Близка неизбежность Так мало любви, так много слов Совершенная нежность Превращается в совершенное зло
В двадцать семь Жилин неожиданно для себя понял, что теперь может выезжать за пределы города. Произошло это совершенно случайно — сказал таксисту, что кликнет, когда надо будет остановиться, но уснул. Проснулся уже за границей Катамарановска. Он тогда чуть не заплакал от облегчения, но когда на следующий день сел на первый автобус до райцентра, у автобуса пробило колесо через пятнадцать километров от перечеркнутого знака. Это было ужасное разочарование, но Жилин довольно быстро с ним справился и в честь открывшихся возможностей попросил Гришу подарить ему дачу. Раньше он думал, что получать материальные блага могут только содержанки. Оказалось, что есть еще один способ — стать коррумпированным милиционером. И этот вариант нравился ему куда больше (по крайней мере в отношении единственного доступного благодетеля). Гриша презентовал ему двенадцать соток рядом со своим особнячком в пригороде. Такому соседству Жилин был не то чтобы рад, но дареному коню, как говорится… Счёт пошёл на дни. Совсем скоро должны были объявить итоги выборов, и Жилин хотел на это время убраться от Канарейки подальше. Отдохнуть от всего от этого: снег почистить, печку растопить, в баньке попариться. Чтобы ни одного бандита в радиусе десяти километров. Нет, Жилин понимал, что он и сам не святой, но это была совершенно не его стихия. Его стихия — дача, посиделки на кухне, столовские котлетки, рейды на должников. Президентство вот это вот всё… Напряжная какая-то штука. К тому же, ему надо было как-то порешать вопрос со сносом НИИ, а не хотелось вот прям очень сильно. И дело было не в муках совести, их не наблюдалось да и не могло наблюдаться. Проблема заключалась в том, что Кеша был прав. И это такая кристально чистая, на сто процентов понятная вещь, которая теперь в резко меняющемся мире очень редко встречалась. Часы показывали половину второго, и Жилин здраво рассудил, что это самое время завершить рабочий день. Ему названивал Сапогов (очевидно с очередными пасквилями на своего самого продуктивного сотрудника), нужно было выписать штраф за утилизацию гробов в неустановленной форме, потом ещё что-то требовалось потребовать от Кешиных волосатиков… В общем, всё это вызывало у Жилина острый приступ смертельной зевоты. Жилин почти закончил расчесывать усы, когда в дежурку припёрся Максимка. — Всё закрыто, голубчик! Совсем всё совсем окончательно и бесповоротно закрыто! — Да я по личному, так сказать, делу. — А, ну если по личному… Присаживайся. Чаю не предложу, кот кипятильник унёс. — Жилин почесал подбородок. — Вот скажи мне, дружочек, зачем коту кипятильник? Макс пожал плечами и сел напротив Жилина. Удивительно, но он даже выпустил из рук мобилу, чтобы протереть вспотевшие ладошки о штаны. — Вот и я ума не приложу. Как только не прикладывал, кипятильник вернуть не получилось. Ум в смысле. Ну, к коту прикладывал. Ум. Максим очень фальшиво и почти пугающе рассмеялся. — Так. Что у тебя там случилось? Рассказывай дяде милиционеру, всех негодяев в тюрьму поперепосажу… Или ты из дома сбежать решил? Я тебя понимаю, конечно, с такой-то обстановочкой, кхех, но я закоренелый холостяк, знаешь ли. Ни с кем больше не уживусь. — Не, я это… Совсем по личному. Типа как у родителей обычно спрашивают. — Так жеж вроде у тебя перекомплект этого добра. Папа с мамой… И ещё один субъект, который, я почти уверен, успел посвятить тебя в такие вещи, о которых ты знать совершенно не хотел. У Стрельниковых в семье форменный вертеп был с