Весна, весна, пора любви, Как тяжко мне твое явленье, Какое томное волненье В моей душе, в моей крови… Как чуждо сердцу наслажденье… Все, что ликует и блестит, Наводит скуку и томленье.
— сказала вдруг Эмма эти слова, что для Яутжи были странны и не понятны. — Самка это о чём? — поинтересовался Око, она вылезла из портфеля, оказываясь рядом с его лицом. — Я о весне. Стихи Пушкина. — Кого? — Не задумывайся. Просто вспомнила школьные годы. — Что за годы? Испытания? — Можно и так сказать. Утомительные, смертельно скучные, но всё же, такие беззаботные и простые для понимания. — Ничего не понял. Так школьные годы, — он еле-еле выговорил это слово, — Плохие или хорошие? — Нельзя сказать определённо, но для меня они были хорошие, — грустно сказала Эмма, — Тебе понравилось? — Что? — Стих! — Око задумался, прокручивая слова в голове. И только из-за слово «кровь», он сказал: — Да. — И мне он нравиться, поэтому и запомнила! — порадовалась Эмма, и Арбитр уже надеялся, что тема закончилась, но… —Мороз и солнце; день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный — Пора, красавица, проснись: Открой сомкнуты негой взоры Навстречу северной Авроры, Звездою севера явись!
— А это что? — Тоже Пушкин, только про зиму. — Сейчас весна. — Да, но всё равно стих красивый! — Наверное, — Яутжа не разбирался в литературе, потому что у него её тупо не было. Никто из его расы не сочиняет стихи или истории. Есть только настоящие истории, которые посвящены реальным Охотникам. У них был свой алфавит, и если не выучить его за день — тебя ждало наказание. Та же ситуация и с цифрами. За год их обучали тому, чему обучают на Земле за пять лет. Все остальные года Яутжа — это охота-охота-охота. Солнце уже склонилось за горизонт, только лучи ещё освещали небо. На землю опустились сумерки, ночь привела за собой холодный ветер. Температура резко опустилась до 19 градусов. Эмма успела одеться теплее, Яутжа же просто терпел. Ему было не впервые находиться при такой температуре, да и сеть с собой взял, если вдруг слишком холодно станет. Если и Уманка выживет при нулевой температуре, то Яутжа может умереть. Находя укрытие в виде небольшой пещерки, а скорее, впалости в горе, он положил портфель с Эммой на землю. — Подожди тут, — он присвистнул своим собакам, что всё время бродили где-то недалеко. Услышав хозяина, они примчались к ней, — Охранять, — приказал он и сам пошёл в лес, собирать хворост. — Привет К’хала, — сказала она, конечно, не суке, но всё равно не разбирала она, кто-кто. И стала гладить именно Нар’иса. Ждала, когда придёт Око. Ждала достаточно долго, а потом услышала шелест травы рядом. — Это я, — прострекотал он, что Эмма и не успела запаниковать. — Ты был долго. — Дерево нашёл. Крепкое оказалось. Не ломалось, — спокойно проговорил она, а у девушка от удивления чуть глаза на лоб не полезли. — Дурак что ли? — выпалила она, даже не задумавшись, что этим могла его оскорбить. — Почему сразу глупый? — спросил он, и видимо переводчик не то слово перевёл, хотя смысл от этого не поменялся. — Зачем дерево ломать? Чем тебе ветки не помешали под ногами? — Чтобы хороший хворост достать. Сердце дупла горит дольше, — он поставил древовидную сердцевину пятиконечной формы на землю. Потом пальнул разок в него слабым зарядом плечевого оружия, и огонь объял сердце. — Понятно, — недовольно сказала девушка, облокотившись о стену пещеры, наблюдая, как размазанный рыжий цвет двигался. Око присел рядом, так же наблюдая за огнём, и достал из портфеля тюбик с его едой. Тюбик содержал в себе много белка и жиров, заменяя мясо. А Эмме передал её батончик, за что она и поблагодарила, хотя она ещё не голодна, так как набила живот фруктами, а те оказались очень сытными. Когда ужин закончился, они ещё недолго сидели и молчали, словно ждали, кто же первый порвёт это неловкое молчание. И Око решил, раз он тут самец — а значит главный — то именно ему и рвать эту тонкую стену. — Эм-м-ма, — протянул он привычно