Кто-то спутал И поджёг меня, ариведерчи Не учили в глазок посмотреть И едва ли успеют по плечи Я разобью турникет И побегу по своим Обратный сhаngе на билет Я буду ждать, ты звони
Несмотря на тягостное ощущение после разговора с Кешей, Серёжа ехал домой радостный и спокойный. У горизонта колыхался оранжевый рассвет, такси мягко подскакивало на кочках. Федин затылок выглядел очень счастливым — ещё бы, конфликт целый урегулировал (Федя целиком, разумеется, не его затылок). Серёжа думал, как примет горячую ванну, поищет Игоря, помилуется с ним уже по-нормальному, а на следующий день предложит Грише стать президентом. Ох, как Гриша обрадуется — такое дурацкое и хорошее лицо у него будет. Серёжа улыбнулся сквозь накатывающий сон. У входной двери спал Игорь. Серёжа присел к нему и погладил по щеке. Игорь встрепенулся, обнял бутылку, заозирался. Не привык он к нежностям. И так это ужасно, так несправедливо и больно. Ну а кто виноват, собственно? — Не пужайся ты так, это всего лишь твой великолепный кавалер. На глупое слово «кавалер» Игорь усмехнулся, а потом сказал невесело, поднимаясь на ноги: — П-шли. — Далёко, хороший мой? Идти пришлось далеко, до самого леса. Накатывала усталость, но не раздражение. Серёжа знал, что дело было серьёзное, раз Игорь настаивал. В захламленной и разогретой радиатором бытовке лежала Нателла. Совершенно точно живая и очень сильно страдающая. Блузка была разорвана в нескольких местах и окровавлена. Тушь рассыпалась под глазами, помада смешалась с краснотой ссадины у рта. Нателла стонала, мучаясь в ознобе, а по вискам стекали слезы, рисуя на лице дорожки. Серёжа её вроде как ненавидел, но не мог не испытать жалости в этот момент. Она сама виновата во всём, что с ней случилось. Ну а что, кто-то не виноват в том, что с ними стряслось? Он сам, например? Марк? Гриша? Виноваты, конечно. А с ней это сделали именно они. Серёжа хотел убедить себя не чувствовать ничего по отношению к этой страшной женщине, но не мог. И постепенно понял, что это хорошо. Хорошо чувствовать себя виноватым, даже если поступил правильно. Ощущал ли Игорь то же самое? Нет, наверное, но зачем-то же он сохранил Нателле жизнь и позвал Серёжу сюда. Вряд ли он терзался сомнениями, просто сделал то, что считал верным. Нателла приоткрыла воспаленные веки и увидела Серёжу. Её губы искривились, и она на секунду превратилась в ту самую юную девушку, которой он наблевал на свадебное платье. Несправедливо обиженную и готовую разрыдаться от малейшей неприятности. Вот только она давно была бессовестной, не ведающей жалости сволочью. И в лице её довольно быстро дрогнуло обычное отвращение. Серёжа всегда думал о своём, о том, что ранило сильнее. Потому что так же она смотрела на Марка, но потом заметил, что и на влюблённую Таньку Нателла взирает так же свысока, с тем же омерзением. Сама мысль о том, что кто-то кого-то любил, была ей отвратительна в высшей степени, потому что любовь у неё справедливо ассоциировалась с Гришей, а Гришу она ненавидела всей душой за ту боль, что он ей причинил. Серёжа сначала не понял, зачем Игорь его привёл сюда, а потом осознание всё же пришло, ударило по голове обухом. Это тяжёлое и страшное решение (первое за всё время) Игорь решил разделить с ним. У Серёжи дух перехватило. Он присел к несчастной. Нателла не могла знать, что происходит у него внутри. Его реакцию она поняла по-своему и спросила хрипло, запинаясь: — Мне, значит, кх… Нельзя? А вашему этому, м-м… ханурику можно?.. Потому что он му-ужик, да? Или потому