проституцией, любовными треугольниками, свадьбами по залёту и содомией. Полный набор, ассорти — на любой вкус конфетки. Спрашивай — не хочу. А Жилин — практически буддийский монах. — Мне семнадцать, — резонно заметил Максим. — Я знаю про секс. Лет с пяти. Жилин присвистнул. Акселерация. Он сам узнал в одиннадцать и ещё два года пытался убедить Кешу в том, что это существует и люди действительно этим занимаются по собственному желанию. Оглядываясь назад, Жилин понял, что Кеша скорее всего притворялся. — Я про отношения, — мрачно буркнул Макс и добавил ещё тише: — Романтика там, свидания. Жилин до безумия сильно хотел засмеяться, но великодушно решил пожалеть пацанские чувства и попытался скрыть смешок за шевелением усов. В конце концов, уморительны были не души прекрасные порывы юного Ромео, а сам Жилин, который на роль советчика по делам сердечным подходил меньше буквально всех в этом городе. За исключением, пожалуй, братьев Вишневских. Но там один был «человек божий», другой — человек науки, а Жилин просто человек-мент. Лучше бы о сексе спросил, в самом деле, в этом хотя бы опыт какой-то был. — Мне как-то неловко у отца или дяди Марика спрашивать. У матери тем более, — продолжил Максим уже чуть менее зажато. — Я у Алисы хотел спросить, но она теперь не совсем как бы, ну… И я решил у вас, пока вы тоже не… Того… — Так! Разговорчики в строю! Что это я тоже того? — Вы разве служили, дядь Серёж? Ясное дело, он не служил. Повестку военкомат раз семьдесят пытался донести, не донёс ни разу. После этого, кстати, военкомат и расформировали, потому что сотрудники закончились. Жилин теперь сам повестки носил, если вспоминал это сделать. Точно! Вот зачем он хотел к волосатикам заглянуть. — В сухопутных войсках купидонов, разве что… Так что там у тебя? — Жилин прокашлялся. — Давай начнём с начала, хороший мой. Вы как познакомились? — В школе вместе учились. Я на два класса младше был. — О, нравятся девушки постарше! Одобряю, голубчик, одобряю! Максим недоверчиво нахмурился. Господи, он облажался сразу же, на первом же рубеже. Конечно, он ничего не знал про девушек постарше, про девушек вообще, да и про парней тоже. Его первый раз случился, страшно сказать, в двадцать два, когда в участок для обмена опытом приехал мрачный пропитой мент из дыры похлеще Катамарановска (какое-то название глупое — «Болота»? «Трясина»?). Все две недели они трахались сутками напролёт, не выходили из квартиры и ели одни пельмени. Обменялись опытом… Жилин тогда почувствовал себя хоть немного живым, но это явно было не то, о чём спрашивал Максим. Пацан спрашивал про цветы, кино и несмелые поцелуи. В жизни юного Жилина за это отвечал Кеша, но Кеша ему никогда не нравился в том смысле. И Кеше он, по всей видимости, тоже — единственный из всего города. Даже обидно немного, если подумать. Жилин отложил ручку, которую сжимал в руке. — Кхм, ну ты… Попытайся поговорить с ней о том, что ей интересно. Что ей нравится? Макс задумался. — Да хрен знает… Учиться нравится, наверное. На третьем курсе сейчас. — Образованная. — Жилин закивал. — А губа-то у тебя, смотрю, не дура! Не в отца пошёл, дружочек. Отцу, впрочем, в последнее время тоже нравились образованные, но это разговор для другого времени и места (место и время это — никогде). — Дядя Марик говорит, что у нас отстойное образование, в Москву надо ехать поступать. О, вспомни… кхем, вот и оно. — Знаем мы, как твой дядя Марик сессии сдавал. Ты его слушай больше — попадёшь или в тюрьму, или на панель, или на кладбище. Или в президентский кабинет. — А как? — И шёпотом уточнил, чуть опуская