Есть каждый час, исполненный смыслом Есть нервная суета И кто-то уйдёт, а кто-то станет под пули, но не предаст Есть красота, подвластная времени И вечная красота Но нас подведёт наше слабое зрение А тёмный инстинкт предаст Есть вспышки, что длятся доли секунды Есть свет, что будет всегда Есть просто друг и есть друг, который Никогда не предаст
Не то чтобы Жилин так уж страдал. Страдалка у него работала пока не очень. Но от всеобщей драмы окружающих он на время полностью отключился: смотрел телевизор (хотя и там Грачевич гнал какую-то несвойственную ему пургу), готовил еду, ел её, ходил на работу иногда. Поначалу смотрел всякое в компьютере, но потом начала настойчиво написывать Алиса, и он забросил компьютер куда подальше. Казалось бы, какие проблемы могут быть у девчонки в коробчонке? Вникать Жилин, естественно, не стал, но какие-то были. К сожалению, Алиса была не единственной, кто жаждал нарушить его покой. Тут и крайне ажитированный Кеша звонил, чтобы рассказать, какой Гриша на самом деле замечательный. То есть уже не прячемся? Ладно, понятно. Давайте на центральном телевидении ещё сюжет пустим, пусть Сапогов возьмёт интервью у всех причастных (назвать передачу можно «Секс с Ричардом Сапоговым» и приглашать всяких забавных извращенцев). Сам Гриша тоже объявлялся, но внятного ничего не сообщил, а нёс отборную бредятину ни о чём. Марк в приказном порядке требовал приехать на дачу, потому что одному ему бухать стало скучно. Один раз президент — всегда президент. Нателла раздавала какие-то указания, как будто уже выиграла выборы, но Жилин её не слушал. Как и всех остальных, в общем-то. В одно ухо влетало, в другое вылетало. Для полного комплекта не хватало только Игоря. Игоря вообще не хватало. И жизни ещё все пытались научить. Ну ладно Саня, но Игорь? В магазин сходи, видите ли. Сходил он в магазин, хотел кислой капусты для щей купить. Эдик, мразь такая, в этот раз не обвесил и не обсчитал, но решил, что такая невиданная щедрость — достаточный повод для душеспасительной беседы. — Я всё сказать вам хотел, полковник, что не обязательно вот так. Как вы. Можно по-другому. Гора-аздо лучше, чем вот так. — Как по-другому? Жилин отвлёкся на свои мысли и поэтому сперва подумал, что речь о продуктах, которые он покупал. Уже собирался сказать, что так привык готовить. В книжке о вкусной и здоровой пище вычитал. Жирные щи получаются, наваристые. Зимой, конечно, лучше их есть, но вот сейчас что-то захотелось. И кто он такой, чтобы отказывать себе любимому в густых кислых щах? Но Эдик имел в виду совсем другое. А лучше бы про рецепты поговорили, честное слово. — Могу с людьми интересными познакомить. Очень интересными, клянусь. Пообщаетесь, может что-то общее найдете. Жилин озверел в одно мгновение. Конкретно против Эдика он ничего не имел — обычный парень. Обвешивает, да, ну а кто без греха? Но когда начинают поучать? Не заслуженные пенсионеры, не друзья. Цирк какой-то! Мягкотелость Жилина запоздало кусала его самого за жопу. И больно кусала. — Ты мне списочек этих людей подготовь, голубчик, я их по всей строгости проверю. Эдик скривил губы и кинул сдачу на чашу весов. — Я с вами по-человечески, а вы всё же… Мент! И что вы там проверять собрались, не знаю. Нечего проверять, к вашему сведению, статью отменил солнце наше ясное Марк Владимирович. «Солнце ваше ясное сейчас заливается коньяком и маринуется в жалости к себе», — хотел сказать Жилин, но это вроде как