что меня никто никогда так не любил, как вы его все любите?.. За что только? Так вот, о чём она думала. Вот что ей покоя не давало. Но ведь это так просто было. — Нет, Нат, ты так и не поняла ничего. С ним это с самого детства, понимаешь? Он каждое утро просыпается и начинает свою войну. Один, без оружия. Встаёт с кровати и бьётся на смерть. И выигрывает в девяносто девяти случаях из ста. Улыбается, жизни радуется, людей любит. Как умеет любит, да. А ты, голубушка моя, даже не попыталась бороться, сразу сдалась. Вот и всё. — Ненавижу вас всех, — сказала она тихо. Из глаз снова потекли слёзы. Она кашлянула и съежилась от боли. То же самое недавно сказал ему Марк, но Серёжа услышал совсем другое. Марк хотел жить, причем на полную катушку, так, как остальные не умели, а ему не давали. Сначала личная жизнь рухнула, потом публичная. Нателла же жить не желала, и её бесило, что желали другие. — Мы тебя прощаем, — сказал Серёжа. В конце концов, он ожил после несправедливой смерти, мог и побыть немного всепрощающей христианской сущностью. Нателла приподнялась с гримасой боли и смачно харкнула ему в лицо. Ну ладно, это было заслуженно. Насчёт христианской сущности он загнул. К Сане неуважение, к тому же. — Да нахер мне не сдалось твоё прощение. Серёжа утёрся рукавом, понимая, что это точка невозврата, и обернулся к молчаливой тени Игоря. — Игорь, радость моя, ты можешь сделать так, чтобы гражданка Стрельникова была полностью здоровая и функционирующая, но не смогла больше никогда вернуться в наш город любимый и прекрасный? — Ну, — кивнул Игорь. — Сделай, родной мой. Ей тут больше места нет… — попросил он, поднимаясь. — Чао, Нателла Наумовна, будьте счастливы, но где-то отдельно от нас. — И что мне делать там? — Не знаю. Меня это сильно мало интересует. Серёжа вышел на воздух из натопленного помещения и сразу же закурил. Игорь последовал за ним. Несмело чмокнул в щёку и прислонился к стенке. — Спасибо тебе, славный мой, — сказал Серёжа и затянулся. — За чт? — Вот я тебя когда-нибудь благодарил? — Нет, вр-родь. — Ну так вот благодарю. За всё сразу. Такой ты у меня хороший. Серёжа сгрёб Игоря в охапку, убирая подальше руку с сигаретой, и поцеловал в каску. Отличное время начиналось. Сложное и страшное, но отличное. — Кст-ть, там Захар-р осв-б-дился. — Вот зараза! — Он Гр-ришу тво-во того. — Да знаю я. Ох, только вопросики порешали, так этот… стрекозёл вернулся.***
У Гриши действительно было дурацкое и хорошее лицо. Серёжа прям прочувствовал до печёнки, как здорово делать людям приятное. Потом, правда, он вспомнил, что у президента есть обязанности и это тот человек, от которого много зависит, мягко говоря. Это вам не милиционер простой, который может и побездельничать немного. Проблема заключалась в том, Серёжа с Гришей мало понимали, что президент должен делать. Речи там говорить, это понятно. Сидеть важно на собраниях всяких. Важно сидеть Гриша мог очень хорошо. У него это теперь получалось даже лучше, чем важно стоять. С речами дело обстояло чуть похуже. Но вот всё остальное? Вроде столько Марк Владимирович всего говорил. По делу иногда даже, но сейчас всё смешалось в один сплошной белый шум. Уголовный кодекс то, налоги сё, а ещё суверенитет, государственные границы, международное право, презумпции, коалиции, юстиции, конституции. — Нам же, наверное, конституцию надо менять, — совершил попытку Серёжа. — Да? — Гриша растерялся. — Ну да. А что там, в ней, должно быть? Я просто не в курсах малясь. — Вот и я не знаю. Гриша напрягся, явно