Привет. Я сейчас в Тибете. Здесь все еще холодно, небо часто затянуто низко висящими тучами, но, когда выглядывает солнце, ты понимаешь, что никогда прежде тебе не доводилось видеть такой величественной красоты.
Ответ от Чонгука пришел мгновенно: Тэ, у тебя все хорошо? Зачем ты там?Да, у меня все отлично.
Ты же не собираешься покорять какие-нибудь вершины?Не говори ерунды. Это не Гималаи.
Чонгук долго печатал ответ. Малыш, прошу тебя, прости меня. Я очень переживал и соскучился. Пожалуйста, больше не пропадай так надолго.Ладно.
И не делай глупости. Почувствовав легкий укол раздражения, Тэхён отложил телефон в сторону и, расстелив коврик, растянулся на полу. Натруженные тяжелой работой мышцы ныли, хотелось скорее уснуть. Тем не менее, он решил написать еще одно сообщение, для Кенни:Я нашел твоего монаха. Не успел я приехать, как он загрузил меня работой.
Ха, узнаю учителя. И что вы делали?Возили камни с каменоломни для строительства ограды.
Кенни завершил их краткий диалог смеющимися смайликами: «Держись!» Тэхён снова открыл чат с Чонгуком. «Я люблю тебя», — писал тот. Повертев телефон из стороны в сторону, Тэхён все же написал в ответ: «Я тоже», повалялся на полу еще некоторое время, стараясь не заснуть в ожидании возвращения монаха. Однако время шло, и усталость в итоге взяла свое. Проснулся Тэхён уже за полночь, промерзший, кажется, до самых костей — трудно было поверить, что комната умудрилась настолько остыть. Казалось, что в доме не теплее, чем на улице. Монаха рядом все также не наблюдалось. Укутавшись во все выданные ему одеяла и пледы, Тэхён снова заснул. Утро встретило звоном чайника — Ардан Ешэ давал знать, что пора вставать. Завтракали они тем же, что и за день до этого, и снова в тишине, чему не выспавшийся Тэхён был на этот раз несказанно рад. Затем, не дав никаких особых указаний по одежде, Ардан Ешэ велел ему следовать за ним. Лишь на улице Тэхён наконец сумел продрать глаза и теперь с любопытством рассматривал улочки и переулки, по которым они следовали в толпе других монахов. Вчера, когда он искал дом Ардана Ешэ, монахов на улицах почти не наблюдалось. Сейчас же их было великое множество, абсолютно разного возраста, но все в своих бордовых одеждах и причудливых отороченных мехом шапочках выглядели практически на одно лицо. Двигались они по одному или в группах, толпясь и толкаясь в стесненных условиях улиц. С удивлением Тэхён отметил, что параллельно дороге, по которой в основном проходил их путь, пролегала широкая, мощеная и абсолютно пустая улица, вдоль которой располагались новые каменные дома. Со временем он узнает, что на ней проживали со своими семьями мэр, назначенный китайским правительством управлять городом, представители мелкой администрации и другие китайцы, привлеченные в город хорошими дотациями или предложением работы. Монахи в своем молчаливом протесте предпочитали тесноту и грязь мелких улиц этому обустроенному проспекту. Целью их следования оказался буддийский монастырь-академия, где Ардан Ешэ являлся одним из старейших и наиболее почитаемых преподавателей. По тому вниманию и благоговению, с которыми ему внимали рассевшиеся вокруг него на пол ученики, Тэхён понял, что ни один он является жертвой необъяснимого обаяния монаха. Было в Ардане Ешэ нечто, заставлявшее его слушать, покоряться воле и ждать любого его слова со смирением грешника. Его тихий монотонный голос отдавался пробирающим всю душу гулом, особенно в те моменты, когда его речь в повторе подхватывали голоса учеников, и со временем Тэхён, не понимавший ни слова, не видевший никакого смысла в своем присутствии