Не выйдет солнце из-за туч Не расцветут кусты Пронзил меня печальный луч Разбиты все мечты Моря и реки прогниют Исчезнут все леса И вместо нас тогда споют Другие голоса
С наступлением осени дышать стало легче. Потрясения будто бы отступили на время бабьего лета, прячась от хорошей погоды. Гриша осваивался на своей должности, Кеша — на своей. Марк устраивал забег по московским притонам, оставляя Макса в компьютерных клубах. По крайней мере, Серёжа надеялся, что дела обстояли именно так. С тем же успехом Марк мог планировать государственный переворот и вторжение в Америку. Нателла уехала в Ялту прогревать свою ненависть, как аденоиды. Сапогов устроился работать в школу, Грачевич подмял под себя Девятый канал. Захар временно притих. Будь Серёжина воля, он бы сплавил Захара к Нателле, пусть подпитываются друг от друга и нормальным людям не мешают. Но оставшийся без всех своих пассией Гриша пылал не романтической, а братской любовью. Но хватит о чужой личной жизни! С Игорем всё было непросто. Настолько, насколько может быть у двух людей, которые до тридцати пяти лет ни единожды не обременили себя романтическими отношениями. Они встречались, обнимались, целовались, зажимались по углам как школьники, а иногда и не только по углам. Но вопрос стоял: а это всё или ещё что-то будет? И ещё один, посерьёзнее: а они теперь вместе или как бы не вполне? а что можно? а чего нельзя? Они не знали границ друг друга в этом самом деле, а спрашивать было странно. Серёже не казалось стыдным заниматься с Игорем сексом, но было стыдно говорить о сексе. Когда вы знаете друг друга тысячу лет и вместе плавали голышом в шестом классе, такое бывает. Впрочем, на сомнения тратилось примерно полторы минуты в сутки, остальное время оставалось на замачивание мозга и прочих частей тела в сахарном сиропе. Время от времени Серёжа развлекался с Алисой — задавал ей вопросы и пытался понять, что делать дальше. Но Алиса не умела предсказывать будущее и не работала психологом, а ничего умнее он придумать не мог, так и гонял вопросы по кругу. Он чувствовал, что всё проще, чем ему кажется, но не понимал, в чём загвоздка. В одном из приступов острой нежности Серёжа сидел на работе и вместо заполнения протоколов вспоминал вчерашний вечер. В ДК выступал Старозубов с юбилейной программой. Серёжу вызвали на поджог. Оказалось, Игорь хотел таким образом позвать на свидание. Пожар обычным огнетушителем устранил Федя, который ждал в машине у чёрного входа. К приезду милиции в помещении наблюдалось лишь остаточное задымление. Ну не ехать же обратно. Послушали концерт за кулисами, у Феди и закусь была с водочкой. Сам он пить не стал — ещё везти артиста домой, а вот Серёжа не отказался. И так они танцевали под Старозубова с Игорем, так танцевали. Потом смотрели, обнявшись, на сочный сентябрьский закат, и сердце замирало самым банальным образом. Из прекрасных воспоминаний его вырвал Кеша, который с деловым видом притащился в участок и потребовал к себе внимания. — Жилин, мне совет твой нужен, — сказал он с убийственной серьёзностью. — По делам се-сердечным, так сказать. Серёжа прокашлялся и поправил фуражку. Он пока не был готов сказать другу детства, что мутит с их третьим другом детства. Как будто они пошли бить крапиву палками вдвоём, а Кешу не взяли. Но вряд ли Кеша бы обрадовался перспективе групповухи. Не в таком составе, по крайней мере. — Польщён. Крайне, голубчик. И всецело понимаю желание обратиться именно ко мне, самому красивому и интересному мужчине города, да чего уж там, страны. Но сердце моё пылкое принадлежит правопорядку и законности, поэтому