И завтра будет хорошая погода

Иван настолько привык к тому, что почти семь дней на неделе видит Руслана, что если бы ему кто-то сказал, что это так – страшно б удивился. Он просто привык, что Руслан был рядом и стал совершенно необходим. В те вечера и выходные, когда Руслан не рисовал его, они вместе гуляли, слонялись по вечеринкам, а то и просто сидели либо в мастерской, либо в комнате у Ивана. Ему было хорошо с этим тощим, ушлым представителем мира искусства, он и думать забыл, что подозревал его в том, будто бы Руслан к нему подкатить хочет. Ему с Русланом было очень хорошо, тот был словно его продолжением, всегда угадывал его настроение, когда Иван уставал и не хотел никуда идти – но вслух никогда в этом не признавался, – и внезапно менял планы, говорил: «Нет, не пойдём никуда». Единственное, что подмечал сам Иван – с удивлением – не мог он долго быть один, без Руслана. Раньше главным удовольствием было забиться в компьютерное кресло, включить комп и не видеть людей как можно дольше. Сейчас же – всё то же самое, но только бы рядом был Руслан. Так долго продолжаться не могло. Первой, кто озвучил витающее в воздухе, была Маша. – Вы всё-таки с ним встречаетесь? Иван отодвинул кружку, задумчиво потряс клавиатуру, проверяя на предмет крошек, и только после этого сообразил, что обращались к нему. – Чего-о-о-о-о-о? – Ну, с Русланом. – В смы-ысле-е-е? Маша поняла, что зря подняла эту тему. – Да просто вы с ним всё время вместе. Вот я и подумала. Нет, но если вы просто друзья – нормально. Я ж ничего. Но круто, если встречаетесь. Иван посмотрел на неё с вытянувшимся лицом и покрутил у виска. Следом звоночек прозвучал в кофейне, когда Иван ждал Руслана, заканчивавшего дневную смену в выходной день. Они хотели вместе сходить на каток перед Дворцовой площадью. Незнакомый смазливый парень несколько раз подмигнул ему. – Чего это он? – А, это наш новенький. Решил, что ты со мной встречаешься, и отбить захотел, не иначе. – Чего-о-о? – Не «чиво», а «что», — терпеливо поправил его Руслан. – Так идём? Тут-то до Ивана стало доходить, что ещё полтора-два месяца назад он сам шарахался от Руслана и подозревал его в определённых намерениях, а теперь резко про всё это забыл и успокоился да так, что даже намёков не понимал. – Я… я – да. Идём. Ночь Иван провёл в раздумьях. Он пытался заснуть, но мысли роились в голове и мешали малейшей попытке задремать, он ужом крутился, сбивая в ком простыни, и не мог заснуть. Да что же это такое получается, вроде как он сам остерегался, шарахался от Руслана, а потом раз-два-три — и словно колдовство какое, они дружат, да ещё так крепко, как ни с кем он всю жизнь не дружил. А все так и вовсе считают, что они – пара. «Тьфу», – сказал себе Иван и приказал организму заснуть. То ли плевок сработал, то ли организм до такой степени извёлся, но заснуть всё же удалось. Сон приснился Ивану совсем из ряда вон выходящий. Такое ему даже после просмотра порно в четырнадцать лет не снилось. Снился ему Руслан, который целовал его, потом шептал что-то неразборчивое на ухо, опаляя и ухо, и шею дыханием — неразборчивое, но горячее. От этого дыхания каждый волосок на его теле встал дыбом, колени стали подгибаться. Руслан вроде как заметил, усмехнулся, развернул к себе спиной, ткнул носом в стену, стянул с него джинсы вместе с трусами и прижался к ягодицам голым членом. Проснулся Иван от того, что кончил. – Твою мать, – ошалело сказал он в потолок. Такого с ним не случалось уже лет десять точно. – Я что, влюбился, что ли? Что за бред? Я не по мужикам. «По мужикам, по мужикам, – ехидно подсказало подсознание, – а помнишь, в детском саду с Серёжей и Мишей в «доктора» играли? А в школе, помнишь, ты постоянно на парня классом старше залипал? Да ты даже два раза на него дрочил, представлял его голым». – И мне не понравилось, – возразил он сам себе. – Блин, фигня какая-то. Это нормальная реакция, все