в этом месте и в первые недели от скуки исподтишка рассматривающий монахов, научился получать особое удовольствие от этих занятий, чувствуя, как душу заполняет ни с чем несравнимое волнение. Так начался незабываемый и странный период его пребывания в Тибете. Дни проходили практически в одном распорядке: утром монастырь, после обеда — работа. В перерывы между ними монах умудрялся давать ему дополнительные поручения. Тэхён эти поручения чаще всего принимал с энтузиазмом, так как они позволяли ему больше познакомиться с городом и его укладом. Кроме того, спустя несколько дней Тэхён понял, что монах ни разу не ночевал в доме и вообще появлялся там разве что поесть. Основную же часть своего времени он проводил в одном из тех крохотных ветхих домиков на горе, что в первый день так удивили Тэхёна и в которых, как он выяснил позже, монахи могли проживать на протяжении многих месяцев, даже в зимнюю стужу. Там они молились и медитировали. — Зачем Вам дом, учитель? — однажды осмелился спросить он. — Вы почти здесь не бываете. — Он мне и не нужен, — кратко изрек тот. — Его построил для себя твой друг. А ты построишь к нему каменную изгородь. Тэхён потом долго размышлял над этим ответом, так как предпочитающий не сотрясать зазря воздух Ардан Ешэ не спешил давать пояснения и не любил бестолковых вопросов. — Почему Вы никогда не учите меня ничему, учитель? — все же иногда упорствовал Тэхён, тем не менее стараясь говорить как можно более плавно и тихо. — А чему тебя учить? — задумался Ардан Ешэ, пожевывая соломинку. — Ты разве приехал сюда изучать буддизм? — Тэхён в отрицании качнул головой. — Поэтому и не учу. Но скажу: учись медитировать. Медитация — это освобождение от боли и тревожности, пусть и временное. Ты постоянно напряжен, — сказав это, он впервые прикоснулся к Тэхёну, аккуратно приложив два пальца к его лбу. — Ты, не переставая, думаешь о прошлом, и о том, что оставил позади. Нужно учиться успокаивать свой разум, останавливать бег мыслей. Только тогда ты начнешь слышать себя, научишься концентрироваться, наблюдать и однажды поймешь сердцем, в чем смысл. — Почему Вы так мало говорите со мной? — Разве ты приехал сюда говорить? Ты приехал сюда понять. Но источник понимания уже запрятан внутри тебя, просто ты не умеешь себя слышать. А чтобы услышать, надо молчать, и чтобы мир вокруг молчал. Только тогда ты сможешь совершить паломничество внутрь себя. И однажды, в редкий день, когда в монастыре не проходили занятия, и Ардан Ешэ не показывался из своего домика-будки, Тэхён, выйдя на улицу, вдруг осознал, что мир здесь действительно молчит. На удивление, не было видно ни паломников, ни туристов, не дул практически постоянный здесь ветер, и звенящая тишина одеялом накрыла весь город. Тогда ему захотелось подняться на пригорок, сесть лицом к этому городу-призраку и впервые попробовать медитировать, чего он никогда не испытывал в Индии, находя процесс скучным и усыпляющим. Но и в этом затерянном в горах монастырском селении порой случались нарушающие привычный и мирный уклад жизни события или люди. Примером тому служил мэр города Чан Хуоджин, который заимел привычку приглашать к себе старейшин академии на, как он красиво их называл, беседы, которые в конечном итоге выливались в выговоры и поучения. Ардана Ешэ за время пребывания Тэхёна в Ярчен Гаре он приглашал к себе трижды, первый раз из которых монах безмятежно проигнорировал, а на второй и третий брал с собой Тэхёна. Оказавшись у мэра впервые, Тэхён, привыкший к более чем скромному существованию монахов города, с удивлением разглядывал помпезное убранство роскошного