milk and grass

в белоснежной постели подушка пахнет теплом, молоком и зеленой короткой травой. одеяло заботливо подоткнуто со всех сторон, поэтому даже прохладный поток воздуха из приоткрытого окна не заставляет чана поежиться, только раздувая легкие занавески. он ворочаетая, вздыхает не открывая глаз и немного улыбается. ночью он просыпался чтобы постараться осознать ситуацию. чан же истинного встретил, да еще какого. альфы нынче все статные, но альфа чана — вожак вожаков. он волк крепкий, рассудительный и умный, умеет заботиться и любить. о, то, что минхо умеет любить чан понял тоже ночью. когда у него проступили слезы от всех эмоций: вроде и рад, а вроде испугался же. тогда минхо сразу проснулся и сел напротив — чани, — и ладони его взял в свои. минхо очень нежно оставил поцелуй на его щеке, обнял с особенной аккуратностью, слезы подушечками пальцев вытер и приложил его голову к своей груди, успокаивающе поглаживая, пока чан не уснул. а позже, когда дыхание омеги стало ровным, поцеловал в макушку с шепотом: — я люблю тебя, чани наверное, думает чан в дреме, это бабушкины методы и отказ от подавителей позволил судьбе привлечь такого истинного для чана. за окном было раннее утро и с травы еще роса не спала, а чан выходит за приятным запахом еды в сад. обходя пару кустов акации, он видит минхо, который расставляет какие-то приборы на деревянном столе в летней беседке. — ты уже встал? у меня как раз все готово, присаживайся как только этот грубый, властный, темный альфа может быть настолько заботливым с чаном? они сидят рядом, совсем близко, и когда чан мельком поворачивает голову в сторону минхо, натыкается на неотрывный любующийся им взгляд — ч-что? у меня что-то на лице? — чан пытается смахнуть несуществующие крошки с щек — да, — минхо приближается, не разрывая зрительного контакта, — у тебя тут, — и шепотом, — следы моих губ минхо сейчас целует не напористо, но ведуще, пока чан роняет из руки чайную ложку, которая падает в кружку со звоном. минхо держит за плечи и принимает узловатые пальцы в свои волосы, языком пробегается по нижнему ряду зубов и проталкивает его глубже. вокруг становится жарче, но места все еще так мало, даже когда минхо садит чана на светлую скатерть стола, вставая между раздвинутых ног. в совершенно хаотичном порядке они продолжают целоваться, сталкиваться зубами и носами, смеясь и все равно двигаясь дальше. минхо проводит ладонью по позвоночнику вниз и мнет поясницу. чан мычит несдержанно, а ли снимает чужую рубаху и переходит губами на грудь чану так нравится как язык скользит вокруг его сосков, губы медленно втягивают и оставляют следы на самых чувствительных местах и он такой громкий с минхо прямо сейчас. ему так нравится, что минхо медленно раздевает его, нравится что его кладут на стол полностью, позволяя увидеть, как скатерть намокает под выделяющейся смазкой минхо мажет в ней пальцы и наклоняется к уху — малыш, я должен спросить, правда ли ты хочешь этого? у тебя течка поэтому- — у меня течка, поэтому сейчас же прекрати шептать мне на ухо и вставь в меня хотя бы два своих сексуальных пальца, — чан говорил раздражённо, — я хочу этого, минхо, я хочу тебя всего, поэтому бери и ты меня ну и минхо берет. он пытается как можно аккуратнее растянуть чана перед его первым разом, но ощущая, как стенки сужаются даже вокруг двух пальцев, минхо рычит с третьим пальцем чан стал насаживаться самостоятельно, а потом минхо начал чередовать их, разводить и стараться протолкнуть глубже, чем добился высокого хныканья омеги — яя- такой чувствительный, минхо — он сдавленно шептал, — хочу так ещё, прикоснись сильнее — хорошо, малыш, но в этот раз без пальцев чан немного перепугался, когда понял что именно сейчас произойдёт. он схватился за скатерть и напрягся — нет, чани, — минхо гладил ладонью по стройному животу, — ты должен расслабиться, — он немного надавил на нижнюю часть, что отвлекло чана резким приятным ощущением член минхо, в самом деле, помещался в чане идеально. с первыми толчками вся боль сразу ушла, стол ходил ходуном и беспорядочные вздохи звучали на фоне пения утренних птиц. темп то нарастал, то замедлялся и это мучило, хотелось скорой разрядки. хотелось чтобы минхо кончил в него. хотелось быть полностью его, иметь его метку на себе. неожиданно эта идея так взбудоражила чана, что с одним из толчков он откинул голову разад в немом стоне и ударился затылком о стол бан посмотрел на минхо такими глазами, что тот все понял. минхо хочет метку тоже и сейчас он острыми когтями процарапывал стол близко к бокам чана в попытках не сорваться и не вгрызться с силой в эту сочную стройную шею, прямо в бьющуюся венку, чтобы вмешать в теплый запах топленого молока свой запах лесной травы и свежей лаванды. минхо почти со слезами на глазах представлял как бы могли смешиваться их запахи, какую идеальную атмосферу уюта, комфорта