Я тебя отвоюю

И всё о том же с утра щебечет Канарейка Лишь у любви у нашей села батарейка

Жилин поздравил Марка с победой и сделал это почти искренне. Не чужие люди всё-таки. Новоиспечённый президент шлёпнул его по заднице в качестве благодарности, а потом пошёл придумывать новые законы. Страшно, конечно, когда человек прекрасно знает механизм управления государством, но имеет мусор в голове. Так обычно и бывает, потому что второй вариант ещё страшнее. Порывы вроде благородные и глаза горят, но знания ограничиваются одной наискось прочитанной книгой, а устремления рождены рассказами о полных прилавках. Зато людей любят. Марк людей не любил, только себя и возможно ещё Гришу. Жилин рассчитывал на этом и сыграть. Гриша его в обиду не даст. Гриша хороший, хоть и бандит. На следующий день после объявления результатов выборов Жилин поехал на дачу с чувством выполненного долга. Настроение было прекрасное. Маркуша теперь чуть подуспокоится, насколько это вообще возможно в его случае. С Гришей у них вроде тоже наладилось, а как известно, счастливый президент — счастливая страна. Дачу завалило снегом. Жилин с пугающим удовольствием всё это расчищал, потом вскипятил воды на плитке с газовым баллоном и долго пил чай, глядя на темнеющее небо. Нормальные люди в такие моменты думают о чём-то трогательном, но Жилин ни о чём не думал, и его такое положение вещей полностью устраивало. Его давно не любил катамарановский лес, не балуя больше своими многочисленными чудесами, поэтому на даче он создал свой маленький аналог. Тут он был царь и бог, никаких Игорей! А лучше бы, конечно, побольше Игорей. Он не учёл только одного. Пытаясь сбежать с праздника жизни властной верхушки, он очутился за забором от этого самого праздника. В Канарейке Рукава с Марком и так каждый день бухали, а тут дело исключительное! Надо куда-то переместиться. Не то чтобы Жилин совсем не любил увеселительные мероприятия. От хорошего праздника в ДК имени Старозубова или танцевального вечера в Бирюзе он никогда не отказывался. Новый год в приятной компании — тоже отлично. Шашлыки на майские — вообще сказка. Свадьбы… Нет, со свадьбами у него не заладилось как-то с самого начала. В общем, Жилина не устраивал конкретно этот праздник. Большую часть времени Марк с Гришей проводили время скучно: читали книжки, играли в карты или шахматы, трепались под водочку в Канарейке, ну и так далее. Развлечения пенсионеров в кисловодском санатории. Но иногда вдруг вспоминали, что они так-то бандиты-отморозки, смущались своей унылости и начинали суетиться. Тогда на свет божий выплывали запрещённые вещества, которые абсолютно никто из их компании не любил. Тогда появлялись проститутки, которые по понятным причинам тоже никого не интересовали. Наркотики Жилину не нравились, его ничего не брало — только голова начинала раскалываться. Гриша становился страшно тормознутым, ещё сильнее чем обычно, и нёс полнейшую ахинею. Марка же начинало колотить от мании преследования вперемешку с манией величия, его обычная тревожность превращалась из маленького медвежонка в здоровенного гризли и сжирала его с потрохами. Поэтому обычно они старались подобных экспериментов избегать. Дамы лёгкого поведения вешались на него гроздьями, и Жилину это страшно льстило, но бегать от них уже порядком надоело. Гриша с Марком компанию любили, но первый утомлял гражданок пространными разговорами ни о чём, а второй приседал на уши со своими весьма конкретными и матримониальными планами по подыманию страны с колен. Девушки, надо полагать, были не в восторге. Потом обязательно кто-то в кого-то стрелял, иногда затевались пьяные гонки по пустырю, случалась также и сауна, куда ж без сауны. А тут не просто желание показать всему городу, как расслабляются настоящие короли жизни, но