Если вы вдруг из-за обновления сборников и подписок не прочитали прошлую главу, то для вас у меня две новые главы (да, я всё ещё не теряю надежды, что кто-то читает).
***
Нельзя свернуть, нельзя шагнуть И не пройти нам этот путь через туман
Жилин не успел сварить утреннюю кашу, когда позвонил Кеша. Передатчик он себе какой-то вмонтировал в голову, что ли, чтобы сплетни улавливать. И хватило же совести ещё претензии какие-то предъявлять после всего, что случилось. Вот казалось бы, ну поехала у тебя крыша, ну вроде вернул её на место, ну и помалкивай себе в тряпочку. Но нет! Мы не ищем лёгких путей. — Г-говорят, Багдасаров вышел на во… на свободу вышел. — И кто это говорит, голубчик мой? — Да так, — сказал Кеша смущенно, а потом гордо заявил: — Есть у меня свои источники. — Может быть и так. А может быть и нет. Жизнь вообще непостоянная штука. Жилин наивно понадеялся, что разговор на этом закончился, но Кеша, естественно, продолжил: — Да кто за него голосовал-то? Я — не голосовал. Ты голосовал? Жилин не стал отвечать, но Кеше этого и не требовалось. Он прекрасно вёл беседу сам с собой. Каша уже начинала подгорать, наверное. — Вот я почему не голосовал, спросишь ты меня. А я отвечу, ну, расскажу прямо с удовольствием. Посмотрел на него, и вообще неприятно стало — прыщ какой-то, ну неприятный очень. Как за прыщ голосовать можно? Вот ты мне скажи, Жилин! Жилин нахмурился. Он и сам не питал к Багдасарову симпатии как к человеку (а моменты слабости жестко пресекал), но уж внешность-то была… вполне себе ничего, на его нескромный вкус. Особенно на некоторых агитационных плакатах, а косоглазие даже добавляло изюминку. Флёр, правда, сразу пропадал, когда товарищ политик открывал рот, но они тут все не без греха на этот счёт. В первую очередь, сам Кеша. — Если он снова… Ну, вернётся, я не знаю… Это вообще ни в какие ворота. Мы зачем всё это, ну, боролись, работали. Юра тоже. Старался. Игорь… Я бы его… Если он ещё раз… В трубке забулькало, и связь прервалась. У Жилина мурашки пошли по всему телу. С кухни запахло горелым. Хорошо, что президентское кресло Марку больше не светило. Не в этой жизни, по крайней мере (и пусть умереть в Катамарановске — дело нехитрое). На работу Жилин пришёл голодный и злой, каша всё-таки сгорела. Общественность жаждала крови («покойного» Гришу внезапно возлюбил весь город, хоть его назначай следующим президентом), так что Игоря нужно было найти и арестовать. А если сам Игорь этого не хотел, то вероятность успешного завершения оперативно-розыскной операции стремилась к нулю. Жилин прекрасно знал, что из леса его погонят ссаными тряпками, но всё равно потащился туда. Так и случилось: ветки подсекали под колени, лисы шипели, пчелы кусались. Кроны лиственниц свивались в спирали и закрывали ясное небо, стоило ему посмотреть вверх. Ручьи превращались в глубокие реки с порогами, когда он подходил к ним. Болота бурлили и взрывались в лицо соцветиями рогоза. После укуса шершня, от которого в голове стало мутно, и последовавшего за ним укуса змеи, от которого тело будто вспыхнуло, Жилин присел. Пень, к счастью, был настроен вполне миролюбиво. «Да не хочу я забирать Игоря вашего. Раньше хотел, а теперь не хочу!» Когда смог распахнуть тяжелеющие веки, Жилин упёрся взглядом в голую коленку, торчащую из дырявых штанов. Колёнку очень сильно захотелось обнять. — А ну усп-коил-сь все! Ишь чё! — прикрикнул Игорь, взмахнув руками. Сразу же ушли лисы, улетели пчелы и попрятались змеи. Небо раскрылось, болота успокоились, а реки высохли в ручейки. Но Жилину уже было дурно. Вечно он в лесу намеревается бухнуться в обморок, как барышня на спиритическом сеансе да без нюхательных солей, а ведь когда-то это их общее место силы было. Приходили, лежали на траве, не разговаривали почти. И после уже ничего не страшно было, как будто вся мощь мира к ним перешла. — Яд… Змея?.. Высосать? — Язык предательски заплетался. Усмехнувшись, Игорь подошёл ближе и присел на корточки, а потом снял с Жилина фуражку и чмокнул в макушку. Жар, озноб и помутнение рассудка сразу же ушли, как прежде ушли