И мой герой не держит строй И лезет на рожон
Был момент, когда Серёжа подумывал сказать Грише правду про Нателлу. Хоть это и оказалось тяжёлым решением, раскрыть правду означало пустить очередной круг насилия, ненависти и боли, поэтому он не стал. Для города Нателла умерла, пусть умрёт и для всех его жителей. Так будет спокойнее и правильнее, а полковник Жилин — страж спокойного сна всех этих разных, прекрасных или ужасных людей. Так что речь Гриша писал от всей души. Любил он эту чокнутую бабу. Так любил, что страшно становилось. Не дай ты бог никому на грешной земле! Помня про предостережение Игоря, Серёжа на каждой крыше выискивал силуэт Захара с винтовкой. Увлёкся и пропустил самое главное — момент «икс». Говорил он Грише выкинуть из головы идею с идиотской скульптурой. Мало у них памятников тиранам и сволочам? На каждой площади, в каждом парке стоят с самодовольными рожами. Нателла их не лучше и не хуже, но своя. От этого больнее и жутче. От этого неприятно зудело в груди. Но Грише было важно отлить в гипсе, чтобы отпустить. Могилы и надгробного камня этому позеру оказалось мало, разумеется. Падающую Нателлу Серёжа увидел только в тот момент, когда Гриша закричал. Он обернулся, бросился вперёд, но не успел. Зато успел Гриша, поднявшийся на ноги. Кеша в детстве верил в поцелуй истинной любви, а оно вот как обстояло на самом деле. Серёжа украдкой вытер выступившие слёзы и пошёл разгонять толпу зевак, обступившую Стрельниковых кольцом. Чудеса чудесами, а подлянки от Захара можно было ждать в любой момент. Стоило отметить, что вот про «кто себя на ноги поставил, тот и страну на ноги поставит» сказано прям-таки хорошо. Серёжа голосовать захотел впервые в жизни, и слезы снова предательски зародились в уголках глаз. Умеет же, когда хочет. После волшебного спасения Макс и Гриша заперлись вдвоём в мерсе и говорили там часа два. Серёжа успел пять раз покурить, знатно напиться из квасной бочки и дважды сходить по нужде. Давно пора было поговорить по душам. Любопытство не то чтобы сжирало, но медленно откусывало по кусочку. К концу второго часа Серёжа уже почти пританцовывал от нетерпения, так хотелось получить порцию свежих сплетен. Макс вышел из машины походкой победителя. — Ну чего, голубчик? — В Москву еду с дядей Мариком. Отец отпустил. Серёжа не одобрял, но такие решения были больше не в его компетенции. Раз президент решил… А может, оно и к лучшему? Зная, что Гриша занял президентское кресло, а Кешу назначили директором НИИ, Марк точно наворотит глупостей. А так имелся призрачный шанс, что Москва соблазнит его масштабами и возможностями. Да хоть потрахается, может, с кем-то новым. Тут-то искать бесполезно, каждого завалящего мужика он знает как облупленного. Макс ушёл сообщать прекрасную новость коллегам, а тем временем из мерса вышел Гриша с такой же широченной улыбкой. Похожи они всё-таки были, иногда до страшного похожи. — Это ж я что теперь, могу… — сказал, посмотрев вниз, и вмиг погрустнел. — А, точно, запамятовал… Не могу. Серёжа неловко прокашлялся. Видимо, Гриша хотел поделиться радостью с Кешей, а потом вспомнил. Будь на то Серёжина воля, он бы не трогал Кешу, пока есть такая возможность. Он пока не был готов к решительным действиям и не слишком хорошо понимал, какие именно действия от него требуются. Или, что вероятнее, не хотел понимать. Да, он провёл знатную работу над собой, но пофигизм одной приобретённой душой не излечивается. К тому же, у него очень настойчиво, так сказать, стоял вопрос собственной личной жизни. Но затишье не могло быть долгим. Серёже не нравилось, что по НИИ ходил какой-то мужик и самоуправствовал. Людей просто так назначал… Это Серёжа у них назначал людей! С другой стороны, кто он такой, чтобы осуждать Гришу за решение сделать приятное любимому человеку. Послал