Мы одни с тобой и никто не слышит нас Но один простой выход видится сейчас Ты отрекись, от всех отрекись Это наши крайние меры Я отрекусь, от всех отрекусь Это наши крайние меры
Они всё ещё стояли в дверях. Серёжу повело окончательно. Нателла Наумовна могла не стараться с афродизиаками. Всё бы пришло к тому самому и без них. Тут имела место совершенно очевидная неизбежность. Фатальная, кармическая, катамарановская, как хотите называйте. — От тебя пахнет как-то… Необычно. Игорь с шумом нюхнул свою майку. — Д-х пр-редпр-ним-тельств. — М-м, интересно как. — Серёжа прислонился боком к косяку. — Что предпринимать собираешься, голубчик? — Спр-сить пр-шел к-к раз-з. Вдр-г идейк-ка есть? Ох, сколько у него было идей, идеек и идеищ. Все, правда, лежали в половой, прямо скажем, плоскости. Серёжа ждал, что Игорь что-то скажет. Разовьёт мысль. Но он всегда был больше человеком поступка, а не слов. Пусть и не в том смысле, в котором об этом обычно говорят. — А скипидар где потерял, горе моё? — От-бр-ли, — печально ответил он. Губки бантиком сложил жалостливо. У него, могущественного повелителя лесов и болот, отобрали бутылку злые люди. Да вы как посмели? Как руки у вас не отсохли после такого? Ну ничего, наручники это дело быстро исправят. — В тюрьму их всех посадить, сволочей поганых? Игорь трогательно пожал плечами. Нехорошо как-то было: горело лицо, в животе крутило от устриц. Мысль только одна билась в черепушке: «Сделай уже что-нибудь, молю!» И вариантов тут было мало, но самому кидаться в омут страшно очень. Другое совсем дело, когда чёрт из этого самого омута схватит за шкирку, закинет в черноту и губами к губам прижмётся. Но чёрт не торопился. Игорь всё же предпринял. Шагнул вперёд и, судя по удивлённому лицу, думал, что его пропустят в квартиру. Но не вышло. Они сцепились. Сначала руками, почти неловко, а потом губами — ловко, так ловко. С головы Игоря в подъезд упала каска, фуражка тоже очутилась на полу. Серёжа шагнул внутрь квартиры, нащупывая вслепую дверную ручку, чтобы закрыть дверь. Наступил на фуражку — ну и чёрт с ней! Покачавшись, ещё пока устояли на ногах, потом покружились на месте, и Серёжа упал спиной на дверь. Игорь прижал его к мягкой кожаной обивке, сжимая плечи. Они целовались, мало разбирая, где губы, где зубы, где языки. Серёжа немного отстранился. На одну секундочку, чтобы проверить реальность — удостовериться, что не прошлое, не будущее, не глюки и не фантазии. Настоящее. Его, только его, никому не отдаст. Игорь целовался с открытыми глазами. Почему-то такой прилив нежности вызвала эта маленькая деталь. Как будто совершенно особая интимность меж ними появилась. Так, в общем-то и было. Иногда поцелуй ничего не значит. Иногда значит даже вовсе и не поцелуй. — Я не могу… родной мой… там. Гриша. Его сейчас… — Дес-ть мин-нут есть! Серёжа посмотрел на него с сомнением. Таймер, что ли, стоял на смерть Стрельникова? Хотя скорее всего не на Гришу, на кой-кого другого. Какова вероятность, что Кеша так и не примчался всех спасать? Вот-вот. Рыцарь в насквозь проржавевших латах, себя бы спас. — Не вер-шь? — обиженно спросил Игорь. — Верю, верю, что ты такое говоришь. Он настолько верил, что штаны уже расстёгивал, пристроившись к высокой обувнице. Игорю в этом смысле всё же было значительно проще — никаких тебе ремней, пуговиц и молний. Очень раздевательный наряд. Столько фантазий было насчет их первого раза. Двадцать лет он мечтал во всех возможных и невозможных подробностях, измусолил всю эротику до дыр, как первый журнальчик из-под матраса. Правда, ни разу в этих мечтах не фигурировала обувница и дрочка на время. Но кто он такой, чтобы жаловаться? Мысль о том, что Игорь будет его трогать, казалась слаще, чем все ванны с шампанским, лепестки роз и долгие прелюдии вместе взятые. Вот только он планировал