Путь к себе. К тебе. К нам

Наступил день, когда Чонгуку пришлось уехать, но он действительно сделал все возможное, чтобы избавить Тэхёна от головной боли за дочь. Утром, если позволяло время, Тэхён сам отводил Ю-Ри в садик. А забирала ее обычно няня, с которой Ю-Ри сдружилась, слушалась и, кажется, ее заботами и научением стала меньше капризничать и воображать, что она тоже умела в совершенстве. Тэхён же почти сразу начал скучать. За несколько дней он привык к завтракам с Чонгуком (а может, никогда и не отвыкал), поэтому даже после его отъезда перестал валяться до последней возможной минуты, начал самостоятельно ходить в булочную, покупать на завтрак круассаны — чаще с фруктовой начинкой — и, пока не приходило время будить Ю-Ри, позволял себе провести несколько минут на залитом солнцем балконе с чашкой кофе, абрикосовым джемом на языке и мыслями о Чонгуке. Жизнь на новом месте наладилась и несколько недель текла в спокойном русле. Чонгук, как и обещал, приезжал довольно часто, и это время было лучшим, что случалось с ним за последний год на памяти Тэхёна. Правда, напряженный график не давал ему особенно тосковать и во время его отсутствия. А с первыми показами все стало резко хуже. Предшествовавшая им подготовка и без того увеличила напряжение, однако в последние дни обстановка на работе так накалилась, что Тэхён начал ощущать, как натягиваются, подрагивая от малейшего раздражителя, нервы. Ведущий кутюрье, как и все творческие люди, рвал и метал, кричал на своих помощников, отчитывал моделей, разочаровывался и снова очаровывался созданной им коллекцией — в общем, бросался из крайности в крайность, хоть особых причин для подобной истерики не было, и волей-неволей перекладывал груз напряжения на лицо и главную модель брэнда — Тэхёна. Тэхён, высотой своего положения обеспеченный иммунитетом против негативных выплесков кого бы то ни было, включая маэстро, так как мог спокойно развернуться и уйти, выплатив любую неустойку, незамедлительно стал жилеткой для жалоб сразу всех: моделей, рядовых работников и, вишенкой на торте, самого маэстро. — Таэйон! — истерично восклицал тот, почему-то никогда не выговаривая правильно его имя. — Amore mio! Ангел мой! Сделай же что-нибудь, они сведут меня с ума! — Он рвал на себе платки и рубахи, хватался за волосы и носился из одного угла в другой. Тэхён постепенно выработал свой способ успокаивать разбушевавшуюся бурю, и в особо напряженные и критичные моменты начинал вести себя нарочито спокойно, вальяжно: котом разваливался на диване, элегантно закидывая ногу на ногу или, наоборот, широко расставляя колени в стороны; задумчиво вел большим пальцем по губам или мог взять помаду и, отвинтив колпачок, едва касаясь кончиком, похлопывающими движениями покрыть их тоном; мог он и другое: облизнуть палец и в деланной задумчивости погрузить его слегка в рот, так как наверняка знал, что маэстро тут же успокоится, уставится на этот палец зачарованным взглядом, позабудет о всех своих тараканах — маэстро был геем, так что Тэхён довольно быстро определил, какой арсенал средств возымеет на него наилучшее действие. С моделями же приходилось вести себя по-другому. — Тэхён-ши! — Среди огромного количества моделей, привлеченных к показу, были и кореянки. Но в целом жалобы у всех были схожи: хоть кореянка, хоть итальянка, хоть американка — все они в один день могли быть возвышены до небес похвалой