очки. — Неужели через постель? — Тьфу на тебя, что за поколение пошло? — Жилин снова схватился за свою ручку, как за спасательный круг. — Ты чего это такое удумал, голубчик?! Ни стыда ни совести нету никаких. Взятки твой папка московским преподавателям отсылал. Если быть до конца честным, Марк учился вполне неплохо, о чём Гриша не упускал возможности рассказать с такой гордостью, как будто это он сам вчера Теорию государства и права на отлично сдал. На пары Марк, уже по собственному признанию, почти не ходил, но так увлечённо трепался на экзаменах, что ему ставили нормальные оценки. Иногда он, правда, доводил до белого каления экзаменаторов каким-нибудь идиотским заявлением, и тогда на помощь приходил конвертик с зеленью. Тогда же учёбу заканчивал Кеша, и это было небо и земля, конечно. Кеша всегда был старательный и талантливый, но немного безалаберный и неловкий. Хотя в одном они похожи. Жилин за свои тридцать с лишним лет встречал только двух человек, которые так же поразительно искренне не следили за базаром. Интересно, если бы эти двое познакомились, вселенная схлопнулась бы? Хотя куда реалистичнее предположить, что схлопнется некто Гриша Стрельников. Максим тоже задумался, но явно о другом. — Может, мне тоже… Ну, преподов там припугнуть. Или бабла накинуть? Чтоб с сессией проблем не было. — А вот это не дело! Не лезь, коли не просят, особенно если вы ещё не… Жилин изобразил руками нечто. — То есть не напирать? — Напирай, но мягонько. — Не понял. Жилин сам не понял. — Бери в оцепление, но давай варианты для маневра. Так понятно? — Вроде… Так а цветы-то дарить? Он вспомнил, что одна из Кешиных двоюродных тёток получала отёк Квинке каждый раз, когда оказывалась ближе, чем на метр, к цветам. Вытер пот со лба. Да что ж так сложно? Лучше бы ещё пару раз в перестрелку попал. Хотя нет, лучше не надо, ухо до сих пор зудело. — Дари, только сразу в лицо не суй. Это не только к цветам относится, кстати, ухух… Так, ладно, что-то совсем куда-то не в ту степень наши кони поскакали. Тебе денег дать на цветочки? — Не, у матери попрошу. Или у дяди Марика. Жилин уважал право Макса не говорить о вероятном свидании отцу, потому что Гриша наверняка бы устроил по этому поводу банкет, толкнул бы стыдную речь и расплакался под конец. — Ну я пойду? — спросил Максим. — Бывай, боец любовного фронта. Уверен, она потеряет всяческую возможную гражданскую сознательность от твоего обаяния. Когда смущённый Максимка встал с места, дверь открылась, и вошёл тот очкастый стажёр, который был у Кеши на побегушках. — Привет, — поздоровался стажёр, обращаясь очевидно к Максимке, хотя больше к собственным ногам и повидавшему виды линолеуму. Макс ничего не ответил и ринулся к двери. В эту же секунду стажёр отступил ровно в том же направлении. Максим отшатнулся в другую сторону, стажёр отзеркалил его движение. Смотреть на это было почти физически больно. — Голубчики, это вы тут что такое устраиваете? Что за мазурка в отделении? — Жилин рассмеялся удачному сравнению. — Давайте, давайте! Один вошёл, другой вышел. Стажёр оказался умнее (зря всё-таки Марк Владимирович ругал катамарановское образование!) и встал столбом, позволяя себя обойти. Максим вылетел из кабинета, чуть не снеся дверь с петель. Когда Макс ушёл, стажёр остался тупо смотреть на дверь (хотя, может, и не зря ругал). — Вы знакомы? — поинтересовался Жилин из вежливости. — В одной школе учились. Видимо, не помнит меня. Неудивительно… Меня как-то не особо люди запоминают. — Напомни, как тебя звать? — Василий. — Что стряслось у тебя, Василёк? Полить забыли? — спросил