Путь исправления

Гарри шел по узкому коридору. Он опустил глаза в пол: быстро мелькали красные на черном узоры ковра. Портреты озабоченно перешептывались. На стене истекали воском свечи, давно зажженные в трехрогих канделябрах. Он дошел до конца и положил ладонь на ручку, не поворачивая ее. Гарри заметил непривычно темные волоски, выглянувшие из-под форменного рукава, и вызывающе блестевший на среднем пальце перстень. На матово-черном камне горел знак даров смерти. Он походил на узкий зрачок скрывшегося в тени хищника, который еще не определился: напасть или позволить себя приручить. Камень одновременно всасывал и испускал свет. Промелькнула мысль, что если какому-нибудь могущественному вору приглянется кольцо, ему придется отбирать его вместе с рукой. Не существовало силы, которая могла бы убедить их разлучиться по доброй воле. Гарри чувствовал пальцами холод хрусталя, улавливал в воздухе слабый аромат яблок. Что-то было не так, он сжимал зубы так сильно, что боль отдавалась за ушами. Но ответа не было. Он помедлил секунду, повел плечом в последней попытке взять себя в руки и открыл дверь. В светлом кабинете, закинув ногу на ногу, напротив камина сидел Геллерт Гриндевальд. Его мертвенно-бледная и сухая, как пергамент, кожа казалась розовой в отсвете естественного огня. Он прокручивал между пальцев узловатую палочку. Ту самую — Бузинную. Оторвать от нее глаз было почти невозможно. — Том, мой дорогой, — поприветствовал его Гриндевальд тоном заботливого дедушки. Зубы сжались еще сильнее. Ненавистная маггловская кличка напоминала, что слова Геллерта о равенстве всегда были ложью. Он ни во что его не ставил, но готов был терпеть ради победы. Как только мир встанет на колени, один из них умрет, чтобы стать единственным Властелином. Геллерт давно понял, что пригрел змею на груди, но утешал себя мыслью: обладателя Бузинной палочки не сразить в честном бою. Он не выпускал палочку из рук даже во сне, припоминая судьбу ее первого владельца. — Герр Гриндевальд, — сухо поприветствовал его Гарри чужим голосом и, игнорируя налившийся свинцом позвоночник, слегка склонил голову. Ближний круг мог не целовать ему руки и не унижаться, говоря «мой повелитель», но все же лишь один из живущих смел называть его по имени. Самый почетный нурменгардский пленник. В голове всплыл образ Дамблдора, почти не изменившегося с последней встречи, и вызвал прилив такой ненависти, что Гарри встрепенулся. Он любил директора, но от малейшей попытки воспротивиться чужим эмоциям, все его существо выворачивало наизнанку хуже любого круциатуса. Он захотел сделать шаг назад. Тело не слушалось, а сердце продолжало биться ровно. Только черный и белый глаза Гриндевальда посмотрели точь-в-точь на него с проницательностью, которая свойственна лишь людям, прожившим больше века. Гарри сел на соседнее кресло. Чувства притупились и не осталось ничего, кроме тела, утопающего в мягкой обивке. Бронзовые подлокотники удобно устроились в ладонях. Гарри забыл, что напугало его секунду назад. В мыслях роились картины маршей, зеленых молний и унылых пленников в серых робах. Все это вызывало усталость и раздражение. Единственным светлым пятном была Нагайна. Ее вес на плечах ассоциировался с безопасностью и домом, которого у него никогда не было. Хотя когда-то Нагайна металась от Дамблдора к Гриндевальду, теперь ее верность принадлежала истинному хозяину. — Почему вы вернулись? — спросил Гарри, рассматривая карту. Изрисованное полотно висело над камином. Оно принадлежало отцу Геллерта. Выгоревшие чернила на желтой бумаге изображали два полушария. Параллели и меридианы почти стерлись, однако жирные и чуть расплывшиеся контуры материков изгибались как раньше, только правая половинка Австралии будто нависала над краем Земли. Границ стран не было, одни названия, не везде соответствующие действительности. Под некоторые из них Гриндевальд втыкал английские булавки. Гарри как-то застал его за этим делом. Двадцать лет назад он увидел еще не такого худого и дряхлого волшебника, который трепетно оглаживал лист и помещал красную отметину в старый прокол. Когда Вторая Мировая закончилась, он вынул все «флажки». Карта едва не отправилась в камин, но уцелела. Стоило отдать Гриндевальду должное: он умел выжидать и добиваться цели. Половина стран вновь отличилась красным или черным. Черного было меньше — он означал полную победу. Но красный значок уже добрался до Китая. — МАКУСА предложило мне перемирие, — ухмыльнулся Гриндевальд. — Весьма самонадеянно, учитывая, что я окружил Конгресс две недели назад. — Отправите их ко мне? — Нет. Не сейчас. Американцы