Секрет у всех на виду

Лимузин цвета неотвратимо подступающей ночи, прямо говорящий Джеймсу, что он доставлен на собственные похороны, остановился у парома. - До чего тонкий намек на реку Стикс со стариной Хароном. – криво ухмыльнулся художник, чувствуя, как сжался желудок, а захолонувшее сердце скакнуло прямо к горлу. - Что? - Ничего. Хорошего. Для меня. Для тебя – не знаю. - Ну, ты держись… - поспешил дать по газам водитель, едва Джеймс захлопнул дверцу своего похоронного катафалка. Паромщик ничем не напоминал всех тех, кто затравленно поджидал его прежде. Этот участник жестокой игры богов, или что все это на самом деле было, понятия не имел, что тоже в ней участвует, по-своему. Этому человеку ничем не угрожали никакие кошмарные, неодолимые силы, он, спокойно позевывая, доживал очередной, такой же, как все прежде, непримечательный день, зная, что для него за ним наступит следующий. Насколько такое может быть известно каждому человеку, о чем никому, не в экстренных обстоятельствах, нисколько не думается. Впереди перед глазами лежал на тихо плещущейся воде небольшой остров. - Остров Мертвых? – хмыкнул Джеймс, пальцы которого непроизвольно сжались на купленной в аэропорту пачке сигарет, точно хватаясь за спасательный круг при кораблекрушении. Иронично вышло. Врачи бы категорически с таким толкованием не согласились. Он не курил. Не мог сказать, зачем сунул в карман брюк найденную в самолете, кем-то забытую или выроненную случайно упаковочку отрывных спичек. Может, и подложенную нарочно, именно для того, чтобы приговоренный выкурил перед смертью положенную ему сигарету. Все может быть в этой жизни, чего лишь кажется, что не бывает по-настоящему, а с тобой тем более не может случиться. - Лосиный остров. – удивленно моргнул паромщик, похоже, что малость обидевшись. - Просто книжка такая вдруг вспомнилась. – улыбнулся ему Джеймс Коган, ощутивший следом почти физически острую потребность поговорить, не важно с кем и о чем! Напоследок… Он заговорил о фантастическом романе с таким названием и, насторожившийся было, островитянин мигом потерял к последнему на сегодня пассажиру не из местных всяческий интерес. А потом Джеймсу захотелось рыбы… Рыбы с картошкой! Жареных, горячих, с восхитительно хрустящей золотистой корочкой. Пряно-солоноватый, свежий морской воздух, наверное, так подействовал, плюс то, конечно, дало знать, что он, кажется, так ничего за эти сутки и не съел. Точно, забыл позавтракать. Не хотелось. Благословенное шоковое отупение незаметно сменило странное спокойствие, как если бы одно обезболивающее чья-то милосердная рука заменила на еще более сильное. Стоило ему ступить на землю, как пришло чувство, будто он тут, за тридевять земель от своего дома, от родных, которых ему больше не обнять и не увидеть, ждущий смерти и никто не обещал, что легкой, не один. Что… будто бы кто-то… взял его за руку, что ли… Кто-то взрослый, мудрый и добрый, какими представляются не изведавшим зла детям все взрослые. У Джеймса даже аппетит разыгрался, заказанной в неказистом, но на удивление приличном, ресторанчике на берегу, корзинки рыбы с картофелем, ему показалось недостаточным. С собой он захватил сочный, отменно прожаренный, стейк, отправившись просто походить по земле, в которую ему предстояло вскоре быть зарытым, и как же это было потрясающе здорово - просто ходить! Жевать вкусное мясо, наслаждаясь брызнувшим в рот соком, лишь на миг подумав о том, что вот и она подъехала, последняя трапеза ожидающего казни. А затем, еще не расправившись со стейком до конца, оставив напоследок самый лакомый кусочек, было так классно закурить, любуясь уходящим в бесконечность прекрасным водным простором. Закурить не в затяг от неумения, но кайфа это не уменьшило. Присесть было некуда, потому Джеймс, которому хотелось до последнего видеть перед собой живой неторопливый бег волн, привалился полулежа, успевшей устать спиной, к мусорному контейнеру. Как знать, возможно, подставленному сюда нарочно, излишней подсказкой о том, что мусором, отходами, гнилью вот-вот станет он. Ему не было до всего этого дела. Он как будто уже ушел и ничто его теперь не касалось, не могло ранить, страшить… Он неторопливо наслаждался оставшимся кусочком стейка, глядел на успокаивающий взгляд неспешный танец волн, не задумываясь, положив другую руку на карман, где находился его детский талисман, иноземный грошик или как его там называли. Боль навалилась внезапно, поджидавшим в темноте беспощадным убийцей, которого в глубине души ты не считаешь, что в самом деле встретишь на своем пути. Дороги, что будет выбита и уйдет из под ног, навсегда оборвавшись. В глазах почернело, дыхание оборвалось. Замерло сердце. - Яшечка, миленький ты мой! - Бабушка!.. Она его ждала, она его встретила. Взяла, как в детстве, за руку и отвела домой. Они уже не увидели две гротескные тени, легшие на белеющий в серебристом лунном свете прибрежный песок. Одна могла принадлежать гигантскому угловатому богомолу, другая небывалых в природе, огромных размеров раздувшейся рогатой жабе. Будь на пляже хоть единая живая душа, обладатель оной непременно бы до смерти перепугался тому, что тени появились берегу из пустоты, их совершенно некому было отбрасывать. Шелестящие самой древностью голоса так же не услышал никто. Не услышал бы в любом случае, как ультразвука, но непременно бы вздрогнул с головы до пят либо поежился всем покрывшимся мурашками телом, не понимая, с чего бы вдруг. «Твоя очередь». «Не скоро». «Все равно». «Знаю». «Мне жаль». «Не верю». «Правильно делаешь». «Знаю». Тени растаяли в резко похолодевшем воздухе. Ближе к утру проворная чайка утащила выпавший из руки того, кого через некоторое время прозовут Парнем из Колорадо, маленький кусочек поджаристого стейка, который Джеймс Коган так и не успел доесть.