мужика и послал. Серёжа сам Игоря назначил министром. Как говорится, чья бы корова мычала. Но Виктора Сергеевича жалко. Дела жизни человека лишили. Он целый день по улицам блуждал, не мог дорогу найти. Пришлось ему помогать. Тогда Серёжа и решил всё же поговорить с Германом. Тот казался человеком понимающим, хоть и не сильно приятным. Серёжа сам в НИИ пришёл, чтобы не вызывать к себе. Обстановка участка многим не развязывала язык, а наоборот. Начать решил издалека. — Как один серьёзный человек другому серьёзному человеку говорю: мы оба заинтересованы в процветании нашего общего непосредственного руководителя. Но о людях простых тоже нужно подумать. Герман поднял одну бровь. Каким-то образом он понял эту канцелярскую муть. — У нашего общего непосредственного руководителя недостаточно свободного времени, чтобы думать о простых людях. Серёжа поморщился. Его не насторожило заявление, что у Гриши нет времени думать о людях. А должно было. Это у Гриши-то недостаточно? Да он вчера консультировался у Серёжи на тему того, как лучше мусорки по городу расставить, чтобы жителям удобнее было. Попытался в блокнотик записать, не смог и попросил Макса. — Но всё же. Вишневский — ценный кадр. Можно же его как-то оставить. — Да вернётся ваш Вишневский, не переживайте. — Герман коротко взмахнул рукой. — Наиграется Иннокентий Николаевич в директора, тогда и поговорим. Серёжа ушёл в недоумении. Не вязался Гриша с циничным «наиграется в директора». Да и вроде бы Кеша чётко дал понять, что меж ними ничего не может быть в этом самом отношении. К чему эти игры? Он успокоил себя тем, что Гриша никогда не отличался отменной логикой, особенно в том, что касалось личной жизни. В коридорах НИИ встретилась Зиночка. Серёжа похвалил её платье и причёску, она очаровательно смутилась и разбила на части большой деревянный треугольник. Изумительная девушка: красивая и приятная, как первый яркий луч мартовского солнца, из-за которого все поскальзываются на не успевшем растаять льду. Кеша сидел в директорском кабинете с крайне важным и преисполненным видом. К стене было прислонено три президентских портрета: Марка, Нателлы и Гриши. Серёжа ухмыльнулся иронии. Забавно, что Кеша ни один не выкинул. — Тут, м, они часто ме-меняются. Как-то не хочется, ну, вешать. — Думаешь, что Гриша скоро тоже того… — усмехнулся Серёжа, присаживаясь на краешек стола. Кеша поплевал три раза и постучал по дереву с такой яростью, что Серёжа почувствовал ягодицей. — Да что ты такое… вообще. Это чтоб, ну, не сглазить. — Чаю предложишь? Или чего покрепче? — Чаю? — он растерянно оглянулся. — Да тут у Виктор Сергеича ничего нету, только… э-э, только сп-спирт неразбавленный. А я его как-то со студенчества ещё… ну, не очень… А ты, м, будешь? Спирт будешь? — Обойдусь, голубчик. Расскажи лучше, как чувствует себя директор НИИ? — О, да! М-м… Хочешь секрет? — Кешенька, я жажду секрет. Меня хлебом не корми, спиртом не корми, а секретом корми, ухух. — Я вот всем говорю, что чувствую себя так, ну, по-директрёнски. Да? — Он рассеянно поправил очки. — А что это такое вообще, а? Я не знаю. Ты знаешь? Я себя как-то так же чувствую, ну, как и раньше. Нос очки потирают, то есть натирают, и спина б-болит. Серёжа не знал, что ответить, потому что он почти пятнадцать лет был только полковником Жилиным, без всякого прочего наполнения. Для него должность имела значение. Для него она значила примерно всё. — Мда, а как там… Гр-Гриша? Он же теперь, ну, т-тоже… — Думаю, по телевизору ты видел, что Грише похорошело. — А, это… Ну да. Он теперь, у него теперь вообще всё есть, ну, имеется. Я з-за него рад очень прямо сильно. Серёжа не слишком хотел говорить с ним о Грише. Больно за друга было как за себя. Ну не как за себя, конечно, но всё же очень больно. И Кеша молодец, конечно! Такого