люди в основном бисексуальны, но – нет. Не. Да как так-то? Подсознание молчало, а он понял, что, в общем-то, сам себе всё и рассказал. Девушки ему нравились, но периодически в голову лезли мысли вроде: «Вон тот парень ничего, интересный». – Это нормально, – сказал он себе и подумал, что сейчас придётся очень неловко проходить через всю коммуналку до душа. – Что ты на меня так уставился? Тебе нужно подбородок поставить чуть ниже, ну! Ивану было сложно. Он сидел, позировал и вспоминал сон. Было очень, очень сложно. Тем временем Руслан вышел из терпения, отложил кисть, подошёл к нему и, легонько взяв за подбородок одной рукой и положив пальцы другой на щёку, чуть повёл голову вниз. – Вот так. Ты чего? Иван от этих прикосновений дёрнулся и зажмурился. Впервые в жизни ему захотелось, чтобы такой момент длился вечность. Дёрнулся же он от ужаса, вдруг Руслан сейчас обо всём догадается? – Ты заболел, что ли? Вань? Иван? Всё хорошо? – Заболел. Кажется, – выдавил он. – Знаешь, я домой пойду. – Сейчас, погоди. Всё сложу. – Н-не провожай меня. Я сам. Сам. Отбиться от Руслана было невозможно, а Ивану становилось всё хуже, было очень и очень неловко, не по себе. А Руслан то помогал ему пуховик натянуть, то решил, что у Ивана кружится голова, и поддерживал за локоть, а доведя до дома, принялся раздевать и хлопотать с чайником. – Рус! Уйди! – не выдержав, рявкнул Иван и, глядя, как перепуганный Руслан с трясущимися руками ставит чайник на место, сам пожалел об этом. – Русенька, всё хорошо, дай мне побыть одному. Пожалуйста. Неделю он отсиживался дома, даже больничный взял, в ущерб зарплате, но чёрт с ней. Сидел дома безвылазно, на порог никого не пускал, Руслана в первую очередь. Его просто поразило, насколько он был слеп к самому себе и чем всё это для него оборачивается. «Получается, – рассуждал он сам с собой, – правильно всё получается. Я боялся, что он меня клеить начал. Это я ему приписал все поползновения, а на самом деле я, это я – боялся, что так будет, и сам же хотел ему понравиться. Мне постоянно казалось, что он за мной хочет начать ухаживать. А на самом деле, мне хотелось этого. Вот что делать?» Он гонял по кругу эти мысли, изводя себя. Но неделя закончилась, и пришлось выходить на работу, а потом и попасться на глаза Руслану, который терпеливо поджидал его в конце дня на выходе с работы. – А, это ты. Привет. Иван вяло пожал руку и вздохнул. Он так и не пришёл ни какому решению. Вариантов было несколько. Промолчать, сделать вид, что всё нормально, и пустить дело на самотёк, периодически попадая в неловкие ситуации. Признаться Руслану, не боясь быть осмеянным, ведь у того полно друзей-геев, но получить отказ. Соврать, что видеть он не может Руслана, надоел тот ему, и его картина надоела, и пусть всё идёт к чёрту. Иван склонялся к последнему решению, это было бы честно по отношению к Руслану: не грузить его никакими признаниями, а просто снова вернуть его жизнь на привычные рельсы, без него, Ивана. Склоняться-то склонялся, но как же это было больно: самому потом жить без Руслана. – Короче, тебе уже лучше? Пошли! Есть отличная выставка! Открывается через два дня. Я там помогал свет ставить. Ты закачаешься. Знаешь, чья выставка? Ну же, Вань! Руслан приобнял его, крепко встряхнул, и тут Ивану полегчало. А к чёрту, пусть будет как будет. Ну, сам проколется и не сумеет с собой совладать – что ж, но оно само случится. Пусть. – Чья выставка и чего орёшь? – Прости. Ты поправился? Тебе лучше? Что у тебя случилось-то? Я так и не понял. Ты даже по телефону на меня рычал. – Мигрень. Мигрени у него отродясь не было, но как отмазка – этот диагноз подошёл идеально. – Ох ты ж, бедный. Знаю. Когда все нервы дыбом, понимаю. Так выставка, знаешь, чья? – Чья? – спросил Иван, чувствуя, как где-то глубоко в груди у него поселяется маленький пушистый кролик согласия с самим собой и примирения с судьбой. – Билибин