Путь исправления

Когда они пошли на завтрак, Гарри сместился в конец шеренги. От барака до беседки он шел за Макмилланом, а на ступеньках свернул в сторону. Йохан заметил маневр, но не стал его останавливать. Кто-то окрикнул Гарри, когда он уже почти добрался до Штаба. Здание выглядело по-другому. Конечно, на самом деле оно не изменилось. Но теперь Гарри чувствовал, что первый этаж, на котором хозяйничает мадам Гольдштейн, лучится светом. В нем часто использовали бытовую магию, особенно в левом крыле. Возможно, там находится кухня. Однако следы светлого волшебства тревожно вибрировали: сверху на них напирала та самая пульсирующая тьма, которая вчера ночью вытолкнула его из сознания Волан-де-Морта. На посту стоял очередной безликий немец. При виде арестанта он начал поднимать палочку, но Гарри достал из кармана записку. Ее даже не пришлось разворачивать. Вспомнив предупреждение или рассудив, что без причины заключенный не явится в Штаб с таким наглым видом, охранник открыл дверь. В прошлый раз Гарри подгоняли в спину, сейчас он мог осмотреться. Обстановка гораздо приятнее, чем в Нурменгарде. Современно, без лишних следов волшебства. Особенно располагала розовая в клеточку подушка на диване. Напротив него мягкое белое кресло. Наверное, здесь Гольдштейн беседовала с заключенными и решала, кто из них присоединится к Гриндевальду, а кто увидит тот самый, другой лагерь. Об «исправительном учреждении» для маглорожденных говорили лишь во время угроз, да и то намеками. Гарри переживал за Гермиону, но не жалел ее: гриффиндорку бы это оскорбило. Даже летом, когда близнецы Кэрроу швыряли им в спину круциатусы, Гермиона осталась одной из немногих, кто не изменился и не потерял ни грамма веры в скорую победу. Пожалуй, в стойкости с ней могла посоревноваться только Полумна. Лавгуд будто не видела творящихся вокруг ужасов и говорила, что в головах Пожирателей кишат мозгошмыги. Возможно, в этот раз она имела в виду не сказочных существ. Гарри прошел мимо большой картины, удивляясь, что она не живая: обычный сад, не очень-то и красивый. Лестница показалась невыносимо длинной. Она изящно закручивалась в спираль; узкую бежевую дорожку под каждой ступенькой придерживали стальные прутья. Гарри считал шаги и постоянно останавливался, ожидая, что сейчас его нагонят и выволокут на улицу. Никто не появлялся. Он уже почти добрался до второго этажа. Волан-де-Морт определенно сидел там, за столом. Гарри еще не отошел от вчерашнего слияния и, находясь в непосредственной близости, слышал скрип пера, чувствовал его подушечками пальцев. Когда он достиг последней ступеньки, бумаг на столе уже не было. Волан-де-Морт сидел вполоборота и разглядывал его с мрачным удовлетворением. — Ты запретил давать Симусу лекарства, — с ходу выпалил Гарри. Доказательств не было, но он подозревал: только прямой приказ свыше мог заставить весь персонал, включая Йохана, игнорировать умирающего узника. Учитывая, что его мысли теперь переплетаются с чужими, это могло быть правдой. Тем более, иных причин нет: пусть Симус и полукровка, раз он оказался здесь, его хотели завербовать, и он получил лишь одно предупреждение. Волан-де-Морт — единственный человек в лагере, который не видел смысла в исправительной работе и готов был из-за бессмысленной прихоти лишиться потенциального солдата. — Доброе утро, Гарри, — радушно поприветствовал маг, сцепив пальцы на коленях. — Я подозревал, что приглашения будет недостаточно. Гарри понял, что слегка нависает над ним, и отстранился. Острая боль в шраме пропала, но сохранились неприятные ощущения: такие вызывает больной зуб, встретившийся с декабрьским уличным воздухом или лимонным соком. Злиться не получалось. В течении прошлой встречи Гарри мучили легкий страх, презрение, сдерживаемая ярость. Не хватало только ненависти — слишком внезапным было столкновение с убийцей, и слишком давно притупилось горе от потери. Сейчас он смотрел на Волан-де-Морта другими глазами. Мужчина казался странно знакомым, будто они провели вместе всю жизнь. Красные глаза больше не выглядели пугающими, серебряный череп на груди ассоциировался с гордостью. При виде него вспоминалось незнакомое слово «мортмордре». Будто наяву он видел извивающиеся под чьей-то кожей рисунки змеиных тел. Сам у себя Гарри вызывал любопытство. Еще немного, и собственное тело ему покажется неуютным. — Что ты со мной сделал? — спросил он, сомневаясь, что существует заклинание, способное на нечто подобное. Волан-де-Морт лучился самодовольством. Он явно ждал этого вопроса и даже поднялся на ноги, чтобы свободнее жестикулировать: он ненавидел армейскую дисциплину, подразумевающую скупые и стандартизированные жесты. Что ему нравилось в Гриндевальде, так это изящество, с которым старик орудовал Бузинной палочкой. Именно такой маленький мальчик из сиротского приюта представлял магию, до того как убедился, что она