выигранные президентские выборы — самый повод расчехлить весь арсенал буржуйских излишеств и разврата. Шум приближающихся машин в пустом садоводческом товариществе Жилин заслышал издалека и даже не стал вырубать свет. Он абсолютно всему городу успел растрепать, что собирается на дачу. Вряд ли случилась коллективная амнезия. С приглашением присоединиться к мероприятию послали Максима, который перелез через забор и чуть не устроил Жилину сердечный приступ, подкравшись к нему у сарая с дровами. Жилин принял приглашение, потому что лучше участвовать в оргии, чем смотреть на неё со стороны. Приличной одежды не было, поэтому пошёл как был: в старом свитере с косами и протёртых форменных брюках, которые были сосланы на дачу за плохое поведение. Пока шли, Максим успел рассказать, что поиски Алисы ничем так и не увенчались. Журналюга как сквозь землю провалился. Жилин сделал вид, что это не камень в его огород. В его огороде и без того было полно камней. А Юрка… Не испарился же он. И не сбежал в Москву. От Алисы-то можно было чего угодно ожидать, даже такого дикого побега, но Грачевич не из тех, кто ради девушки будет свою Дыру бросать. Большой зал Гришиного особняка украсили растяжками с поздравлениями. По стенам и полу металась светомузыка, хотя для этого было слишком светло. Зато залпы цвета отлично подчёркивали то, насколько в комнате накурено. Вокруг стен расставили столы с закусками и алкоголем, но официантов из Канарейки не наблюдалось. Видимо, фуршетом всё и закончится. В хаотичном порядке по залу стояли диваны, на которых уже расположились компании, а в центре высился фонтан с лебедями. К гадалке не ходи — фонтан разобьют. Если приглядеться и напрячься, можно было сосчитать всех беспринципных мразей Катамарановска. Уже успевшие расположиться гости радостно поприветствовали Жилина. Сапогов предложил ему вискаря, а Танюша скромно протянула веточку. Очаровательная барышня, конечно. В поисках компании, к которой можно было бы прибиться, Жилин ожидаемо столкнулся с братом. Жила выглядел счастливым. Хорошо, наверное, пребывать в полной уверенности, что кореша у власти решат все твои проблемы. Жилин хотел спросить, где Гриша, но отвлёкся на Марка, который на импровизированной сцене взялся за микрофон. Публичные речи Марку всегда удавались. Да, он нёс полную чушь, но с такой уверенностью в своей исключительности и гениальности, что на секунду толпа раскрывала рот и застывала. Этого в политике обычно вполне достаточно. Сейчас Марк благодарил собравшихся, хотя больше самого себя, по традиции обещал молочные реки и кисельные берега, даже пошутил пару раз относительно удачно. Под конец, правда, проскочило неосторожное обещание «замочить врагов в сортире», но сразу после вынесли трехэтажный торт, и амбициозные планы широкая публика не заметила. Мочилово в сортире Жилина не слишком интересовало, зато торт — очень даже. В руке Марк держал бокал с шампанским, из которого так ни разу и не отпил. От шампуня он всегда превращался в плаксивого нытика. Взял для вида, наверное. Его хлопали по спине и по плечам, он всем улыбался и курсировал так по залу, собирая поздравления как подать. Вот же везучий сукин сын этот энергетический вампир! В тридцать два года стал президентом, обойдя все возможные и невозможные законы. В восемнадцать как встретил спонсора, так и в ус не дул с тех пор. Да даже со второго этажа удачно выпал — вон, скачет горным козлом. А ведь если подумать, именно Жилин стал автором сего несвятого союза. Если ещё подумать, то это последнее, что он сделал перед тем, как… Не Игорю в любви признался, не брата от тюрьмы спас, а свёл бандоса, высасывающего соки из города, и будущего коррумпированного президента. После московского вояжа Марк вернулся в город, не доучившись в