Я тебя отвоюю

Песня и не думала выветриваться из головы. Более того, Роза Робот вместе со своим новым приятелем протащили запись на радио. И эта гадость теперь играла из каждого утюга.  Серёжа злился, но настроение при этом имел крайне игривое. В конце концов, его личная жизнь легла в основу настоящего хита.  В президентский кабинет он вошёл без стука. Он и раньше такими мелочами себя не утруждал, а уж теперь и подавно. Министр милиции — ни хухры мухры.  Его президентское высочество сидело за столом прямо под своим портретом, а напротив него с чайной чашкой располагался до противного счастливый Кеша. Оба подскочили, когда дверь открылась, и выглядели так, как будто их как минимум застали без штанов. Насколько можно было судить, не подходя ближе, Кеша был полностью одет (включая берет), а на Грише даже пиджак был застёгнут. И никаких следов разврата не наблюдалось: ни растрёпанных волос, ни засосов, ни помятой одежды. Ну чай пили, ну с кем не бывает. Серёжа тоже много с кем чаи гонял. Вон, с Зиночкой пару деньков назад.  — Приветствую, дорогие коллеги!  Серёжа прошел к свободному креслу и отхлебнул из Кешиной чашки. Снаружи на ней были изящные розы, а внутри — совсем не изящный коньяк. Серёжа не собирался пить с утра, но тут сама судьба заставляла.  — Отдыхаем, значит, посреди рабочего дня. А страну кто поднимать будет? Чего это вы, голубчики? И не стыдно?  Кеша моргнул.  Только сейчас Серёжа понял, что Гриша был без очков. Так вот чего они так подскочили.  — Не борзей, полковник! — Кстати, об этом. Как-то неправильно получается, не кажется вам, уважаемые представители власти? Некрасиво и противоестественно, я бы даже сказал.  Кеша опустил взгляд. Открытое и симпатичное лицо Гриши даже без очков приобрело угрожающее выражение. Он явно хотел поскорее очки надеть, но понимал, что проявит слабость, если так сделает. Как сложно, однако, быть мужикастым мужиком.  — Ты нас тут не учи жизни! Сами разберёмся, чё и как. Как говорят американцы… Он даже не попытался придумать, что именно говорят американцы. И это было почти грустно. А потом всё-таки сдался да напялил очки.  Да господи боже, какие мы нежные! Хоть всю Камасутру на президентском столе испытайте, ему-то что. Завидно, разве что, немного. Как говорится, от имени милиции благословляю вас, дети мои, на разврат и прочую добровольную деятельность сексуального характера.  — Да я о звании своём, товарищ президент. Не солидно министру простым полковником быть, стыдобища позорная. Так что я мозгами пораскинул… — Не льсти себе, Жилин, нечем так раскидывать.  — Да и назначил себя, — невозмутимо продолжил Серёжа, — генерал-генералом. — Нету такого звания, — заметил Кеша. — Хотя если очень хочется, то наверное… конечно другое дело. Но это президенту решать, конечно. И благоговейно уставился на новоиспеченного главу государства. — Как говорят американцы, кто власть имеет, тот и звания придумывает, — сказал Серёжа и хохотнул.   Гриша скрипнул зубами.  — Не говорят.   Серёжа грациозно, как ему показалось, взмахнул рукой, поднялся из кресла и проследовал к шкафчику с алкоголем. Тот оказался заперт. Серёжа неловко тряхнул дверцу пару раз под неодобрительные взгляды собравшихся, а потом отстрелил замок. Гильза отлетела Грише в затылок.  Если быть до конца честным, были случаи, когда он доставлял Грише куда большие неприятности. И было не совсем понятно, что Гришу так разозлило.  — Ещё одна такая выходка и я скормлю твою печень овчаркам, а остальное залью в бетон и поссу сверху.  Серёжа бесстрастно хлебнул марочный коньяк прямо из горла. Если Гриша начинал угрожать, это означало только одно — он нервничал и чувствовал себя не в своей тарелке. Сейчас, впрочем, он был как-то особенно, совершенно не характерно агрессивен. Странно, обычно от недотраха люди становятся раздражительными, а не наоборот.  — И ещё одно. Хочу двадцать пять звезд на погонах, — сказал Серёжа, не обращая внимания на угрозы.  — Так не поместятся же, — снова воззвал к логике Кеша.   — Как говорят американцы, впихнём невпихуемое.  — Не говорят так американцы! Закройся уже, Жилин! И ничего у тебя там не невпихуемое, я в бане видел.  — А вот это обидно было. Зачем так грубо? Зачем нежное и ранимое существо обижать? Я вам чего плохого сделал? Унижают тут милицию и не краснеют даже.  Кеша устыдился. — И правда, Гри-Григорий К-константинович, вы зачем это к Жилину пристали? Какие вас он-ондатры покусали?  Григорий Константинович уронил челюсть.  — Я пристал? — на большее его не хватило.  Ну, тут даже Серёжа понимал, что Кеша дал маху. Это Жилин ворвался в кабинет, нарушил тет-а-тет, отстрелил замок у шкафчика и вылакал четверть графина дорогущего коньяка, потом пооскорблял немного и затребовал себе несуществующее звание.   — А ну выметайтесь оба, — тихо и угрожающе сказал Гриша. — Мне работать надо.  Кеша даже не шелохнулся, а Серёжа решил, что его дела здесь закончены, и гордо удалился.  Настроение было отличное. С утра сделал гадость — весь день можно отдыхать. Собственно, так он и поступил. А вот на следующее утро его вызвали аж в семь часов, когда самые ранние пташки собрались на работу.  Было очень лень куда-то идти, но вызывали к соседнему подъезду. И Серёжа решил, что если это снова про «Засос мента», то он за себя не отвечает.  Проблема была в другом. Вход в подъезд был заблокирован, вокруг образовался такой ажиотаж, как будто на прилавок сырокопченую колбасу выкинули. Рядом с дверью стоял растерянный Кеша в белой шубе до пола. Бледный и как будто бы больной, он вытирал пот со лба и хлопал ресницами. Его нездоровый вид так резко бросался в глаза на контрасте с цветущим видом буквально вчера, что Серёжа даже не сразу обратил внимание на главное.  — Это что ещё такое? — спросил он, глядя на причину затора.  — Это… — Кеша прочитал надпись у себя на руке, как будто не мог запомнить два слова. — Чёрный б-бумер.  Серёжа и сам видел, что это чёрный бумер. Но автомобиль перекрывал вход в подъезд, а на капоте стодолларовым купюрами было выложено сердечко.  — Инженер? — А? — рассеянно отозвался тот.   — Ты чего в шубе-то, хороший мой? Двадцать пять градусов на улице.  — Да тут такая т-тенденция…  — Да уж вижу я вашу тенденцию. Кто бы мог подумать, что это именно ты у нас будешь путанить за валюту у отмороженного бандюгана, — сказал Серёжа и очень радостно рассмеялся собственной шутке.  — Я, м-между прочим, сам заработываю себе не кусочеки хлеба! Я вообще целый директор целого НИИ. Немного зарабатываю, конечно, можно бы было и п-побольше… Вот знаешь что, Жилин, власть меняется, а зарплаты почему-то как будто бы, ну, словно как бы и нет.  Да тут просто всё было. Серёжа сейчас на пальцах покажет — небольшой урок прикладной экономики. По электричкам бабло отжимать больше не комильфо, а вон бумер и пачечку грина своему ненаглядному подарить хочется. И воровать в общем-то уже тоже не хочется от слова совсем. Любовь счастливая людей добрее делает. А так… Там зарплата поменьше, тут налоги побольше. И вот уже стоит Кешенька красивый и довольный в норке с ног до головы посреди лета.  Хотя на самом деле вряд ли Гриша, ни разу в жизни не получавший зарплату, об этом вообще думал.  А ещё Жилин расстроился. Ему вот подарков никто не дарил — одни часики краденые на запястье болтались. А он ведь такой красивый, такой хороший! Лучше Кешки в сто раз! Может, обойму в кого надо разрядить, чтобы подарочки дарили? Он мог бы. У него и пистолет имелся. Целых два. Но в единственного, кого Жилин когда-либо хотел, стрелять как-то не было желания. Ну то есть он постреливал иногда, но так, чтобы даже близко не попало.  Кеша пожевал губы и достал из кармана новенькую мобилу.  — Товарищ… господин президентник, да, это я… Так, чего это вы, н-нет, я не по этому совсем поводу! Убедительно прошу прекратить это вот всё бесконтрольное дарительствование!  — Пусть зарплату мне поднимет, — встрял Серёжа. — Жилину зарплатку поднимите, будьте так любезны.  Не убирая мобилу, Кеша обратился к нему:  — Сто тысяч мильёнов в секунду хватит?  Серёжа пожал плечами. Что воля, что неволя.  — А чего мне? Нет, мне не надо. С меня почему-то везде деньги перестали брать. Так что накопилось сильно, из карманов уже падает.    Потом Кеша убрал телефон в карман шубы и сказал:  — Вообще не понимаю, почему денег не берут. Всё подумать над этим собирался. М-может, составчик даже сделать, чтобы думалось лучше. Но как-то всё то одно, то другое. Голова набита, ну, забита то есть. Приятная такая… э-э, забитость. А иногда неприятная… Очень неприятная… Серёжа беспомощно закатил глаза. Самая светлая голова страны к вашим услугам.  В три часа ночи он проснулся от оглушительного шума. Что-то падало, что-то разбивалось. Прошёлся по квартире, но никого уже не было. Только на подоконнике стояла пятилитровая банка киселя из подболотников.  Выпив литра два сладенького напитка, Серёжа снова лёг, но сон долго не шёл. Сначала он думал о Грише, который не знал, как нормально ухаживать за объектом своей симпатии. Этот глупый бандит думал, что людям от него ничего, кроме денег, не нужно. Но где Кеша и где отношения по расчёту? Да, в общем-то, Нателле и Марку тоже нужны были совсем другие вещи. Гриша только этого не понимал, из-за чего сделал их обоих страшно несчастными и ещё, пожалуй, очень злыми.  А после думал про Игоря, про то, какой хороший он. Такая нежность сильная терзала его сердце, что сил никаких не было. Хотелось выйти на балкон и на весь ночной город проорать о том, что грудь сжимало.   Потом всё же он провалился в небытие, но сон пришёл какой-то мерзкий, холодный и страшный. Снилось, что в Канарейке выключили отопление, и все стены покрылись паутиной изморози. А в центре главного зала лежал труп Марка. Лицо бледное и спокойное, лишённое обычной нервической судороги, руки по-покойничьи сложены на груди, вокруг головы нимбом расплылось глянцевое бурое пятно крови, а уже от него в стороны отходили лучи паркетного солнца.   С утра сердце было не на месте. Серёжа оделся, запихнул в себя кашу с бутербродам, запил чаем и поехал в Канарейку. Да, он оброс паранойей как плесенью. Он так отвык бояться за близких за годы ледяного безразличия, что теперь боялся с удвоенной силой. За всех и сразу. Так сильно, что сердце разрывалось.  Нужно было проверить!  Серёжа открыл дверь и на мгновение потерял дар речи. В самом центре зала — именно там, где паркетные доски были выложены лучами, на четвереньках ползал Кеша и щеткой размазывал по полу кровь, которая быстро въедалась в дерево. Серёже от такого вида поплохело, особенно после сна, в котором Марк именно в этом солнышке лежал убитым.  — Кеш… — А? — тот дёрнулся и повернул к нему белое как мел лицо, испачканное красным. — А, Серёжа, это ты… Я тут это, хочу к приходу к Гриши и ребяток в порядок немного привести… На-нагрязнил я тут, конечно.   Серёжу пригвоздило к месту. Умом он понимал, что Марк находился в тысячах километров отсюда, но иррациональный ужас поглотил его, не подавившись.  — Кеш, где… он? Просто скажи мне, всё в порядке будет.  — Кто? Гриша? Не знаю, по делам где-то, н-наверное, он же такой деловой, прямо колбаса деловая.  — Что тут случилось? Это кровь? Чья? — Ну в смысле чья? Серёж, ты чего? Моя, чья ж ещё? Я сидел себе, сидел, книжку читал. Потом как-то мне, ну, странно стало. Я пошел воды выпить, ну, попить. И что-то потемнело и тяжело так стало. Ну я очнулся, видно, кровь носом пошла. Не знаю, валяюсь тут посреди… по середине. Хотел убрать, чтобы, ну, не впиталось. В дерево. Пол дорогой, наверное. Я не… У меня денег на новый не то чтобы есть.  Не чувствуя ног, Серёжа дошёл до телефона, деревянным пальцами набрал номер Макса, который знал наизусть.  — Ты сейчас один?.. А с кем?.. Отлично, хорошо, просто изумительно. Передавай мои горячие приветы. И гуляй, мальчик мой, только о защите не забывай!.. Чего ты ну-дядь-серёжишься? Кто тебе кроме меня напомнит?  