мужчину упустить! У себя в голове он так разрекламировал Гришу, что почти задумался, а почему сам с ним так и не закрутил за все эти годы. Потом вспомнил, что души у него не было, а Марк у Гриши был. Совсем потом вспомнил, что вообще-то любит Игоря всю свою сознательную жизнь и как смеет о таком думать, не совестно ему? Ему стало стыдно, и он захотел, чтобы Кеше тоже стало стыдно. — Предложение сделал? — К-какое ещё предло… А, точно! Ну, нет. Я как бы сначала не туда пришёл, во–обще не туда, а потом Особа уехала по работе, в командировку. И, в общем, как-то вот да, не вышло, но я ещё обязательно, наверное. — Так наверное или обязательно? Путаетесь в показаниях, хороший мой. — Какие ещё наказания? Не надо мне никаких наказаний, я ничего плохого не делал. А то что к женщине этой, той вломился, тут, ну, я не виноват совсем вообще, это чистая совершенно случайность. — Ладно, голубчик, пошёл я. Труба, так сказать, зовёт. — Т-труба? В каком это смысле т-труба? У нас в последнее время с ней как-то, ну, так себе. Всё нормально, конечно, но что-то не очень нормально. — Выражение такое, балда. — Заражение? Это из т-трубы, да? — Какое ещё заражение? Из какой трубы? Кеш, у тебя со слухом что-то или чего? — М-м, нет. А что — да?.. Даже не знаю. К-Контузило немножечко, наверное. Ну, там, на поле. Что-то рядом со мной так бамбахнуло, что я прямо весь совсем того… Скукурузился весь… Ой, прости, телефон звонит. Звонок раздался только после того, как Кеша это сказал. Серёжа нахмурился. Кеша махнул рукой и скорчил забавную рожу. — Стажёр разлил что-то такое, ну, едкое очень. И мы, я тут теперь как бы будущее немного того, ну, вижу. Минуты на две впе-вперёд… — Он крепко зажал нижнюю часть трубки. — Как ты с этим живешь, вообще не понимаю. Очень раздражает… Чего? Игорь? Он что, б-бешеный, что ли? Ему там что, скипидаром намазано?.. Что значит? Вы зачем скипидаром намазали? Отмажьте, срочно! Серёжа заинтересовался. — Чего там с Игорем, голубчик? — У трубы т-трётся. А они скипидар, представляешь себе, разбили в подвале! Я им говорю: «Отмажьте!» Ну, ты слышал. А они мне, что поздно. А что поздно-то? Я, если честно, вообще совсем не понимаю, как тут директором быть. Сплошные нервные порывы какие-то. Там разлили, тут намазали. Ты, может, им того, ну, пригрозишь? Ты теперь там кто? — Министр милиции, хороший мой. Такие вещи знать надо. — Ну ты им по-министерски пригрози, что в тюрьму посадишь, если они скипидары всякие разливать будут. Я прямо сбился с рук уже. — Это ты что же, дружочек, используешь наши близкие приятельские отношения в целях совершения служебных всяких разных непосредственных нарушений? Оказание давления на сотрудников? Слова «Трудовой кодекс» вам ни о чём не говорит? — Я?! — Поразился Кеша. — Служебные н-нарушения? Да я бы ни за что! Да я бы никогда! Да уж, Кешенька, тебе лучше не знать, как ты должность получил. Забавно, что именно с ним случился взлёт по карьерной лестнице через раскладушку. Кто бы в школе сказал, Серёжа не поверил бы… А если Кеша знал? Нет! Они уже это проходили. Кеша не знал и не был так уж счастлив своему назначению. Гришина любовь иногда могла задушить, такие дела. Если это Гриша устроил… Ну а кто, кроме него? Совсем уже у Серёжи обострилась подозревалка, мужика бы ему хорошего. Ах да, у него теперь был мужик! Периодически он об этом забывал. Кстати говоря, ситуация с Игорем и подвалом Серёжу заинтриговала не на шутку, поэтому было принято решение спуститься к многострадальной трубе. Раньше про неё ничего не было слышно, но Кеша суетился больше обычного, озарённый способностью видеть будущее. Эта пробная версия имело мало общего с тем, как предчувствовал сам Серёжа. Но трубу стоило проверить. В полутёмном подвале действительно воняло скипидаром, а пол был усеян бутылочными