аспирантуре два месяца, и устроился на какую-то унылую конторскую работу, где перебирал бумажки и неистово брал взятки за каждый свой чих. Жилин его покрывал из ностальгических чувств. Но теперь мальчик, рыдавший под Высоцкого, вырос и не только занял все дворцы с теремами, но и оставшиеся шалаши сжёг дотла. С Гришей они тогда почти не общались. Ну, или Жилин об этом не знал. Зато потом в один прекрасный момент Марк заделался депутатом и прописался в Канарейке, что Жилина поначалу напрягало. Он уже привык к тихим посиделкам с Рукавами и быстрому решению вопросиков с Гришей, а тут эта феерия бреда и петушиные скандалы на завтрак, обед и ужин. Примерно в тот же момент из поля зрения Жилина исчез Багдасаров-старший, директор только закрывшегося мясокомбината. Марк и Гриша ничего не говорили, Жилин ничего не спрашивал. Трупа, во всяком случае, никто не находил. И на том спасибо. Выключился свет, и заиграла музыка. Стробоскоп мигом взбесился, превращая зал в ад для эпилептика. Жилин снова нашёл брата, чтобы всё же спросить про Гришу, которого по-прежнему не было видно. Да что должно было произойти, чтобы он пропустил столь важное для Марка событие? Жила пожал плечами и хлебнул из бутылки. Жилин закурил. — Ты ж бросил. — Ой, давай без этого, голубчик, — поморщился Жилин. — И ваще, ты чё ко мне прилип? Я тут даму пытаюсь впечатлить, между прочим. — Чем ты её пытаешься впечатлить? Тем, сколько пепси можешь выпить, не обоссавшись? — Чья бы корова мычала, братец! Жилин поискал глазами предмет вожделения Жилы. Им оказалась забитая и печальная девочка Нателлы. Миленькая, но ей бы на диспансеризацию и в деревню откормиться, а не путаться с уголовником. — Так ты подойди к ней, хороший мой. Тебе как коллеге сделают скидочку. Жила злобно прищурился. — Это ща чё было? В каком это, твою мать, смысле «коллеге»? — Да расслабься, господи. Ты на Гришу работаешь, она — на Нателлу. — Мне она, может, как человек нравится. Жилин ничего на это не сказал. Жила тоже замолчал. Заиграл «Дым сигарет с ментолом». Не самая триумфальная песня, но о вкусах не спорят. Марк в другой стороне зала разговаривал с Максом. Одной рукой он ухватил парня за плечо, а в другой одновременно держал по-прежнему полный бокал шампанского и дымящую сигарету. Марк хмурился, а Макс выглядел спокойным. Нателла, обхаживающая какую-то московскую шишку, смотрела на них с совершенно первобытной яростью. Посреди танцпола покачивались в танце Сапогов с Танечкой. Все пары вокруг смотрели на них с плохо скрываемой завистью. Красивых и успешных у нас не любят, если только нет той самой чисто русской печати вселенской тоски на лице. Жилин сам такой был: тридцатилетний полковник повышенной привлекательности. Вот только отпечаток страданий всего русского народа делал его прекрасной мишенью жалостливого участия женщин и сурового понимания мужиков. А Таню с Ричардом не любили, хотя сделали они в этой жизни побольше Жилина примерно в пару тысяч раз. Дым сигарет с ментолом Пьяный угар качает В глаза ты смотришь другому Который тебя ласкает — Везёт же некоторым… — буркнул Жила. — Вот были бы у меня бабки… Жилин хотел сказать, что в его случае бабки ничего бы не решили. Даже с деньгами Жила остался бы как говно болтаться в проруби. Спустил их на какое-то фуфло и загремел бы за решётку в тысячный раз. Это какой-то генетический дефект, видимо. Но вслух сказал: — Везёт. Везения мало вообще-то. Танька в школе была долговязой и почти страшненькой. Как рассказывала Алиса, Сапогов увидел её на Дне города и посоветовал поехать учиться в модельную школу в райцентре. В семнадцать Таня уже вела молодёжную передачу на Девятом канале. А Гриша, между прочим, своего будущего президента нашёл на обочине в крови, слезах и соплях. Жила же не хотел ничего делать — хотел