поговорить сначала, обсудить всё, извиниться даже, но жизнь вносила свои коррективы в планы. Они пообщаются потом, вечность впереди, уж договорятся до чего-нибудь. Даже если что, он свои десять минут счастья сейчас урвёт, не отнимите. Штаны Серёжа не дорасстегнул, не выдержал, прижался к Игорю пахом, закинул ногу так, чтобы они не смогли разлепиться. Игорь толкнулся бёдрами, обозначая полную готовность, и лизнул его шею, как тогда, во сне. Но в реальности каждое касание ощущалось так остро, так жарко, как будто трансформаторная подстанция навалилась. Десять минут. У них было всего десять минут. Уже, получается, меньше. В юности задача была как не кончить за это время. Сейчас — как успеть. Вслед за шеей Игорь лизнул его ухо — влажно, с шумом. Смешно стало. Серёжа рассмеялся, расстёгивая снизу рубашку. Кто-то когда-то глупый сказал, что это самый верный способ убить секс. Но с Игорем было действительно смешно. Он был забавный, прекрасный, тёплый, самый лучший. Брюки упали сами, треники Серёжа стянул до колен одним рывком (трусов обнаружено не было), схватился за член Игоря, и тот резко откинул голову, с грохотом ударяясь (зря каску оставили в тамбуре) о вешалку. Как же тут развернуться в такой тесноте-то? Игорь дёрнул вниз Серёжины трусы, и последняя связная мысль из головы испарилась. Резинка задела член, и Серёжа вздрогнул, вжимаясь задом в деревяшку. Господи, да десять минут хватит кончить дважды (ладно, тут он себе льстил, но он всегда себе льстил). Жесткая и резкая рука Игоря ощущалась совсем иначе, чем его собственная. И как бы романтически глупо это ни звучало, иначе чем всяческие прочие руки. Серёжа накрыл его ладонь своей, одновременно сталкиваясь лбами. Игорь застонал, и вместе с этим хлопок оповестил о выбитых пробках. — Нормально? — уточнил Серёжа. Вместо ответа Игорь поцеловал его со всей катамарановской удалью. Куда-то пропала рука и губы, что-то стукнуло и упало. Серёжа обернул оба члена ладонью и задал темп. Не быстрый и не медленный, такой, как сам любил. Они вернулись к поцелуям, потому что всего не хватало, нужно было больше. Нужно было вцеловаться друг в друга намертво. Потом Игорь всё же перехватил инициативу и сам взялся за его член, а свой оставил Серёже в полное, так сказать, владение и пользование для ласк всевозможных. Серёжа хотел вновь поцеловать Игоря, но в кромешной темноте получилось только мазнуть губами по небритой щеке. Он сжал чуть сильнее большой и указательный, мизинец чуть оттопырил, и помог Игорю толкнуться в сомкнутый кулак. И вот сейчас… Да, сейчас. Он часто задышал, прижался к Игорю, что было мочи, зажимая между ними и оба члена и свою руку. Вздрогнул и кончил, крепко зажмурившись. Он расслабил руки и дал Игорю возможность самому кончить в пару движений. Они сидели рядом на полу, касаясь ногами. Серёжа всё ещё в расстёгнутых штанах. Рука его болталась в воздухе, локоть лежал на коленке. Игорь невесомо тронул его мизинец своим и с кряхтением завалился вбок всем телом, укладываясь головой на плечо. Серёжа не думал вообще ни о чём, и это было самое приятное состояние на свете. Даже приятнее самого оргазма. Схлынуло это безумное чувство, когда нужно поглотить, буквально съесть человека, которого хочешь. Да собственно, Серёжа и не испытывал его никогда, только в книжках и журналах читал. Думал, что преувеличивают и что это как с котятами, которые такие милые, что их немного куснуть хочется. Он как бы не то чтобы девственник, но душа его вот точно девственница. Была. Когда помутнение разума начало понемногу рассеиваться, он всё же вспомнил об одной неудобной подробности. Наверное, попа начала замерзать, и вместе с этим вернулась способность связно мыслить. — Алиса, ты это слышала? — Да, Жилин. Я слышала это. Всё. Неловко. Как назло, соседи обратно врубили электричество, и Серёжа