особняка и не менее пафосный вид самого хозяина. Невысокого роста Чан Хуоджин бесконечно приглаживал свои блестящие длинные усы и старался держаться очень гордо и прямо, чему весьма мешал внушительный живот, так и норовивший показаться из-под пол беспрестанно распахивающегося странного одеяния с золотой оторочкой. И если монахи в своих рясах и этнические тибетцы в традиционных одеждах выглядели органично и на своем месте в пределах своих застывших во времени городов, поселков и домов, то все увиденное в доме мэра сильно походило на сатирическую театральную постановку. Тэхён подчас поглядывал на Ардана Ешэ, стараясь разглядеть, что думает обо всем этом монах. Но на лице того не промелькнуло ни единой эмоции. Всю первую встречу Чан Хуоджин дышал недовольством, постоянно доливал в чашку чай, хоть и был единственным, кто его пил, и сердито выговаривал что-то Ардану Ешэ, который сидел напротив с поистине безмятежным выражением на лице. Тэхён, не знавший китайский, поглядывал на них, опустив голову, и ему было ясно, как день, что монах своим невозмутимым молчанием еще больше злил мэра. В итоге тот, так и не добившись хоть какого-либо ответа, сердито обратился с вопросом уже к нему. — Я не понимаю, — Тэхён покаянно опустил голову. — Ты не знать китайский и тибетский? — еще пуще рассердился мэр, удивив Тэхёна ломанным английском. — Как ты здесь делать? Тэхён, подбирая самые простые слова и конструкции, ответил на вопросы, откуда он, есть ли у него виза и как долго он намеревается пробыть в Ярчен Гаре. В итоге мэр, видимо утомленный непродуктивным общением на малознакомом ему языке, замахал на них руками, явственно выпроваживая их из дому. Тэхён, желая скрыть улыбку, невовремя навернувшуюся на лицо, отвернулся в сторону и неожиданно встретился взглядом с девушкой, чарующе улыбающейся ему из-за приоткрытой двери в другую комнату. Пойманный врасплох, он улыбнулся в ответ и мимоходом подумал, что лицо кажется ему знакомым. И только лишь позже он вспомнил, что она не раз мелькала на улице, где стоял их дом. История с этой девушкой — как выяснилось позже, дочерью Чан Хуоджина Хуалинг — внезапно обрела продолжение, когда мэр, примерно спустя месяц, снова пригласил их к себе. Но в этот раз не стал терять время на разговоры с монахом, а напрямую обратился к нему, Тэхёну, со словами, на долгую минуту введшую его в ступор. — Ты нравиться моей дочь. Она хотеть тебя в муж. Свадьба быть через два месяц, но ты переезжать здесь завтра. Несколько мгновений Тэхён надеялся, что, возможно, неправильно понял смысл сказанного — в конце концов, английский не был ему родным, как и Чан Хуоджину. Но по твердому серьезному лицу мэра, на котором явственно застыло выражение ожидания, и внезапно прекратившемуся перестукиванию четок, которые неизменно перебирал Ардан Ешэ, что значило, что он выведен из обычного для себя равновесия, Тэхён осознал, что не только понял все верно, но и что от него ждут мгновенного ответа. Он медленно поднялся и глубоко поклонился Чан Хуоджину, что, судя по довольно расплывшейся на его лице улыбке, тому очень понравилось. В отличие от ответа. — Большой честью для меня было бы породниться с Вашей семьей, господин, — Тэхён тщательно подбирал каждое слово, желая смягчить болезненность отказа для такого гордого и надменного человека, как Чан Хуоджин. — Однако я уже… состою в отношениях с другим человеком. — Ты иметь жена? Тогда что ты здесь делать?! Сконфуженное молчание, воцарившееся после этого гневного выпада, было прервано монахом, который впервые на памяти Тэхёна обратился к мэру. Говорил он на китайском, очень