своего маэстро, а в другой — растоптаны в пух и прах. — Неужели я действительно настолько бездарна, как он говорит? Я ведь все делаю для того, чтобы ему угодить. — Если бы ты была бездарна, он бы тебя не взял, — успокаивал он их бесчисленное количество раз. Каждая из них, как и все женщины мира — послабее или сильнее — чаще всего нуждалась в обычном добром слове или поддержке. Гей не гей, а все-таки мужчина — все они благодарно льнули к его плечу и потихоньку успокаивались. Модели-парни вели себя по-разному. Кто-то поглядывал на Тэхёна искоса, с подозрением. Другие, наоборот, с интересом, пытаясь найти к нему подход и завязать знакомство. Тэхён был одинаково открыт всем: никого к себе не приближал, любимчиков не заводил, но в целом считал, что парни должны справляться самостоятельно, хоть и не отказывал в совете или помощи, если та требовалась. Да и, в конечном итоге, парням приходилось легче, чем девушкам, так как законами сексуального самоопределения маэстро-гей был более благосклонен к слабостям мужчин, нежели женщин, и те от его плохого настроения страдали гораздо чаще. Единственной женщиной, кому всегда удавалось избегать неудовольствия кутюрье, была Луция — фотограф, прежде пытавшаяся пригласить Тэхёна на свидание. Она играючи обходила все углы недовольства маэстро и совершенно необидно высмеивала его истерики и попытки выпадов в свою сторону, отчего тот непременно дулся, но вскоре снова искал ее расположение. Тэхён постепенно разгадал тайну фундамента для подобного спокойствия: она была влюблена в работу, в фотографию — настолько, что любые неурядицы ее просто не заботили. Словно с гуся вода, говорят про таких. Никакие людские слабости или страсти не способны были поколебать ее основную любовь: к работе, которая, в отличие от людей, не бросит, не предаст и не разочарует, если изначальный выбор был сделан верно. И, будучи всегда в приподнятом, шутливом настроении, она неосознанно поднимала всем настроение, в том числе и Тэхёну, терпение которого тоже периодически давало трещины. — Расслабь лицо, радость моя, — время от времени говорила она ему, плюя на разницу в возрасте. — Ишь, брови нахмурил! Расслабься говорю, а-то фото плохо выйдет! Такое лицо грех морщить! — И мельтешила вокруг рыжей ланью, фотографируя со всех ракурсов. Она быстро приняла выдвинутые им правила игры, больше ни разу не подкатывала с неуместными предложениями, зато фотографировать его обожала и делала это в любой возможный момент. Тэхён, если даже до этого хмурился, в итоге неизменно расслаблялся и даже начинал улыбаться. Но, как ни крути, в этом обезьяннике даже самый невозмутимый удав недолго мог сохранять свое спокойствие, Луция не всегда оказывалась рядом и любая мелочь могла послужить причиной для взрыва. В последний вечер перед открывающим сезон показом Тэхён вернулся домой почти в полночь, выжатый, словно лимон, мечтающий заснуть и проспать несколько суток, если бы спустя несколько часов ему не предстояло предстать пред глаза маэстро во всей красе и свежести. Каково же было его состояние, когда утром, ожидая няню, которая должна была уже подъехать и забрать Ю-Ри, он никак не мог до нее дозвониться. Каждый очередной звонок оканчивался сдержанным ответом оператора “телефон не доступен”, и Тэхён, за которым уже подъехало и сигналило, поторапливая, такси, про себя вовсю клял сразу всех: и водителя, и няню, и, конечно же, Чонгука. Улица