мог посмотреть Алисе в… ну, в светодиод. Игорь хрипло хохотнул, вытираясь шарфом, который висел в коридоре еще с зимы. Смешно ему! — Комментарии? — спросил Серёжа, пытаясь скрыть смущение. — Замечания? Предложения? — Никаких. Только просьба. Напомните, пожалуйста, убить Гришу Стрельникова, который вернул меня с того света. В следствие его идиотского поступка мне пришлось пережить это. — Да ладно, мне кажется, я был не так плох. — Это самое худшее событие моей жизни, — продолжала Алиса. — На втором месте — те дни, когда в рабочее время Марк начитывал на меня политическую программу, а в нерабочее — биографию. На третьем — брошенная в меня граната. — Нет, ну это не могло быть хуже биографии Марка. — Могло. Там было чуть поменьше хлюпанья и стонов. — Но не без этого? — Какая политическая программа без хлюпанья и стонов? — И б-з осетри-ины, — вмешался Игорь. — И без осетрины… Хороший мой, тебе бы министром каким быть, честное слово. — Наблюдаю коррупционные схемы в действии, — заметила Алиса. — Погоди, сейчас мы с делами разберемся и вернёмся к коррупционным схемам, — сказал Серёжа и засобирался. Десять минут уже истекли по его внутреннему ощущению. Он рванул в ванную, чтобы привести себя в порядок. — Сколько времени прошло? — Одиннадцать минут пятьдесят четыре секунды. — Твою мать. Гриша там хоть жив, интересно? — Да, Гриша жив, — чётко ответила Алиса на риторический вообще-то вопрос. — Ты и такое знаешь? — Я всё знаю, если правильно спросить.***
На поле это проклятое Серёжа приехал не против Нателлы и её девочек. Они же тоже… Счастья просто хотели. Ну не за того мужика Натка замуж вышла — бывает такое. Можно отряхнуться и пойти дальше, но её гордыня захлестнула. За мерсами, угрозами и волынами скрывался влюбленный, наивный и трепетный мальчик девятнадцати лет, не готовый ни к семейной жизни и ребёнку, ни к управлению страшной-ужасной ОПГшечкой. А Серёжу растрогал Кеша, о той другой жизни заставил задуматься, в которой и семья у него была бы (с девочкой с косичками и собакой всенепременно большой, доброй, красивой) и счастье не секундное, а настоящее. Игорь же… Наверное, он просто знал, где и что с Кешей должно плохое случиться. Они и разделились по этой причине. Игорь пошёл искать одного друга, Серёжа — другого. Но получилось наоборот… Молодцы, конечно — поле выжгли знатно. Чувствовался фирменный стиль семьи Стрельниковых. Тушить ещё всё это, а пожарных у них как-то так и не завелось. Возможно, всё же стоило искусственно их завести. Выгоревшая трава хрустнула под ногами. Если выжили, умники, Жилин заставит их засадить новый газон. Субботник будет у кровопивцев. Куча мала выглядела крайне общественно опасно и совершенно незаконно. Когда все разбежались, а Кеша остался лежать, у Серёжи на секунду сердечко прихватило. Такие страшнючие чёрные следы на тощей шее темнели. Обнял его как в последний раз и повёл в бобик. Всё потом, все газоны и пожарные, а сейчас самое главное, что все живы. Ну, почти все. Стуча зубами, Кеша пил холодный чай из термоса, который валялся в машине пару дней. В окне появилась оранжевая каска, а потом грязная рука с ювелирной коробочкой. — Это мне? — оторопело спросил Серёжа, но сразу же потянулся. — Это так… Я даже не… Он как бы, конечно, да, но не то чтобы прямо сейчас. И как-то так всё неожиданно. Когда только успел? — О, к-коробочка, колечко моё, — встрял Кеша, забирая счастье буквально из рук Серёжи. А, ну… Не очень-то и хотелось. Точно, Кеша же навострил лыжи к свадьбе и деторождению. Но пропаже он будто бы и не сильно обрадовался, хотя ювелирка для молодого учёного была в стране не сказать что доступная. Игорь распрощался с ними кивком и ушёл по своим таинственным лесным делам. — Подвезти, голубчик? — спросил Серёжа у печального друга, который морщился от горького чая. Кеша кивнул и