лисы и змеи. Эту бы энергию да в мирное русло. Ах, да… Воспользовавшись случаем, Жилин ухватил Игоря под локоть и попытался застегнуть наручники на костлявом запястье. Рука выскользнула, и Игорь рывком поднял его на себя. Они практически столкнулись носами (спасибо, не надо, нос пока ещё не зажил с прошлого раза). Жилин толкнул их обоих вперед, чтобы упереться Игорем в ствол дерева. Пару секунд они стояли так, прижавшись и глядя друг другу в глаза. Ужасные пару секунд. Жилин тяжело дышал, а Игорь, казалось, не дышал вовсе. Взгляд этот чёрный-чёрный и приоткрытые губы — худший кошмар и самый сладкий сон. Жилин положил руку Игорю на шею, не гладя и не сжимая, не зная, что собирается делать. Под ладонью дёрнулся кадык, и Жилин зажмурился. А он ведь ни разу даже и не попытался. Вообще никогда за столько лет. Игорь что-то сказал, но Жилин не понял. Не услышал за стучащим в ушах сердцем. — А? — Бэ. — Рад… Что ты, голубчик мой, помнишь… алфавит. Игорь оскалился, притянул за лацкан и сказал на ухо, втыкая иголку прямо в сердце: — Вобщет не п-мню. Это напоминание Жилина отрезвило, он ослабил хватку и руку с шеи тоже убрал. Оказалось, что всё тело напряжено до боли, до трясучки. Игорь это тоже заметил и, перехватив инициативу, повалил их обоих на землю. Лёг сверху зачем-то. Господи боже, зачем?! Если по лесу сейчас кто-то будет шариться, то поймёт ситуацию крайне превратно. Или не превратно? Жилин сам ситуацию не очень понимал. И, ну, да. Его покусало только что всё, что может кусаться, а он возбудился от безобидного и совершенно платонического валяния в обнимку по земле. Жилин так хотел пошевелиться, сменить позу, чтобы проверить. Чтобы понять, один ли он в этом самом положении или… Игорь провёл носом по его взмокшей шее, шумно вдохнул. А потом резко оттолкнулся, чуть ли не взлетел в воздух и, шатаясь, убежал в лес. Жилин, понятное дело, понёсся следом, на ходу выуживая пистолет из кобуры. Ноги не слушались, но в лесу никогда не было важно, как быстро ты бежишь, только как сильно хочешь догнать. Они еще побегали по опушке, их даже умудрились заснять телевизионщики. После Жилин вернулся в опечатанную Канарейку, но и там его достали. Душевно накидавшись припрятанным в кабинете Марка Хэннесси, Жилин разложил всё по полочкам на камеру. Хороший получился сюжет. Сапогов уже давно должен ему зарплату платить. Тут очень кстати моментик один: как бы Жилин ни выглядел в действительности (с похмелья, небритый, вот с синячищами под глазами от удара в нос), на карточках или видео он всегда фотомодель. Ричард, когда узнал, предлагал ему сменить род деятельности, так сказать, но Жилин отказался. У них там в телевизоре всё через койку, а Жилину взятки за красивые глаза дают. Ну благодать же! Про взятки. В бывшем кабинете бывшего президента всё покрылось толстым слоем пыли. Да, дома у Жилина тоже — они проспали полгода как-никак, но здесь это выглядело до печального символично. Когда-то кипели нешуточные страсти, а теперь комната стояла пустая, грязная и заброшенная. Жилин поиграл с пресс-папье, закинув ноги на стол, полистал книжки в поисках картинок. Иллюстрации обнаружились только в Кама Сутре, причем не дешевой, которую толкали цыгане по три рубля. Красивая, антикварная, на индийском (или как там этот язык называется?), книга словно случайно оказалась в Катамарановске. Как и её хозяин. Кресло Марк себе прикупил нехилое, конечно. Огромное, кожаное и на колёсиках. Жилин таких нигде и не видел больше, только в кино. Последние пару недель он у себя в отделении на табуретке сидел, потому что стул сломался, а тут такое… Может, всё-таки стоило попробовать «через койку». Непонятно только, как работать-то в таком — в нём или спать надо, или трахаться. Впрочем, вряд ли Марк Владимирович регулярно перетруждался на работе, разве что заработал туннельный синдром при подсчете денег. Может, поэтому ему Гриша всегда бабло считал? Интересная теория. Мысли о сексе в кресле пришлись как-то очень некстати. В голове и так крутилось всякое. Раньше близость и прикосновения ощущались не так остро, можно было