застопорилась: такси перегородило путь трамваю — и автомобиль в очередной раз разразился громогласным сигналом, гулом пронесшимся по узкой улице и подхваченным возмущенной итальянской бранью. Нервно передернувшись и чуть ли не взвыв, Тэхён подхватил Ю-Ри на руки, схватил вещи и понесся к выходу. Но, сев в такси, не сдержался, набрал номер Чонгука и, не обратив внимание на радостное недоверчивое “Тэхёни?” в ухо, почти закричал в трубку, пугая и повергая Ю-Ри в слезы: — Ну и где твоя няня, где, Чонгук?! Мог бы научить ее ответственности перед своим отъездом! — Он сбросил вызов и на удивленный порицающий взгляд водителя, посмотревшего на него в зеркало заднего вида, резко сказал: — Смотрите на дорогу, пожалуйста! Следом пришлось успокаивать разрыдавшуюся Ю-Ри, хотя самому в пору было закатывать истерику. В итоге он, усилием воли взяв себя в руки, набрал номер агентства и убедительно попросил прислать ему няню — британку — прямо на место показа. День начинался напряженно. К счастью, первый час до прибытия няни Ю-Ри занялась Луция. — Так это правда, Тэхён, и у тебя действительно есть дочь?! — Она восторженно захлопала в ладоши и тут же начала сюсюкаться с девочкой: — А почему мы такие запла-а-аканные? Неужели папа себя плохо ве-ел? — Можешь пока побыть с ней? — отрывисто спросил Тэхён, ловя взглядом сотрудников, подававших ему нервные знаки. — Скоро приедет няня. — Конечно! — добродушно воскликнула Луна, забирая у него Ю-Ри. — Этот истеричка, — она выразительно взглянула в сторону комнаты, из которой доносился периодически дающий петуха голос кутюрье, — справится и без меня. А мы пока поигра-а-ем, да, мое солнце? — Да, — тихо, но с любопытством ответила Ю-Ри. И была с Луцией все время, пока не приехала миссис Гудвилл — так звали британскую няню. Показ тоже не обошелся без неприятностей. Перед самым его началом, пока Тэхён угрюмо сидел напротив зеркала — о хорошем настроении не было и речи: все были не выспавшимися, нервными и взвинченными — одна из моделей сломала ногу. — Прыщ, это прыщ! — маэстро втащил в комнату девушку, на лбу которой красовалось едва заметное пятнышко. Если бы он на него не указал, Тэхён бы не заметил. Впрочем, он и так особо не рассматривал: какой прыщ нельзя было загримировать косметикой? Но одержимый перфекционизмом модельер рвал и метал, устроив из мелочи настоящую трагедию. — Я говорил тебе не есть шоколад? Говорил?! — Я не ела! — пыталась оправдаться модель. — Если бы не ела, этого бы не было! Посмотри на это лицо, — он театрально взмахнул кистью, указывая на Тэхёна, — на эту совершенную прекрасную кожу! Что тебе мешает быть такой же? А он ведь мужчина! — Девушка расплакалась, вырвалась и убежала. Тэхён устало прикрыл рукой лицо. — Вот что мне делать, amore mio?! Что делать?! — Прекратить всех кошмарить, — вдруг отрезал Тэхён. — Угомониться и попытаться успокоить остальных, пока все в ужасе не разбежались. Его слова произвели оглушающий эффект: маэстро замер, какое-то время в ступоре смотрел на Тэхёна, а затем, обиженно бросив “Какой ты жестокий”, направился прочь. К сожалению, упредить неприятность с переломом уже не удалось. К вечеру, когда показ наконец остался позади и Тэхён оказался рядом со своим телефоном, с незнакомого номера позвонила няня-филиппинка. — Простите меня, синьор Ким, — зарыдала она в трубку. — Я знаю, что сильно вас подвела. Я попала в аварию, мой телефон был