всего и сразу. И королеву и миллион. Самое страшное — Жилин его прекрасно понимал. Губы твои, как маки Платье по моде носишь Себя ты ему раздаришь Меня же ты знать не хочешь Жила и в хорошем расположении духа был не лучшей компанией, а уж в меланхолии и подавно. Жилин оставил его и пошёл танцевать. Дальше заиграл «Ясный мой свет» и стало как-то повеселее. Танцульки всегда улучшали ему настроение. Следующие несколько часов Жилин танцевал, время от времени прерываясь на дозаправку хорошим алкоголем, которого тут было немерено. Малина, например, зазвал его к своему дивану, разлил что-то («кореша из Италии прислали») в коньячные бокалы и поджег. Жилин выпил залпом. В груди разлилась мощная волна тепла, было сладко и горячо — итальяшки явно знали толк в развлечениях. Спустя четыре бокала Жилин полулежал на диване в облаке сигаретного дыма, а его левая рука покоилась на чьей-то мягкой попе. Малиновский пытался обсудить с ним дела, но не преуспел в этом. Скорее всего разговор касался Марка и вопроса, назревающего в головах у всех: что мы будем делать, когда у президента потечёт чердак. Жилин так далеко не заглядывал, да и был слишком пьян, чтобы говорить о серьёзном, поэтому от Малины он поторопился смыться. Половину вечера за ним ходил смутно знакомый тип, который при любом удобном случае спускал тёмные очки на нос и крайне драматично Жилину подмигивал. Если это была попытка его склеить, то довольно беспомощная. Если желание передать какой-то шифр, дела обстояли ещё хуже. Сапогов смотрел на типа ещё более подозрительно, но тоже с недоумением. Жилин хотел спросить у Макса, что за товарищ, но забыл. А потом начался цирк. Жилин не понял, в какой момент Марк так нажрался. На его памяти такого и не случалось никогда. После фазы нечеловеческой разговорчивости у Марка сразу наступала фаза объятий с унитазом, поэтому он никогда не был по-настоящему неадекватным в пьяном состоянии. Не сильно больше, чем в трезвом, во всяком случае. Марк вытолкал Музыканта из-за диджейского пульта, что-то сломал и позвал обратно. Починить быстро не удалось, поэтому Музыкант заиграл на синтезаторе то, что попросил Марк. И всё бы ничего, популярная песня, отличное исполнение, но Марк взялся за микрофон и запел пьянющим, страшно высоким голосом, не попадая ни в одну ноту. В этот вечер снова ждёт тебя другой Это он украл любовь у нас с тобой Не ходи к нему на встречу, не ходи У него гранитный камушек в груди Разлившуюся в воздухе неловкость можно было резать ножом. Жилин аж протрезвел. Шок вызывало не свинское состояние, конечно, и не желание петь, даже не выбор песни, наверное, хотя она и сильно не соответствовала поводу. Марк выглядел… грустным. И этой грустью он зачем-то решил поделиться со всеми, кто пришёл поздравить его с победой на президентских выборах. И что послужило причиной? Ну не пошёл же Гриша налево прямо в такой день, в самом деле. Это насколько ему должно было сорвать крышу? Да нет, не мог он, не заколдовали же его. Гости быстро отошли, отвлеклись на собственные дела и собственные проблемы. Марк продолжил петь. Галстук покоился на его плече как перпендикулярный погон и свисал до пояса. Закончив с этой песней, он исполнил «Батарейку», что-то из Аллегровой, композицию на английском, текста которой Жилин не мог понять из-за плачевного уровня владения языком (английским, если что, языком). Но всё было одинаково заунывное, печальное и про несчастные отношения. Танцевать расхотелось, да и как под это было танцевать. Жилин выпил бы ещё той сладкой штуки, но возвращаться к Малиновскому не собирался, чтобы не нарваться на серьёзный разговор. Жила под эту музыку совсем скис. И вообще победная атмосфера, которая чувствовалась сначала, улетучилась окончательно. Я уйду, теперь мы квиты. Я уйду, ты не