была секретная информация. Впрочем, засекретил он её сам. Мог и обратно того, но это чревато необходимостью что-то делать. — Так я мент, хороший мой. Мент и есть. Если что-то выглядит как утка и крякает как утка… Эдик отклонился назад и опёрся спиной о шкаф с бакалеей, неспешно сложил руки на груди, прищурился и мстительно выдал: — Да я так и подумал. Изначально. Про уточку крякающую. — Так! Я тебе щас покрякаю, голубчик, будешь без одеяла пятнашечку сидеть! И даже без телевизора. Эдик поднял руки в капитулирующем жесте и закатил глаза. Жилин разозлился, расхотел готовить щи и, когда добрался до дома, съел всю капусту так, с хлебом. Потом ещё собрал горбушкой оставшийся сок. Вот у Гриши от еды всегда настроение улучшалось, а тут хоть кол на голове теши. Когда Жилин заваривал себе чай, позвонила Нателла. Рано или поздно это должно было произойти. Выборы вроде как закончились, выбор сделал. И при любом исходе она бы его из-под земли достала. — Слышали новости, дорогой мой полковник? — У меня в последнее время от новостей изжога, золотая моя. Так что уж просветите, пожалуйста. — Президент у страны новый, говорят. — И кто же счастливчик? Очень хотелось чаю. Жилин не дотерпел и забросил в рот липкую помадку. — Ваша покорная госпожа… — пропела Нателла и тут же строго спросила: — А что, у вас были сомнения? — Да какие могли быть сомнения? — ответил Жилин, стараясь не особо чавкать навязшей на зубах помадкой. — Право слово, как за такую женщину можно не проголосовать? Смотришь на вас и сразу рука к бюллетеню тянется. — А ты, Жилин, надеюсь, голосовал? — Конечно, Нателла Наумовна, как иначе? Я же человек с активной гражданской позицией. У меня такая активная позиция, ууу, что вы! — Приходи вечером горлышко промочить в компании интересных людей. Да что ж его все с интересными людьми хотели свести? Он, может, всех интересных людей уже повстречал в жизни и больше не хотел. Надоело! Хочет общаться исключительно с неинтересными. Кто в Катамарановске самый неинтересный человек? Кешин Лёшка? Вот исключительно с ним Жилин теперь проводит время! — Да вы знаете, голубушка, я вот сейчас капусты кислой наелся. Не хочу портить вам вечер своей кислой рожей. — Ну как знаешь. Но не забывай, что новому режиму всегда нужно доказать свою верность. У тебя очень скоро появится такая возможность, уж не подведи. Жилин положил трубку и сказал вслух: «Да отстаньте вы от меня все». Пусть уже сожрут друг друга, пусть трахаются налево и направо, предают, подставляют. Жилин тут причём? Всё, точно с Лёшкой начинает дружить с завтрашнего дня. В расстроенных чувствах Жилин съел всю пачку помадки, запил чаем и лёг в кровать, накрываясь одеялом с головой. Снилась какая-то муть, но он и не вспомнил бы за последнее время ночи без сновидений. Проснулся уже после полудня, потный и с тяжёлой головой, разбуженный звонком от Гриши. Пообещав себе обрезать к чёртовой матери провода, Жилин всё же ответил, хоть и с огромным неудовольствием. — Открыть ЗАГС можешь? Началось в колхозе утро! Ни здрасте вам, ни до свиданья. — А тебе зачем? — спросил Жилин сонным голосом. — Что за вопрос такой дебильный? Жениться собираюсь. Зачем ещё? Ну так, свидетельство о смерти совести и рассудка получить. Но интересно было, конечно же, не это. — Стесняюсь спросить, на ком? Он не стеснялся, разумеется. У Жилина было несколько кандидатур на примете, и он не знал, которая пугает его сильнее. — На любви всей своей