тихо, будто намеренно заставляя мэра напрягать слух, и к концу его речи лицо Чан Хуоджина, налившись краской, очень сильно походило на переспевший томат. — Что Вы ему сказали? — поинтересовался Тэхён, когда мэр буквально выставил их за дверь своего особняка. — Напомнил, что каждый человек волен самостоятельно выбирать, чему или кому ему посвятить свое время и внимание, и выбор спутника жизни не является исключением. — И добавил, будто бы рассуждая сам с собой: — Негоже человеку, столь обуреваемому страстями и жаждущему подчинения, становиться во главе города. Ни к чему хорошему это не приведет, — на мгновение его ладони дрогнули, сжавшись в кулаки, и для Тэхёна он внезапно стал намного ближе и понятнее, гораздо более человеком, чем был до этого. Не раз задававшись вопросом, способен ли Ардан Ешэ хоть на какие-либо эмоции, есть ли что-то, способное вывести его из равновесия, он осознал, что тот, несмотря на всю свою безграничную выдержку, все еще человек, у него также есть чувства, также болит душа за происходящее в его городе и стране, но добротой, состраданием и смирением он еще долго будет служить моральным оплотом тех, кто, несмотря на предупреждения, угрозы и прямую опасность своей жизни, будет молча делать только то, что считает нужным в душе. — Будь готов завтра к рассвету, — Ардан Ешэ остановился у их дома, — вящее озеро зовет к себе. Не сказав более ни слова, он отправился прочь. Тэхён, в голове которого разом взметнулась масса суетливых вопросов, быстро их пресёк, вовремя вспомнив, что считай монах необходимым дать ему какие-либо разъяснения, он бы их дал. В ином случае все вопросы бессмысленны, а любая попытка расшифровать ход мыслей Ардана Ешэ априори обречена на провал. Это понимание чудесным образом освободило его разум от ненужных раздумий, и мысли плавно сместились в сторону ждущей его работы. К этому времени две из трех стен изгороди, огораживающих двор, уже были готовы, а третья — частично разобрана, а во дворе скопилась приличная куча камня, ожидающего своего времени. Не успел он покинуть дом после того, как переоделся, как на выходе на него кто-то налетел, снова толкая внутрь. Слегка приложившись головой о стену, Тэхён не сразу сообразил, что происходит. Кто-то значительно ниже его ростом шарил руками по его телу. Холодные ладони пробрались в штаны, в то время как их обладатель… ница рухнула на колени, ткнувшись носом ему в пах. Тэхёна словно облили ушатом ледяной воды. Он оттолкнул странную девицу от себя, однако та, проявив удивительную изворотливость и упорство, снова вцепилась в его штаны, попытавшись их сдернуть. — Прекрати! — Тэхён все же сумел отстранить ее от себя, держа за плечи, и с удивлением признал в вызывающе вскинувшемся на него белом лице дочь Чан Хуоджина Хуалинг. — Дай мне сделать тебе хорошо, мой Джанджи! — с такой страстностью выкрикнула та, пытаясь скинуть с плеч удерживающие ее руки и сверкая черными глазами, что Тэхён еще больше опешил. — Ты поймешь, что я лучше любой другой. Буду тебе любовницей, рабыней, наложницей — всем, чем ты захочешь меня видеть! Сможешь повелевать мной, как тебе вздумается! — Прекрати! Боже! — Тэхён с трудом удерживал оказавшуюся очень сильной девушку. В голове не укладывалось, что он мог попасть в подобную ситуацию. — Неужели ты думаешь, что таким образом можно чего-то добиться? — А, что, нет? — Она внезапно перестала сопротивляться и гордо откинула от себя его руки, расправляя плечи. — Вы, мужчины, будто не думаете об этом днем и ночью. — Ты живешь в городе монахов, как ты можешь говорить подобное? — А монах разве не мужчина? — Она