Жилин и только потом вспомнил, что собирался закрываться и ехать на дачу. Разговоры все эти не шли на пользу дачному настроению. — Только быстро, в темпе вальса давай. Хотя нет, лучше не надо, с танцами у тебя плохо — это мы уже сегодня видели. — Я по поводу вашего друга. Жилин прямо почувствовал изжогу, которая возникала у него только в одном случае — когда приходили стучать на Игоря. А приходили часто, уже стоило открывать отдельные приёмные часы по этому поводу. — Если Игорь снова перегрыз провода в подвале НИИ, ЖЭК к вашим услугам. Мои полномочия тут, голубчик, ну как бы всё. — О другом друге, — поспешно пояснил Василий. — Я по поводу Иннокентия Николаевича. Жилин несколько раз беспомощно моргнул. А вот это что-то новенькое. Это ещё из-за чего стажёр решил мусорнуть Кешу? — А что с ним? Работать тебя заставляет? Понимаю, это очень грустно, конечно. Сам работать не то чтобы люблю, но ты пойми, Василёк, кто, если не мы? Василий молча положил на стол мятый листок. На бумажке знакомым с детства почерком было написано: «Мне кажется, я его убью». Жилин десять лет скатывал с тетрадок, исписанных этой рукой. Однажды шутки ради подделал почерк и подложил записку в парту тогдашней Особы. Кеша не разговаривал с ним полгода, зато Особа позволила поклоннику носить её портфель. Так Жилин наладил чужую личную жизнь, успешно продолжая ничего не делать для своей. — Да это он про Лёшку вашего шутит так, — предположил Жилин. — Вы должны принять меры. Ну, чтобы защитить. Человек же какой-то находится в опасности. Хороший, наверное. Этот очкастый сопляк будет ещё учить его работать! — Ты будешь учить меня работать, голубчик?! И потом, тут же не сказано, кого именно убьёт. Кого мне защищать-то? Весь город, что ли? Я вам что, универсальный защищатель какой-то? Старший уполномоченный по защите? — Так вы же милиционер, — с искренним удивлением заметил стажёр. — Разве это не ваша работа? Ну и молодёжь пошла! Оборзевшие уже с пелёнок. Ладно, первого дурак Гриша вырастил, но этот?! Суть да дело, Жилин с трудом, но выпроводил стажёра, а бумажку закинул в ящик стола. Там, где уже лежали разбитые часы. Усы пришлось расчёсывать заново после всего пережитого. Да не убьёт Кешка никого! Мало ли что он написал? Может, вторую часть поэмы своей Лауре готовил? (Ну, романтика определённо имела место быть в сложившейся ситуации, но Петрарка вряд ли бы одобрил, хотя кто знает этих итальянцев?). Или это строчка из песни была? Из фильма, боевика какого-нибудь? «Терминатора», например? Чем не фильм? Или действительно о Лёшке? Разбил реактивы или ещё чего? Сосиску последнюю в столовой взял? В туалете замок сломал? Сколько раз сам Жилин думал, что убьёт продавца, который строит глазки, а потом обвешивает? И Жилин ведётся каждый раз, как болван, слушает комплименты, открыв рот, а потом приносит домой тухлый лук с кучей шелухи. Тьфу! В тюрьму его надо посадить и без всяких одеяльных привилегий! После таких мыслительных упражнений впору перепричесывать усы, но Жилин твёрдо настроился в сторону дачи. И, естественно, дверь снова открылась. Опять Максимка. — Что ещё? Уморите вы меня, ироды! Я же не железный. Железный — это отец твой. Да и то я бы сказал, что скорее пластилиновый. Грустная какая-то шутка вышла. — Мобилу забыл. — Ты сорок минут без телефона был? Ты? Во дела! Это ты, голубчик, о даме сердца, что ли, думы думал? Максим поморщился. От объяснений его спас звонок со стола Жилина. — Милиция совсем не работает. То есть вообще. По всем вопросам можете обращаться… А можете не обращаться. Люблю, целую, С.