тоже пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из президентской болтовни Марка. — Может, там, про герб? Или флаг? Как тебе? — О! Герб! Гришенька, да ты гений! Сейчас мы с тобой герб как нарисуем. Голубчик мой, какие мы с тобой молодцы. Под литрушечку коньячка они нарисовали герб и даже флаг новый придумали, хороший флаг такой, разноцветный. Гриша всё возюкал гуашью, неловко держа в руках кисточку, но дальше дело почему-то не шло. Пришлось разбудить Водилу и поехать на дачу. На помощь должна была прийти тяжелая артиллерия. Серёжа думал, что за долгую историю их знакомства видел все степени самодовольства Марка, но нет, это была какая-то совершенно новая. Помогать он, естественно, отказался, но посмотреть на чужие мучения был рад. Серёжа начал судорожно вспоминать, кто ещё мог быть в курсе чего-то такого президентского, государственного. Получалось, что как бы он сам, но он ничего не знал, кроме пары особо интересных статей УКа эРэФ. Потом почему-то подумал про Грачевича. Вроде как журналист должен быть эрудированным и знать про основные общественные процессики, но вспомнив выпуски «Загадки дыры», решил, что лучше не будить лихо, пока оно вьёт новое гнездо. Хладную историю предательства Ричарда Гриша рассказал ему уже на даче после основательных вливаний. Чем всё закончилось, Серёжа не очень понял, потому что на моменте со стрелой Гриша замолк и зашмыгал носом. Марк воззвёл глаза к потолку, а Серёжа тоже расстроился. Что за жизнь?! Вот как красивый мужик, так сволота обязательно какая-то. Что Гриша, что Сапогов, что вот он сам в первую очередь. Такой красивый, а Игоря бросил на произвол судьбы. Это натолкнуло его на важную мысль. Он должен был загладить свою вину. Не сексом и не подарками, не добрыми словами, которые из него всегда сыпались как из рога изобилия. Даже не любовью. Чем-то очень простым и сильным. Чем-то, что облегчит тяжкую долю Игоря. Или… Тут имело место самое что ни на есть озарение. Чем-то, что эту долю изменит. Это в шестнадцать он ничего не мог, а сейчас… Кто может, если не он, растрогавший Бога, который его прежде терпеть не мог. В общем, ничего они не скумекали. Напились только как свиньи последние. Марк снова глотка в рот не взял и ушёл ближе к ночи, как будто не хотел нажираться и проявлять слабость перед ними. На следующий день пришлось вернуться. Долг звал как новорожденный ребёнок, напрудивший в кровать. Серёжа с удовольствием смотрел по сторонам из окна мерса, пока они не проехали мимо автобусной остановки. На скамейке курил Неправдин, нахохлившийся как воробей. И мгновенно такое предчувствие неприятное милиционера Жилина охватило, ужас просто. Он попросил остановить и вышел, хотя на ногах стоял не слишком крепко. — Ты чего тут делаешь, голубчик? Неправдин безразлично на него взглянул, выдохнул дым и спросил: — С какой целью интересуетесь? — С какой надо, с такой и интересуюсь. Чего тут ошиваешься? У тебя тут дачи нет. — Грибы собираю. Нельзя уже? — Открой корзинку. Неправдин закатил глаза, но подчинился. — Это поганки, — констатировал Серёжа. — Я старший научный сотрудник Института Ядов, — раздражённо отчеканил Неправдин. — Конечно это поганки. — Ладно, поставлю вопрос иначе, а то он что-то совсем беспомощно валяется. Марка Владимировича Багдасарова лично знаешь? — Нет, а кто это? — В смысле кто? Это бывший президент твоей страны. — Я политикой не интересуюсь. Какой, наверное, спокойной жизнью живёт человек, не знающий, кто такой Марк Владимирович Багдасаров. Ответ Неправдина