Эпитафия двуличным

— Билли, что мне делать? — тоскливый скулеж. Нетрезво вырулив из кухни, Марти подходит сзади и роняет ему на плечо свою понурую морду с опухшими от бессонницы, алкоголя и слез глазами, скрытыми лохматой челкой. Как большой грустный ирландский волкодав. — Послать ее нахуй, Марти! Вот что тебе нужно сделать, — от души советует Билли, попутно разгребая хлам на столике, чтобы кинуть туда пиццу и литры мартиновой алкашки, которую тот притащил из холодильника. Его, Билли, холодильника! Что она вообще там забыла?.. — Эта сука не заслуживает такого красавчика как ты, — добавляет он с улыбкой. — Думаешь? — патетично вопрошает Марти, и Билли представляет, как мультяшно-вопросительно изгибаются его брови. Билли фыркает. — Лиззи просто ебнутая на всю башку стерва! Не представляю, как ты ее терпишь. Ты второй день из-за нее никакой, а ей хоть бы что. Я вообще не помню, чтобы ты когда-либо так нажирался. От его слов Марти только громче хнычет, обдавая адским спиртным жаром, и сильнее наваливается. Расслабленная от количества влитого в нее алкоголя туша вообще-то жутко тяжелая, и Билли неудобно в таком положении убирать столик, и все же он молчит (просто начинает смахивать ненужное барахло на пол), нервно и почти затаив дыхание. От близости Марти немного неловко: обычно их общение не настолько тактильное. — Она меня убивает. Сука ебаная. Почему с бабами так сложно, а, Билли? — надрывно воет Марти ему в ухо. — Жаль, что у тебя нет девушки, ты бы меня понял. Хотя ты и так меня понимаешь, ты же мой лучший друг. На последних словах голос Марти опускается до шепота. Билли вздрагивает, роняет пепельницу и вытягивается в струну, когда его живота касается что-то липкое и влажное. Рука Марти пробирается под ткань и застывает в нерешительности, думая, куда двинуться дальше — вверх или вниз. Такая же холодная, как в Семейке Аддамс она будто живет своей жизнью, отдельно от замолкшего где-то там за его спиной Марти. Именно такой образ встает у Билли перед глазами, хотя ему не смешно. Ни капли. Он громко выдыхает и сглатывает ком в горле. Рука выбирает путь блядской дорожки. — Ты слишком много выпил, — неуверенно начинает он, пытаясь выкрутиться, вместо того, чтобы просто оттолкнуть, как и следовало бы. — Да и похуй, — огрызается Марти и рывком разворачивает лицом к себе. Билли не сопротивляется. Не сопротивляется и когда его легким толчком в грудь заваливают на диван. Марти бахается рядом и прижимается, скользит рукой меж ног Билли, разводя их шире, и упирается запястьем в пах. Наклонившись, шепчет на ухо: — Ты же любишь меня, не то, что эта сука, да? Билли пусто смотрит прямо перед собой и чувствует, как Марти безуспешно пытается поймать его взгляд. Если Марти еще что-то и говорит, то Билли уже не слышит. Любишь… Любишь меня… В голове крутится только эта фраза. И от того, как она сказана, дерет кишки и бьет озноб, словно с размаху окунули в ледяную воду. Становится жутко холодно, хотя на улице пекло, а в доме нет кондиционера. Билли пытается ухватить в легкие больше воздуха, но дышать нечем: сухой воздух песком скребет легкие. Марти наклоняется к его губам — Билли отворачивается. Так же безжизненно. И чувствует, как уха касаются мокрые губы, язык очерчивает дугу и скользит по шее, мерзло, напоминая поцелуй трупа. Так гадко, что Билли с трудом сдерживается от удара плечом в порыве сбросить с себя эту склизкую раздражающую дрянь. Унимая дрожь, он кладет руку на голову Марти. Апатично перебирает его волосы и гладит, так же отчужденно, как и ощущая свое присутствие в этой комнате. И почти забыв, что когда-то мечтал сидеть вот так на этот самом диване рядом с Марти, запустив тому руку в волосы, и наслаждаться этим. Мечты сбываются, Билли. Он усмехается без улыбки. Все это так горько и отвратительно, будто его только что поимели. Макнули рожей в грязь, развеивая все иллюзии о дружбе и доверии, и безжалостно отымели на глазах у картин и фарфоровых статуэток, которым, в общем-то, плевать, что творится в этой дыре. Особенно погано с осознания, что если Марти действительно захочет это сделать — Билли, наверное, и не будет сопротивляться. Уже все равно. Ему вообще безразлично, что сейчас делают