для Эммы, и она не поднимая глаз, спросила: — Что? — никогда ещё Око не начинал какой-нибудь разговор первым, но в этом путешествие, всегда он был зачинщиком достаточно удивительных или смущающих тем. Так что Эмма понимала, что с ним никогда не бывает скучно. — Можно потрогать снова волосы самки? — его стрекот звучал тише и осторожнее что ли? Раньше всегда был смелее, но когда доходило дело до волос, для него это словно было что-то личное, что-то секретное, что переступить может только самый-самый близкий человек. — Тогда можно потрогать твои? — парировала она, и хитро про себя улыбнулась. Не знала она, пока, что это был слишком смелый шаг для самки. Самка-Яутжа могла трогать нервные окончания самца только после десятилетия прибывания в гареме, потому что это самое, что ни на есть, чувствительное место Науда. — Нет. — Тогда и мой ответ нет. — Самка знает, что трогать нервные окончания самца нельзя? — Знаю. — А что за этим следует? — Ты возбуждаешься? — спросила она, но Око щёлкнул жвалами. «Я не сдержусь. Пред-гон никуда не делся и только усиливается». И даже в пред-гоне есть опасность спарится, если, к примеру, Яутжа давно этим не занимался. А так как Око не был главным поклонником спаривания и с гаремом вёл себя холодно — всегда приходил поздно и уходил рано — то он уже равносилен тем, кто сдерживался. — Да, — ответил Яутжа. — Тогда не надо, — заставила сказать себя это Эмма. После они так же сидели, грелись у огня и молчали. — Можно потрогать волосы самки? — решил не отступать Яутжа, и девушка закатила глаза, наклоняя к нему голову. Не отцепится же. — Да, трогай давай, — ей же было всё равно, трогает он или нет, не возбуждает же, но… Парень схватил девушку, посадил её к себе на бёдра, и ей даже показалось, что села она на лошадь. Кожа была горячей, согревала куда лучше, чем огонь рядом, а ночь становилась всё холоднее. Она не пискнула, потому что боялась… Боялась, что отпугнёт от себя его таким образом. И даже сидя на бёдрах, парень возвышался над девушкой на голову. Он потянул свои жвалы к ней, и острыми наконечниками запутался в волосах. Вдыхая её запах, он замурчал, как большой кот. Такое гулкое, тяжёлое тарахтение при выдохе, что у Эммы мурашки бежали по коже. Она чувствовала, как приятно кололи эти когти на жвалах, и хотела уже вторить его мурчанию, да только так люди не умели, поэтому она просто улыбалась, слушая его. — Эм-м-ма, — протянул парень, отпуская её. И снова терял сознание в природе. Голос разума медленно покидал его голову. Оставалось: только беспокойство о её защите, хвала её маленького тельца и запрет на спаривание с ней. Но последняя мысль тоже стала увиливать от разума, — Потрогай. — Твои дреды? — решила она уточнить, — Нельзя же. — Сегодня — можно, — эти слова вызвали в ней дежавю, он склонил над ней голову, что нервные отростки коснулись её щёк и плеч. «Длинные» — подумала про себя девушка. То ли она тут же забыла, что нельзя, то ли ночное время суток так действует, она поддалась на свою внутреннюю природу в груди. Она подняла руки к его голове. Лунные глаза Око с обожанием смотрели в эти синие глаза, которые смотрели сквозь него. Её тонкие пальцы снова проникли в корни нервных окончаний, стали гладить, подрагивать от горячей температуры, а Яутжа мурлыкал, блаженно улыбался и смотрел в глаза Уманки, теряя последние слова разума, оставляя только то, что её нужно защищать. Девушка опустила руки от его головы, за чем и последовало недовольное фырканье Око, и выдохнула. — Мне всегда было интересно, какие они, твои волосы, — но Око ничего не ответил, продолжая смотреть на неё. Да он вряд ли в опьянении влюблённости вообще слышал её слова. Девушка неожиданно поёжилась. До этого ей пришлось привстать, чтобы потрогать дреды, но села на что-то твёрдое, длинное и очень горячее. Глянув вниз, она быстро отвела смущённый взгляд, — Око это… — он не отвечал, — Это же твой… — Да, — ответил он наконец. — И что теперь?.. — он не отвечал, пусть