Серёжу окончательно не убедил, но было бы странно продолжать докалёбываться до грибника. Он ещё раз посмотрел в корзинку. А потом Неправдин ляпнул то, что не должен был. Как и у Кеши, у его злого двойника говно в жопе хронически не держалось. — Чего к грибам моим прикопался? Я своими рабочими обязанностями занимаюсь исправно, в отличие от некоторых. — А вот это ты зря сейчас сказал, голубчик. — И что ты мне сделаешь? — ехидно спросил Неправдин, демонстративно выкидывая бычок мимо урны. — Арестуешь? — Да зачем мне напрягаться, в самом деле. Руки свои нежные марать. Я вон ребятушек из той машинки попрошу этот окурок тебе в глотку затолкать. Им не впервой, поверь мне. Угроза учёного не впечатлила, и Серёжа ушёл неудовлетворённым. — Ну чё? — спросил Гриша, наблюдая, как он устало приглаживает чёлку под фуражкой. — Пообещал человечку запихать бычок ему в горло. — Моя школа, — улыбнулся президент. — Хотя, кхм, мне теперь, наверное, таким нельзя заниматься. — Пожалуй, что действительно не стоит. Наконец-то вернувшись домой, Серёжа хотел только одного — напиться чаю и лечь спать часов на семьдесят. Но в квартире ему напомнило о себе перемигивание светодиода. — Алиса? — Да, полковник Жилин, — ответила она поразительно официально. — Нам теперь с тобой куковать придётся, видимо. У Игоря условия для тебя не очень. — Это вопрос? — Не знаю. У тебя есть ответ? — У меня есть ответ на любой заданный вопрос. — Хмм… — Он задумался о том, что действительно хотел бы узнать. — Ты же училась вместе с Марком? — Да, но ты это уже и так знаешь. Как и то, что в школу он почти не ходил. О чём на самом деле хотите спросить? На самом деле у Серёжи зрело два главных вопроса, которые он не мог ни у кого спросить. Один был гадкий. Другой — ещё гаже. Посоветовавшись со своей совестью, он выбрал тот, что звучал наиболее жутко, потому что другой был про личную жизнь Игоря. Алиса бы никогда не перестала его дразнить. — На зоне… Марк… Он, его… Она издала противный электронный писк. — Отвратительно, полковник, вы самый мерзкий человек из всех, кого я когда-либо знала, а я месяц жила под прикрытием в борделе, когда делала репортаж. — На вопрос ответишь? — Нет. — Не ответишь? — Нет, ничего такого не было. И быть не могло. Он сидел в камере с американским шпионом и мужиком, отмывшим половину бюджета, пока в его сторону не смотрели. Никаких амбалов и авторитетов. А не ответить на вопрос я не могу. — Спасибо. Мне стало легче. — Вот именно! Тебе стало легче. Всё же ты самый отвратный человек из всех, что я встречала. А я брала интервью у бен Ладена. — Ну это уже совсем возмутительно, голубушка! Ты просто мне завидуешь. Я всем нравлюсь, а у тебя характер противный. — Никому ты не нравишься, но они боятся сказать, потому что ты мент. Серёжа грустно попил пустого чаю без конфет и печенья, помылся и лёг спать. Пытался не думать над словами Алисы. Но учитывая, что примерно то же самое ему говорил не кто-то, а вроде как Бог, мысли напрашивались сами собой. Уснуть так и не получилось. Алиса всегда такая гадкая была. И Неправдин. И Жила. И Нателла. И Марк тоже. И Гриша с Кешей иногда. Один Игорь — солнышко и заечка в стае гиен. Он встал с кровати и пошёл к телефону. Сначала позвонил лучшему другу. Ну не мог же друг детства такую же гадость ему сказать. — Кеша, вот скажи мне честно, голубчик. Обещаю не ругаться. Я тебе нравлюсь? Кеша неловко прокашлялся. — Ну, как все. — Что «как все»? — Серёжа мгновенно почувствовал, что закипает. — Иногда да, а иногда — не очень. От настроения