сломан. — Нет необходимости оправдываться, — холодно сказал Тэхён. — Вы уволены. — Положив трубку, он начал неспешно собираться, пытаясь медленными действиями утихомирить вновь всколыхнувшееся раздражение. Показ планировалось завершить застольем, но он решил, что впечатлений прошедшего дня с него достаточно. Тем более, что маэстро явно на него дулся, а Тэхён не был в состоянии выдерживать его обиженные взгляды еще пару часов. Распрощавшись с коллегами, встретившимися по пути, он с облегчением вышел из павильона. На улице уже наступило то время суток, когда было достаточно темно, чтобы хотеть дополнительное освещение, однако уличные фонари еще не были включены. Он некоторое время рассматривал погруженный в сумерки город и подсвечивающиеся гирляндами кафе, затем спустился вниз и неспешно пошел по улице. Хотелось закурить, хоть он и делал это, может быть, десяток раз за всю жизнь, но, зная наперед, что все здешние автоматы непременно запрашивали европейское ID, прежде чем продать сигареты, откинул эту мысль. Погруженный в думы, Тэхён не сразу заметил, что чуть позади от него медленно ехала машина. А заметив, удивленно остановился, наклонился и заглянул в лобовое стекло, присматриваясь. — Чонгук? И поскольку он медлил, Чонгук наклонился, потянулся и открыл дверцу изнутри, молчаливо приглашая занять пассажирское место. Тэхён сел, бросил сумку на заднее сидение и уставился вперед, не желая начинать разговор первым. — Ну здравствуй, Тэ, — сказал Чонгук. — Привет. — Тэхён все-таки повернулся, посмотрел на него, заметив, как после его ответа Чонгук слегка покивал головой, будто утвердившись в каких-то своих мыслях. Следующие минут двадцать они ехали молча, пока Чонгук снова не нарушил молчание. — Как все прошло? — Нормально. — Ты знаешь, что произошло с няней? — Тэхён дернулся, раздражаясь от необходимости обсуждать эту тему, однако остановившийся на светофоре Чонгук достал телефон, быстро нашел в нем какую-то информацию и бросил ему на колени. Тэхён раздраженно его поднял, взглянул на экран и сразу зацепился взглядом за заголовок в новостной ленте: “Женщина спасла из-под машины ребенка”. На фото под ним была изображена их филиппинская няня, прижимавшая к себе плачущего мальчика. — Я вот все думаю, Тэ, осталось ли еще хоть что-то, что тебя во мне все-таки не бесит? Тэхён, словно рыба, открывал и закрывал рот, пытаясь что-то сказать. Дышать внезапно стало очень трудно, будто ему реально не хватало воздуха. — Чонгук... — все-таки выдавил он из себя. — Я ведь не знал. — И снова замолчал, понимая, как жалки его оправдания. И пусть он правда был не в курсе, а усталость и раздражением помутили рассудок, заставив сорваться, но все же итог оставался прежним: няня, на которую он получасом ранее чуть ли не накричал, спасла жизнь ребенку; Чонгук, которого он практически послал утром, примчался из Кореи, чтобы встретить после работы; а он, Тэхён, даже не мог заставить себя элементарно извиниться. Следуя дурной привычке, которую он за собой отлично знал: пытаться сгладить свою вину отвлекающими разговорами, вместо того чтобы просто попросить прощение, Тэхён начал лихорадочно рассказывать Чонгуку о том, что произошло во время его отсутствия: о Ю-Ри и детском садике, который ей очень понравился, о круассанах и погоде — обо всем, что могло хоть как-то отвлечь Чонгука. Однако поняв, что тот не желает участвовать в обсуждении, изредка