перекурить, передрочить и не думать лишнего. Душа ещё эта… Витала где-то рядом, как назойливый комар. Жужжала-жужжала, а не кусала. Возможно, всё же следовало поговорить с Игорем, но Жилин слабо представлял себе этот разговор. «Я люблю тебя двадцать лет и не знаю, что с этим делать. Решил спросить, вдруг знаешь ты»? Нормально? В ящике стола лежали два пульта. Жилин взял тот, который больше напоминал телевизионный. По Девятому каналу сообщали о взрыве на кладбище, в котором совершенно внезапно и ужасающе трагично погибли главы конкурирующих ОПГ. Вот теперь мысль осталась только одна и звучала она примерно: «Гриша, твою же мать!» С другой стороны, работы меньше. Можно сосредоточиться на действительно важных вещах: редисе, вовремя не высаженном, и Игоре, вовремя не посаженном. Отличный каламбурчик получился. Жилин чокнулся с пресс-папье в форме доллара. Жилин гипнотизировал бутылку, когда секция книжного шкафа отъехала с противным скрипом. Он напугался и неизящно уронил ноги на пол. Надо же, он понятия не имел, что тут был секретный проход. В кабинет вошел Гриша. То есть, конечно, не вошёл, а заехал. Он сам решил прятаться, пока пыль не уляжется, да и дела были, которые удобнее провернуть будучи де-юре мёртвым, но всё равно необходимость уйти в подполье Гришу расстраивала и злила. Жилина он даже не поприветствовал. Гриша дотронулся до кромки стола в том месте, где дерево переходило в сукно. Посмотрел на испачканную пылью перчатку. — Марк сюда вернется? — спросил Жилин, откладывая книжку с картинками. — Нет. Гриша угрожающе на него посмотрел, и это было убедительно даже сквозь очки. — Ты чё-то сказать хочешь, Жилин? — Даже и в мыслях не было, Гришенька. — Нет, ты уж скажи, если сказать хочешь, только не забывай, что говорить много все могут, а… голову на плечах сохранить… Совсем не каждый. Вон, личико, смотрю, тебе уже подправили. — А то один уже договорился, да? — Жилин, падла, ты чего добиваешься? — сказал Гриша скорее грустно, нежели угрожающе, и в Жилинской голове пискнул голосок совести. Он не знал, зачем пытался вывести Гришу из себя. У него, если совсем уж честно, никого ближе бандитника этого дурацкого и не было уже сто лет как. — Так, ну ладно, Гриша, давай о насущных наших баранах поговорим. Ну, Гриша, ну вот что за дела? Ну кто такое вообще устраивает? Взрывы какие-то непонятные, людей хороших порешил. Гриша махнул на него рукой и поморщился от боли. — Окстись, Жилин, какие хорошие люди? Ты попутал чего-то… Тебе же спокойнее будет. Грядки свои полоть будешь кверху задом, никто отвлекать не будет. — Кхех, грядки — это хорошо… Но вот этот смешной мне очень нравился, между прочим. А грядки это хорошо, да, грядки это прекрасно просто. — Алик тебе нравился? Жилин покрутил пальцем у виска. — Мда, Гриша, у нас с тобой разные представления о смешном. — И слава богу. — Я про гопника вашего. Эх, хороший пацан. Был. — Брату твоему тоже нравился, — ностальгически протянул Гриша. — Всё по бабам его таскал, а Тончику, как американцы говорят… это не слишком интересно было. — Это ещё почему? Не по понятиям? — Жилин, мне вот иногда кажется, что ты не совсем тупой, но иногда… так не кажется. Совсем. Ты сам с братом часто по бабам ходил? — Так мы же… У нас затруднительные отношения всю жизнь были. Зря, короче, ты так. Сам же потом жалеть будешь. — Да я несерьёзно так-то. Сами повылезают по весне, если раньше всех там не достанут. — Это хорошо, конечно, если повылезают. А то по весне обычно, сам понимаешь, что вылезает… А ты вообще чего так взбеленился? Нормально жили, территорию делили, хануриков всяких крышевали. Ну были там убийства какие-то, но в целом мирные убийства. — Да ну, — Гриша смущенно взмахнул рукой и снова поморщился. — Обидно так стало, сечёшь? Со всей душой к человеку, а он моих кентов по всему дому расшвыривает и мне пушкой в лицо тычет. Я вообще всякое приемлю, ну в том самом смысле, игры разные, но ходить мне нравилось больше, пожалуй. — Соглашусь, ходить поинтересней будет, чем… не ходить. Я не то чтобы пробовал, но могу представить. Мне твоя Нателла Наумовна