существует. Гарри никогда не встречал Темного Властелина. Волан-де-Морт знал его уже пятьдесят лет. — Это не я. Обвиняй свою мать, — заявил Волан-де-Морт, наслаждаясь шоком собеседника, — Из-за нее я не мог коснуться тебя. Пришлось это исправить. Волшебник подошел ближе, снова вызывая то липкое обволакивающее ощущение. Гарри так и не научился легименции, но она бы и не пригодилась: наверняка обмен воспоминаниями работает в обе стороны. Вряд ли какая-то часть его короткой жизни ускользнула от внимания Темного Лорда. — Ты даже не представляешь, какое могущество таит в себе одна капля крови, — загадочно изъяснился Волан-де-Морт. — Вы пролили ее столько, что, будь это правдой, перед вами на колени встал бы уже весь мир. Но он устоял, — возразил Гарри, недоумевая из-за непривычных оборотов в собственной речи. — Не каждая кровь ценна, — сморщившись, ответил Темный Лорд. — И ты ошибаешься. Мы близки к завершению войны. — Но это «мы» тебя не радует. Гарри знал, что говорил. Волан-де-Морт стоял так близко, что было видно, как змеиные зрачки сужаются еще сильнее, практически исчезая в крапчатой багрово-красной радужке. Один намек на Гриндевальда вызывал в нем столько обжигающей ярости, что хватило бы на тысячу непростительных заклинаний. Гарри впитывал ее, потому что она заполняла пространство подобно воздуху и некуда было скрыться. Молния во лбу ныла, и может быть, снова кровила. Весь мир потускнел. Осталось лишь два ярких пятна — Темный Лорд и сияющее ярче солнца кольцо на его пальце. Сначала оно осталось незамеченным, но теперь решило призвать его. Будь в Гарри чуть меньше выдержки, он бы встал на колени, прижался губами к черному камню. И проглотил бы его, не зная, как еще можно объединиться. Кольцо казалось коварно вырванным из тела фрагментом. Гарри не чувствовал себя целым. Может, он сам был чьим-то фрагментом? — Да, у вас с ним много общего, — задумчиво сказал Волан-де-Морт, откровенно читая его мысли. — С кем? — слова вырывались через силу. — С кольцом. В вас обоих хранятся частички величайшего сокровища. Меня. Гарри удивился так сильно, что сумел сбросить морок. За окном он увидел друзей, выходящих из беседки. В офис лился дневной свет, заколдованные стекла отливали янтарем. Его нос почти вжимался в грудь врага, втягивая осевший на воротнике мундира интенсивный аромат ореха и дерева. Гарри снова отстранился, в этот раз наверняка — отпрыгнул почти до проема. Порог все же не переступил: за спиной осталась открытая дверь. Волан-де-Морт остался на месте и оперся бедром о массивную столешницу. — Ты ведь понял, что я никогда тебя не отпущу, Гарри Поттер. Слишком много знаешь. Но и сам ты не уйдешь. Далеко. Потому что мы теперь неразлучны. Кусочек моей души нашел хозяина. Он вечность будет стремиться обратно. Мне проще убить тебя, но я всегда считал, что великие правители должны иногда миловать обреченных. Чтобы они не стали мучениками. — Ты лжешь, — сказал Гарри, не зная, прервал его или дослушал. — Милости от тебя не дождешься. Тебе что-то нужно. Профессор Дамблдор. Он толком не знал, о чем говорит. Картинки в голове не складывались в единую историю, но гордый седой старец, плененный в Нурменгарде, то и дело мелькал в мыслях противника. Волан-де-Морт изменился в лице. Кожа плотнее обтянула череп, будто древние проклятия, продлевающие его молодость, вдруг впитали фунт плоти. — Не Дамблдор, — скривился волшебник. — В гробу я видел твоего драгоценного директора и ему подобных. Палочка. Дамблдор и Гриндевальд отбирают ее друг у друга, как игрушку. Они покорили бы мир, если бы не глупые распри. Старики слабы, потому что не способны ни объединиться, ни сразиться насмерть. Мы с тобой можем и то, и другое. Решать тебе. — Боишься один пойти против Гриндевальда? — спросил Гарри, вытянув из Волан-де-Морта еще одну порцию желчи. Что интересно, сам он гневу не поддавался. От мыслей деваться некуда, но, видимо, чужие эмоции он мог при желании отбрасывать. Или же их связь действовала, как хотела. Металась и жалила, иногда задевая обоих одновременно. Гарри старался не вспоминать, как естественно он чувствовал себя ночью, полностью растворившись в чужом теле. — Полагаешь, я не справлюсь без школьника? — Да. Волан-де-Морт вселял не больше ужаса, чем гермионин Живоглот. Он и выглядел примерно так же — надутый от недовольства и почти шипящий. Гарри улыбнулся от этого сравнения, а темный волшебник посмурнел еще больше: образ передался и ему. — Что ты собирался предложить взамен? — не ожидая от себя очередной наглости, спросил Гарри. Он не собирался торговаться. Не думал о предательстве, просто ухватился за возможность лишний раз поддеть врага. Но на Волан-де-Морта высказывание подействовало неожиданным образом. Он расслабился, снова напоминая холеного офицера, которого пленники недавно разглядели на балконе. Его слова вызывали неприятную дрожь. — Жизни твоих друзей.