Секрет у всех на виду

Джеймс Коган долгие годы не вспоминал, как его называла в детстве бабушка. Мамина мама, сумевшая бежать в Америку вместе с мужем, из переставшей быть царской и ставшей советской России. Где с такой фамилией стало жить совсем небезопасно, тем более, если ты связан с наукой и продолжаешь занимать завидный для многих достаточно высокий пост. Yashechcka... Ласкательный русский вариант его имени вспомнился Джеймсу в тот же миг, когда он впервые увидел… чем бы это ни было в действительности… Воспоминание обняло бабушкиными любящими руками, словно стремящимися защитить свою родную кровиночку даже из могилы, где та покоилась больше десятка лет. Так Джеймсу показалось. Так явственно показалось… В тот день, когда ему оскалился черепом рекламный плакат, над которым он в тот момент, позевывая, работал. На то, что его тогда незаметно сморил сон, Джеймс сперва все и списал. Практически машинально, на автопилоте, лениво думая о чем-то, что напрочь позабылось спустя всего секунду, навсегда отделившую всю прожитую им жизнь от кошмара, который он не сумел бы вообразить хоть приблизительно, Джеймс прикоснулся кистью к губам «Срань-господней» женщины, чтобы сделать их поярче, и рисунок ожил. Не полностью, задвигались только ладони, прижимаемые к щекам, точно в возгласе, давшем названию серии множества таких же дурацких рекламок. Указательные пальцы подцепили с обоих краев губы, раздвигая улыбку, от которой еще долю секунды спустя остались одни густо покрытые кровью острые иглы клыков, точно издеваясь напоминающие о безвредном и милом Кэрроловском котике. Только безглазый череп до того промелькнул. Джеймс вскрикнул, отпрянул назад, мазнув кистью по всему ватману, оставляя длинной разверстой раной красный штрих. - Завтра издохнет ваш пес. – зазвучал прямо у него в ушах скрипучий голос, от которого жутью продрало ледяным вдоль хребта. Тогда и вспомнилась ему бабушка… Вспомнились и фольклорные русские сказки, которые она ему рассказывала, когда он был мал настолько, что верил в них. И в Кощея Бессмертного, и в Бабу-Ягу. Как и в Санта-Клауса, столь же непоколебимо свято. Верил до тех пор, пока не вырос и не стал верить исключительно тому, что можно было узреть лично. Увидел… То, чего не могло быть! Увидел и потому не стал этому верить. Джеймс мог позволить себе нисколько не верить собственным глазам и ушам до вечера следующего дня, когда ему пришлось хоронить за домом, наверное, чем-то отравившегося любимца-сенбернара, который проводил его утром ласковым взглядом и тревожным лаем. На что он так же не стал тогда обращать никакого внимания. Этой ночью Джеймс Коган не мог заснуть почти до самого утра, когда кое-как забылся тревожным полусном, благодаря не столько снотворному, сколько подаренной ему бабушкой русской монетке. Которую ее внук не выпускал из судорожно сжатого кулака, пока над миром вновь не поднялось солнце. С этим «волшебным червонцем», отчеканенным в шестидесятые и подаренным бабушке, как забавный сувенир, кем-то из вырвавшихся за рубеж во время «хрущевской оттепели» родственников, ее Яшечка, как в детстве, не расставался больше не на один день. Один из немногих у него оставшихся.