когда ножичком в бочину прописала, я долго лежал… Выпускной пропустил, да. — Слушай, Жилин, я в больничке пока чалился, вспомнил штуку одну. Ты же с этим хануриком в школе везде таскался. И говорил про него так, как будто в теме. — Не помню такого, — спешно ответил Жилин, делая вид, что снова увлечен Кама Сутрой в крайней степени. — Я у него химию списывал, да и всё. Он где-то в глубине понимал, что не слишком хорошо открещиваться от друга, но сильно в глубине и «вылезать по весне» как-то совсем уж не хотелось. — Ну понятно… У Катамаранова своего тогда спроси, они ж как двое из ларца. По спине пробежал холодок. Жилин не хотел вмешивать в это Игоря. Он и сам не хотел вмешиваться, но его никто не спрашивал. — Да что с него взять? Всю память проскипидарил, мать родную не узнает. «Меня вот — через раз». — Темнишь ты, Жилин. — Да и ты не светлишь, голубчик мой. Гриша совсем погрустнел: плечи сгорбились, губы выгнулись печальной дугой. Он отъехал к окну и выглянул за штору. Оттуда сверкнула вспышка. Погладив плед, лежащий на коленях, как котёнка, Гриша хотел что-то сказать, но голос сломался на обращении «Жилин». Он тряхнул головой, нахмурился и повержено сказал: — На кнопку нажми, которая под столом слева. Жилин с сомнением посмотрел на него. После устроенного на кладбище жать на кнопки не особенно хотелось. Но послушался. Панель с сукном поднялась, встала перпендикулярно столу, из недр которого выехал компьютер. Ого! Вот это дела! Реакция Гришу порадовала. — Развлекайся. — Вы меня балуете, Григорий Константиныч, — произнёс Жилин медовым голосом. Гриша засмущался. — В нашем деле с милицией надо быть на короткой ноге. У них нога такая короткая, что почти рука. Маленькая такая ручка, младенческая, в железном рукаве. — А знаешь, я закрою её. Милицию в смысле. — Это как так? — Да вот так. ОПГ в городе нет, твой брат — на зоне, мой — под землёй. Шалить больше некому, кроме тебя. А если шалить начнёшь, я тебе пальчиком погрожу и ты перестанешь. Перестанешь же, Гришенька? Гриша неопределённо повёл плечом. — Чем займёшься? Ты же по понятиям… Мент. — Личной жизнью, Гришенька. Сколько такой красоте в холостяках ходить можно? — Личная жизнь — это хорошо. Это лучше, чем… когда её нет. Но не всегда… Иногда лучше, когда нет. Это уж точно. Гриша — ходячая (в данный момент неходячая, правда) антиреклама любых романтических отношений. Посмотришь (на кабинет пустой, на кресло инвалидное) и сразу как-то в монастырь тянет. Или к братьям Вишневским: выпить отварчику, в баньке попариться, и чтоб без всяких этих вот.***
«Без всяких этих вот» не получилось. Компьютер, как оказалось, помимо всего прочего открывал портал в отроческую пору, когда на смену всем интересам и хобби приходит безудержный онанизм. Гриша напрямую не сказал, какие возможности таит таинственный агрегат, но Жилин сам догадался опытным путём. Вот ведь молодежь теперь разленится. Раньше — что? Раньше обходились воображением, и ох, какое яркое было воображение. Когда наступила фаза опустошения и бессилия, Жилин стал смотреть Слезы Сентября с самого начала. Так он узнал, что если следить за сюжетом, не отрываясь на работу и повседневные дела, происходящее кажется чуть более бредовым и бессвязным. Впрочем, Жилина это не сильно расстроило. Его собственная жизнь тоже была бредовой и бессвязной по большей части, так что вполне реалистичный сериал. Странно, что не в России сняли. Отлично бы получилось: Эльвира вместо Эстефании, Санёк вместо Алехандро, солнечная Анапа вместо ранчо в Португалии. Милиция побыла закрытой всего пару дней. За это время к Жилину дважды приходила Нателла и туманно предлагала сотрудничать. Во второй раз тумана стало поменьше, она сперва напирала на свою женскую слабость, а потом начала угрожать. Как будто с Марком пообщался (ни секунды по этому не скучал), только Нателла общалась так намеренно, а не из-за особенностей порядком пожёванной психики. Жилин ей столь же туманно отказал, потому что не видел у этой затеи потенциала. Нателлу интересовала месть, а не власть. Месть хоть и сильная мотивация, но