же! Помнишь, мы как-то про сказки и иллюстрации к ним разговаривали? Помнишь, ты мне ещё рассказывал, что у тебя в пять лет была самая любимая книжка со сказками, которую мама читала, а ты любил рассматривать рисунки, а потом узнал, что это Билибин? Вот! Я подумал, что тебе просто необходимо попасть на самую, самую-самую крупную выставку. Есть такие работы, которые привезли из Франции, и парочка из США. – Ну как? – Как в сказку попал. – Вань, я серьёзно. – Рус, отвали. Они медленно проходили мимо рисунков, Иван смотрел и не видел, его по-прежнему занимали мысли и переживания. Но как же так случилось, ну почему? «Хватит себя жрать, – сердито сказал он себе, – неделю жрал. Хватит. Не изменить ничего уже. Без него я теперь не смогу, и точка». Он резко встал перед рисунком, закатанным в стекло. Свет был поставлен хорошо, да и стекло антибликовое, рисунок виден чётко. Иван некоторое время смотрел на него, потом дёрнул плечом. – Ну и страшная же она. Знаешь что, Рус, пойдём отсюда. Не по себе мне как-то. Больно жутко и как-то сказочно-правдиво, словно из темноты, из неосвещённых углов выскочат чёрные завитки тьмы и утащат куда-то. Идём. – Кто страшная? – не понял Руслан, посмотрел на рисунок, помрачнел и побежал вслед за резко сорвавшимся с места Иваном. «Русалка», 1934 г.», – гласила надпись. – Тебе нужно поесть, ты после болезни, после работы. За мной! Руслан покрутил головой, прикинул, где могут накормить, и потащил не сопротивляющегося Ивана за собой. Не приглядываясь, не разбирая, увидев широкие окна, а за ними – приветливые уютные столики, Руслан влетел, таща за руку Ивана, выбрал свободный столик и чуть не выхватил у подошедшего официанта меню. – Выбери что-нибудь калорийное, а потом калорийное и сладкое. Ты после болезни, тебе надо. Иван вяло отмахнулся, ему было неприятно, что он обманывает, а о нём так заботятся. Потом они сидели, он вяло ковырял лазанью и пытался убедить себя, что всё по-прежнему, всё так и будет как раньше. – Тебе не понравилась выставка? Иван очнулся, Руслан молчал, выжидал и вот сейчас решил заговорить. Да, наверное, у него видок тот ещё, жалкий и пришибленный. Он заставил себя усилием воли расправить плечи, улыбнуться. – Знаешь, выставка классная. Билибин – офигенный. Просто в такой концентрации – жуткое что-то на душе появляется. Эта ужасная русалка. – Почему ужасная? – Эй, ну, может, обычная, ничего особенного, просто на меня чёрно-белая графика и этот её слепой взгляд подействовали угнетающе. Кстати, заметил? У неё ноги. Я думал, у русалок хвосты. Руслан как-то странно усмехнулся. – Ты мало знаешь о разновидностях русалок. Морские, речные, славянские, западноевропейские. Опять же, поговоривают, что в день Ивана Купалы русалки обретают ноги, выходят на берег, зачаровывают и утаскивают людей к себе. Рассказывал Руслан всё это как-то монотонно, глядя в никуда, Ивана снова мороз пробрал по позвоночнику. Он машинально поджал ноги под диванчик, потом подумал, что там тень, и оттуда его кто-то может схватить и потянуть, вздрогнул и вытянул ноги, нечаянно пнув Руслана. – Прости. Не надо мне больше про русалок. – А хочешь, – всё тем же странным голосом продолжал Руслан, – хочешь, я расскажу тебе сказку? – Не надо сказок, – взмолился Иван. – Тошно мне. Давай попросим счёт и пойдём. – Вам для десерта один прибор? – вклинился заботливый официант и подмигнул. – Что? – Иван мотнул головой туда-сюда: по залу сидели одни парочки. – Твою ж… Рус, ты бы смотрел, куда тащишь! Это же «Счастье», сюда на свидания ходят. Руслан побагровел и процедил: – Два прибора. И счёт. Иван старался решить проблему: если не получается разобраться самому, может быть, её стоит обсудить? Друзей у него не было, не обзавёлся, но ведь, ведь была Маша! С неё всё и началось. Осторожно, намёками, он попытался узнать, как она относится к гомосексуалам. Маша относилась прекрасно. Ещё более осторожно он попытался