с вызовом усмехнулась и резким движением откинула назад длинные черные волосы, обнажая шею, тем самым на секунду заставив взгляд Тэхёна на ней остановиться, а ее — скривить губы в неприятной ухмылке. — Ходят, вздыхают, смотрят голодными глазами, а потом дрочат в своих молельнях, прикрываясь святыми делами. — Видимо, я меньше мужчина, чем любой монах, — холодно откликнулся Тэхён. С самого начала неприятная ситуация стала еще неприятней. Он успел узнать много монахов, в высшей степени чистых душой и помыслами, и пусть в ее словах могла быть правда, тем не менее, ему были неприятны подобные речи. — Не нравлюсь, значит? — Тэхён не ответил. — Гей что ли? — А если и так? — Так мы с тобой соперники? Почему молчишь? — Жду, когда ты сама поймешь, что нет смысла продолжать этот разговор. — А ты не боишься, — Тэхён удивленно приподнял бровь, так бархатно и опасно зазвучал ее голос, — что я расскажу тут всем, какой ты на самом деле? Что приехал, например, совращать наивных молодых монахов, и пока твой тщедушный наставник дрыхнет в своей будке, ходишь ночами и помогаешь монахам осуществлять их маленькие тайные фантазии? — Нет, не боюсь, — Тэхён вдруг стал на удивление спокойным, — так как не верю, что такая молодая красивая девушка может быть способна на подобную подлость. Почему бы тебе поступать так со мной, ведь мы с тобой даже не знакомы? — Это ты со мной не знаком, а я по часам знаю, чем ты ежедневно занимаешься, когда ложишься, что делаешь перед сном. Знаю, как ты смахиваешь челку с глаз, пот вытираешь. — Мне очень жаль, что ты в пустую потеряла время, наблюдая за мной. — Мне тоже жаль, что ты оказался сгнившим фруктом! Тэхён замолчал, удивляясь, как за несколько коротких минут их диалог перерос из страстных признаний сначала в угрозы, а теперь в демонстративное отвращение. — Откуда в тебе столько злости и желчи? Сколько тебе? Двадцать? — А как здесь не стать злой, как? — она вдруг снова начала кричать, вдобавок отчаянно жестикулируя. — Привезли в какую-то глушь: здесь ни карьеры не сделать, ни замуж нормально выйти. Девять из десяти — ни на что негодные монахи, способные только взглядами тебя раздевать. А оставшиеся — зажравшиеся чинуши или такие вот, как ты… Тэхён не знал, как можно продолжать этот разговор. Глубоко обиженная на мир, родителей и мужчин молодая женщина явно была слишком агрессивно настроена, чтобы ее что-то могло унять. Он был знаком с подобным состоянием, когда внутри тебя открываются неведанные шлюзы, которые, пока не выпустят всех демонов, скопившихся внутри, наружу, не закроются. Пока не выплеснется вся злость и обида, что подтачивала ее годами, никакое, даже самое мудрое слово не сумеет ее остановить. Это, видимо, понял и Ардан Ешэ, неожиданно появившийся в доме и начавший выгонять ее неведомо откуда взявшимся посохом, внезапно изменив своему обычно спокойному состоянию. — А ну пошла отсюда, пошла! Прочь! Стыд какой: девице явиться в дом монаха! — Ты чего творишь, монах?! — Пошла, говорю! И не смей здесь больше появляться! — Сумасшедший старик! — кричала Хуалинг в ответ, тем не менее не решаясь вступать в бой с маячившей перед ней палкой. — Не зря мой отец спит и видит, как ты откинешься! — А-ну, пошла! Ардану Ешэ все-таки удалось выставить Хуалинг на улицу, и он с размаху захлопнул калитку. Даже засов опустил, не поленился. Тэхёну это показалось невероятно трогательным, ведь и он, и сам монах знали, что захоти Хуалинг вернуться, ей ничего не стоит обойти дом с другой стороны и преодолеть изгородь в месте, где она наполовину разобрана. Видно, поэтому монах и не сразу вернулся в дом, готовясь отразить следующее нападение. Девица, к их общему облегчению, обратно не заявилась. В дом Ардан Ешэ вернулся спокойным, будто ничего и не произошло. Не посмотрев на Тэхёна, он велел ему собирать вещи. — Сейчас отправимся. Неровен час, эта резвая коза надоумит своих братьев, что ты нанес ей смертельную обиду. Лучше избежать бурю.***