жизни, естественно. Жилин напрягся. Круг не то что не сужался, но даже расширялся, потому что стало очевидно, что Грише окончательно сорвало резьбу. И ничего естественного в этом не было. — На матери моего наследника, — пояснил он уже раздражённо. Жилин напрягся ещё сильнее. — Гриша, солнце моё, ты беленов объелся? — Да как ты? Что?.. Это ты у меня. Объешься. Беленов. — Я ключик потерял от ЗАГСа. Теперь только срезать дверь. Сами там как-нибудь разбёрётесь. Ключ Жилин действительно бросил в открытый канализационный люк. Сейчас пришло в голову, что люк, наверное, стоило закрыть, пока туда никто не провалился. Ну да ладно. Может, туда Кеша упадёт, и справедливость хоть немного восстановится. Сам же ЗАГС стоял открытый — заходи кто хочет, если только Игорь аккуратно не прикрыл дверь, уходя. Но каковы шансы? Как бы нелепо и гадко всё это ни было, Жилин не мог не оценить иронии. Президенты меняются, а первая леди остается прежней. В определённой степени Грише эта роль шла: строгий, но запоминающийся стиль в одежде, любовь к детям и дарению подарков. Перчатки тоже не снимает. Практически Джекки Кеннеди или та очаровательная английская принцесса. В отделении, куда Жилин соизволил прийти часам к двум, ему стало тревожно. И даже заточка всех шариковых ручек не помогла. Ощущение такое противное появилось, что кто-то, вероятней всего, умрёт. И возможно даже, что он сам это и будет. Мысль гадкую Жилин от себя отогнал, потому что умирать было как-то некогда. Вот совсем не до того. Он бы запланировал это мероприятие на следующий квартал по возможности, но его планами и расписанием никто не интересовался. А зря. Причина тревоги не заставила себя ждать. Нателла Наумовна пришла аж со свитой. Бедные девочки — из проституток в террористки. Такой себе карьерный рост. И просьба Нателлы (приказ скорее) была серьёзной. Понятно, что если она решила бывшего мужа угробить, то никто и ничто ей не помешает. На Грише теперь метка чернее ночи. Но своими руками?.. Жилин рефлекторно передёрнул плечами от этой мысли. Получается, что карьерный рост тот же — из проституток в террористы. Но вот тут закралась проблема. Жилин любил деньги, что свойственно первым, и человеком был абсолютно не идейным, что не свойственно вторым. Так что переквалифицироваться в одну секунду оказалось сложновато. Когда они остались наедине, Жилин спросил: — Мне казалось, Гриша хотел сойтись с тобой. Искренне. Опять скажешь, что враньё? Нателла даже не удостоила его взглядом, рассматривая ногти. — А Гриша у нас любитель и рыбку съесть, и… Дальше сам продолжишь, думаю. Как видишь, вторую часть плана он уже выполнил. А мне, Жилин, так не хочется быть съеденной. Неужели доблестная милиция не поможет женщине? Женщине-президенту? — Нет, правда, хорошая моя. Вроде Гриша был серьёзен. Ну мало ли, бес попутал. — Стрельников всегда всю самую тупую хрень делает и говорит крайне серьёзно. Ты разве не заметил за столько лет? И ведь не поспоришь. Утренний звонок не переубедил Жилина и не уверил в невиновности друзей. У Гриши было куда меньше поводов ненавидеть Марка, чем Нателлу. Марк время от времени безобидно истерил и палил в потолок раз в год. По сравнению с тем, что творила Нателла в своё время, это были цветочки, невинные лютики. И тем не менее всё сложилось так, как сложилось. То, что Гриша — мудак, не оспаривалось, но хладнокровное убийство? Жилин снова передёрнул плечами. Подготовка прошла как в тумане. Из зеркала только