назвал адрес в другом городе. — Так далеко не могу. Высажу на остановке, а дальше — вы сами с усами, ухух. Ехали в молчании, потому Серёжа всё ещё пребывал в приятной неге и боялся спугнуть разговорами это чувство. Как Кеша вдруг сказал высоким и нервным голосом: — В-Вы говорили об этом, д-да? — «Мы» — это кто? — Серёжа ощутил пока ещё несильное беспокойство. — Полковник Жилин? — Я чувствую, что ты м-меня осуждаешь. Тебе кажется это всё неверным, ну, неправильным. А что неправильно-то? Мне так плохо с ним бывает, что сил никаких нет это терпеть. А с Особой мне совсем п-по-другому, не так. — Да нет, хороший мой, я молчал. Кеша чуть помолчал, яростно кусая разбитую губу. Серёжа неотрывно наблюдал за ним боковым зрением, пытаясь и на дорогу тоже иногда поглядывать. — Останови машину. Я сам д-доберусь! Сергей, останови, я говорю! Я сейчас на ходу выйду, в самом деле. — Смирно сиди! — рявкнул Серёжа, но это не помогло. Кеша открыл дверцу, а Серёжа крутанул руль, пытаясь дотянуться до ручки. Бобик драматично врезался в столб. Серёжа долбанулся лбом о руль, бровь рассекло. Кеша вскрикнул. Из-под капота пошёл дым. Отличные перспективы! У Кеши вновь протёк чердак, и они в дымящейся машине посреди ничего. Нужно было держать оружие поближе. Хотя кто его знает, может склянка с составчиком завалялась в кармане. И всё, пишите письма Сане. Серёжа потянулся к бардачку, шлёпая ладонью по подскочившим как от врачебного молоточка коленкам Кеши. Достал фонарик, посветил на лицо Кеши — очки разбитые, губа рассечена, но глаза вроде в адеквате. Красавец! Самый тот видок, чтобы предложение делать. Из жалости только можно согласиться. Они вывалились из машины, Серёжа достал рацию, чтобы позвонить Феде. Рация проскрипела и затихла. Серёжа разозлился смертельно и кинул рацией в зачинщика этих безобразий. Кеша весь сжался, выставляя вперёд руки. Серёже стало смешно. Вот точно так же он делал в школе, когда в вышибалы играли на физкультуре. Всегда оставался последним и начинал истерить: а чего вы меня бросили, а как я теперь, ой, не бейте по мне. Ночь выдалась прохладная. Кеша боялся залезать обратно в дымящийся бобик и без конца нервно растирал себя, как будто его в холодильник посадили. Тут даже и непонятно, что говорить. С другой стороны, что у Кеши с головой проблемы, стало очевидно уже давно. И чего-то такого вполне можно было ожидать. К счастью, Федя не заставил себя ждать. Ему в этом городе досталась самая приятная особенность — всегда быть в нужное время в нужном месте. Для людей нужное. Вряд ли он сам хотел летней ночью слушать, как они обиженно сопят друг на друга на заднем сидении. С кряхтением Серёжа забрался внутри такси. Кеша застонал, пока садился. Видимо, его неплохо так потрепали девочки Нателлы Наумовны. Попросили довезти до станции, до которой Серёжа ещё мог доехать. Говорить никто не решался, и поборнику мира и спокойствия Фёдору это поперёк горла стояло, естественно. Ему явно хотелось всех на свете помирить. — Разрешите, как грится, встрять? — Разрешаю, — сказал Серёжа. Кеша даже не повернулся. — Вижу, друзья вы хорошие, давние. — Я думал товарищ ты мне, Сергей, — обиженно сказал Кеша, всё же поворачиваясь. — Тамбовский волк тебе товарищ, Кеша. — Мне волк не товарищ, я волков боюсь. — Волков бояться — моль не утюжить, — резонно заметил Федя. — Коли обсудить хотите, так обсуждайте. Я, как грится, уши сверну и на дорогу смотреть буду. Серёжа тяжело вздохнул. — Федь, мы сейчас поговорим тут по-дружески, сечёшь? Если что-то где-то как-то кому-то, я у тебя права отберу и не верну вообще никогда совсем. Не увидишь своих прав, улетят как гагарочка в тёплые края, ухух. Серёжа не чувствовал себя уверенным, разговаривая про чувства, потому что до некоторых пор эти чувства не особо чувствовал. Но Кеша пришёл ему на помощь и заговорил