О. Жилин. — Жилин, закрой варежку уже. — О, Гриша, рад тебя слышать, — соврал Жилин, присаживаясь на край стола. — Нет-нет, Максимка, постой, не уходи, это папаня твой звонит. Чем обязан? — Тебе в кои-то веки придётся поработать, — серьёзно ответил Гриша. — Как говорят американцы, кто за чужой счёт много ест и пьёт, тот иногда и сделать что-то должен. — А я-то думал, что мы друзья, — совершенно искренне оскорбился Жилин. — Говорила мне мама не связываться с бандитами. — Кончай базар, у меня серьёзная история… Помнишь, как мы пару лет назад снесли библиотеку? Жилин кивнул. Потом спохватился, что Гриша его не видит, и продублировал ответ словами. Библиотеку действительно сносили, было дело. Поставили видеопрокат и два конкурирующих ларька с разливухой. Гриша долго разорялся на тему «конкуренция — главный двигатель экономики». Так, естественно, говорили американцы. А Кеша ныл по поводу библиотеки ещё года полтора. Оба ларька в итоге прогорели, но это немного другая история. А видеопрокат разорил Ричард Сапогов, но это ещё более другая история. — Я своим парням разрешил книжки забрать, какие понравятся, — продолжил Гриша. Он явно нервничал и вообще не хотел говорить на эту тему. На фоне у него тихо работал телевизор. — Макс взял что-то про компьютеры. Ему же это нравится, ну ты знаешь. Чёткая тема. Хоть и для зубрил вроде как, но американцы одобряют. Билл Гейтс там, всё такое. — Кто? — Да никто, не напрягайся, Жилин. Короче, какой-то ханурик по имени Иннокентий написал книженцию. Имечко, конечно, то ещё. Но этот кент, походу, чё-то там просёк не по-детски. Мы с ребятами всячески респектуем. Ну я полистал, там чёрт ногу сломит, написано по-дебильному как-то, но заприметил, что есть глава про переселение сознания в компьютерную оболочку. После тех событий, которые, прямо скажем, были сильно неприятные, мы об этом вспомнили. Пара лямов туда, пара лямов сюда, и я взял у Сапогова записи Алисы, потом Макс что-то поколдовал… И у нас получилось. — Чего получилось? Что-то я совсем ничего не понимаю в этих ваших компьлюктерах, — переспросил Жилин и почувствовал себя дураком, хотя интуитивно понимал, что стыднее не знать, кто такой Билл Гейтс. Он сполз со стола на стул. — Переселить сознание Алисы в коробку, — устало и без всяческого выражения сказал Гриша. — В какую коробку? Как из-под обуви? Гриша, давай нормально, ничего не понятно. На этой фразе Макс встрепенулся и сел ровно, хотя до этого практически лежал на стуле. — Да какой обуви, Жилин? Небольшая красивая коробочка с ладонь размером. — И чего теперь? — Господь всемогущий, он всего лишь хотел на дачу. — Она теперь как что? — Филипа Дика читал? Азимова? Как же его достали эти умники, кто бы знал. С одним двадцать семь лет мучился, теперь ещё и эта компания «новых русских» с Бродским под подушкой. — Ты мне главное скажи — она живая? — С ограниченным функционалом, но да. Это хорошо. Жилин и сам с ограниченным функционалом, можно сказать… Он не знал, то ли ему радоваться из-за Алисы, то ли удивляться тому, что Кеша и в эту сторону работал, а не только живность кудрявил. Но «ханурик по имени Иннокентий» у них, видимо, как кот Матроскин: и часы воровать умел, и искусственным интеллектом баловался в свободное от работы время. — Ладно, Гриша, я сделаю вид, что понял. От меня что нужно? Или мы ещё о литературе можем поболтать, если очень хочешь? — Алиса пропала. — Вы потеряли коробку? Макс нахмурился. — Нет, Жилин, мы не потеряли коробку, — сказал Гриша. — Её украли. — Во время перестрелки? — Позже. — Так, погодь, Гриш, второй телефон звонит. А у меня тут вертушка, нужно