смотри. Я уйду, и карты биты. Жилину на секунду показалось, что Марк всхлипнул, но на самом деле он икнул. Поикав минуты три и не прекращая петь, он всё же остановился, выпил коньяка в позе планирующей утки (микрофон в это время страшно трещал) и продолжил. Поразительно, но икота прекратилась. Всё-таки Хэннесси — мощь. Когда «Дым сигарет с ментолом» пошёл на второй заход, к Жилину подсела Нателла. На ней был шелковый комбинезон алого цвета, и Жилин не мог перестать пялиться на просвечивающие соски. Рядом с ней сидеть в протёртых штанах и колючем свитере стало неловко. Стрельнув у него сигаретку, Нателла затянулась и принялась говорить всё, что думает про свежеизбранного президента. Похоже, она надеялась найти соратника в этом вопросе, но не вышло. Между Нателлой и Марком Жилин бы определённо выбрал Марка. И хотел бы сказать: это не потому, что Марк мужчина, но… Марк не был злым. Жизнь, которая первые восемнадцать лет не была к нему добра, не окрысила его. Эгоистичным, несдержанным и откровенно обнаглевшим, но не злым. Не в том смысле, в каком была Нателла. Он хватался за любую возможность и выжимал из неё всё. А если возможности не было, создавал её сам и тоже выжимал. Нателла же могла стать матриархом бандитского мира Катамарановска, а теперь уже и страны, но вместо этого она копила яд и мстила всем мужикам мира, мелочно убивая дальнобойщиков. Возможно, Жилин видел в этом себя. У него тоже что-то в жизни пошло не так, и он с этой жизнью рассорился. Но следовало отдать Нателле должное, она быстро сориентировалась и перевела тему, уловив настроение собеседника. — А что это вы такой грустный, полковник? Такие привлекательные мужчины не должны скучать в одиночестве. — Да вы что, Нателла Наумовна, какое скучать, голубушка моя дорогая? Наблюдаю обстановку, готовлюсь к непредвиденным ситуациям. — Вы напряжённый всегда такой, полковник. Понимаю, ваша служба и опасна и трудна, но расслабляться тоже надо. Я уже говорила и ещё раз повторю, что мои девочки всегда готовы помочь вам хорошо провести время. Совершенно бескорыстно и с большим энтузиазмом. Передерутся за право быть первой, уверяю вас. Это был не первый их разговор на подобную тему, как заметила Нателла, и Жилин мечтал только об одном — чтобы больше они не повторялись. Хотелось уже перестать ломать комедию, стукнуть кулаком по столу и настоятельно попросить угомониться. — Нателла Наумовна, вы же женщина опытная, понимаете, что человек таких высоких моральных устоев, как я, не может пользоваться доверием юных девушек. При всём уважении к вашему нелёгкому и общественно полезному труду. — А что насчет но совсем уже юных, но ещё очень даже интересных? Вот это уже было что-то новенькое. Нателла частенько злила Гришу, заигрывая с другими мужчинами, но сейчас Гриши не было, о чём напоминали завывания Марка про пьяный угар, которые качает. Не теряя больше ни секунды, Нателла воспользовалась замешательством и потянулась к нему. Жилин без особого желания ответил на поцелуй. Хотел схватить её за плечи, но Нателла резко сбросила его руки и толкнула на спинку дивана. Они целовались недолго, но у Жилина заболела голова. Он чувствовал себя восьмиклассницей, над которой надругались на дискотеке. — Не знаешь случайно, где мой бывший муженёк? — спросила Нателла сразу же после, как будто ничего и не произошло. Жилин не хотел признаваться, что понятия не имел. Рядом с Нателлой было страшно выказать малейшую слабость, даже неосведомлённость о чём-то столь пустяковом. Поэтому Жилин и не стал сопротивляться поцелую, который был не о страсти и желании, а о власти. Нателла над ним власти не имела. Пока. — А ты не знаешь? Нателла недовольно изогнула бровь. — Стала бы я тогда у тебя спрашивать? Жилин пожал плечами. — Да кто вас, женщин, знает? То