советчик из меня не самый лучший, пожалуй. Кеша опустил плечи и посмотрел та-ак жалобно. — Да мне просто не с кем совсем пого… побеседовать не с кем. Не с Лёшкой же, Лёшка хороший, конечно, но не оч-чень. У него с девушками разговор короткий — не может с ними говорить теперь потому что. Ну… На него Зина с-составчик такой один нечаянно пролила. Серёжа не стал спрашивать, зачем вообще нужен такой составчик, но Кеша посчитал необходимым это пояснить. — Господину президентнику хотел д-дать попробовать в качестве, ну, эксперимента. Я ему тортик испёку, знаешь. Такой хороший тортик, загляденье просто будет. Рецепт у меня имеется, да, а б-бисквит пропитал будет этим самым составчиком. Ну, чтобы когда бывшая госпожа президент оживёт, ну вернётся сюда в смысле, не было у них того этого. Сам понимаешь. В прошлый раз нас кое-кто вообще чуть не подорвал всех из-за их этих дел. Но я тебя не виню ни в коем случае. У меня тоже… бывает. — Не уверен, что это решит проблему. У него там уголовник один откинувшийся по столицам шастает. Да и ты тут ещё. Сказал и прикусил язык. Про Багдасарова Кеша не знал, и Серёжа не планировал менять эту ситуацию. Кеша недобро прищурился. — Это какой т-такой уголовник? — Да так, карманник один, друг старый, — отмахнулся Серёжа. — Давай про дела твои сердечные лучше поговорим. Он уже подумал, что Кеша сейчас ударит его по башке чем-нибудь тяжелым, вытащит табельное из кобуры и пойдёт пешком в Москву устраивать вторую часть массового смертоубийства. Они ещё первую не до конца переварили, если честно. Но Кеша с воодушевлением переключился на другую тему. — У меня с Особой, знаешь ли, охлаждевание какое-то. Ругается она на м-меня и прямо руганью такой неприятной, ну, капризничает много. В командировку уехала опять же, куда это годится? Я человек терпеливый, конечно, но у меня тут, между про-прочим, возможности новые появились. Кажется, Серёжа понимал, куда Кеша клонил. С тортиком этим ещё. Он был, так сказать, всецело, всеми руками и ногами за данную инициативу. — На работе всё как-то легче бывает закрутить… ну завязать то, что обычно завязывают. Но ты не п-понимаешь, наверное. У тебя же нет никого на работе. Сложно тебе, конечно. — Он серьёзно задумался. — Может, тебе Лёшку своего завести? Хотя нет, чего это такое я говорю. С Лёшкой такие дела не надо, ну, делать. Он хороший, конечно, но не очень. Но я не про Лёшку. Он не в моём вкусе. Лёшка вообще не во вкусе совсем, да ты его видел. А вот гражданинка у нас одна т-тут появилась… Или не понимал. Он сначала подумал, что… Они не то чтобы вместе работали, конечно, но окна в окна всё-таки. Но если не… то… Ерунда какая-то получалась. Или Кеша совсем всю совесть окончательно потерял, или у него теперь ко всему прочему ещё и амнезия приключилась. Какая, чёрта лысого, «гражданинка»? — Игорь её как в трубу засосал, я сразу как-то, ну… — Он вдруг бешено заозирался. — Слушай, Серёж, у тебя нет чего-нибудь прохладительного? Напитка какого-нибудь? Или кипятка на крайний случай? Только без соли, пожалуйста. Совсем не понимал. Какая труба? Какой Игорь? То есть он понимал, конечно, какой Игорь. Он у них был один, любимый и единственный, но… Какого хрена вообще в НИИ произошло? Почему самый что ни на есть правоохранительный орган не в курсе? Со времени их последнего разговора по душам что-то разительно изменилось. Будто бы он говорил с другим человеком. Будто бы все метания и терзания смыло волной безразличия. — Водки, может, налить, голубчик? — Не надо водки. Я водку не лю… пью. Иногда. Стараюсь не пить. Но обычно не очень получается. — А я выпью. Так что там