Паломничество к некоему скрытому озеру, которое монахи Ярчен Гара почитали не меньше священной горы Кайлас, что на западе, заняло у них чуть больше недели. Сколько потом не искал Тэхён озеро на картах, спустя много времени после возвращения из Тибета, найти его так и не смог, и долго размышлял над тем, каким образом довольно обширное озеро скрылось даже от всевидящего ока многочисленных спутников. Они брали с собой палатку, удивительным образом обнаружившуюся в закромах у Ардана Ешэ, но в итоге почти в ней не ночевали, так как, по удивительному стечению обстоятельств, к каждому их ночлегу на пути находились кибитки кочевников. Таким образом за свой путь они воспользовались гостеприимством многих затерявшихся в высокогорных степях коренных жителей Тибета, которые очень почитали монахов, а потому выказывали им чрезвычайное радушие и готовы были уступить им и лучшее блюдо, и свое ложе. Ардан Ешэ, впрочем, никогда их гостеприимством не злоупотреблял. Тэхёну простые тибетцы показались очень хорошими и наивными, будто в каждом из них живет ребенок, который смотрит на мир чистыми доверчивыми глазами. Женщины, кроме того, были плавными, спокойными, исполненными непередаваемого благородства несмотря на их нищий, потертый и часто неряшливый вид. Он вспоминал Хуалинг, сравнивая ее с ними. Свежая, красивая, росшая в тепле и комфорте, в ней не было ни капли того благодарного смирения, что он встречал в глазах тибетских женщин. Ему сложно было судить, лучше это или хуже — сейчас его взгляды на жизнь странным образом видоизменились, и он уже не видел такую уж большую благодетель в том, чтобы быть боевитым и пробивным по жизни, если при этом ты шагаешь по чужим головам, не заботясь ни о чьих чувствах. Он понял одну важную истину: можно не найти покой и полниться злобой в самом умиротворяющем уголке планеты, и сохранять спокойствие и благодать даже в самых сложных конкурентных условиях огромного бурлящего современного города. После возвращения Тэхён стал замечать в себе какие-то изменения. Он не понимал, что именно послужило причиной, но смотрел на Ярчен Гар совсем другими глазами. Хуалинг его больше не беспокоила и нигде поблизости не появлялась, так же, как и ее отец прекратил зазывать к себе Ардана Ешэ. Тэхён весь сосредоточился на цели достроить изгородь, но словно впервые начал замечать, как много в городе, помимо нескончаемого потока паломников, еще и туристов. В основном, китайцев. Ему казалось, что раньше они не особо баловали своим вниманием ту часть берега, где стоял их дом — собственно, там не было ничего примечательного. Но сейчас они просто были повсюду, бегали со своими фотоаппаратами, заглядывали в каждый дом, даже взбирались на склоны, где монахи уединялись для молитв в своих маленьких домиках. И неожиданно для себя Тэхён начал ощущать раздражение человека, чей мирный уклад жизни грубо нарушается незваными и наглыми гостями. В день, когда он закончил все работы с изгородью, привел в порядок двор и вышел оценить свою работу снаружи, он внезапно поймал на себе фокус объектива фотоаппарата. Девушка снимала с далека, но он с удивительной четкостью осознал, что снимают именно его. Что-то тогда щелкнуло внутри, встало на место, накрыло резкими пониманием. Он бросился в дом и