время от время поглядывал Жила, который даже не говорил ничего, только смотрел устало и разочарованно. «Ой, ну давай только ты без этого вот всего», — сказал ему Жилин, а потом вспомнил, что говорит сам с собой. Ещё перед мёртвым братом-уголовником оправдываться, ага, сейчас прям. Ни единый человек в Канарейке не спросил, что Жилин таскает в подвал. Ни один. Так ему тут доверяли. Гриша только поинтересовался, чего он так заморачивается: «Ребятишки всё по красоте устроят, чего кипишуешь тут?». И такое лицо у Гриши было дурацкое… Как у пятилетнего пацана, которому девочка во время сон-часа сообщила по секрету, что он лучше Васи с Петей и даже Коли. И хоть Жилина Нателла пока не собиралась убивать, ничего не мешало ей устроить изощрённую пытку. Например, посадить напротив своих друзей и заставить смотреть им в глаза за час до трусливого, жестокого убийства. Дьявольски изобретательная женщина. Если она и в постели так же непредсказуема, можно было понять, чего Гриша к ней клещом пристал. Кеши в зале не было. Жилин взмолился, чтобы он проспал или упал в тот самый люк, чтобы его украли пришельцы или радиоактивные бобры. Кто угодно, что угодно. Внезапная диарея, прострел поясницы, аппендицит, бубонная чума. Но нет. Вбежал Кеша в модненьком, как с экрана телевизора (на шоппинг, видимо, его свозили), костюмчике с веником в руках. Вручил цветы Нателле и сел рядом с Гришей. Тот как-то странно посмотрел на него, но Жилин не понял, как именно. Гриша в очках был чёрных, мать его, как там взгляды читать? И, если честно, до того тошно на них смотреть было, что хотелось залить глаза хлоркой. Последняя надежда оставалась на Юрку. Когда он заговорил, Жилин уже почти поверил, что сейчас начнётся драка, скандал, оргия, любой вид коллективной активности, так сказать. Но Гриша разобрался со всем быстро и эффективно. Жилин смотрел на него и не мог избавиться от навязчивой мысли, что под столом они с Кешей касаются коленями, хотя это и было невозможно: из-за инвалидного кресла. И его почти физически мутило от этой картинки. Голос ещё звучал в голове: «К Новому году всё решено будет». В его воображении Гриша говорил что-то про Марка, хотя если вспомнить, Гриша Марка вообще-то не упоминал. Но о чём ещё он мог тогда говорить? Рассматривая танцующих, Жилин мечтал залиться неразбавленным спиртом и уснуть на ближайшую тысячу лет. Зато Нателла выглядела довольной. — Сейчас взорвём их всех, а потом останется только Багдасарову шею свернуть. Жилину показалось, что на него вылили ведро ледяной воды. — Подожди-подожди, я думал, что ты сочувствуешь Марку. Нателла криво улыбнулась. Макс так улыбался в детстве, когда ему удавалось удачно провести «дядю Серёжу» и навешать лапши на уши. — Какой же ты тупой, ментяра. Да я его всей душой ненавижу, ублюдка этого конченого и пидараса в придачу. Жилы на шее зубами бы перегрызла. Пока я дальнобойщикам сосала, этот мудак на деньги моего мужа в Москве устрицы жрал и коксом, как конфетти, обсыпался. Какое, к чёрту, сочувствие? Я на Мать Терезу вроде не похожа была, когда последний раз в зеркало смотрела. Жилин захлебнулся словами. Такая злость взяла, просто ужас. Всех их взорвать, всех без исключения! Совсем озверели в своей похоти, зависти, алчности и гордыни. Как там говорил Саня? «Люди — самое главное»? Так вот, люди — это известно что на блюде. — У меня одно условие. — Ты не в тех условиях, чтобы ставить условия. — Я вывожу из зала одного