сам. — Я ей скажу всё перед тем, как… Я ей расскажу. Хороший разговор получится: «Я переспал с мужиком, которого чуть не убил, а потом поучаствовал в убийстве его бывшей жены и по совместительству нашего президента, но это всё мелочи. Выйдешь за меня?» Но Серёжу переживания Особы не слишком беспокоили, он с ней не был знаком. Вот такой он человек. Другое дело — бедный и несчастный Григорий Константиныч. — А о Грише ты подумал? Ему, голубчик мой, неприятно сильно будет. — Может, он тогда про меня не захочет видеть и слышать. Тогда ему, ну, легче будет. — Я знаю Гришу уже очень давно. И сделать ему больно недостаточно. Он отряхнётся, волыной помашет и ещё попросит. Покойная госпожа президент двадцать лет пыталась. И что-то всё никак. Гриша у нас добрый очень, но глупый. Но добрый. Но глупый. — Мне не нравится очень, какой я, ну, с ним рядом. Я людей убил, Серёж. Я же помню. Иногда. А сейчас химическое оружие создал, потому что он попросил. Мне это не нравится. Я себе не нравлюсь, понимаешь? Вообще — нет, не понимал. Окружающие часто считали, что Жилин — совесть Катамаранова. На самом деле всё было совсем наоборот. И большую часть своей взрослой жизни ему как раз не нравилось то, какой он вдали от Игоря. Приходил, смотрел в любимые глаза, и в глубине того, что осталось от души билось: зачем всё это? что я творю? какие дачи и деньги? — У меня же… — продолжил Кеша. — Мне же, ну, много лет уже. Тр-тридцать че-четыре или пять. Нет, че-четыре. И, ну, всякое же было, да? Алиса меня вот бросила, родители там, ну, да? Уволили меня, НИИ хотели снести, разрушить. И я никогда не… Ну то есть странное чувство было, конечно, но никогда так не… И когда он, ну, Гриша меня вы-выкинул, скинул с электрички. И когда пистолетом того, тыкал. Я не… Ну, не так, в общем. А когда он меня об-обнял, я почувствовал, что… У Серёжи нашёлся миллион вариантов того, что Кеша мог сказать, но ни один из них не оказался близок к правде. — … Что я хочу… Весь мир уничтожить, — сказал Кеша тихо, четко и с таким нечеловеческим ужасом, что у Серёжи в животе что-то перевернулось. — В хорошем смысле? Кеша не ответил. — Ну, в хорошем же смысле, голубчик? Вроде как от силы чувств, верно? — Я хотел бы… чтобы ядерный взрыв стёр каждую бу-букашку, мурашку, травинку. Всё здесь. Чтобы ничего не осталось. Серёжа, наверное, мог понять это желание. У него тоже были всякие неприятности в голове, когда окружающие без задней мысли говорили какие-то вещи «про этих». Кто из вас никогда не думал: «да чтоб вы все сдохли!», особенно лет в шестнадцать. Но Кеша как будто бы говорил о другом. И было ему давно не шестнадцать, как он сам и вспомнил. — Это потому что он мужчина? — Не знаю, в-возможно… Это, эм-м, плохо? — Смотря кого спрашивать. Серёже было неприятно, ведь тут как бы мысль о том, что они могут быть похожи, вызывала у Кеши желание скинуть на планету атомную бомбу. А кто-то мог сказать, что это нормальная реакция. Хотя интуитивно Серёжа, разумеется, понимал, что мучает Кешу нечто иное, пока ему совершенно не понятное. — И он, ну, бандитник. — Это как раз изменить можно. — Каким таким способом? — Да не знаю. Хотя… Новую должность выдать? — А какую? Мне как бы, ну, не всё подходит. Не всё удобно. Господи, ну чисто Марк Владимирович с вечной присказкой: «А в чем моя выгода?». — Ты мне ещё тут торговаться будешь! — Вы извините, ради бога, что влезаю. — Федя обернулся. — Но у нас теперь президента вроде как нет. А Григорий Константиныч мужчина, как грится, представительный и авторитет имеет. — О, какая прекрасная идея! Фёдор, вам нужно идти в политику, чисто талант… Ну вот, Кеш, с президентом хочешь шуры-муры закрутить? — Я по-подумаю. — Есть, конечно, подводные камни. Это ж мне что, с Гришиным портретом в кабинете сидеть? Ну ладно. Эх, министром себя назначу, заживем.