схватил свой давно валявшийся без дела телефон. Активировав вай-фай, Тэхён открыл браузер и ввел запрос на новости на имя «Ким Тэхён». Информация посыпалась скопом. «Ким Тэхён найден в Тибете». «Ким Тэхён, звезда BTS, решил стать монахом?» «Может быть, Ким Тэхён в рабстве? Спасем Ким Тэхёна» И нескончаемые простыни обсуждений, что он может там делать и он ли это вообще. «Он, — писала очередная очевидица. — Он был одет в какую-то робу и больше походил на чернорабочего, тяжело трудящегося с рассвета до заката, но мне все же удалось сделать достаточно хорошие фото, чтобы можно было рассмотреть родинку на его носу». Тэхён отключил телефон. В голове в отличие от его обычного состояния царила полная тишина, и между тем он был как никогда близок к принятию решения. Когда Ардан Ешэ, в разрез обычному распорядку своего дня, вдруг заявился под вечер, Тэхён встретил его в убранном, лишенном всяких следов его пребывания доме, не считая себя и своего практически собранного рюкзака. — Уходишь, — без какого-либо удивления резюмировал Ардан Ешэ. — Утром сяду на автобус. — Внешний мир грубо напомнил о себе? Странным образом, Тэхён сразу понял, что именно имел в виду монах. — Давно Вы знали? Почему сразу не сказали, я бы уехал раньше. — Ты не хотел замечать всех этих людей, я не хотел, чтобы ты уезжал. В конце концов, кто бы еще помог мне выстроить такую ограду. — Кенни построил дом, — хмуро отозвался Тэхён. — Кенни был знатным лентяем, который ничего не доводил до конца. Он и дом-то этот строил лет пять, наверное, и-то не закончил. — Пять лет этот дом? — Тэхён удивленно осмотрелся. — То-то и оно, — Ардан Ешэ опустился за стол, и теперь, в разрез их первой встрече, уже Тэхён налил ему в пиалу чай, а в другую насыпал ячменную муку. Они некоторое время молча ели, пока монах не сказал вовсе удивительные вещи: — Я взвалил на тебя работы с оградой, которая мне, в общем-то, была не нужна. Я поднимал тебя еще затемно, заставлял таскаться вместе со мной на учения, где ты все равно не понимал ни слова. Не давал тебе ни минуты покоя, гоняя по разным поручениям, заставлял отдуваться за себя перед Чан Хуоджином. Заставил совершить тройную кору вокруг вящего озера, а тебя побудило решиться уехать то, что кто-то узнал, где ты находишься. Видать, твоя жизнь за пределами Тибета намного сложнее здешней. — Вам не хотелось, чтобы я оставался, учитель? Ардан Ешэ некоторое время молчал, неспешно пережевывая цампу. Тэхён терпеливо ждал, давно изучив манеру поведение и общения монаха, хоть все внутри него и бурлило от еле сдерживаемого удивления. — Знаешь, что сказал Кенни в том сообщении, которые ты давал мне послушать? — Нет. — То-то и оно, — покачал головой Ардан Ешэ. — Сказал, что его друг потерял вкус к жизни, и просил тебе его вернуть. — Нагружая меня разными задачами, Вы думали вернуть мне страсть к прежней жизни? — Разве не все познается в сравнении? — Наверное, я не ощутил это достаточно хорошо, потому что половина моей жизни была довольно тяжелой. — Сейчас я это понимаю. Бремя известности, как оказалось, для тебя много тяжелее любого физического труда. Не удивляйся так, — и тут Ардан Ешэ впервые искренне рассмеялся, заставив и без того изумленного Тэхёна захлопать глазами. — Я умею пользоваться интернетом. Хоть этому твой ленивый друг меня научил. Тэхён покачал головой. — Спасибо Вам, учитель. Я всегда буду Вас помнить и навсегда останусь Вам благодарен. Ровно как он навсегда запомнит этот удивительный застывший во времени край земли, который не прочувствовать и не понять ни одному современному человеку, пока он сам здесь не побывает.