осколками. Серёжа улыбнулся. Методично проверив все швы и крепления, он уже собирался уходить. Но тут вдруг к нему со спины прислонилось горячее тело, приманенное скипидарным духом. Серёжа резко выдохнул. — Ох, ну что ж ты делаешь-то, Игорёша? Так доведёшь меня. И не до того, до чего хотелось бы, а до самого настоящего, так сказать, инфаркта миокарда. — Чё тут? — Да вот, скипидар кто-то разлил. Он почувствовал, как губы Игоря, ласкающие его шею, расплываются в улыбке, как кожу щекочут усы. — Эт кто? — Ох, голубчик, ты правда думаешь, что я бы пошёл на такую мерзкую, пошлую низость, чтобы приманить тебя? Мои методы соблазнения куда изысканнее. Мой флирт — всем флиртам флирт. Игорь не стал уточнять, что метод соблазнения Жилина — смотреть грустными глазами на протяжении двадцати лет и надеяться, что его правильно поймут. И спасибо Игорю за это. Вместо этого Игорь угукнул и поцеловал его в загривок. Серёжа развернулся и по-нормальному уже взял лицо в ладони и засосал. Так, чтобы перед глазами всё помутилось. Игорь отчаянно ответил на поцелуй и прижал его к трубе. Потом отстранился и посмотрел взглядом тёмным-тёмным, в котором не то что черти плясали, черти утонуть могли во взгляде этом. Когда Игорь начал опускаться на колени, у Серёжи почернело перед глазами. Неужели? Да он даже мечтать не мог. Точнее только мечтать и мог. Игорь уже почти бухнулся вниз, но Серёжа резко дёрнул его. Инстинкт обеспечителя общественной безопасности победил похоть. На полу всё же валялось битое стекло. Он снял с себя китель и бросил в ноги. Игорь удивлённо на него посмотрел. Так, как будто стоять на бутылочных осколках — ничем не примечательное занятие. И это выдернуло Серёжу из транса. Он вообще-то ещё перед первым разом хотел поговорить. — Игорь, погоди. — Да чё ты, к-ленки быстр заж-вут. Пинжак жалк. Серёжу передёрнуло. То, с какой лёгкостью Игорь говорил о разрезанных в мясо коленях, вызвало у него ужас и отвращение. В первую очередь к себе. К себе, который полез к Игорю в штаны прежде, чем спросил, как он живёт со всем этим, как справляется, справляется ли, может ли Серёжа чем-то помочь. Как будто бы не так уж и сильно он изменился. — Игорь, кхм… — Он прокашлялся, пряча взгляд. — Ты как… себя чувствуешь? Игорь положил руку Серёже на лоб и поднял его голову, чтобы встретиться глазами. — Серёг, ты чё? — Я поговорить с тобой хотел. — О том, как я ся ч-ствую? — И об этом тоже. Я хотел бы узнать, как ты живёшь. Это была невозможно тупая формулировка. Он прекрасно знал, как жил Игорь. Не ходил же он по Катамарановску с закрытыми глазами последние пятнадцать лет, но лучше не смог придумать. — Серёг, я чёт не понимаю. Игорь отступил на шаг назад. Серёжа никогда не видел его по-настоящему напуганным. До этого момента. Под ногами хрустнуло стекло, хотя пришел сюда он совершенно бесшумно. — Игорь, я не хотел тебя огорчить, — сказал Серёжа и поморщился от фальшивых слов. Снова не то. — Всё, д-да? Ты всё? Со мной? — Балда! — хотелось его легонько стукнуть. — Нет, конечно, какое всё?! Я те покажу «всё»! Ты от меня теперь никуда не денешься. Ишь чё удумал! Серёжа сгрёб Игоря в охапку и сказал тихо, сказал так прямо, как только можно было: — В детстве с нами произошло что-то очень нехорошее. Тебе пришлось тяжелее всех. Я хочу понять, где собака зарыта и как помочь тебе. Но без твоей помощи я помочь тебе не смогу, такая закавыка. Игорь поднял на него потерянный взгляд и, увидев, что он совершенно серьёзно, выпутался из объятий. — Д-же не д-май! — Извини, дорогой, но ты меня не переубедишь. — Т-ты н-не п-п-нима-шь. — Не понимаю, поэтому хочу разобраться. Игорь усмехнулся, потом весь сжался и сел по-турецки на расстеленный по стеклу китель, накрыв каску руками. — Д-да ты б-льной! — Я, конечно, не врач, а всего лишь очаровательный