зависит. Так, ну, со всеми. Разве нет? — Какой ты всё-таки чёрт бессовестный. Да я тебя… а ты, значит так! — Ты же об-бещал не р-ругаться! — возмутился Кеша. Следующей жертвой был выбран Гриша. — Гриш, я тебе нравлюсь? — сразу, без лишних разговоров спросил Серёжа. Гриша теперь человек деловой, чего время тратить. Он так долго молчал, что Серёжа заподозрил проблемы со связью. — В каком смысле? — наконец сказал Гриша. — А в каком смысле я тебе нравлюсь? Или не нравлюсь? — Чую какую-то подставу, не темни, Жилин. Потом они всё же объяснились, и Гриша весьма по-президентски заявил, что назначит Серёжу министром, так сильно он его ценит. Но чёткого ответа всё равно не дал. Зато Марк, отвечая на вопрос, не колебался ни секунды и даже пояснил свою позицию. В своём стиле, но достаточно убедительно. Последним прибежищем, разумеется, был Игорь, который выглядел не очень довольным. От серьёзных дел его отвлекали по не очень серьёзному поводу. Но Серёже настолько сильно нужно было знать ответ, что он даже на болота попёрся в едва начавшийся дождь. — Игорёша, я тебе нравлюсь? — Так ты уж спр-раш-вал. — Серьёзно? Не припомню, хороший мой. Когда это было? — Втор-й класс. — И что ты ответил? Игорь зыркнул на него. Тут до Серёжи дошло, что это была шутка про его, мягко говоря, не совсем взрослый вопрос. Ушёл он не солоно хлебавши. Впрочем, Игорь же говорил, что любит его. Но это совсем не то же самое. Любить можно и человека, который в общем-то и не очень нравится. Брата же он любил. Тот факт, что он не получил ни одного четко утвердительного ответа вверг Серёжу в пучину тоски. В расстроенных чувствах он пошёл в магазин, чтобы купить печенья к чаю. — Эдик, душа моя, насыпь два кило курабье. Только будь добр, без крошек — целеньких. Продавец явно обижался на него за недавний инцидент, поэтому работал совком громко, недовольно и показательно медленно. — Эдик, вот скажи честно, я тебе нравлюсь? Скрежет мгновенно прекратился. Эдик бросил совок, поправил шапочку и принял чуть более расслабленную позу. — А вы бы этого хотели, полковник? Этот простой вопрос что-то надломил в нём. Как воздух вышел из проколотого шарика. Серёжа понял, как сильно он устал, в каком эмоциональном напряжении он находился последние несколько дней, несмотря на короткие островки умиротворения. — Очень хотел бы, — сказал он дрогнувшим голосом. Эдик изменился в лице, с него слетела вся жеманность и желание угодить. — Да что вы такое говорите, вы всем в городе нравитесь. Как можете не нравится, такой вы в форме этой ослеплятельный. И не только… Слова хорошие всем находите, хотя мы не всегда их заслуживаем. Приходите ко мне на вызов, даже когда я лук вам плохой кладу. А сейчас вы вообще какой-то такой… одухотворившийся. Серёжа вернулся домой с двумя килограммами отборного курабье и отличным настроением. На пороге его уже встречали. Правда, только голосом. — Серёж, ты меня извини. — Проехали, голубушка. Промчались со скоростью авиалайнера. — Ты мне всегда нравился. Кешка с Гришей занудные оба — ужас, хоть и по-разному, а с тобой весело было. Совсем я озверела в этой коробке. Так руки-ноги свои почувствовать хочется, воздух грязный вдохнуть, душ принять, сигаретку выкурить, кофе бахнуть, подрочить, в конце концов. А вы тут прямо при мне… Вот и говорю гадости. — Нормально всё. Будем работать в этом направлении с самой непосредственной настойчивостью. Он понимал Алису как никто другой. Только сам Серёжа вздохнул уже полной грудью. А что с ней делать пока оставалось загадкой.