Серёжа положил трубку. Кеша сидел на полу, положив на колени грязные руки — липкие, в подтёках бурого.  — Устал.  — Как ты вообще?  — Да так, ну, не очень. Я, н-наверное, разнерв… понервничал. Сегодня Ос-Особа возвращается, и я встретить её должен, ну, рассказать всё. Как-то мне прямо… э-э, так себе.   Кеша сказал это, потом охнул, схватился за бледное, будто неживое лицо, зашмыгал носом и вытер вновь появившуюся кровь. Казалось, он сейчас разрыдается или закричит. Ещё два дня назад он выглядел пышущим здоровьем и абсолютно счастливым. Серёжа ничего не понимал, кроме того, что происходило что-то страшное.  — Я могу чем-нибудь помочь? — Д-да нет, у меня так уже несколько дней, п-пройдёт. А не п-пройдёт, я к врачу, ну, к доктору схожу. Если не обескровлюсь весь.     Серёжа, конечно, волновался за Кешу, но сейчас ему нужно было выпить из-за пережитого стресса. После пяти рюмок клюквенной настойки на первом этаже Канарейки, он решил кое-что проверить. Его милицейское чутьё трубило набатом. Он думал не о том. Он так боялся, что Кеша сделает что-то с кем-то другим, и не подумал о том, каково ему самому.  Спустя четыре часа Серёжа стоял у темнеющей на закате кромки леса.  Он проверил через свои источники, спросил у Алисы. Никаких сомнений быть не могло, но человек такое смешное существо… Надежда всегда умирает долго и мучительно. Его билась в корчах уже некоторое время.  Взгляд у Игоря был чёрный-чёрный. Взгляд этот говорил не лезть туда, куда не следует. Не заглядывать в то, что больше и страшнее тебя в миллиарды раз. Но тут на кону стояло слишком многое. У Серёжи и не было ничего в этой жизни, кроме друзей. Остальное — пыль. Это было так важно, что он не боялся противостоять Игорю. Пусть хоть это будет последний диалог между ними. Он не мог поступить иначе.  — Игорь, Особа существует? — спросил он, дрожащими руками поджигая сигарету.  — См-ря что значит «сущ-ствует», — уклончиво ответил Игорь, пряча глаза за каской. На рассуждение о человечности потянуло, да? О сущности бытия? Вот, значит, как? Так Серёжу это ранило. Почему Игорь так себя вёл? Он на Кешку своего надышаться не мог и при этом… Скрывал столько лет. Его же… ну, вылечить, наверное, можно было. Или хотя бы облегчить жизнь.   Предполагалось, что этот философский ответ закроет тему, но Серёжа спросил:  — Это живой человек?  — Нет, — ударил громом ответ.   Серёжа схватился за голову. Хотя и было это в высшей степени лицемерно. Он и так знал. Давно. Как знал Игорь, сам увязший в чертовщине своей по уши. Как знал Гриша, чьё уязвлённое самолюбие позволяло быть брошенным ради реальной женщины (с потенциальными детишками, собачками, кошечками и прочей живностью), но не хотело соперничать с вымыслом.  И что делать теперь? Что делать-то?  Игорь ничего не сказал. Ушёл в темень, не качаясь и не спотыкаясь. Где-то здесь и заканчивалось его могущество, нащупать можно было.  За рулём его трясло как при ознобе, зубы стучали, если разжать челюсть. Остановившись у мэрии, Серёжа посмотрел в Кешины окна. Горел свет. У Гриши тоже.  Откладывать этот разговор больше нельзя было. Серёжа не знал точно, что скажет, но страшно хотел увидеть Гришу, чтобы тот весь такой важный и сильный, президентствующий, успокоил его одним своим присутствием. Сказал что-нибудь про американцев и пообещал «порешать все вопросики».   Гриша попросил секретаршу налить им кофе, хотя время перевалило за восемь вечера. С их последнего разговора он потеплел и забыл все обиды. Замок на шкафчике, правда, был всё так же нелепо отстрелен.  Он выглядел спокойным и счастливым. Серёжа помнил его таким раньше, пару лет назад. Когда Гриша наблюдал, как Марк с Максом играют в приставку, например, самую первую в городе. Тогда Серёжа завидовал до изжоги. Теперь ему больно было, как будто сердце в кулак сжали.  