человека, — сказал Жилин. Это был не вопрос. Нателла рассмеялась. — Ой да забирай своего алкаша, больно надо. Что жив, что мёртв — никакой разницы. Ему впервые показалось, что она его ненавидит. Да, даже учитывая поножовщину на свадьбе. Тогда не ненавидела, а после этой просьбы — да. Взгляд её, полный животной ярости, Жилин чувствовал, когда шёл до Игоря, пока расталкивал спящее тело и вёл его до двери. — О-о-о, голубчик, да тебе в тюрьму пора. Пошли-пошли. Никто не обращал внимания: эту сцену каждый житель города видел по тысяче раз. Лишь только Кеша смотрел прямо на них. Жилин понадеялся, что Кеша, как и остальные, ничего не успеет понять. Пожалуйста, пусть он умрёт быстро. Не ради сегодняшнего Кеши, погрязшего во лжи и грязи, а ради того мальчика, который отдавал другу свою запеканку в школьной столовой каждый вторник, когда эту запеканку давали на завтрак. Игоря он оставил в бобике на соседней улице. Максимум, что ему грозило — в машине стёкла выбьет и чуть поцарапает. А сам спустился в подвал. Жилин стоял в подвале, прикрыв глаза. Не мог пошевелиться. Голова гудела, ноги стали ватными, а руки — ленивыми, неподъёмными. Он откладывал на потом даже заказ зимней формы, что говорить о взрывах. А потом он услышал голос. Тот, который не заслужил услышать, будем честны. — Серёг, ты чё? — Уходи, Игорь! — Я сказ-ть х-тел. Звиняй, есль чё. Обид-ть не х-тел. — Игорь, уходи! Я сейчас не могу. — Серёг?.. — Просто уходи. Пожалуйста, Игорь! — Лан, как скаж-шь. Впервые в жизни Игорь его послушался.***
Жилин сидел на крае кровати, не разувшись, не сняв фуражку. В темноте летней ночи он очень чётко понял, что умрёт завтра. И почти не расстроился. Посидел ещё полчасика, хотел сочинить прощальное письмо Игорю, но ничего не смог придумать. Некоторые вещи, некоторые чувства словами не обоймёшь. Он потом, там уже, всё скажет. Не голосом, так глазами или что у него останется. А вот Кеше письмо написал: «Прости. Будь счастлив». Слишком просто? Слишком сопливо? Кеша такое любил: простое и сопливое. Его к Грише, наверное, поэтому и притянуло. Тетрадный лист Жилин сложил втрое и смастерил из газеты конверт, написал имя наискось. Когда он закончил, стол с прощальным письмом засыпало стеклом. В окно кинули булыжник. Жилин горько усмехнулся. Бутылок портвейна у Кеши было две, а букета с ромашками — ни одного. Они сели на щербатые ступеньки, уходящие в подвал, совсем как тогда. Выпили. Закусывать было нечем, но Жилина сейчас и так ничего был не взяло, выстрел в висок разве что. Но выстрел — это завтра. — Ты хотел забрать Игоря, — сказал Кеша после долгого молчания. — Ты пере-передумал в последний момент. Собирался нас всех подвзорвать. — Но не взорвал же. Кеша звякнул бутылкой о ступеньку. Такой он смешной, конечно, был в этом модненьком костюмчике. Берет ещё где-то потерял. — Просто интересно, любопытно. Почему передумал? Жилин с того момента много чего успел придумать. Что Нателла была неправа, а они все правы. Что на лучшего друга рука не поднялась. Совсем простое — что совесть проснулась. Но ответил честно: — Не знаю. Удивительно, но Кешу этот искренний ответ, похоже, полностью устроил. — Ты считаешь меня плохим человеком? — спросил Жилин. Это вдруг стало очень важным. Со смертью он смирился, но уж очень хотелось, чтобы все горевали и вспоминали добрым словом. Ну и, может, памятник там поставили, орден посмертный дали. Неплохо было бы. — Ты… М-м, ты очень плохой милиционер, Жилин. А