отделываясь непонятным “М-м”, удрученно замолк и отвернулся к окну. На подъезде к дому он все же сделал еще одну попытку получить возможность загладить впечатление от своей утренней грубости. — Останешься в Милане? — Нет, — незамедлительно ответил Чонгук. — Мне следует быть в Пусане. — Тогда, может, зайдешь поздороваться с Ю-Ри? Она спрашивала про тебя. — Но, когда они уже поднимались по лестнице, Тэхён вспомнил, что дома должна быть новая няня, и с отчаянием подумал, что в этот раз расстаться с Чонгуком на хорошей ноте вряд ли удастся. Миссис Гудвилл действительно встретила их сразу, как только они зашли в квартиру. Сказав, что Ю-Ри уже спит, она неожиданно подошла к молчаливо замершему на пороге Чонгуку. — Синьор Ким, — должно быть, она помнила слова Чонгука, что у них однополая семья, и назвала его известным ей именем своего нанимателя. Тэхён вздрогнул. Чонгук же на вид встретил обращение абсолютно ровно. — Я глубоко сожалею о тех неосторожных словах, что сказала при нашей первой встрече. Я вовсе не хотела Вас задеть или обидеть. Примите мои извинения. — Вы меня извините, — он протянул няне руку и аккуратно пожал ее ладонь. — Я сам не должен был срываться. Уверен, Вы будете прекрасной няней для нашей... Ю-Ри. — Ваша дочь замечательная и очень послушная девочка. — Да, — впервые за весь вечер Чонгук улыбнулся. Но Тэхён, наконец видевший его при ярком освещении, с огорчением заметил, насколько его улыбка была измученный, и весь он — уставшим, сонным и бледным. Это заставило Тэхёна испытать еще более пронзительное чувство вины. Так как Ю-Ри уже спала, Чонгук тихо прошел в комнату и поцеловал ее в лоб. Последовавшее за этим предложение посидеть и выпить он лаконично отклонил и, когда Тэхён уже отчаялся услышать от него хоть одно слово в свой адрес, спросил, стоя на выходе: — Когда следующий показ? — Через неделю, — безэмоционально откликнулся Тэхён, которому всем своим усталым существом хотелось, чтобы Чонгук остался — хотя бы просто на время. Посидел с ним. Перестал на него сердиться. Но тот был непреклонен. — Хорошо. Удачи, Тэ! Уверен, ты будешь сверкать. Тэхён отвел глаза в сторону. Сверкать! Когда он думал об этом показе, который должен был состояться, задумайтесь — в Дуомо, — он задавался вопросом: неужели в Милане даже такой мощный институт, как церковь, склонял голову перед модой? Впрочем, сейчас единственная мысль была о том, что Чонгук уходит, не обещая вернуться или хотя бы позвонить. Но тот вдруг помедлил, скользнул костяшками пальцев по его щеке, заставляя вскинуть на него неверящие глаза, и мягко поцеловал в щеку. — Увидимся, Тэхёни. Береги свои нервы. Тэхён прижал ладонь к месту поцелуя, неосознанно желая подольше сохранить ощущение касания, и некоторое время после того, как за Чонгуком захлопнулась дверь, так и стоял, прижавшись к стене и закрыв глаза. Потом, уже когда улегся в постель, взял смартфон и сначала внимательно прочитал новость об аварии с няней, а затем, виновато вздохнув, поискал информации о Чонгуке. Выяснилось, что у того начались гастроли и сегодня — для Кореи уже вчера — он давал в Пусане концерт, вторая часть которого предполагалась на следующий день, то есть уже на сегодня. Зарывшись носом в подушку и сжавшись под одеялом, он с трепетным удивлением думал, зачем Чонгук это делает: мчится после концерта практически на другой конец света, чтобы, не пробыв и пары часов, нестись обратно.