бестолковая. Гриша вёл себя странно и порой опасно для них для всех, но им двигало нечто более светлое и мощное. И выбор тут был очевиден. Пока. На даче Жилин заглянул в соседский дом, чтобы проверить настрой узника совести и мученика всея Катамарановска. Как уже говорили американцы, Марк Багдасаров страдал за ваши грехи (больше, конечно, за свои собственные, но это от американцев утаили). Снова вляпываться в липкое пятно истерик, угроз и хамства не хотелось, но надо же знать, готовит ли Марк бунт. Жилин был уверен, что найдёт Багдасарова лежащим в джакузи с парой-тройкой шалав и полным носом кокоса. Так вроде положено откидываться с зоны приличным авторитетам. Но Марк Владимирович, одетый в нелепый кардиган молочно-бежевого цвета, интеллигентно читал книжку в беседке. Но носу у него сидели очки в тонкой оправе. Жилин присмотрелся, когда подошёл ближе, — самиздат какой-то. «Это я — Эдичка» было написано шариковой ручкой на обложке. Он такое не жаловал — новенький детектив Сидни Шелдона да ему бы в руки. В первый момент, когда их взгляды встретились, Жилину показалось, что Марк сейчас вгрызётся ему в лицо и откусит щёку. Но это ощущение было мимолётным, Марк быстро собрался, заложил страницы пятьюдесятью баксами и почти спокойно захлопнул книгу. Жилин спросил напрямую: не планирует ли Марк, часом, каких-нибудь там убийств. — Убивать из мести — дурной тон, Жилин, — высокомерно сказал он. — Убивать надо за идею, на войне или потому, что очень хочется крови. — Кстати, о мести. Спросить хотел кое-что. Письмецо тебе, голубчик, пришло давеча. Батя твой поздравляет с назначением. Это он что ж, оттуда может письма слать? Договориться он, конечно, всегда умел, но чтоб так… Марк начал истерически смеяться. И в его текущем образе это пугало куда сильнее обычного. Такой весь из себя интеллигент недобитый и острый приступ психоза. На кого-то очень похоже, прямо оторопь брала. Костюмы слишком большого размера, сигары и извечная бутылка коньяка всё же больше подходили для истерики. — Вовремя, папаша. Впрочем, ничего нового. — Так он жив, что ли? — удивился Жилин. — А с чего ему быть неживым?.. Жилин, ты вообще не вдупляешь, что в твоём городе происходит? Ты ж мент. Стыдно должно быть. Жилину не было стыдно, но было любопытно. — Но вы же с… Марк закатил глаза. Если бы ему действительно была неприятна тема, он бы нашёл способ её сменить, но на самом деле ему очень хотелось поговорить о себе любимом. — Мой отец переехал в Штаты восемь лет назад. Я отвалил ему бабла и послал на… — Так вы что, получается, не кокнули его? — Ха, нет. Стрельников предлагал много раз, но я отказывался. — Потому что убивать надо не из мести, а ради идеи? — Нет, не поэтому, — ответил Марк и улыбнулся с загадочностью Джоконды. Леонардо да Винчи следовало изобразить барышню косоглазой, получилось бы более интригующе. Подкинуть, что ли, Гвидону идейку? Нет, Жилин на Гвидона обиделся. Жилин сам искренне считал, что людей лучше вообще не убивать. Ну, без крайней необходимости. А если необходимость всё же есть, то немножко и только понарошку. Поэтому для него что «из мести» Нателлы, что «ради идеи» Марка казались одинаково социопатическими. — Как там в тюрьме, хороший мой? — спросил Жилин, чтобы прощупать настроение. — Не обижали тебя плохие люди? — Плохие люди меня в тюрьму упекли, — резко ответил Марк высоким голосом, — а среди зэков крыс и фраеров нет. Марк действительно не выглядел униженным и претерпевшим страшные лишения, но кто его знает. Поразительно, он казался более умиротворённым, чем прежде. — Как больно мне это слышать, Маркуша. Я же человек подневольный, раб закона. — Закон, что дышло… Слышал такое? — Американцы говорят? — усмехнулся Жилин. — Да нет, американцы так не говорят. Американцам помолчать бы уже. — Новая политическая программа? — Вроде того. Перед тем, как распрощаться, Марк ещё раз убедил Жилина, что ничего не замышляет. Убедительно, хоть и ложь гнуснейшая. Итого. Перед ним лежали три бомбы замедленного действия. Вопрос только в том, какая рванёт первой. Жилин ставил на Марка (и ошибся, как всегда).