с Игорем? Но водки не нашлось. Стоял только заботливо принесённый Игорем скипидар. И отрава для тараканов. Выбирая между ними, Серёжа серьёзно задумался. — С Игорем? — удивлённо спросил Кеша, как будто впервые слышал это имя. — А что с ним, с Игорем? Я его у-уволил да и всё. Но ты мне мозгу… мозги не пудри. Я не про Игоря. Гражданинка у нас н-новая в Институте. Этот разговор настолько напоминал о школьных временах, что аж в холод бросало. Серёже, правда, в последнее время казалось, что Кеша изменился. Понял, что отношения — это не только свиданки и спонтанные решения, но и ответственность за чувства другого человека. — Иннокентий… как вас там по батюшке? — Серёж, да ты чего это, ну? Ты моего б-батюшку не хуже меня знал. — Иннокентий Батькович, вы с чьего позволения, так сказать, занимаетесь воспрепятствованием должностной работе органов внутренних дел?! Вы с этим заканчиваете давайте, а то посажу на такую пятнашечку, что двенашечкой покажется. Кеша поджал губы. — Я даже после всего того, что, ну… думал товарищ ты мне, Жилин, а вот оно как оказалось. Даже тамбовский волк, товарищ твой, сбежал уже давно, наверное. — С Игорем пойду поговорю, побеседую. Он мне на дне такой стол накроет, что тебе и не снилось. Напиток мне даст п-прохладительный или кипяток на крайний случай. И соль он никогда не кладет, в отличие от некоторых, а я соль эту вообще никак совсем. И кота разрешит погладить. Я по коту-то скучаю сильно очень. Когда его выкидывал, уже скучать начал, в т-тот сам-мый миг, в секунду ту самую. — Идите уже. Вали, Кеша, вали. Смотреть на тебя больше не могу. Обрыдло всё в край. Такое хорошее настроение испортил своей шизой. Серёжа задумчиво пожевал мелок от тараканов и попустился. Запас водки надо обновить всё-таки, а то Игорь постоянно водку уносил, чтобы Серёжа гадость всякую не пил, и оставлял чистейший скипидар. Хоть он и выгнал Кешу, на следующий день им снова пришлось встретиться. Дело о трубе нужно было расследовать, поскольку о нём прознал Герман. Пришёл к Серёже и спросил, как двигается расследование. А расследование, так сказать, даже и не подавало признаков жизни. Серёжа догрызал последний мелок от тараканов, бессмысленно глядя перед собой. Вокруг стола расположились Кеша, Игорь и Зиночка. Кеша сидел, сжав коленки как институтка на экзамене (очень, стоит заметить, не «по-директрёнски»). Зина держала спину так ровно, словно над ней стояли с линейкой и били за малейшее отклонение от идеальной осанки. Оба в чистых халатиках. На их фоне Игорь, практически лежащий на стуле, под которым натекла лужа с его грязных ботинок, выглядел особенно вызывающе. Из показаний Зины и Кеши Серёжа не понял ровным счётом ничего. Они перебивали друг друга, тараторили, смеялись в неожиданных местах своего рассказа, ёрзали. Поразительно, но Игорь оказался более полезен. — Ну ясно, — заключил Серёжа. — Зинаида Петровна, заявление писать будете? Зина округлила свои огромные и ясные глаза. — На кого? — На Игоря Натальевича Катамаранова, — устало пояснил Серёжа и указал карандашом в сторону своего благоверного. Игорь обиженно взмахнул чёлкой. — Да вы что?! — возмутилась Зина. — Как можно? Игорь — прекрасный человек! Игорь покраснел. Насколько это можно было разглядеть под слоем грязи. Зина тоже покраснела, только не от смущения, а от праведного гнева. Да, она-то не в курсе всех этих ролевых игр. Одно успокаивало — у заскучавшего Кеши игры были ещё страннее. Кеша с Зиной ушли, а Игорь остался. — Знаком, значит, с гражданкой? — Допр-рос пр-д-лжается? — с усмешкой спросил Игорь. — Да! — строго ответил Серёжа. Игорь принял ещё