человеком, надеюсь, остался, ну, неплохим. Хорошим. Человеком Жилин остался ещё худшим, чем милиционером, к сожалению. Он уткнулся лбом в Кешино плечо. Хотелось разрыдаться. Да так, чтобы как в детстве — до икоты. — А почему ты… — произнёс Кеша надломленным голосом. — Ну, хотел? Я тебя чем-то обидел? К горлу подкатило. Жилин поднял голову и оказался глаза в глаза с Кешей. Такой простой вопрос, такой честный взгляд. — Вы с Гришей… Часы. И Марк. И я был уверен, что… Он покачал головой, не в силах сказать что-то связное. Какой бред, господи, какая разница? Настолько всё это неважно. — Какие ещё часы? — Кеша нахмурился. — Я что-то не совсем понимаю, то есть вообще. И Марк — это Багдасаров? Я с ним, тьфу-тьфу-тьфу, не знаком. И желанием не… горю. — Нет, Кеша, Марк — это апостол. — А, ну тогда тем более. — Кеш, ну кончай притворяться, я про Багдасарова. — А, ладно. И чего с ним? Ну не… В смысле мне неинтересно, что с ним. Но я н-не понимаю, почему ты говоришь мне об этом. — Вы с Гришей его посадили, чтобы не мешал. Кеша напряжённо нахмурился и раскрыл рот. Казалось, у него сейчас пар из ушей пойдёт от напряжения. — Мы с… Гришей?.. Чтобы не мешал? Я ничего не понимаю, если честно. Ты какие-то странные вещи говоришь. Очень непонятные вещи. Я… Если ты намекаешь на что-то, пожалуйста, объясни мне, на что именно. — У меня было… Видение. Гриша был в твоей квартире. И обещал тебе разобраться с Марком, — объяснил Жилин и, чтобы уже наверняка, добавил: — Вы целовались. Он ожидал, что Кеша вспыхнет и смутится, но ничего подобного не произошло. Кеша посмотрел на него серьёзно и даже немного грустно. — Возможно, не стоит доверять каким-то привидениям… то есть видениям. Гриша был в моей квартире первый и последний раз… сейчас, ну, летом, когда уже никакого Марка здесь нигде быть не могло совсем никак. Пока, во всяком случае, в последний раз. И он обещал мне только одно — того, ну, изубить. — А как вы, так сказать, решили это недопонимание? — Так, ну, м-м-м, сгущенка того, взорвалась… лопнула сгущенка. И в картину я ушёл. Да, картина меня перенесла. Это долгая история и я как бы вообще не очень хочу её сейчас рассказывать… Обидно, конечно, что ты вот так… Ну, такого мнения. Жилин накрыл голову руками. Он уже не понимал, как мог в это поверить. Словно Нателла его загипнотизировала. Вот только его Бобровский не обрабатывал. Он сам был рад обманываться. Кого-то нужно было обвинить в собственной боли и злости. Нашёл, молодец. — Не говори Грише, а? — Не скажу… Он огор… расстроится сильно. А он хороший. У него немного проблемы из-за этой его хорошести. Работа не позволяет. Но решить можно, думаю. Ему друг хороший нужен. — Нравится? Кеша уверенно кивнул. — Мы друзья теперь. Ему друг прямо ну очень нужен. — Да я не в том смысле, голубчик. И сейчас Кеша не смутился, только почесал шею под воротником водолазки и отпил из бутылки чуть ли не треть. — Не знаю, не уверен. — Да как же можно не знать о таком? — Жилину вот всё было ясно раз и навсегда. — Разве это не очевидно? — Я не хотел бы говорить об этом… С тобой. Извини, конечно. — Не доверяешь, значит. А мы с тобой со школы вместе, между прочим. Эх ты. — Ну, знаешь… Ты хотел меня убить только вот сейчас, сегодня, пару часов назад. Это немного, ну, портит дружбу. Жилин поморщился. — Ну не то чтобы тебя и не совсем как бы убить. Да и не особо хотел. — Да вот в том-то и дело, мда. Именно меня, именно убить и очень сильно хотел.