одно, то другое. Нателла схватила его за руку так, что её длинные и острые ногти больно впились в кожу, но быстро разжала, будто вспомнив, с кем имеет дело. — Поберегите, голубушка, коготки для врагов. Мы с вами вроде как пока на одной стороне трассы стоим, ухух. «Я — с палкой, вы — с гандонами». Нателла хмыкнула. Своё ремесло она явно считала более честным и менее постыдным. В какой-то степени так оно и было. — Жалкое зрелище, — презрительно бросила она, глядя на Марка, привалившегося к стене, но продолжающего стенать из последних сил. Галстук уже валялся на полу, и Марк время от времени спотыкался. На него уже никто не обращал внимания. Нормальные люди уже ушли, а остальные свински напились. Сапогов, например, надел на Танечку шубу и попрощался с остальными уже часа два как. Жила давненько дрых под диваном у Малиновского. Макс исчез в самом начале вечера после разговора с тогда ещё трезвым Марком. — Все там будем, хорошая моя, — философски заметил Жилин, вообще ничего не имея в виду. — Надеюсь, что нет, — серьёзно сказала Нателла. Ещё немного и Марка можно было бы даже пожалеть. Жилин раньше об этом не задумывался, но ведь к своей цели Марк шёл всю жизнь, пусть незаконными путями и самыми кривыми дорожками, но шёл. Получил то, о чём он так грезил, и сразу мечта начала рассыпаться в руках. Ему было тридцать два года, и он вчера стал президентом, не имея никакой поддержки, кроме Гриши. Он праздновал победу в зале, полном людей, которые его ненавидели. Другими словами, Марк Багдасаров в одиночестве стоял голым на виду у всей страны, а за спиной у него расстилалась выжженная земля. И должен был появиться кто-то, кто бы сказал: «Маркуш, пойдём, не позорься». Жилин вдруг понял, что в отсутствие Гриши и Макса это должен был сделать он. Ну и что? Не всё коту масленица. Боже мой, я всё ещё ревную Да, к той другой ревную Тебя во сне целую, ты всё ещё со мной Но Жилин не мог проникнуться жалостью и не только по очевидным причинам. На самом деле он страшно завидовал. Да, вот этому человечку, который унижался, обтирал стены костлявыми плечами и чуть не плакал, исполняя репертуар придорожного кафе. Этот человечек чувствовал так остро и сильно, что не мог держать эмоции внутри. Жилин уже очень смутно помнил, каково это. Так смутно, как будто это было не с ним. И Кеша с Игорем постоянно напоминали ему о потерянном — не больно, но как колкая соринка в глазу. Поэтому Жилин сбегал от них в Канарейку, надеясь в грязи позабыть о чистом и светлом, а в проклятой Канарейке глаза мозолили Гриша, Нателла и Марк со своими испанскими страстями. Можно было сказать, что они плохие люди и так не считается, но так считалось, к огромному сожалению. Нателла отпила вина и постучала ногтем по бокалу. Она явно осталась довольна тем, как всё складывалось. Непонятно только, приложила она руку или нет. Песня была глупая, сопливая и писклявая, а в исполнении пьяного Марка комичный эффект удваивался. Но потом он вдруг спел после надрывного «Не бросай меня, не надо» почти чисто и трезво, глядя Жилину прямо в глаза: И поверь, когда-нибудь зимой Может быть, меня уже не будет Знаю я, любовь тебя осудит На перекрёстке судеб И Жилина пробрало ознобом. Перед глазами стоял снег и лотерейный билет, подвал и родные до боли голоса, трупы в Канарейке и больничные коридоры. Струйка крови из уголка Гришиных сухих губ — рефреном «Любовь тебя осудит». Как же ему осточертело это видение! Уже пусть скорее произойдёт, сил больше нет никаких. Вот это он словил белку, конечно. Оказалось, он схватил Нателлу за коленку и сидел так, не шевелясь. Она смотрела на него оценивающе, как будто пыталась придумать, как это можно против него использовать. А мироздание его послушало. Кажется, впервые в жизни. Фонтан с лебедями, кстати, разбили.