ответить. — Жилин слушает. — Жилин?! — заорал Марк. Только этого не хватало. У него на фоне телевизор работал уже громко. — Да, я же сказал. Чего тебе, Марк Владимирович? — Ты как с президентом разговариваешь?! — Пока ещё с кандидатом, хороший мой. — В подвале Лубянки сгною! — сказал Марк и тут же почти спокойно добавил: — Ты по НИИ договорился? — Марк, ты чё, Жилину звонишь?! — раздался голос Гриши сразу из двух трубок. Жилин взял в руки обе. — Ну и звоню! Нельзя, что ли?! — Я вообще-то серьёзные дела перетираю! У Жилина начинала болеть голова от этого перекрёстного ора. — Максимка, у тебя мигрени от них ещё нету? — спросил он у бедного парня. Тот пожал плечами. — Жилин, Макс же у тебя? — спросил Гриша. — Скажи ему пусть идёт домой, щи будем кушать. — Тебя отец зовёт обедать, — сказал Жилин, зажав нижнюю часть трубки. — Там щи на первое? — тихо спросил Макс. — Ну вроде. — Передайте тогда, что меня тут нет. Пожалуйста. Когда Жилин собирался передать, что Максим просил передать, что его тут нет, Марк снова заорал и снова из двух трубок: — Джентльмены! Думаю, вас заинтересует эта телепередача. — Какая? — уточнил Жилин. Впрочем, его сейчас любая передача интересовала больше, чем происходящее, даже сеанс гипноза. — Девятый канал, — быстро ответил Гриша. Жилин включил плоскогубцами телевизор, и какое-то время они молчали, слушая «Загадку дыры». Юрий Грачевич довольно убедительно утверждал, что Алиса задолжала Грише за москвич. И это было смехотворно по нескольким причинам. Самая главная — у Алисы (до физической смерти) была покоцанная, но ауди, и Грачевич не мог этого не знать, потому что гостил у неё в Москве, когда приезжал по журналистским делам. Причина поменьше — Гриша никогда не смог бы додуматься до такого изощрённого плана мести. — Это что? — очень тихо и несмело спросил Гриша. Жилин его не видел, но видел Максима, который сидел перед телевизором с раскрытым ртом, поэтому нетрудно было представить всю картину целиком. — Журналистика, — усмехнулся Марк. — Высокого класса. — В жопу такую журналистику! — взорвался Гриша. — Ну тихо, тихо, голубчики, — сказал Жилин. — Видите, какой я продуктивный сотрудник. Только обратились в милицию, сразу пропажа и нашлась. И тут телефон зазвонил у Максимки. — Да, мам?.. — сказал он раздражённо. — Нет, мам, я с дядей Серёжей… Нет, мам, я не буду это ему передавать… Слышали… Нет, мы не выжили из ума… Да какой москвич, ты чё?.. Нет, я не буду это отцу передавать… Нет, дяде Марику тоже, он тут вообще не причём… Ну ма-ам!!! — Чего там эта курица хочет? — поинтересовался Гриша. Жилин не следил за перипетиями их отношений. Видимо, сейчас наступил не лучший период. Он бы вообще не хотел ничего знать про Гришину личную жизнь, но почему-то всё складывалось так, как складывалось. (То ли ещё будет!) — Пока не знаю… Давайте закругляться, хорошие мои, а то дел ещё невпроворот. Главную проблему вроде решили, дальше вы уж там сами как-нибудь, своими методами, так сказать. Мне об этом слышать необязательно. Жилину не хотелось разбираться с трупами, но Грачевич берегов не видел вообще совсем никаких. И его вполне можно было приубить на некоторое небольшое время. — На связи, — сказал Гриша. — Про НИИ не забываем, милиция! — крикнул вместо прощания Марк. Забудешь тут. Макс уже вышел в коридор для разговора с матерью и больше не вернулся. Жилин подумал, что раз настроение окончательно и бесповоротно испорчено, можно совместить приятное с полезным (и очень неприятным). Погода всё ещё была пугающе хорошей. Так в книгах описывают море перед штормом. Жилин никогда не