милиционер, но мне кажется, что я наконец-то совершенно здоровый… Ладно, успокойся, я не собираюсь с шашкой наголо сразу же бежать драться с твоими бесами. Серёжа присел на корточки. — Я не претендую на то, чтобы менять твой… кхм, образ жизни или что-то такое, хотя на пятнашечку сажать не перестану, так и знай. Но если тебе, голубчик, нужна помощь, я всегда, что называется, в полной боевой готовности. Игорь убрал руки с головы, отпил скипидара и уставился в одну точку. — П-жл-ст. Я тя ни о чём не пр-сил ник-гда. — Ты буквально каждый раз просил меня выпустить тебя пораньше, чтобы валандаться с лисами по норам… Игорь, слышишь меня, я тебя люблю. Игорь не ответил. — Ты меня любишь? Он кивнул, пьяно захлопав глазами. — Ну вот и всё. Это самое главное. — Не д-маю… прям уж главн-е. Так. — Ты ошибаешься, хороший мой. Главнее быть не может. Серёжа присел к нему на китель, взял за голую коленку. — Милый мой, Гришу сегодня попытаются убить. Правда ведь? — Ага, — сонно ответил Игорь, заваливаясь всем телом. — Я пойду тогда. Мне Гриша мой дорог очень. Он хороший такой, я бы без него совсем того. Оскотинился бы в край. Он почему-то знал, что Игорь всё правильно воспримет и не будет ревновать. Игорь сложил губы трубочкой и кивнул. Нанюхался паров, пьянь. — С трубой осторожнее, — напоследок сказал Серёжа, оставляя часть своей формы на полу НИИ. У Гриши в кабинете должен был висеть запасной китель.***
Как бы он ни любил Гришу, тот был упрямым ослом. Сказано ему: в тебя стрелять будут. Нет, упёрся. На секунду Серёжа почти решил долбануть Гришу по башке или сбегать быстро в соседнее здание за соответствующим составчиком, а потом спрятать в самом недоступном подвале, чтобы ни одна мышь не проскочила. Но порыв быстро прошёл. Во-первых, нужно было ещё как-то договориться с Рукавами. Да и собственными руками покушение на жизнь и здоровье президента организовывать? Он с этим не так давно завязал. Пока Серёжа пытался что-то придумать, пришёл Грачевич. Несмотря на не самое тёплое отношение, смотреть на него за работой оказалось приятно. Он был полностью сосредоточен, собран, немного нервничал, никого не доставал. Свою роль сыграл слезливый Гришин рассказ про Юркины подвиги на поле. Может, не такой он и противный. В конце концов, о человеке говорят его поступки, а не вот это всё внешнее, напускное. Что, впрочем, не помешало Серёже с дотошностью Грачевича обыскать. Поднимая руку с пистолетом, Серёжа ещё думал, что Танечка их сейчас всех подорвёт. Это был чистый рефлекс. Но нажимая на курок, он вспомнил, что видел этот момент. Давно, ещё на свадьбе Стрельниковых. Он прекрасно помнил. И Таню, и отдачу после выстрела, и пулю Захара. Как он мог забыть? Какое счастье, что по невероятному стечению обстоятельств всё обошлось. Интервью Серёжа не слышал. Кровь стучала в висках, адреналин шарашил. Гриша что-то там отвечал, улыбался, смущался, угрожал. Серёжа правда надеялся, что этого упрямого осла полюбит каждый, кто интервью посмотрит. Он уже собирался выпить, но случилось то, чего он сильнее всего боялся. Та же причина, по которой Гришу должны были полюбить люди, подводила его к могиле раз за разом. Гриша верил в людей. Это была его величайшая сила и самая страшная слабость. Он верил в шлюх и в забитых мальчиков, в коррумпированных милиционеров и в рецидивистов, в психопатов и в предателей. Тут было два варианта: либо это их всех спасёт, либо окончательно погубит. Серёжа надеялся на первое. Когда Гриша кинулся в объятия Захара, Серёже показалось, что он давно кипятится в адском котле. И его наказание — смотреть, как Стрельников танцует чечетку на граблях. Нет, Серёжа тоже обрадовался бы брату. Но Жила откинулся на тот свет, а не с зоны — это очень большая разница. И никогда не пытался убить его по-настоящему. Пока не пытался. Пока.