более вызывающую позу. — Ну, д-пустим. — Что ж, — серьёзно сказал Серёжа, несерьёзно ослабляя галстук. — Тогда пройдёмте в тюрьму, голубчик. — За что? — подыграл Игорь, с искренним изумлением взмахнув руками. — По совокупности… так сказать, преступлений. Серёжа вышел из-за стола, обошёл его и легонько ткнул ботинок Игоря форменной туфлей. Игорь сменил позу и опустил ногу, которую держал на другой ноге. — Пр-ротив личн-сти? «Против человечества в моём лице, Игорёша», — подумал Серёжа и сел к Игорю на колени. От груди едва не шёл пар. Хотелось по щелчку пальцев избавиться от всей одежды разом. И прямо на этом стуле, чтобы до упора, чтобы ножки подломились. И продолжить на полу, в деревяшках, пока оргазм не вспыхнет, выбив пробки. — Против личности. Красивой очень. — Призн-ю вин-ну, — жарко сказал Игорь перед тем, как Серёжа накрыл его губы своими, впечатывая руки в голые плечи. Сначала так, а потом как пойдёт.***
Серёжа не мог со стопроцентной уверенностью сказать, сколько лет проработал в милиции. Много. Так вот самоубийц он не видел ни разу. Как-то это было не принято в Катамарановске. Пару раз он прогонял пацанов с мостов и карнизов, но не более того. Все одумывались после: «Ну ты чего, хороший мой, тебе ещё жить и жить. Давай слезай, голубчик». Когда вызвали в Кешин подъезд, он подумал о худшем. Это было бы ужасное, но логичное завершение всеобщего безразличия. Но нет, Кеша продолжал заниматься своей личной жизнью, по всей видимости. Из городских сплетен Серёжа знал, что Багровый Фантомас распались. Видел, что понурый Роза жил один в квартире Шершанских. Встречал Яшку с его новой пассией. Но чужие страдания всегда кажутся недостаточно яркими и сильными. Вот он-то настрадался, а они молодые, справятся, найдут выход. Нашли. Находиться в одном пространстве с трупом было невыносимо. Серёжа хотел спуститься этажом ниже и позвать Кешу, если вдруг тот не был на работе, но на лестничной площадке столкнулся с Игорем, который возился со светильником в тамбуре. — Игорь? — Иг-рь, — подтвердил он. — Ты чего тут делаешь? — В-дол-зу ламп-чку меняю-у. — Пошли, Игорёк, пошли, хороший. Посидишь со мной. Зайдя в ванную, Игорь вздрогнул и попятился. Наверное, стоило его предупредить. Но Серёжа слишком привык к тому, что Игоря ничего не берёт и обычные человеческие горести его мало трогают. Это было, конечно же, не совсем так. — Чего он? — Смерть гражданина наступила вследствие…. — Н-рмально м-жешь? Они прошли на неприбранную кухню. Горы немытой посуды застилали листочки с перечёркнутыми строчками. Страдания дают толчок к творчеству, конечно, но мёртвого уже никуда не толкнуть, хоть обтолкайся. — От любви… Друг его бросил. Игорь кивнул. Чёлка полностью завесила лицо. — Вот чего ты киваешь-то, балда?! Серёжа взял лицо Игоря в руки, убрал волосы и поцеловал нежно-нежно, показывая, что между ними такого быть не может, что он не сделает больно ни словом, ни делом. По крайней мере, постарается изо всех сил. Но реальность вносила свои коррективы даже в столь романтичные моменты. — Вот это коллапс, я кричу! Стоило скоропостижнуться на пять минуточек, как тут министры, ю ноу, блин, концерт целый закипятярили. Игорь, что было ожидаемо, проломил головой стену и ушёл, оставив Серёжу разбираться с этим в одиночестве. Повинуясь рефлексу, он вытер губы и поправил фуражку, хотя стоило бы, наверное, воздержаться, чтобы не выглядеть застуканным на горячем старшеклассником. — Так. Гражданин, как вас там… Я вам за это… За ложный вызов того этого, на пятнашечку! — Да я чё, а в смысле? Я же нихрена не мог вызвать никого. Я ж того, эт самое, кони