты провалился и познакомился с питоном поближе!       То, что произошло после, невозможно объяснить логически. Стекло, к которому прилипли Дадли и Пирс, неожиданно исчезло, как его и не было. Питон спешно разворачивал свои кольца, а в следующую секунду уже покидал вольер. Питон прополз мимо нас – я присела рядом с Гарри, так как он не спешил подниматься – но напоследок прошипел: - Браз-с-с-силия, вот куда я отправлюс-с-сь. С-с-спасибо, амиго-с-с.       Владелец террариума был в шоке и всё бормотал: - Стекло… здесь же было стекло…       Директор зоопарка рассыпался в извинениях и лично принёс Петунии, которую трясло, крепкий сладкий чай. Дадли и Пирс, дрожа от испуга, несли ахинею – мол, проползая рядом, змей хотел проглотить Дадли и задушить Пирса. На деле же питон просто сделал обманное движение, решив припугнуть вздорных мальчишек.       Однако хуже всего было то, что вякнул крысёныш, оправившись от испуга: - А Гарри и Даниэла с ним разговаривали. Так ведь?       Мне захотелось плюнуть этому пацану в глаз и ещё раз пнуть в пах. Его спасло лишь то, что за ним пришла мать. За ними закрылась дверь, а в гостиной царила напряжённая тишина. Вернон, стремительно краснея и начиная отдуваться, процедил: - Живо… в комнату… сидеть… там… никакой еды.       Мы взлетели по лестнице и прикрыли за собой дверь, стараясь сделать это как можно тише. Ещё какое-то время слышались голоса, шаги и другие звуки, но постепенно дом погружался в сонную тишину. У нас не было часов, и мы не знали, сколько времени прошло, но после того, как закрылась дверь в комнату тётки и Вернона, мы полезли в тайник. Там у нас хранился небольшой запас еды – как раз на такой случай.       Обычно нас выпускали через несколько дней – максимум неделю – но в этот раз проступок, видимо, казался Дурслям гораздо серьёзнее. Нас выпускали в уборную и давали мизерное количество еды, а после снова закрывали в комнате. В первые дни мы выполнили домашнее задание, заданное на лето, прочли по новой все учебники, а игры успели нам надоесть.       Таким образом прошёл месяц. За этот месяц мы ещё сильнее отощали и вышли из комнаты скелетами – кожа да кости. Худое лицо, острые скулы, тонкие руки и ноги, острые колени, выступающие рёбра и позвонки. Одежда того и гляди свалится!       Тётке стало не то совестно – в чём я сильно сомневаюсь – не то она просто не хотела, чтобы мы мозолили ей глаза, но она выгоняла нас из дома рано утром после завтрака, состоящего из стакана молока и сэндвича. После того, как мы помоем посуду и переделаем все дела, разумеется.       Так как начались летние каникулы, к Дадли каждый день приходили его друзья, с которыми он делил одну извилину на всех, да и то пунктирную. Учитывая, что их главная забава – «Охота на Поттеров» – никогда им не наскучит, мы с Гарри с превеликим удовольствием сматывались из дома и бродили в парке, забегали в городскую библиотеку или в лавку старьёвщика, у которого было достаточно старых книг.       Всё чаще мы разговаривали о сентябре и переходе в среднюю школу – «Хай Камеронс». Но по-настоящему счастливыми нас делал тот факт, что Дадли пойдёт в другую школу; частную школу, где учился Вернон Дурсль, «Вонингс». Меня безмерно забавляло название школы, потому что… - Во-о-онингс, – зажимая нос пальцами и брезгливо морщась, тянула я. Гарри разразился хохотом и смеялся каждый раз, когда я так делала. Благо, когда Дурсли твердят об этой школе, он кусает губу, стараясь не улыбаться и, вот уж чего точно не нужно, не засмеяться.