наших испортят. Пусть сначала выпустятся новоприбывшие, — Геллерт говорил, продолжая покачивать палочкой, и ее кончик очерчивал завораживающие круги. — Как там турки? — Говорят по-турецки, — выдохнул Гарри, вспоминая, что на днях хотел призвать Пожирателей и позволить Беллатриссе поджечь их барак. — Потерпи, Том. Они хорошие солдаты. Палочка остановилась в опасном положении. Несколько секунд она походила на стрелу, готовую сорваться с лука. Прошло несколько вдохов, прежде чем палочка продолжила движение, развернувшись в обратную сторону. Собственное оружие в рукаве казалось неподъемным. — Вчера Куинни доложила кое-что интересное, — продолжил Геллерт, внимательно вглядываясь глубоко-глубоко в Гарри. Впервые за этот вечер он почувствовал, что не один. Незримое присутствие чего-то больного, страшного и изорванного черной магией коснулось его и будто спрятало в кулак. Мир растворился внезапно, будто и не существовал. Миг — и уже не было ни тела, ни бронзовых подлокотников, ни тепла, обильно источаемого камином. Гарри казалось, что он дышит, находясь на глубине многих километров под толщей океанской воды. Со всех сторон к нему тянулась непроглядная темнота и тащила вниз. Последним Гарри услышал голос Волан-де-Морта, но разобрать слова было уже невозможно. Когда Гарри проснулся, он закричал. — Тише! Всех перебудишь! — Дин имел в виду не обитателей их барака, а всех узников и работников «Исправительного учреждения». Похоже, кричал Гарри долго. Пижама насквозь промокла, а перед глазами плыло даже в очках. Он одним глотком осушил протянутый стакан с водой и не смог сам поставить его: дрожали руки. — Что случилось? — прокричала Джинни через перегородку. На бараке стояли слабые заглушающие чары. Обычно они почти не слышали друг друга, но Гарри, видимо, преодолел допустимую границу. Странно, что еще не явилась охрана. Ночами здесь дежурил не их предположительно добродушный Йохан, а парни, избившие Невилла по дороге в лагерь. — Кошмар. Все нормально, — во все горло проорал Невилл и дальнейших вопросов не последовало. Однако на Гарри все еще смотрели его соседи. По лбу стекла капля пота. Он поднял руку, чтобы стереть ее, но черные разводы на рукаве дали понять, что на лбу теперь не шрам, а свежая рана. Кожу разорвало изнутри. Судя по лицам ребят, они испуганы сильнее него. — Я видел его глазами, — не смог сдержаться от откровения Гарри. Парни отреагировали скептически. Они неловко отворачивались: сказывались шесть лет сна в одной комнате, в течение которых Гарри с завидной периодичность кричал из-за того же Тома Реддла. У друзей были основания для сомнений, но Гарри начал злиться, не понимая, принадлежит этот гнев ему или оставшемуся в Альпах Волан-де-Морту. Череп разрывала невыносимая боль, кровь засыхала на пальцах и лице, стягивая кожу. Он решил зайти с козырей. — Дамблдор в Нурменгарде! — Что? — встрепенулся Рон. — С чего ты взял? — Я же сказал! — в голосе прорезался хрип. — Я видел. Я был там. Я был им. Гарри говорил, удивляя заодно и себя. Он не успел осмыслить произошедшее, но сейчас все стало очевидно. Остальные не разделяли его эмоциональный подъем: на гриффиндорца уставились восемь ошарашенных пар глаз. Присоединился даже Симус, кое-как приподнявшийся на кровати. Гарри мучила отдышка, он продолжал утирать кровь со лба. В лунном свете барак казался ему ненастоящим по сравнению с кабинетом Гриндевальда. Он точно знал, что далеко в горах сердце Волан-де-Морта, наконец, забилось быстрее. Эту боль они разделяли на двоих. — Так не бывает, — выразил общую мысль Роджер Дэвис. — Не верите? — продолжил метаться Гарри, и Рону пришлось прижать его к матрасу. — Успокойся, мы же твои друзья, — сказал Уизли с мягкостью, которую никто не слышал от него сначала войны. — Он что-то сделал с тобой. Мы верим. — Но лучше не шуметь, — добавил Роджер Дэвис. Гарри понял, что в полумраке они не видят его шрам. Это зрелище значительно пошатнуло бы их скептицизм, но силы резко иссякли. Он лег обратно на влажную простынь, сказав, что все порядке. Скоро по постелям разошлись остальные. Гарри не сомкнул глаз до утра, то начиная задыхаться, то снова захлебываясь в потоках чужих эмоций. Несколько раз он проваливался в слабую дрему и видел тень Гриндевальда. Он как никогда жалел, что рядом нет Гермионы. Или Сириуса, миссис Уизли, профессора Макгонагалл... Честно говоря, он обрадовался бы и хоречьей морде, но перед глазами было только окно, в котором виднелись кривые тени других бараков. Когда утром ребята спросили его о ночном происшествии, он ответил, что это был лишь кошмар. В этот раз ему поверили.