видел моря и понимал, что скорее всего никогда не увидит. Но его это не слишком беспокоило. Он видел море по телевизору и на фотографиях Стрельниковых из Ялты. Под ногами хрустел снег. Стройка, куда Жилин направлялся, приветливо подсвечивалась. Не дача, конечно, но за неимением альтернативы… — Касочку н-деньте, п-лк-вник, — сказал Игорь, появившись рядом с вагончиком администрации, как только Жилин подошёл. И протянул каску. Такую же, как носил сам, только новую и чистую. — Да не надо, у меня своя, — ответил Жилин со смешком и указал на фуражку. Игорь не послушал и всё же нахлобучил ему на голову каску. На стройке Жилина встретили как императора, по меньшей мере: надели тулуп на летнюю форму, Игорь засуетился и послал кого-то сделать чай, все вокруг здоровались и кланялись зачем-то. Выкусите, Марк Владимирович! Народную любовь не купишь. — Ну что вы, голубчики, что вы. Да я же не проверки ради. По личному делу практически. — Ув-жают, — сказал Игорь с гордостью. Непривычно было видеть его на его же территории, где он мог командовать молодёжью. Игорь показывал объекты, путаясь в названиях, знакомил Жилина с людьми, забывая и его имя, и имена остальных рабочих. Но это всё равно было приятно. Обычно Жилин водил своего бешеного под белы рученьки, а тут Игорь удивительно аккуратно взял его за локоть и направлял в нужную сторону. Когда приветственные реверансы закончились, прораб вернулся к ним с фотоаппаратом и начал щёлкать. Жилин заморгал от вспышки. Игорь крепко держал его за плечи, источая жар и запах мазута. — Да что же вы это тут устраиваете, голубчики? Я бы хоть в зеркало посмотрелся, прическу бы поправил. Игорь сказал тихо, так, что было слышно только Жилину: — И т-к кр-сивый. Потом Жилин пил обжигающе горячий чай с пряниками. Игорь сидел на низкой табуретке и смотрел на него, положив подбородок в ладони. Желание говорить о деле, которое и так было мизерным, испарилось окончательно. Буржуйка в вагончике пекла нещадно. Жилину было жарко, и он думал о том, что они сейчас могли быть на даче, и он бы так же смотрел на отражающийся огонь в чёрных глазах Игоря, но не вспоминал бы ни о каких политических игрищах. Он снял китель, Игорь даже не моргнул. Это всё слишком напоминало давешний разговор с Кешей. Но Игорь с ним так не поступит. Игорю наплевать на подобные мелочи. Сказали снести здание — снесёт. Если не уйдёт в запой. — Ну, — сказал Игорь. — Баранки гну, — отмахнулся Жилин и решил не ломаться. — Сверху спустили указание снести здание НИИ. Понимаю, решение неоднозначное, скажем так. Но мы с тобой люди маленькие, мы с тобой слушаем приказы… Игорь, слушаешь меня? — Угу. — Как только объявят Багдасарова президентом, ты давай это, сам понимаешь что. Молниеносно чтобы. — А есль проиграет? Жилин строго на него посмотрел. — А если бы да кабы, росли во рту грибы… Хотя не удивлюсь, если у тебя и растут. — Есль зах-чу, — ответил Игорь вполне серьёзно, поставив табуретку на две ножки. — Ты мне зубы не заговаривай, голубчик. По НИИ задача понятна? — Бу-т сделано, н-чальник! Жилин расслабленно улыбнулся. Хоть одного друга, но сохранил с детства. Может, и к лучшему, что не стали всякой чепухой дружбу портить.***
Через десять дней Марк Владимирович Багдасаров станет президентом Российской Федерации. Через одиннадцать дней рабочий Катамаранов «по ошибке» снесёт мэрию. В вагончике администрации стройки Жилин видел это так же ясно, как видел перед собой пар от чая, блюдце с пряниками и честное-честное лицо Игоря, который почти тридцать лет назад клялся никогда лучшего друга не обманывать и не предавать.