выведать, что было бы, если вдруг ей начали нравиться девушки. – Стоп. Ты замутил с тем парнем из кофейни? С тем, к которому мы ходили, а потом ты стал ходить один. Та-а-а-ак. Я же так и знала! Я же говорила! Ага-а! Иван вздохнул. Не так он себе представлял разговор, а теперь ещё выясняется, что он ей всё рассказал, не желая того. – Что? Он не знает? Ты ему ещё не сказал? Ты ему точно нравишься. Да наверняка. – Маш, я серьёзно. Я не могу вот так сразу бубухнуть. Ладно, Маш, раз так всё получилось, дай совет, что делать? Совет от Маши был только один: женитесь! Иван чувствовал себя прескверно: она теперь смотрела на него умилёнными глазами и призывала открыться в своих чувствах, — и пофиг на всё. На совет это не походило совсем. Иван попытался меньше проводить время с Русланом, но это было почти невозможно. Даже если он отказывался куда-то идти, то отказать ему в позировании – не мог. Руслан видел, что с Иваном что-то не так, но молчал и не спрашивал, и это Ивана успокаивало, но одновременно удивляло – почему? Ведь Руслан отзывчивый, любопытный, если надо – вытрясет. А тут – молчит. Может быть, что-то подозревает и не хочет этого знать? А так – хорошо, хорошо, что не спрашивает. Не нужно врать, можно молчать. На ближайшую субботу они договорились встретиться в двенадцать, в мастерской, но так вышло, что пришёл Иван уже к одиннадцати. Покрутился у запертой двери, повздыхал. Он как-то не подумал, что Руслана может не быть. – Что, Ростика ждёшь? – Ростика? Подобное сокращение имени «Руслан» показалось Ивану кощунством, и он не смог сдержать ужас в голосе. Сосед по мастерской, фактурный бородатый дядька в свитере, словно шагнувший с фотографий семидесятых годов прошлого века, похмыкал. – Ему тоже не нравится. Но слушай, ума не приложу, как сократить такое длинное официальное имя. Чего, ключ надо? Позировать пришёл? А может, ко мне пока? Нравятся мне твои скулы, парень. – Мне тоже, спасибо, – сбивчиво ответил Иван. – А у вас ключ есть? Пустите? – Не вопрос. Раз не хочешь мне попозировать – на. Но имей в виду, я тебе заплачу больше, чем он за час. Ростик у нас самый бедный. Слушай, зайди на минуту, страшно хочется запечатлеть эти скулы. Иван вздохнул, не стал говорить, что позирует он бесплатно, и сказал, что десять минут он уделит страждущему его скул художнику. Войдя в мастерскую, он снял куртку, поставил чайник и огляделся, не зная, чем заняться в ожидании чая. Одному в мастерской было как-то неуютно, одиноко. Иван привык, что в ней они бывают только вдвоём, и это одиночество испугало его. Он ещё раз огляделся. Картина. «Будешь первым, кому покажу», – вспомнил он слова Руслана. Картина была не готова, Руслан что-то мучительно раз за разом перерисовывал, говорил, что хочет реализма, почти фотографически точного изображения. Что-то рассказывал про задумку: мол, сын Евразии должен стоять улыбаясь, лицо – три четверти, протягивает неведомо кому руку, это должно символизировать единение Запада и Востока, а за спиной у сына Евразии архитектура наших современных городов, тоже как символ Запада и Востока. «Ну, знаешь, я потом это всё продумаю, но центральная фигура – это ты, и стой так, я так вижу». Иван прикусил губу, огляделся, а затем двинулся к картине, закрытой покрывалом. Дойдя, он ещё раз воровато огляделся и решительно сдёрнул белую ткань. На картине всё вроде так и было. Вот стоит он, вполне узнаваем, только почему-то в странном костюме, вроде как старинном кафтане. Наверное, это то самое, от «Востока», молодец, хорошо продумал. Иван перевёл взгляд влево, за протянутой рукой, и клацкнул зубами. Никакого «Запада». Герой на картине стоял и протягивал руку к русалке, невнятной, непрорисованной фигуре в углу картины, но это точно была русалка. Мужская фигура с рыбьим хвостом. Иван попытался сглотнуть пересохшим горлом. Потом аккуратно вернул покрывало на место. Выключил шумящий чайник. Сел. Задумался.