Серёжа так не хотел рушить эту хрупкую радость. Он позволил Грише быть счастливым ещё пару минут, откладывая экзекуцию, поэтому сначала спросил не о том.    — Гриш, только честно, как вы с Кешей познакомились?  Гриша отхлебнул кофе и поморщился.  — Прям совсем познакомились?  — Можешь не прям и не совсем.  — Да тут… Просто всё. Алиса кассетник однажды забыла в Канарейке. Ну я и привёз. Знал, что она без него не может. Она ушла куда-то, короче, дома был Кеша. Позвал меня чай пить. Ну я как-то и не отказался. Не знаю почему. Он, видимо, не понял, кто я такой. Хотя как? Не знаю. Сидели на кухне его крошечной, чай пили, говорили о всяком. О Беляеве, о Стругацких, о Тарковском. Такие какие-то вещи в целом. Он забавный такой, когда болтать начинает… Серёжа нахмурился. Не сказать, что он сильно удивился, но и приятной эта информация не была. — Кеша говорил, что вы не знали друг друга до прошлого года.  Гриша пожал плечами.  — Забыл, наверное. Да и я не особо помнил, пока мы на рынке не столкнулись. То есть мы ни разу даже не пересеклись за эти годы. Это странно, если подумать… — Да уж… — Серёжа посмотрел в чашку, пытаясь найти там ответы на терзавшие его вопросы. — А на рынке что?  — Мы с ребятами крышевали рыночек, хотели бабла наварить с него. Ну он ствол и вытащил из кармана. Часы мои забрал. Которые тебе потом достались.  — Это, конечно, самая дикая часть истории. Но тогда ты почувствовал что-то странное? Гриша посмотрел на него с сомнением, словно ему странно озвучивать такие очевидные вещи. Серёжа, в общем-то, спрашивал о другом, но ответ Гриши объяснял даже больше, чем он хотел узнать.  — Да это ж каждый раз по-разному. Я, вон, в Натку с первого взгляда влюбился. А Марка восемь лет знал, пока мы не… — Но тогда всё равно было как-то странно? — Ну странно, да. Те чё надо-то?  И тут Серёжа понял, что время настало. Гриша уже чувствовал, что случилось что-то плохое. На его лбу появились тревожные линии, губы сжались в нитку. — Да нет, ничего… Спасибо за откровенности, конечно, очень познавательно. Но кхех, Гриша, на самом деле я хотел поговорить с тобой о другом немного… Об Особе.  Гриша нахмурился ещё сильнее.  — Слушай, Жилин, я рад, что тебе теперь не насрать на всё, но это реально немножко сильно не твоё дело.  — Да я не об этом. Кеша сегодня ездил забирать Особу на вокзал. Да? — Гриша кивнул и Серёжа продолжил. — Сегодня в Катамарановск приехало девятнадцать человек. Из них — восемь женщин.  — Жилин, ты борщишь.  — Гриша, послушай. Из этих восьми — три в возрасте от восемнадцати до пятидесяти. Из этих трёх ни одна ни ехала без мужа или детей.  — Но зачем Кеше врать? — удивился Гриша.  — Не думаю, что Кеша прям-таки уж врёт… Точнее, не думаю, что Кеша врёт сознательно.  — И чё теперь?  — Поговорим с ним.  Гриша посмотрел на него как на безумца.  — Тебе трупы в морг понравилось возить зимой?  — Мы просто сядем поговорить и будем держать ствол наготове. — Жилин, ты попутал. Я не буду стрелять в Инженера. И ты не будешь. — Да я не стрелять, я так — припугнуть. — Ты, кажется, всё же не понял. Если Инженера переклинит, его твоя пушка не напугает.  Они ни до чего не договорились. Серёжа ушёл домой выжатый как губка. Гриша выглядел ещё хуже. Хорошо это закончиться не может, так ведь?  Он хотел уснуть беспробудно и хоть во сне отдохнуть от этого мрака. Забыть убитый вид Гриши, забыть жестокий взгляд Игоря, забыть труп Марка, который преследовал его в снах и видениях. Но не вышло. Звонок в дверь застал его за чисткой зубов в майке, трусах и тапках.  Бледный, растрёпанный и напуганный Роза Робот мялся в дверях.  — Тут, короче, полковник, хмыри какие-то на крыше чё-то мутят. Я как бы не стукач, ю ноу. Но они сейчас походу скинутся нахрен.  Зубная щетка упала на пол, а сам Серёжа рухнул на стул. Ужас пригвоздил его к месту, заморозив ноги и вскипятив голову. Он просидел так пару секунд, но показались они вечностью. К сожалению, он прекрасно знал, что увидит на крыше своего дома.