и, главное, семьи это создавало бы. дыхание подводит чана на самых последних мгновениях, когда он уже начинает задыхаться в попытках сказать что-то а минхо и сам чувствует что чан уже на пределе, головка каждый раз жестко задевает чувствительные точки внутри, так, что чан сжимается, что спина выгнута, когти всю спину альфы вкровь исцарапали, а рот с такими милыми выступающими клычками открывается в немом стоне, перед этим явно прошептав "минхо" и если в будущем кто-то спросит, пожалел ли минхо о том, что прямо сейчас сделает, он бы ни за что не ответил положительно, потому что нет. о таком минхо никогда попросту не сможет пожалеть — чани, — одновременно с толчками и тяжелыми задыхающимися вздохами, минхо повернул чанову голову влево и мягко заправил выбившиеся кудряшки за ушко, — ты моя омега, — когтем задевает случайно кожу щеки, от чего из маленькой царапинки собирается скатиться капля темной крови, — а я твой альфа, — мажет языком по щеке, только больше размазывая красное и вдыхает запах у шеи, — я люблю тебя, чани чан ладошки от спины минхо отрывает и прикладывает к его лицу, выдыхая в губы тихое, но такое искреннее — и я тоже люблю, — смотрит взглядом искрящимся, —люблю, минхо и звучит это как самое настоящее согласие, принятие и, действительно, готовность ко всему. правда: чан готов на все, голыми лапами по холодному снегу, по раскаленной лаве, острым веткам или рыхлому песку, пока рядом с ним его пара, его судьба, его волк. еще мгновение минхо всматривается в звездочки невероятного сознания чана, отражающиеся в его глазах, а сразу после он резко прикусывает в шею, в самую шею, позже вгрызаясь чуть сильнее. чан от такого вдруг хрипло пытается рычать, клацает клыками и весь дрожит до подогнутых пальцев на ступнях. когти врезаются куда-то под подбородок минхо, когда он чувствует глубоко внутри себя, чан не уверен, но кажется, что почти в желудке, напряженные теплые струи. минхо рычал тоже, но уши сейчас так заложило, что он и сам не понял этого, он только судорожно пытался протолкнуться как можно глубже, потребность поставить метку граничила с потребностью оказаться связанным со своим истинным — не только душой, но и телом. белая скатерть безбожно испачкана мокрыми пятнами прозрачного, белого и красного. врядли это кто-то сможет отстирать, так что сейчас минхо, все еще пытаясь отдышаться, аккуратно заворачивает обессиленного и, кажется, даже бессознательного чана в хлопковую скатерть и поднимает на руки. к себе надежно прижимает и кутает даже ступни, их особенно, чтобы утреннему свежему ветру не хотелость потревожить сон его истинной пары. оставшееся время, пока чан отсыпался в кровати, сжимая у сердца своими двумя ладошками одну большую ладонь минхо, последний прилагал все свои усилия, чтобы зализать след каждого клыка на особенно глубокой метке. и наслаждаться, наслаждаться, наслаждаться новой смесью запахов, дарящей душевное спокойствие. *** в один из теплых вечеров, сразу после принятия душа, чан робко подходит к работающему за столом альфе — минхо, нужно поговорить, — чан мял свои пальцы, отводил взгляд в сторону и его колени немного тряслись, но это было, кажется, не столько от волнения, сколько от предвкушения чего-то, — вернее, нет. не так, — минхо, не покидая сидячего положения, но полностью повернувшись к омеге, с улыбкой выжидал, что пытается сказать ему чан, — я хотел бы кое-что тебе показать чан делает несколько шагов навстречу к минхо, близко так, чтобы голова оказалась на уровне живота. некоторое время назад они практиковали подобные объятия, и минхо, решив, что омеге просто не хватает его тепла, осторожно притянул его за талию к себе, по спине поглаживая и смотря вверх, в глаза полные нескрытого счастья и желания сказать или показать чан кладет руки на голову рядом со своим торсом, улыбается нежно в глаза своему минхо и поворачивает так, чтобы тот ухом приложился к мягкому прессу. минхо сначала думает, что это для того, чтобы крепче обняться. ровно до того момента, пока чуткий слух не улавливает стук сердца. минхо на пробу прижимается чуть сильнее и вслушивается целенаправленно. слышит свое собственное сердце в голове, слышит чаново где-то сверху и.. и тихий, совсем еще слабый стук где-то в животе он с невероятным трепетом оставляет ладони где-то сбоку у ребер, вдруг поднимает удивленные, переполненные одним-единственным вопросом глаза на чана и, кажется, даже не дышит но ответ ему, в теории, не нужен. минхо в глазах напротив видит теперь нечто даже большее, чем луг и звезды и саму луну, минхо, он себя самого видит. видит себя с чаном вместе, за руки крепко держащимися и уверенно идущими под луной и под солнцем. он видит в чане весь свой мир — да, — чан прикладывает ладонь к животу, — у нас будет ребенок, минхо и кто бы мог представить, что это будет первый раз, когда сильный, гордый вожак большой стаи, заплачет от счастья.