двинул, нахрен. И тут он понял. Понял, что откладывать больше нельзя. Все эти разговоры, расшаркивания бессмысленные. Не до этого уже. Всё, под богом все ходим. От дома до НИИ Серёжа бежал спринтом. Ну то есть как, он пару раз остановился, конечно, исключительно, чтобы перевести дыхание. Перекурить там, трубочку с кремом съесть, Грачевича из канализации достать. Потом ещё почистил ботинки лопухом и зашёл в парикмахерскую прическу с боков подравнять. А тут уж и обеденное время пришло — в столовой котлету по-киевски давали с пюре. Такое не дело пропускать. — Инженер, не дури. — Когда-нибудь ты прекратишь говорить мне в-всякие обидные гр-грубые оскорбительности, и тогда… я буду очень рад этому. — Кеш, такое один раз в жизни бывает. Вот те крест! Сейчас просрёшь, спать больше никогда не сможешь спокойно. — Не понимаю, о чём ты мне толку… толдычешь. Из подсобки послышался голос. — Отец, я тут у тебя книжку интересную нашёл, могу забрать? Серёжа вытер пот со лба. Разобрались всё-таки. — О, смотрю президентствующий субъект не презедентсвует никак. Совсем от рук власть отбилась! — Жилин, ты чего как этот? — поинтересовался Гриша, выглядывая из темноты дверного проема. — Науку продвигать надо в стране. И да, товарищ министр, можете быть свободны. Серёжа приложил руку к фуражке. — К пустой голове не прикладывают, — улыбнулся Гриша. — Честь имею, — отсалютовал ещё раз Серёжа. — Не переусердствуйте, главное, с продвижением науки. А то как бы задвигать обратно не понадобилось, ухух. После нежного поцелуя, волшебного воскрешения и вообще всего Серёжа был уверен, что ему приснится что-то прекрасное и возвышенное. Но ему снился Кеша, который напродвигался, да и изобрёл составчик, позволяющий мужчине залететь. Испытывать Кеша собирался его, собственно, на Серёже. Тот вырывался, но был крепко прикручен к столу. Он почему-то всё спрашивал, долго ли нужно ходить беременным, потому что ему редис сажать летом, а с пузом несподручно как-то. На это Кеша раздражённо повторял, что «быстро только кошки родятся». Ну, Серёжа и родил. Кошку. На работе он в спешке написал закон, что рожать кошек категорически запрещено. За это смертельный штраф административного ареста. Потом подумал и запретил саму поговорку. Подумал ещё и решил сделать вне закона вообще всех кошачьих. Превентивные меры, так сказать. Жалко, конечно, Игорева кота, но тот в болоте живёт, к нему земные законы не применяются. Поленившись пару часов, он понёс подписывать документы президенту. Грише почему-то эта идея не пришлась по вкусу. — Не буду я кошек запрещать, Жилин. Совсем уже! Я, конечно, тиран и автократ, но не настолько же. Как говорят американцы, кто кошек тронет, тому потом… трудно по жизни будет… с троганьем. Серёжа удивился тому, что Гриша знал слово «автократ». Тлетворное влияние Марка Владимировича, не иначе. — Ну тут как скажете, конечно. На всё ваша президентская воля. Но не плачьтесь мне потом, когда кошек нарожаете стаю. Лицо у Гриши осталось каменным. — Жилин, у тебя всё в порядке? Ну, в жизни. У него никто никогда такого не спрашивал, поэтому Серёжа опешил. — Я сейчас серьёзно спрашиваю. — Да вы меня в тупик ставите своими допросам, голубчик. А это я тут милиция, я допросы-то устраиваю. — Ну как знаешь, полковник. — Гриш, а вот когда «всё хорошо», это как? Гриша надул щёки и мощно выдохнул. — Вот это ты базаришь, Жилин. Этот бессмысленный разговор навёл его на интересную мысль. Он теперь плохо понимал, что именно чувствует и насколько это нормально. Умеренное беспокойство могло казаться паникой, и наоборот, что-то заслуживающее внимания — преувеличенным, неважным. Как прозревший слепой, он так яростно вглядывался в мир вокруг, что перенапряг глаза. Возможно, Кеша не сходил с ума. Он взрослый человек и мог рассматривать варианты, это не преступление. Он мог запутаться в своих чувствах, в конце концов. Потом распутаться и запутаться ещё сильнее. Мог бояться или сомневаться. Серёже постоянно приходилось напоминать самому себе, что не ему с высоты своей морально-нравственной чистоты («ха» три раза) осуждать других людей. Да и вообще, вредно для цвета лица. Когда Серёжа думал об этом, лёгкий на помине Кеша позвонил в участок. Поразительно, что сам не пришёл. — Жилин, есть минутка? — Я, конечно, крайне занятой милиционер в форме красивой очень, но на тебя, голубчик, минутка найдется. Кеша больше ничего не сказал и, судя по шуршанию шнура по полу, пошёл куда-то в другую комнату. А потом Серёжа услышал это. Запил колесики водярой И Богу взятку предложил Мы кипятярили на небе И Сатане пекли блины Засос мента! Засос мента! Чернеет шея алкаша Засос мента! Засос мента! Серёжа не стал дослушивать, вытащил из сейфа второй ствол и на этот раз действительно спринтанул. Через два часа он смывал с рук кровь в раковине, которая стояла в КПЗ. Обычная, в служебном туалете, сломалась. И Серёже было страшно лень её чинить. Он шмыгнул носом. Коленочку ещё разбил. Да что за день такой? Забегался совсем. Но судьба в тот день решила его не только шокировать и расстроить, но также порадовать. Пришла Зина. Перед собой она несла метровую или около того картину, на которой невозможно прекрасный Жилин в роли Георгия Победоносца разит змия. Он бы и хотел сказать, что Зина ему польстила, но к чьему-то сожалению и к его счастью, Серёжа действительно был настолько красивым. «Это потому, что вы Игоря Натальевича в тюрьму не посадили. Сердце у вас горячее, доброе!», — сказала Зина, чуть смущаясь. Она собиралась уйти, но Серёжа её остановил, собравшись напоить чаем и накормить помадками до потери всяческой сознательности. Они разговаривали. Она смеялась каждой его шутке, очаровательно прикрывая рот. Потом Зина разоткровенничалась и сказала, что зря дала волю чувствам, что понимает Иннокентия Николаевича, который не может ставить на кон новую должность ради отношений с сотрудницей, что её честь он, истинный джентльмен, не может опорочить таким образом, что сердце его занято, и он будучи в растерянных чувствах, рассказал ей о своих страхах и сомнениях. «Золотой души человек, такие глубокие переживания его терзают, вы себе не представляете». К сожалению, Серёжа представлял, хотя и не назвал бы друга прям уж таки глубоким человеком. Дальше порция комплиментов досталась самому Жилину, который так самоотверженно отвоевал Игоря из хищных лап закона и Германа Модестовича. И тут он понял, почему именно Зина смогла пусть мимолётно, но увлечь Кешу. Им бы с Гришей было о чём поговорить. Они все слетались, как мотыльки, на Кешин ангельско-рыцарский образ и верили до самого конца, а некоторые и после (один вон после реанимации продолжил). Но Кеша-то был истинно библейским ангелом — хтоническим существом с кучей глаз и крыльев. Хотя сходство их на Кеше не останавливалось. И не с него даже начиналось, пожалуй. Как Гриша когда-то увидел в поломанном мальчике президента, Зина в продажном, завравшемся менте заметила героя. Однажды Гриша сказал Жилину, что если в людей не верить, они превращаются в скотов. Пожалуй, теперь он смог признать, что оно так и есть. Уши он, правда, стихоплёту одному сегодня надрал, но это так, чисто профилактически. А песня в голове засела, проклятая. «Засос мента, засос мента…»