***

Последующие дни пролетели незаметно, наполненные подготовкой теперь уже к заключительному показу. За час до начала, пока Тэхён сидел в гримерке — вернее, небольшой комнате, выделенной специально для него одного, внезапно позвонил Джейми, на долгое время исчезнувший с радара. “Дорвался до свободы”, — периодически думал Тэхён. Парни его возраста предпочитают самостоятельность, поэтому контролем он его душить не собирался, считая достаточно разумным, чтобы не делать глупости, и был бесконечно рад просто наконец услышать и увидеть его дорогое лицо на экране смартфона. Обменявшись новостями и планами, Джейми как бы между прочим спросил у Тэхёна и про Чонгука. — Специально устроил нашу встречу? — Тэхён с подозрением сощурил глаза, глядя в экран на приемного сына. — Ну, Тэ-Тээа, — протянул Джейми. — Ну и что? Ты все равно один и тебе скучно. Я не мог оставить тебя совсем в одиночестве. Особенно такого беззащитного... — Он махнул на него рукой, явно намекая на его новый светловолосый образ. Перед показом в Дуомо всем мужчинам-моделям выкрасили волосы в светлый пепел. Не остался в стороне и Тэхён — каприз маэстро, который непременно хотел, чтобы под сводами беломраморного храма все его модели были пепельно-белыми, словно ангелы, включая ключевую фигуру. Девушкам можно было надеть парики, мужчинам же деваться было некуда. Тэхён поднял глаза на зеркало и в который раз окинул себя взглядом. Более десяти лет осталось за плечами с тех пор, как он был блондином. Сейчас он с трудом верил, что когда-то менял имидж практически каждый сезон, красясь даже в самые невероятные, токсичные цвета: в красный или тот же бирюзовый. Сейчас даже благородный пепел смотрелся непривычно и инородно. Хотя он вспоминал, что когда-то такой цвет уже носил, и, говорили, он ему сильно к лицу. Но Джейми, конечно, был Джейми и не мог не подтрунивать над его внешностью. К сожалению, дальше связь пришлось прервать: за дверями раздался голос маэстро. — Мадонна! — воскликнул тот, как и каждый раз до этого, как только пепельный Тэхён попадался ему на глаза. — Видела ли ты ангела более прекрасного, чем этот?! Тэхён, привыкший к чрезмерной пафосности кутюрье, который, к слову, только недавно перестал на него дуться, лишь снова посмотрел на себя в зеркало, отвел с глаз мягкие волны волос, спадавшие на лоб и подумал: “Понравится ли Гуки?” С Чонгуком они поддерживали какой-никакой контакт. Тэхён наступил на горло своей бессмысленной гордости и написал первым, и в последующие разы тоже начинал переписку сам, делясь новостями. Казалось, Чонгук оттаял и никогда не оставлял его без ответа, принимая активное участие в разговоре, несмотря на собственную занятость. В то же время Тэхён так и не осмелился спросить, когда тот собирается приехать, хоть и очень хотел видеть его после показа, когда у него будет несколько дней выходных. Показ имел оглушительный успех. Зрители буквально скандировали, настолько невероятно возвышенным, почти небесно-божественным оказалось представленное им под сводами прекрасного храма зрелище. Все еще слыша в ушах высокий голос маэстро: “Модный показ — это не просто продефилировать по подиуму. Это шоу! Зрелище! Здесь нет места обыденности и прозе жизни!”, Тэхён, облаченный в какие-то перья, окутанный струящимся белым светом, в последний раз неспешно продефилировал к краю подиума, остановился, опустил глаза и с удивлением увидел, как к его ногам возложили огромный, небесно-золотистый и колышущийся кистями колосьев букет. В дальнейшей суматохе из поздравлений, пожеланий, восторгов и предложений разного плана впечатление от цветов как-то затерлось, перебилось другими картинами, поэтому вспомнил о них Тэхён только тогда, когда к нему в гримерку прибежала девушка-помощник, успевшая перехватить его буквально на выходе. — Синьор Ким! — воскликнула она, вручая ему тот самый букет. — Эти цветы оказались для вас. Маэстро поручил передать, что раскаивается, что присвоил себе подобное чудо. Тэхён с удивлением рассматривал возложенное в его руки великолепие. Он не был таким уж фанатом цветов, но все же