самка решает, что теперь, — Я… Око… Я не думаю что… — Не хочешь? — с прискорбьем спросил он, и Эмма активно помотала головой. — Нет… То есть да! — она смутилась ещё сильнее, краснея в щеках, — Короче, не думаю, что он влезет! — Меняет размеры, — прострекотал Яутжа, всё так же прибывая в опьянении. Теперь его поведение не отличалось от пошлого подростка, который ориентируется на предпочтения девушки. Точнее, у него в крови заложено подчиняться, но добиваться своего от самки. — То есть, меняет… — угукнула она, и вдруг, Яутжа сделал выпад, сталкивая девушку вниз, прижимая к земле, а сам оказывается сверху, — Ты-ты… — она уже не хотела спрашивать, что он делает, потому что тупому понятно, что именно он старается сейчас сделать, — Стой! — приказала она и приказ Яутжа беспрекословно послушался, замирая на месте, — Дай хоть сама разденусь, всю одежду мне испортишь, — пожаловалась она, и Око прижал её левую руку той же рукой, а другой стянул всю нижнюю одежду, потом поразмыслив, поднял её, и снял ещё верхнюю, — Ну и-и так можно, — дрожал её голос. Сколько прошло уже с её последнего секса? Месяц? Год? Два? Больше? Она не считала. Ей не было это интересно. Око решил сделать всё так, как сделал это раньше. Его язык прошёлся по груди, уже точно зная, что надо попадать на затвердевшие бусинки. Эмма выдохнула, сдерживала стон, было очень приятно. Потом он шёл ниже, девушка не хотела сопротивляться, поэтому он когтями прошёлся по её животу, обдавая жару всё тело, слегка надавливая, оставляя еле различимые царапины. Это подействовало ещё больше на девушку. Он опускался ниже, Эмма уже сама раздвинула ноги, и пока не дошёл до красной горошины. Он повременил с ней, прошёлся языком по большим, половым губам, и когда девушка простонала, лизнул ребристой стороной по горошине. — Око… — простонала она его имя из-за чего Яутжа уже потерялся в своей природе: «Давай! Давай! Давай!» — кричала его сущность. Его язык игрался с клитором, возбуждая девушку всё больше. А когда та была на пределе, поднялся выше, навис над ней. К ней спустились дреды, касались и щекотали грудь с бусинками. Его член остановился у ложбинки, выжидал, а когда начался медленный вход, девушка сама того не заметив, схватила за нервные окончания, отчего наклонила к себе Охотника. Его тяжёлое дыхание опаляло её щёки, а половой орган внутри дрогнул, увеличиваясь в размерах. Девушка простонала. Это было и больно и приятно одновременно, но потом, размер снова уменьшился, стал вторить размерам влагалища. Наконец, началось движение. Головка касалась входа матки, размеры были такие, что попадали во все точки возбуждения. Эмма часто дышала, смотрела на блёклый силуэт Око, чей цвет кожи серебрил и переливался в свете костра. А Яутжа рычал, стрекотал, наслаждался. Какой мягкий проход, не то что у самкой-Яутжи! Туда войти имеет настоящее испытание, боль и страдание! Но не с ней, не с самкой, не с Уманкой, не с Эммой… Движение становились резче, быстрее, доходили до оргазма. А когда это случилось, девушка простонала, шептала имя Око, а следом за ней, пошёл и Яутжа, что прорычал во весь голос, что птицы на деревьях в страхе улетели, а собаки по поднимали головы, рассматривая хозяина и что с ним не так. Он упёрся руками о землю, когтями впиваясь в её почву, а девушка слегка подрагивала и после чего, уснула, прикрыв глаза. «Ну как и в прошлый раз, ничего удивительного» — подумал Яутжа, отходя от удовольствия, и вставая на ноги, поднимая Уманку за собой. Половой орган, как змея, спрятался в подкожный мешок, а дырка низа живота, со взгляда Эммы, выглядел бы как простой пупок. После чего, он осторожно сел на землю, облокотился на стену пещеры, уложил Эмму на свой живот, накрыл обоих сетью, придав значение «+20°С», закрыл глаза, засыпая следом за ней. Перед тем как отключиться, Эмму удивило то, что она не видела в Око того террориста. Видела его во всех парнях, во всех отвратительных снах, но точно не в нём, не в её Оке.