с его телом и чем все закончится. В голове не укладывается только одно: как Марти мог так с ним поступить. Поступить как? Захотеть меня? Ну подумаешь. Будто ты его не хотел. Нет. Ага, как же. Это было давно. Не лги себе. Ты не думаешь об этом, но хочешь его каждый день. Нет. Он мой друг, я просто люблю его. Это другое. Тогда что ты чувствуешь? Сейчас ничего. Хотя нет. Кажется, мне грустно. Противно. Не уверен. Что ты чувствуешь вообще? Просто хочу быть с ним рядом. Все время. Только тогда мне по-настоящему спокойно. Может быть. Но вспомни, что было между вами. Это было давно, я же сказал. И мы никогда не трахались. И мы не… Может быть. Или… ...да какая теперь разница, он же сейчас не спрашивал меня, что Я хочу. Ему не интересно. Долбанный эгоист. Он просто берет. Так, будто я его собственность. А разве нет? (Билли внутри усмехается) Нет, не так: ты разве против? Я не хочу так. Какой привереда, как баба выделываешься. Я ничего не чувствую. Сейчас. К нему. Ни-че-го. Хочу чувствовать, хочу его хотеть. Хочу в нем раствориться. Но не могу. Зря хочешь. Будет только хуже. Ты же знаешь, что он никогда не будет твоим, не в этом смысле. Заткнись уже. Заткнись! Черт! Это не продлится вечно, Билли. Все когда-либо кончается. Да, верно. Это все должно закончиться немедленно. В груди сдавливает, сердце пропускает болезненный удар и начинает глухо ныть, словно в нем застряла пуля. Нахуй. Все это. Закрыть глаза и представить, будто ничего этого нет. Этот вечер никогда не наступал и не наступит. В глазах щиплет. Слышишь, Билли, ты справишься. Ты столько дерьма пережил — переживешь и это. Молись, чтобы Марти ничего не вспомнил. Молись, сука, и стой на коленях перед всем пантеоном богов и молись, молись, умоляй, рыдай и приноси себя в жертву, чтобы Марти проснулся завтра самим собой! И чтобы эта ночь не повторилась. И чтобы его прикосновения разжигали огонь, а не подобный ночному кошмару холод, от которого хочется спрятаться и забыться навсегда. Но сегодня — его прости. Сегодня Марти можно. Просто прими эту жертву, Билли, и не дави на него. Марти и так плохо, он ищет в тебе утешение. Думаешь, он бы стал к тебе лезть, не будь ты ему, возможно, самым близким человеком? Он хочет защиты. Всего лишь защиты от этого идиотского мира, которым он раздавлен. Хоть разок, хоть на секунду ему позволено показать слабость. Сейчас он совершенно беззащитен, как ребенок. Ведет себя нагло и тупо — это верно. Ведет себя как далеко не самый — как и ты — нежный и романтичный мужик. Но откуда ему еще взять эту защиту? Кому он может так довериться, раскрыть себя, показать слезы? Как не тебе? Ты единственный, Билли. Просто обними его. Дай ему заснуть в твоих объятиях, и он будет счастлив. А с этой бабой он все равно расстанется: такое мозгоебство терпеть невозможно даже такому великому терпиле как Мартин Фаранан. Она уйдет через месяц или раньше, а ты останешься. Только сам не еби ему мозг, хорошо? Обними его, Билли, и заботься о нем. Дорожи этим придурком. Всхлипнув, Билли обнимает Марти и прижимает к себе. Марти послушно затихает, забывая про приставания, и осторожно мелко дышит ему в шею, как зверек. Билли держит его крепко и сопит ему в макушку, пытаясь сдержаться. Смаргивает застилающие глаза слезы и шумно дышит. Ну вот и молодец. Не такой уж ты и пустой внутри, не бессердечный мудак. Так держать! Только сделай так, чтобы он не видел твоих слез. Он ведь себе их не простит, даже если назавтра ничего не вспомнит. Держись, Билли. Все у вас будет хорошо. Этот парень твой. Лучший и самый-самый. Он не виноват, что его девушка сука ебаная, а сам он не способен иначе выразить к тебе чувства. Он ведь любит тебя, называет лучшим другом. И надеется, что ты любишь его тоже. Я действительно люблю его. Больше чем он может представить. — Билли… Тишину рушит тихий стон. — Что-то мне нехорошо… — позеленевший Марти отползает в сторону, медленно стекает с дивана, затем с трудом поднимается и едва не падает обратно, запнувшись обо что-то. Билли молчит, но возвращается к жизни. Пошатываясь и собирая все углы, Марти бредет по направлению к уборной. Через минуту Билли слышит все, что думает об этом вечере. Не забудь нажать на слив, Марти.