снова отметил и красоту, и вкус, и безусловную дороговизну букета: полевые цветы ценились выше специально выращенных, и сквозь золото колосьев синевой самого глубокого неба к нему пробивались васильки и какие-то невероятно хорошенькие, характерные для степей синие колючки, разбавленные редким вкраплением желтых звезд крохотных ромашек. Полевые цветы, колосья, синева, золото — все это навевало какие-то дорогие сердцу, щемящие воспоминания, которые он пока что не мог идентифицировать. Осторожно вытащив серебристую карточку, Тэхён прочел написанное по-корейски: “Ты краше тибетского неба”. Сердце забилось быстро-быстро, пальцы мелко задрожали. Теперь он смотрел на букет, словно на чудо, желая унести его с собой, поставить рядом с кроватью и смотреть, не отрываясь, всю ночь. В дарителе он нисколько не сомневался. — Папотька! — Ю-Ри ворвалась в гримерку маленьким вихрем. — Ты быль такой класивый! — Ты видела? — удивился Тэхён, отложив букет и подхватывая дочь на руки. — Мы оба видели. — Чонгук стоял в дверях, криво улыбаясь. Такой сексуальный во всем черном. — Ю-Ри сказала чистую правду: ты был великолепен. — Это все маэстро, — откликнулся Тэхён, опуская взгляд больше от ощущения тепла, которым запылали его щеки при виде Чонгука, нежели от реакции на похвалу. — Нда? А как по мне, так это ты — украшение его коллекции. Ты готов? Пойдем? Тэхён кивнул и, отпустив Ю-Ри, взял сумку. Подхватив букет, он направился с ним к двери. — Что за цветы? — вдруг спросил Чонгук. Краска разом бросилась Тэхёну в лицо. Еще несколькими минутами ранее желавший не расставаться с этим букетом никогда, сейчас Тэхён испытал жгучее желание тут же отбросить его прочь, спрятать, не показывать Чонгуку. Попахивает страхом оттолкнуть макнэ от себя, Тэ-Тэ... — Я думал, от тебя. Несколько долгих секунд они смотрели друг другу в глаза, пока Чонгук не рассмеялся, не прильнул к губам неожиданно и тепло, придерживая за затылок: — Конечно, от меня, малыш. В этот вечер они еще долго гуляли. Несмотря на усталость, никак не хотелось заходить внутрь, а тянуло ночь напролет гулять по притихшим уютным улочкам, вдыхать влажный, избавившийся от дневной душноты, воздух и держаться за руки. В этот раз они шли по-другому: Ю-Ри больше не разделяла их собой и шла, держась за Чонгука, в то время как другой рукой тот сжимал ладонь Тэхёна. Тэхён чувствовал себя счастливым, умиротворенным, на своем месте. Ладонь Чонгука была горячей и не отпускала его ни на миг — только лишь в моменты, когда Чонгук вдруг показывал им что-то необычное. — Ты так хорошо знаешь Милан? — удивленно отметил Тэхён, когда Чонгук в очередной раз указал им на “достопримечательность” города в виде застрявшего в стене пушечного ядра. — Я уже был здесь. Ты не знал? — Когда? Чонгук помолчал, задумчиво изучая его лицо. — У меня был концерт в Милане почти восемь лет назад. По словам Чимина, ты тоже был здесь в это время. Тэхён смотрел на него расширенными непонимающими глазами. — Я не понимаю, Чонгук. — Он правда не понимал. Он помнил, что после Тибета направился в Европу и действительно несколько дней провел в Италии, на озере Гарда. В Милане в общей сложности он пробыл лишь пару тройку часов, и-то большую часть в аэропорту. — Давай не будем вспоминать, — вдруг решил Чонгук и снова взял его за руку, потянув за собой. Тем не менее, Тэхён всю дорогу думал о том времени, вспоминая, что не обращал внимания ни на какие баннеры или новости, поэтому понятия не имел, что Чонгук мог находится настолько близко к нему. Эти мысли несколько ухудшили его настроение, добавив в перечень упущенных ими возможностей еще один эпизод, и когда они пришли домой, необходимость снова расставаться с Чонгуком показалась ему страшным сном. — Останься у нас сегодня! — торопливо сказал он, словно Чонгук в один момент может исчезнуть. — Тут есть гостевая комната. Чонгук улыбнулся и опустил голову. Потом снова посмотрел на него, шагнул вперед, прижимая к стене. Ю-Ри рядом уже не было: оказавшись дома, она сразу унеслась к себе. — Можно я останусь у тебя в комнате? — выдохнул Чонгук ему в губы.